Корзина, одеяло и пачка банкнот

Глава 7

Стоя перед дверью, Копперквик колебался, его конечности изнемогали от усталости. Изнутри послышался плач, и он подумал, не заплакать ли ему тоже. Из его желудка доносилось рычание, как у зверя в клетке. На секунду, всего на секунду, он задумался, что он делает и зачем он это делает. Почти засыпая на ходу, он толкнул дверь.

Под шум крыльев его втащили внутрь, пронесли через всю комнату и толкнули на диван — он слишком устал, чтобы сопротивляться. В его объятия впихнули плачущую и кричащую кобылку, и он, оцепенев, посмотрел вниз. Эсмеральда издала последний пронзительный вопль, а затем захныкала, глядя на него.

— О, слава провидению! — слабым голосом сказала мисс Оддбоди. — Она плакала уже несколько часов. Оказывается, она просто хотела, чтобы ее обнял отец. — С истошным криком запыхавшаяся пегаска рухнула на диван и затихла. Она сидела, сопя, так как тоже плакала, подавленная и расстроенная.

Взяв на копыта дочь, которая, похоже, спала, Копперквик оглядел свою маленькую, тесную гостиную. В углу стояла колыбель, а с одной стороны — большая заводная механическая штуковина, которая сама себя раскачивала, или так казалось. Там же лежали стопки пеленок, смесей и вещей для жеребят. На полу валялось несколько плюшек животных.

— Кажется, у нас проблемы, Копперквик, — пробормотала мисс Оддбоди. — Соседи злятся. Они стучат в стену, в потолок, снизу и даже в дверь.

Эта мысль не давала покоя. В этом жилом комплексе жили одинокие пони, студенты и низкооплачиваемые рабочие, только начинающие работать. Скорее всего, здесь не потерпели бы плакальщицу с мощными легкими земной пони. Не в силах что-либо ответить, Копперквик молчал, зная, что его могут выселить за нарушение режима шума. Он подписал строгий договор аренды, так как сам хотел тишины, а не шумных вечеринок во время учебы.

Прижавшись к отцу, Эсмеральда икнула и затихла. Копперквик подумал о занятиях, но у него не было сил подняться с дивана. В животе у него дико урчало, но он не решался встать или пошевелиться, боясь, что дочь снова начнет плакать.

— Может быть, усталость мешает мне рассуждать, но что ты увидел в Сьело дель Эсте? — Не поднимая головы, мисс Оддбоди повернула ее так, чтобы смотреть на Копперквика.

— Ты действительно хочешь знать?

— Да, я спросила.

— Она была завоеванием, — признался Копперквик усталым, сухим шепотом. — Она была очень сексуальна и не в моей лиге. Я сделал это для того, чтобы, вспоминая дни своей молодости, сказать, что у меня была изумительная интрижка. Но, как оказалось, она тупа, как мешок с картошкой, и я понял, что она мне не нравится.

— О… — Мисс Оддбоди моргнула глазами. — Когда я только поступила в университет, я подцепила кобылку… Я как-то убедила себя, что молодые кобылы приходят в университет, чтобы экспериментировать. Я была пьяна, она была пьяна, и, думаю, мы обе сочли поцелуй довольно отвратительным.

— Что случилось? — спросил Копперквик.

— Ее вырвало мне в рот, — ответила мисс Оддбоди, — а когда это произошло, меня вырвало обратно в ее рот. Блевотина вылетела у нее из носа и попала мне на лицо. Тогда я поняла, что мои дни обжимания с кобылками закончились. С тех пор я стала чопорной и правильной пегаской, которая заботится о своих потребностях с помощью современных устройств, работающих на батарейках. А как насчет тебя, ты извлек что-нибудь из своего опыта?

— Да. — Копперквик сделал небольшую паузу, обдумывая свои мысли. — Теперь, когда у меня есть дочь, больше никаких завоеваний. Я не хочу, чтобы она научилась чему-то неправильному. Пора взрослеть. — Земной пони переместил свою массу и попытался поудобнее устроиться на своем бугристом диване.

— Знаешь, что-то мне подсказывает, что если бы ты использовал свои чары на Сапфир Шорс, она могла бы стать еще одной зарубкой на твоей кровати. — Глаза сонной пегаски все время пытались закрыться, и она боролась за то, чтобы держать их открытыми. — Ты ей нравишься. Я могу сказать. Тебе вряд ли придется стараться. Она хочет наброситься на тебя из-за Эсмеральды.

— У меня такое чувство, что ты ей тоже нравишься. Если тебе захотелось еще раз попробовать поцеловать кобылу, то вот, пожалуйста. — Копперквик был слишком сонным, чтобы заметить слюну, впитавшуюся в его медную шерстку от Эсмеральды, которая теперь крепко спала.

— Зато она сможет тебя содержать.

— И что это будет за послание моей дочери?

— Я просто сказала. Не обращай внимания, я становлюсь странной, когда устаю.

— Я и так ее очень люблю. — Голос Копперквика был измученным, эмоциональным нытьем. — Все время, пока я был в классе, я думал о ней. Я говорил о ней. Я сводил с ума некоторых своих товарищей.

— Разве у тебя нет друзей? — спросила мисс Оддбоди.

— Вроде того, — ответил Копперквик.

— Как и у меня сейчас. Такое ощущение, что все пони, которых я знаю, учатся в университете только для того, чтобы развлекаться. А я пришла туда, чтобы изменить мир. Наверное, оценки для меня важнее, чем общение. Может быть, мне стоит расслабиться и больше веселиться, но я просто не могу. Мир нужно спасать. — Мисс Оддбоди вздохнула и сдулась, став как-то меньше и тоньше.

Глядя на мисс Баттермилк Оддбоди, Копперквик понял, что она более чем симпатичная. Ее грива длинными свободными прядями свисала вниз, освободившись от пучка, а очки были набекрень. Мисс Оддбоди не была красивой, как Сьело дель Эсте — кобыла с горячим телом, которое располагало к более горячим отношениям. Нет, мисс Оддбоди была красива, как драгоценный камень, который хранишь и которым дорожишь, или что-то в этом роде. Он впервые заметил, что ее глаза были какого-то орехово-зеленого цвета. Его лишенный сна мозг вспомнил историю, рассказанную мисс Оддбоди, о том, как ее мать заманила отца к себе горячими тостами с маслом и сыром.

Не говоря уже о том, что она была пегаской. А Копперквик был неравнодушен к красивым пегаскам. Крылья. Прекрасные крылья. Крылья для полета, крылья для танцев, крылья для обмахивания и крылья для щекотки. Крылья, которые давали возможность летать, а значит, делали пегасов несколько недосягаемыми, если только они не хотели быть пойманными. А если пегас хотел быть пойманным, что ж, тогда ты делал с ним все, пока он остается внизу. Или пока не улетит, в зависимости от обстоятельств. Это была мечта, фантазия. Поймать пегаса и заманить его остаться с тобой на земле. Дать ему повод остаться. Дать ему повод прилететь к тебе и свить гнездо, ведь именно так пегасы и поступали, когда не играли в ближайшей купальне для птиц.

Это была такая чудесная фантазия.

Копперквик пытался собраться с мыслями. Эсмеральда каким-то образом проспала несколько долгих часов, и он тоже. Он заснул на диване с дочерью в передних ногах и мисс Оддбоди рядом с ним. Принюхавшись, он понял, что кого-то из пони нужно переодеть, а ему самому — принять душ. Голова Копперквика раскалывалась, а губы были сухими.

На другом конце дивана зашевелилась мисс Оддбоди:

— И облако… отправляется в… маслобойку… за суперпушистым маслом — ФЫРК!

Зажатая в объятиях отца, Эсмеральда дала понять о своих чувствах парой жалобных возгласов — маленьких, подбадривающих криков, чтобы дать понять всем пони, что она не шутит. Теперь ей нужна еда и переодевание. Когда теплой бутылочки не оказалось, она издала пронзительный вопль сирены, от которого мисс Оддбоди взлетела с дивана прямо в потолок.

Через мгновение пегаска спустилась на землю и рухнула на диван.

— У-у-у, птички, — сказала мисс Оддбоди, сидя со скрещенными на груди копытами.

— Я сожалею… — Копперквик попытался сесть, но его позвоночник решил наказать его за то, что он так спал. — AaaaaaaeeEE! — Со спины раздался громкий треск, как будто пучок сельдерея перекрутили пополам. — Мисс Оддбоди… помогите. Возьмите жеребенка сейчас же. Пожалуйста.

— Держись, помощь идет, но я не уверена, кому из вас она нужна.

Утро уже никогда не будет прежним. Никогда. С трудом передвигаясь, Копперквик пробирался по оживленной улице с колющей, жгучей болью в позвоночнике. У него были сумки, а у мисс Оддбоди — жеребенок. Его изнеможение теперь было всепоглощающим, казалось, что он вообще не спал. Прошлой ночью он не занимался и боялся, что его успеваемость снизится.

По крайней мере, Эсмеральда Верде выглядела счастливой. Она проспала большую часть ночи и теперь была ясноглазая и пушистохвостая. Похоже, жеребенку нравилось исследовать мир, находясь в переноске для жеребят. Она подпрыгивала и брыкалась, ворковала, хихикала и издавала радостные вопли, от которых закладывало уши.

Именно здесь, когда Копперквик чувствовал себя хуже всего, он улыбнулся. Его дочь была счастлива. Он был разбит, несчастен, страдал от боли, остро нуждался в настоящем сне, но все это меркло по сравнению с потребностями маленькой Эсмеральды. Он был земным пони и должен был выстоять.

Министерство сельскохозяйственных излишков находилось на другом конце города, рядом с замком, в историческом районе Старого города. Ему было почти восемьсот лет, и мисс Оддбоди рассказывала ему, что, по слухам, под зданием находятся катакомбы, где на длительное хранение укладывают верных и послушных бюрократов. Мисс Оддбоди также рассказала ему, что миссис Вельвет рассказывала ей истории о том, что по крайней мере одна бюрократка превратилась в лича и теперь бродит в недрах здания, выполняя свою работу в течение вечности.

Копперквик решил, что это не может быть правдой. Это просто городской миф. История о призраке, рассказанная для устрашения офисных работников. Не может быть никаких неживых бюрократов, это нелепо и слишком страшно, чтобы быть правдой.

— Уиии. У меня слюна течет по передним ногам и шее. — В голосе мисс Оддбоди не было обычного энтузиазма. — Ура. Это самый яркий момент моей стажировки. Я чувствую себя реализованной. Это то, чем я решила заниматься в жизни.

Чувствуя себя почти мертвым на своих копытах, Копперквик повернул голову и посмотрел на Министерство сельскохозяйственных излишков. Это министерство выполняло слишком много функций, чтобы мисс Оддбоди могла их даже перечислить. Иногда они выдавали лишнее продовольствие, иногда определяли цены на зерно и крупы, исходя из прогнозов по излишкам, и одним росчерком пера могли спасти или разорить фермера.

Здание было по большей части ничем не примечательным. Обычный серо-белый камень. Высокие узкие окна. Над дверью в камне были высечены сноп пшеницы и сноп кукурузы. Двери были из простого дерева, хорошо отполированы, а латунная отделка покрыта тонкой патиной. С одной стороны, через одну дверь в здание заезжали повозки с товарами, а через другую выезжали пустые повозки.

— Хой! — прокричал крепкий пегас. — Ты пришел за едой?

Копперквику потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что к нему обращаются. Он кивнул и повернулся лицом к пегасу, который был одет в голубой пиджак в полоску и фуражку. Пегас слегка кивнул, один раз взмахнул крыльями, а затем направился к нему.

— Хой, счастливый день и все такое. — Пегас наклонил кепку. — Хой, мисс. У вас очень симпатичный жеребенок. — Пегас достал из-под крыла планшет. — Хой, распишись здесь, пожалуйста. Весенняя ликвидация остатков зимнего склада. Хой, скоро лето, это точно.

Мисс Оддбоди принялась за работу, подписывая бумаги на доске, и Копперквик был благодарен за удачу. Он смотрел, как въезжают и выезжают повозки, и думал о том, что этот день не будет совсем уж провальным. В животе у него что-то заскрежетало, и он подумал о большой тарелке яичницы.

— Хой, скоро здесь будет очень много народу, из Понивилля придет поезд, и многие пони придут за бесплатным зерном. Ты молодец, что пришел пораньше. Ты получишь один мешок овса, двадцать пять килограмм. Один мешок бобов пинто, двадцать пять килограмм. Один мешок кукурузы, сушеной, двадцать пять килограмм. И, наконец, один мешок риса, двадцать пять килограмм. Агент поможет закрепить мешки на спине и крепко завязать их.

Копперквику потребовалось несколько секунд, чтобы осознать сказанное. Он кивнул, не желая отказываться от бесплатной еды. Нахмурившись, он подумал о том, что у него нет повозки для перевозки такого груза, и он не уверен, что сможет дотащить столько до дома. Что же делать?

— Я выгляжу не очень, но я выносливая кобылка, выросшая на ферме. Я понесу на спине вещи для жеребят и один из больших мешков. Копперквик, как ты думаешь, ты сможешь взять остальные три или мы что-нибудь оставим?

Глядя на маленькую смелую пегаску, Копперквик опасался, что ее худенькие ножки под тяжестью груза переломятся, как спички. Через мгновение он ответил:

— С остальными тремя справлюсь я.

— Хой, хорошее дело. Посмотрим, сможем ли мы нагрузить вас и подготовить к путешествию!