Не пытайтесь покинуть Омск. Ну, пожалуйста…
3. Моя простыня…
Всё дело было в попавшейся под ноги кровати.
Когда Оленька отстранилась от меня, наши губы остались мокрыми от неумелого слюнявого поцелуя — как у каких-то малолеток, уединившихся в укромном уголке. Я с трудом подавил позыв утереться, но эта мысль, похоже, явственно отразилась на моём лице, потому что кобылка смутилась, прижав ушки. Затем её взгляд потвердел, она вскинула голову и, явно намереваясь всё исправить, снова потянулась ко мне вытянутыми в трубочку губами.
Я попятился от неё как чёрт от ладана, жалея о том, что согласился.
Оленька подвинулась следом за мной.
Я отодвинулся ещё дальше, пытаясь выскользнуть из-под лежащих на плечах копыт. И вот тут-то упёрся голенями в край кровати. А Оленька как раз сделала шажок вперёд.
Небольшого толчка хватило, чтобы опрокинуть центр масс за точку опоры. Иными словами, я покачнулся и брякнулся навзничь на кровать, раскинув ноги. Встать не успел: кобылка тут же напрыгнула и плюхнулась сверху, мешая подняться.
— Да не спеши… таймер дай поставить, — проворчал я, шаря в кармане в поисках мобильного телефона.
Своего я добился: от неожиданности кобылка фыркнула, но ослабила натиск.
Это позволило мне вытащить таки телефон и, повернув экранчик к мордочке пони, демонстративно выставить на обратный отсчёт восемнадцать минут.
— Зануда, — засопела Оленька.
— Всего лишь соблюдаю уговор, — развёл я руками. На деле происходящее если не пугало меня, то уж точно вгоняло в оторопь. Да и кобылка слишком резво с места в карьер взяла.
Пора перехватить инициативу.
Для этого я посмотрел Оленьке прямо в глаза, не мигая и не отворачиваясь: так же, как хищник смотрит на добычу. Инстинкты или нет, но на несколько секунд она и впрямь слегка занервничала, запрядала ушками, поджала хвостик. Потом опомнилась и с толикой смущения и возмущения не менее выразительно уставилась в ответ.
— Р-р-раздевайся, — нарочно прорычал я, усиливая эффект. Вдобавок, мне стало любопытно, как же пони одевается и раздевается со своими копытцами. — Но сначала окно закрой.
Закатив глаза, Оленька тем не менее попятилась и спустилась на пол. В один скачок она оказалась возле окна, ухватила и задёрнула штору зубами и тут же вернулась обратно. И уже без дополнительной просьбы закрыла задвижку на двери. Усевшись по-собачьи на ковёр, она ссутулилась и ухватила копытцами низ маечки.
Приподнявшись на локтях, я наблюдал за тянущейся за копытами тканью с куда большим интересом, чем за оголяющимся торсом. Хотя животик у Оленьки тоже стоил внимания: чуть выпуклый, со впадинкой пупка; короткая серая шёрстка вовсе делала его похожим на плюшевый.
— Стой, — велел я, заметив, что пони откинула маечку и ухватилась за шортики. — Оставь так. Подойди сюда и ложись на спину.
Похоже, в воображении у кобылки рисовалась совсем другая картина, если судить по её замешательству. Но всё-таки она сделала как велено. Подвинувшись, я дал ей улечься поудобнее. С поджатыми передними ножками и раскинутыми в воздухе задними она определённо выглядела мило. Но меня манил её животик.
Вытянувшись рядом, я провёл по нему ладонью. Он дрогнул, пытаясь втянуться, но я тут же надавил сильнее и начал гладить, наслаждаясь ощущением проминающейся мягкости и слабой мускулатуры. А вместе с шёрсткой ощущение и впрямь было точь-в-точь, как если бы я гладил набивную плюшевую игрушку. Вверх, до узкой груди, и вниз, до самого пояса шортиков, а потом обратно, то взъерошивая шёрстку против роста волос, то приглаживая.
Сначала Оленька просто сопела и довольно фыркала. Потом тоненько заржала и подпихнула копытцем мою руку, пытаясь заставить меня запустить ладонь ей в шортики.
— Пожалуйста… — жалобно прохныкала она.
— Хорошего понемножку, — я не стал поддаваться на уговоры, только скосил глаза на часы. Оставалось десять минут.
— Обнимашки? — предложил я. И прилёг поближе.
Крупная голова легла мне на плечо, сама пони заёрзала и подвинулась. Даже сквозь собственную футболку я ощутил тепло её тела, быструю скачку сердцебиения. И необычную мягкость шерсти; та была немного грубее на тех местах, что обычно оставались неприкрытыми одеждой.
— Тебе не говорили, что ты красивая? Ну, для пони.
— А ты садюга, — поскуливая, пони прихватила губами края моего рукава и чуть пожевала.
— Порядок в жизни начинается с соблюдения мелких правил, — сказал я, не собираясь поддаваться на её уговоры. — Если хочешь большего, то следующая встреча у меня.
Итак, я стал репетитором для Оленьки. Хотя какая она Оленька: от этого уменьшительно-ласкательного имени меня скоро начнёт тошнить. Надо срочно придумать ей кличку получше. Оля? Олюха? Олька? Оляндра? Оляновский? Не, всё не то. Ладно, подумаю ещё.
Как бы то ни было, насчёт оплаты мы договорились. Пока на дворе стояло лето, встречаться решили через день: не слишком редко и не слишком часто. В конце концов, мне предстояло подтянуть математику кобылке, а не портить ей каникулы и закручивать извилины узлом. Разве что я добавил условие: если у меня не получится обучать или не будет ощущаться прогресс от занятий, то не будем маяться и просто всё отменим.
Однако перед первым по-настоящему серьёзным занятием следовало подготовиться получше. Поэтому я направил свои стопы к своему другу-взрослому. Да, той самой учительнице математики.
Характер у ней был не самый простой. За десятилетия работы она накрепко сроднилась со своим призванием, поэтому для неё я оставался учеником что в школе, что дома. Никакого панибратства, всё только по делу, кратко и чётко. А ещё она часто путала меня со старшим братом, который закончил школу несколько лет назад. Вот уж полный провал с её педагогической стороны: пускай мы выглядим почти одинаково, и я пополняю свой гардероб за счёт тех вещей, которые стали ему маловаты — но эй! Неужели её ничуть не смущает воспоминание о выпускном, где она по традиции вместе с другими учителями проводила выпуск брата «в добрый путь?» На котором ещё он напился и всё порывался куда-то поехать, «трахнуть одну кобылу» по его же словам.
В свете моего нового знакомства та фраза неожиданно заиграла новыми красками. Мог ли он тоже?.. Но у него уже жена и двое детей… надо будет при случае выяснить.
Так или иначе, разговор с учительницей прошёл лучше ожидаемого. Вернув книги, которые давно у неё одалживал, и отказавшись от кофе, я честно рассказал, с какой целью заявился. Памятуя, как учительница отреагировала на Оленьку, я чувствовал себя бегущим по лезвию, пока объяснял, что хочу по-товарищески помочь пони, подружиться, но при этом не знаю, с чего начинать, ведь я не учился в педагогическом вузе и понятия не имею, как правильно учить.
В итоге после долгого недовольного ворчания уже немолодой преподавательницы я разжился методическим пособием для учителей математики. «Только потому, что я знаю тебя», — строго сказала наша математическая дама, поглядывая на меня сквозь круглые очки.
Пособие оказалось не шибко сложным. Учебные модули, контрольные работы, интервальное повторение изученного материала — доселе незнакомая сторона школьных программ захватила меня куда сильнее, чем предвкушение от будущего получаса безраздельного владения телом кобылки.
Пытаясь анализировать своё поведение, я понял, что меня смущает недосказанность в мотивах Оленьки. Всё-таки «просто захотелось» — маловато для того, чтобы попытаться залезть в штаны к парню. Чего-то она хотела добиться, но чего? Заставить переспать с ней и шантажировать? Заявить об изнасиловании?
Можно было бы просто решить для себя, что она проститутка, и не заморачиваться по этому поводу.
Или же попытаться сблизиться и подружиться, чтобы всё выяснить. А для этого придётся прибегнуть к моему наименее любимому занятию: говорить языком. Говорить и главное — слушать, поддерживать, не давить на больное, не обострять уже известное и не унижать. Ни словами, ни действиями.
Как бы это не оказалось сложнее уроков по математике.
Можно аккуратно пойти навстречу. Никаких потрахушек сходу, только массажная расчёска, обнимашки, немного обнажённого тела и петтинга. Иными словами, приласкать и полапать.
Чем дольше я об этом думал, тем сильнее ощущал себя манипулятором. Но это было не так. Как правило, я сам себе казался слабовольным внушаемым человеком, который даже не мог назвать своих друзей друзьями и которому было проще общаться со взрослыми. Потому что они были уже устоявшимися личностями, а не менялись из года в год, превращаясь в другие версии людей, с которыми меня объединяли только общие воспоминания.
Наверное, я совру, если скажу, что считал часы до встречи. Но подготовился честь по чести: не только составил план занятия, но и сменил постельное бельё на чистое и выглаженное.
Оленька явилась аккурат за пять минут до назначенного времени, чем заработала небольшой плюс в моих глазах. Люблю пунктуальных людей — и пони тоже.
Маман с папой были на работе, но всё-таки, пропустив Оленьку в свою комнату, я запер дверь. И заметил, как уши пони дёрнулись на звук щелчка задвижки, но сама она ничего не сказала. А я не стал объяснять. Вскоре мы уже сидели вместе за столом и готовились решать математические примеры.
Для первого настоящего занятия я решил пробежаться по уже изученным темам, чтобы оценить, как хорошо вообще пони усваивает знания. А дальше всё пошло как-то само собой: я рассказывал то, что знал, Оленька кивала, иногда переспрашивала, потом брала ртом ручку и начинала решать. Так прошло полчаса, потом на пять минут мы сделали перерыв, во время которого просто болтали, потом снова полчаса занимались. Про перерыв я вычитал в том же методическом пособии: оказывается, он полагался по каким-то нормативам. Мне сразу пришла в голову мысль — нет, не подговорить одноклассников срывать уроки, а рассказать однокласснице — любительнице всяких правил. Она обладала прямо-таки поразительным талантом делать так, чтобы всё вокруг шло по писаному.
По итогам я остался в целом доволен. Хотя, в сущности, мы ничего и не изучали: скорее, приглядывались друг к другу, как два помещённых в одну клетку зверя.
Наконец, пони решила последний пример, я проверил, показал большой палец.
И всё. Мы замерли, смотря друг на друга.
Настала пора оплаты.
— Р-р-раздевайся, — нарушив тишину, как в прошлый раз велел я, сразу выставляя таймер на телефоне.
Повторять дважды не пришлось: кобылка быстро, пока я не остановил, стянула с себя не только маечку, но и шортики, под которыми, внезапно, не обнаружилось трусиков. Нарочно, или она обходилась без нижнего белья?
— Ложись, — кивнул я на кровать, одновременно направляясь к окну и зашторивая его. И заодно следил за движениями ушей пони, пытаясь читать её настроение.
— Мне нравится, как ты командуешь, — заметила она, вскакивая на кровать и укладываясь. — Так хищно… необычно.
— Скажи, тебя и вправду не смущает то, чем ты занимаешься?
— М-м-м… нет, — она пожала верхними плечами. — У пони с этим вообще как-то попроще… насколько я слышала. У нас… них… это вроде взаимной поддержки.
— Жаль, что у людей не так, — стараясь разговаривать беспечно, я присел на край кровати, попутно стягивая футболку. — Кто-нибудь сказал бы, что я принуждаю тебя проституцией заниматься.
— Вот ещё! — всхрапнула Оленька. — Я сама согласилась.
— А почему? — попытался я подловить её.
— Я люблю конфеты. А ты выглядишь вкусной… конфеткой, — розовый язычок мелькнул по её губам, пока она осматривала мой голый торс сверху донизу. И буквально прикипела взглядом, когда я потянул свои джинсы вниз.
Из этой болтовни я выяснил, что у Оленьки явно был доступ к какой-то информации о пони. Но выспрашивать не стал, чтобы не отпугнуть. Вместо этого взял заранее положенную на прикроватную тумбочку массажную щётку.
Причёсывание пони одобрила: разлеглась на боку и почти что мурлыкала, пока я водил щёткой по её спине и гриве. Ушки её мелко подёргивались, как и задние ноги, а глаза то и дело закатывались. А потом она вовсе начала извиваться всем телом в попытке прижаться ко мне — пришлось обнять её и снова пройтись пятернёй по пузику.
Теперь, когда мы оба были голыми, я куда явственнее чувствовал тепло её тела и мягкость шёрстки. Это ощущение заводило, возбуждало. Наверное, в дело подключились первобытные инстинкты продолжения рода. И не только у меня: не раз и не два Оленька несильно пихалась крупом мне навстречу.
Я предпочитал не гнать лошадей — в прямом смысле. Сегодня я позволил своим рукам быть посвоевольнее и гладил ими не только её животик, но и торс, бока, крутую очень мускулистую шею, почёсывал за ушками. Но не более того.
В конце концов, впереди ещё половина лета.
Тут раздался тихий чавкающий звук, и одновременно Оленька сдавленно ойкнула.
— Прости, это само… — виновато прижав уши, пробормотала она, — начинается, когда я возбуждена…
Нахмурившись, я приподнялся и почувствовал что-то мокрое под коленом. Потрогал — ладонь немедля оказалась покрытой какой-то чуть склизкой влагой, слегка тянущейся между пальцами.
И находилось это пятно аккурат между ног кобылки.
Моя простыня…