Опасное вынашивание лебедей
Глава 52
На длинный узкий стол поставили поднос с кофе и чаем, и юный жеребец-официант со всей поспешно удалился. Вокруг стола собралось немало пони, самыми важными из которых были три коронованных принца Эквестрии. Во главе стола сидел Шайнинг Армор в своем официальном венце, справа от него — Блюблад, а слева — Гослинг. Рядом с Гослингом сидела его свита — Пони, Которые Делают Дела. Боб, Тост и Севилья заняли ближайшие к Гослингу места и занимались делами.
— Весной будет принято множество законов, и мы будем работать над тем, чтобы исправить последствия обиды мистера Маринера, но для этого нам действительно нужно определить возраст совершеннолетия для Эквестрии. Многие из предложенных нами решений требуют совершеннолетия.
Когда Пейпер Пушер закончил говорить, Блюблад издал сухой кашель.
— Это не вопрос, — сказал пони по имени Рубер Стамп, старый ветеран бюрократических стандартов. — Это политический ход, простой и понятный… что-то, сделанное для удовлетворения повестки дня. Это не настоящий вопрос и никогда им не был. — Разгладив свои роскошные усы, мистер Стамп налил себе чашку кофе и достал с подноса розовый пончик с глазурью.
Гослинг уже предупреждал Рейвен, что этот вопрос всплывет. У него была переписка с коллегами-исповедниками и десятками общественных деятелей по этому вопросу: никто из них не хотел отступать, а Гослинг должен был представлять интересы Первых Племен.
Наклонившись, Гослинг поставил свою партию на доску:
— Первые Племена не поддержат ни одного закона, отменяющего наши устоявшиеся традиции. Все пони хотят, чтобы возраст ответственности был значительно повышен, а это отнимает у нас силы.
— А почему все эти семерки? — спросил Рубер Стамп. — Я давно хотел спросить, но всегда боялся, что это будет воспринято как неуважение. Почему семерка так важна?
— Семь, — ответил Гослинг, напомнив себе, что в данный момент он выступает в роли Исповедника, — это число, которое символизирует аликорна. Один рог, два крыла, четыре крепких ноги. Это удовлетворяет вашему запросу, мистер Стамп?
— Да, удовлетворяет. — Ухмыляясь, старый жеребец надкусил пончик и размазал розовую глазурь по усам.
— Именно из-за Первых Племен мы столкнулись с кризисом в детских домах…
— Следи за своим языком! — Блюблад наклонился вперед, обратил свой жесткий взгляд на Пейпер Пушера, и его брови нахмурились. — Скажешь что-нибудь непочтительное, и я прикреплю твой язык к этому столу!
В ответ Пейпер Пушер отшатнулся, а затем извинился:
— Но в этом-то и проблема… Система напряжена до предела после недавнего кризиса, связанного с мистером Маринером. По всей стране детские дома и крупные сиротские приюты выбрасывают жеребят, прежде чем их успевают воспитать и должным образом подготовить к жизни в мире. Они используют возраст совершеннолетия Первых Племен как предлог, чтобы выбросить в мир неподготовленного жеребенка в нежном возрасте четырнадцати лет.
— А разве они не могут просто вступить в гвардию? — Рубер Стамп пожал плечами и обвел взглядом своих товарищей по столу. — Три вещи и раскладушка, верно? Вот принц Гослинг бросил школу и поступил в гвардию.
— Мы должны обеспечить им лучшее будущее, чем просто военная служба, — сказал Пейпер Пушер, бросив обеспокоенный взгляд в сторону Блюблада.
— Пустословие. — Рубер Стамп прищурился на Пейпер Пушера. — На самом деле тебя совсем не волнует этот вопрос… но он очень полезен для продвижения твоей повестки дня, не так ли?
Гослинг наблюдал, как Пейпер Пушер хмурится, и ждал ответа, которого, похоже, не последовало. Шайнинг Армор молчал, слишком молчал, и Гослингу хотелось, чтобы Шайнинг вмешался, сказал что-то, сделал что-то, сделал что угодно, потому что Гослинг находился глубоко на незнакомой территории.
— Наличие установленного возраста ответственности решило бы проблему. Жеребят Первых Племен можно было бы выпускать в общество в четырнадцать лет в знак признания их так называемых традиций, а все остальные пони могли бы получить ответственный уход.
Губы дрогнули, рог Блюблада вспыхнул огненным сиянием, а затем на столе перед ним появился степлер. Пейпер Пушер издал скулеж, уклоняясь, а Гослинг сделал заметку о том, как Блюблад справляется с бюрократами. Рубер Стамп хихикал и слизывал глазурь со своих могучих, великолепных усов. Однако Шайнинг Армор хранил молчание.
— Эй, Гус. — Повернув голову, Севилья посмотрел в сторону Гослинга и постучал копытом по стопке бумаг. — Шпаргалка Рейвен с фактами вроде как подтверждает слова Пейпер Пушера. Каким-то образом она знала, что это будет проблемой. — Земной пони на мгновение задумался, а затем повернулся на своем месте, чтобы посмотреть в лицо Пейпер Пушера. — Ты не говоришь, как нам решить вопрос с расходами. Вот и вся причина, по которой эти приюты выбрасывают жеребят. У них нет денег. Если мы заставим их держать жеребят дольше, кто будет платить за длительный уход? Вот это, — он постучал копытом по бумаге, — вот это я считаю причиной того, что вы сейчас пытаетесь пустить дым.
— Я признаю, что здесь есть своя цель, но это всего лишь симптом гораздо большей проблемы! Неужели вы этого не видите? — Пейпер Пушер откинулся на спинку стула, закатил глаза и поднял передние копыта в воздух, преувеличенно вздыхая.
Гослингу стало совершенно ясно, что здесь есть простое решение, и он был немного озадачен тем, что никто не предложил его раньше. Через несколько мгновений после того, как он пришел к такому выводу, он задумался и понял, что не так уж умен. Наверняка кто-то уже пробовал применить этот подход, но по какой-то причине он провалился.
— Подавляющее большинство пони поддерживают двухдесятилетний рубеж, — сказал Пейпер Пушер, и теперь его голос звучал довольно кротко. — Хороший четкий возраст — двадцать лет. Пока никто не сказал, я знаю о Первых Племенах и возрасте в двадцать один год. Переговоры возможны, и те, чьи интересы я представляю, готовы продлить срок на один дополнительный год.
— Это действительно поставит под удар многие детские дома, — пробормотал Севилья. — А ведь ты так беспокоился об этом всего минуту назад.
Казалось, Пейпер Пушер игнорировал Севилью и ему нечего было сказать.
Гослинг, однако, не мог не обратить на это внимания, и ему показалось, что это очень привлекательный холм, на котором можно начать драку, поле боя по его собственному выбору. Там, где другие могли бы увидеть политическое позерство, Гослинг увидел возможность и шанс отобрать рычаг, полезный для политического маневрирования. Он заметил, что Блюблад смотрит на него холодным, властным, пронзительным взглядом, и Гослинг съежился в кресле под его холодным взглядом.
— Двадцать один — это слишком много, — сказал Рубер Стамп и стряхнул остатки пончика на Пейпер Пушера. — Это лишит нашу армию трудоспособной молодежи, а нам нужно любое молодое тело, которое мы можем собрать. Я все еще не понимаю, почему мы не можем поручить военным воспитывать наших сирот. Ну, хотя бы некоторых из них. Решим сразу две проблемы.
— Непостижимо! — воскликнул Пейпер Пушер, пренебрежительно махнув в сторону Рубер Стампа. — У нас не может быть стабильных, традиционных семей, закладывающих основы нашего будущего, если вся наша молодежь будет отправлена на военную службу!
— А без сильной армии у нас нет ни будущего, ни семей! — Усы зашевелились, и веселость Рубер Стампа исчезла. — Я вступил в Королевский Флот ее Величества, когда мне было двенадцать лет! Двенадцать! Мне пришлось солгать о своем возрасте, чтобы попасть туда! И я только выиграл от этого! Я стал успешным, всесторонне развитым пони, которым являюсь сейчас, благодаря службе в Королевском Флоте ее Величества. Они — моя семья. Наше общество становится вялым и бесхребетным, и нам нужна хорошая военная дисциплина!
— Ура… давайте послушаем о роме, содомии и плетях. — Бесстрастное выражение лица Блюблада заставило обоих бюрократов замолчать, и они оба повернулись к нему с недоуменным выражением лица. — Ром, разврат и дисциплина. Это точно исправит жизнь жеребца.
Хотя его усы дрожали, у Рубер Стампа не нашлось слов для ответа.
До дня Согревающего Очага оставалось всего несколько дней, как и до Зимнего Лунного Фестиваля. В последнее время Гослингу было нелегко жить после Великого Краха. Он отчаянно искал способ искупить свою вину, выкарабкаться из той нисходящей спирали, в которую он попал. Гослингу не терпелось найти дело, которому он мог бы отдаться, чтобы почувствовать себя лучше, потому что чувство неполноценности подавляло его.
— О детских домах, — сказал Гослинг, выпрямляясь и поправляя осанку. Быстро напомнив себе, что то, как он это делает, очень важно, он продолжил. — Боб, Тост, начинайте разрабатывать закон о том, что приюты не могут выбрасывать жеребят, пока не будет получено среднее образование…
— Гослинг, этот закон никогда не пройдет, без настоящей бури голосов. — Тон Блюблада был холоден и лишен каких-либо чувств. — А еще нужно учесть расходы.
— Очень хорошо. — Гослинг глубоко вздохнул и начал сначала. — Боб, Тост, приступайте к составлению королевского указа от моего имени, согласно которому приюты не могут выписывать жеребят до получения среднего образования, и жеребята должны пройти тест на базовую компетентность.
Теперь Шайнинг Армор было что сказать:
— Гослинг, нужно учитывать большие расходы.
— Мы будем выделять больше налоговых средств на приюты, — ответил Гослинг.
Блюблад покачал головой, но именно Пейпер Пушер сказал:
— Мы не можем!
— Почему? — потребовал Гослинг, в то время как Боб и Тост уже вовсю трудились над составлением указа.
— Это будет гибелью общества! — воскликнул Пейпер Пушер, прижав оба передних копыта к щекам. — Никто не хочет платить налоги, чтобы растить жеребят какого-то нерадивого и ленивого пони. Если у нас будут хорошо финансируемые детские дома, тёплые и гостеприимные, никто не захочет создавать семьи! Никому не нужны будут головная боль и хлопоты! Всё, что нам дорого и близко, будет разрушено! Тысячи лет семейных традиций будут выброшены в окно! Это будет создание государства всеобщего благосостояния и смерть равной ответственности! Пусть те, у кого есть лишнее, занимаются благотворительностью, но не возлагайте на бедных бремя оплаты чужих ошибок!
Севилья фыркнул.
Рубер Стамп, чей пончик уже исчез, стукнул копытом по столу:
— Пейпер Пушер совершенно прав. Если мы повысим налоги и возложим бремя на спины населения, то еще больше жеребят окажутся на улице и будут отданы на воспитание Короне. Увеличение финансирования служб социального обеспечения приведет лишь к росту потребности в них. В этом и заключается ловушка. Нам нужно как-то снизить налоги, и если мы сделаем это, если мы дадим населению возможность позаботиться о себе, то меньше жеребят будет брошено. В этом Пейпер Пушер прав.
— Боб… Тост… Как только праздники закончатся, я хочу, чтобы вы оба связались с Твайлайт Вельвет, и я хочу получить реальную оценку расходов, связанных с финансированием сиротских приютов. — Гослинг подумал о книге, которую подарила ему Твайлайт, и понял, что, сделав этот первый шаг, он сможет сделать еще больше, но сначала нужно начать.
— Гослинг, что ты делаешь? — спросил Шайнинг Армор, и по его голосу нельзя было ничего сказать о его настроении. — Этого не было в повестке дня на сегодня.
— Стало быть, будет, — ответил Гослинг, потирая подбородок. — Забота о наименьших из нас всегда будет стоять у меня на повестке дня.
— Гослинг… — голос Шайнинг Армора по-прежнему был лишен каких-либо признаков его настроения, — в прошлом это никогда не проходило гладко. Наша страна все еще оправляется от гамбита мистера Маринера. Именно этот вопрос разорвал на части наше правительство, когда оно было здоровым и хорошо функционировало. Я даже представить себе не могу, что это может сделать с нашим правительством сейчас.
— Я не желаю иметь ничего общего с правительством, которое оттесняет на второй план наименьших из нас, — сказал Гослинг, обращаясь к Шайнинг Армору. — А эти жеребята — наименьшие из нас. Кто их представляет? У них нет промышленности, они существуют только как расходный материал для системы, а с недавними изменениями в трудовом законодательстве пони считают, что они ничего не дают обществу, хотя это совсем не так. Они — будущее нашего великого общества… Возможно, если мы обучим их и подготовим должным образом, мы сможем произвести на свет великое поколение. Если они появятся из ниоткуда, то, конечно, мы сможем использовать их как амбициозных целеустремленных личностей.
У Гослинга пересохло во рту, и он подтолкнул Боба, сидевшего рядом с ним. В ответ Боб принялся готовить Гослингу чай, в кратчайшие сроки справившись с ритуалом с обильным применением магии. Было, пожалуй, слишком тихо, единственными звуками были приготовление чая и царапанье пера по бумаге. Справа от Гослинга Шайнинг Армор потирал подбородок, а Блюблад через стол смотрел на Гослинга сузившимися от любопытства глазами.
— Найдите обездоленных родителей-одиночек, а может, и семьи, которым нужно где-то остановиться. — Внезапное бормотание Севильи заставило насторожиться все уши за столом. — Пусть они присматривают за сиротами. Дайте им работу, и я уверен, что они за нее возьмутся. Дайте им жалованье или стипендию, и я уверен, что они справятся с работой. Мы слишком полагаемся на благотворительные организации, чтобы управлять приютами, а полагаться на добровольцев — это, по-моему, очень глупо. Вот в чем проблема.
— Вы предлагаете эксплуатировать неблагополучные семьи? — спросил Пейпер Пушер у Севильи.
— Эксплуатация — это такое страшное слово. — Севилья сделал жест копытом, чтобы отбросить это нежелательное слово. — Послушайте, эта проблема близка мне по духу, ясно? Я кое-что видел. Я знаю несколько историй. Эксплуатация — это неправильно, ясно? Но использование одной обездоленной части населения для помощи другой обездоленной части населения кажется правильным, понимаете?
Теперь Пейпер Пушер потирал подбородок.
— Слушай, я знаю, кто ты, — обратился Севилья к пони рядом с ним. — Ты не только один из наших лучших бюрократов, но и один из глав Коалиции Традиционалистских Консервативных Семей. Ваша маленькая клика сделала много хорошего, но вы могли бы сделать еще больше. Единственные семьи, в помощи которых вы, похоже, заинтересованы, — это те, кто финансирует ваше дело или помогает вам каким-то образом…
— Мы заинтересованы в помощи всем пони! — проворчал Пейпер Пушер, и его выпад был подкреплен возмущенным клекотом.
— Хорошо, тогда докажите это. — Севилья, не впечатленная театральностью Пейпер Пушера, продолжил. — Если бы вы и ваши помощники помогали этим сиротам и помогали им понять важность семьи, только представьте, как раздуются ваши ряды, когда они вырастут. Сейчас я бы сказал, что у этих сирот подпорчены семейные ценности… но вы могли бы помочь это исправить.
— Он тебя раскусил, — сказал Рубер Стамп пони, сидящему за столом, и угостился еще одним пончиком.
— Принцессе Кейденс нужны участники исследований.
Гослинг сказал это спокойным тоном и на мгновение взглянул в сторону Шайнинг Армора:
— Не хочу показаться холодным и эксплуатирующим, но у нас есть этот неиспользуемый ресурс. Мы могли бы начать использовать детские дома в качестве исследовательских центров. Мы могли бы изучать поведение и способы его изменения. Мы могли бы изучать динамику стада в процессе его развития. Мы могли бы наблюдать и делать… а не быть пассивными и не позволять этому потенциальному ресурсу пропадать зря.
— Подождите. — Пейпер Пушер поднял копыто, и Блюблад недовольно фыркнул. — Погодите… вообще-то это хорошая идея. Те, чьи интересы я представляю, часто сетуют на расходы на образование и исследования. Мы финансируем множество исследований. Очень много исследований, и мы большие поклонники благородной деятельности принцессы Кейденс. Почти все мы чувствуем, что общество сдерживается из-за огромных затрат на организованные исследования. Можем ли мы на самом деле сделать то, что ты сказал, Гослинг? Если да, то я знаю, что смогу забить в барабаны, призывая к поддержке. Это будет непросто, но я думаю, что это можно сделать.
Теперь Блюблад уставился на Пейпер Пушера с пустым выражением лица.
— К тому же… подумай об опыте работы. Мы могли бы готовить будущих психологов, а у сирот были бы своего рода воспитатели. — Пейпер Пушер глубоко вздохнул, его щеки и глаза на мгновение выпучились, а затем он с шумом выдохнул. — Я чувствую много возможностей.
Когда Гослинг повернулся, чтобы посмотреть на Шайнинг Армора, он увидел, что его товарищ принц погрузился в раздумья. Да, Шайнинг Армор не участвовал в разговоре и, без сомнения, размышлял о великом. Гослинг поднял чашку с чаем, сделал осторожный глоток, а затем выпил примерно половину. Гослинг знал, что если ему удастся переубедить Шайнинг Армора в этом вопросе, то у него появится союзник. Что же касается Блюблада… Блюблад сейчас ничем не выдавал себя, и Гослингу придется посоветоваться с ним позже.
— Мы не можем называть это налогом, — сказал Рубер Стамп, и это вызвало несколько недоуменных возгласов со стороны присутствующих за столом. Даже если мы произнесем слово "налог", это приведет к ожесточенной войне на различных политических фронтах.
— А ведь он прав. — Блюблад кивнул головой. — Это слово станет приглашением к войне. В прошлом это никогда не приводило к добру. Севилья, нам нужно будет что-то придумать, но это должно быть честно.
— Я займусь этим.
— И как же нам это преподнести? — спросил Гослинг, недоумевая по поводу событий, которые он сам же и запустил.
Пейпер Пушер, казалось, не знал, что сказать, и пожал плечами. Тост была слишком занята письмом, чтобы что-то сказать, а Боб сосредоточенно наблюдал за действиями своего близнеца. Севилья сгорбился, и на его лице появилось угрюмое выражение сосредоточенности. Шайнинг Армор, казалось, полностью погрузился в размышления. Даже Блюблад никак не отреагировал, и Гослинга это встревожило. Блюблад, его наставник, всегда имел в своем распоряжении какие-то способы и средства.
— В Королевском Флоте ее Величества, — голос Рубер Стампа был одновременно мягким и громогласным, — отступление не одобряется. Отступление может разрушить карьеру и повлечь за собой обвинения в трусости. Это вредно для морального духа. Само слово "отступление" — смертельный яд для ушей, который капает прямо в разум…
Его слова оборвались, и старый ворчливый единорог вздрогнул.
— Поэтому мы никогда не отступаем. Но мы проводим стратегические передислокации. Вот как мы это повернем… назовем это стратегическими инвестициями в будущее. Представьте это как возможность. Это не налог, а стратегическое перераспределение, вызванное радикальной реорганизацией приоритетов. Можно сказать, что это средства на долгосрочную реконструкцию, вызванную попыткой государственного переворота мистера Маринера. Игра на симпатиях населения… все пони так или иначе пострадали от этого ублюдка. Сейчас он один из самых ненавистных существ на свете, и мы можем использовать это, чтобы подавить раскол в рядах.
— Да. — Губы Блюблада изогнулись в причудливой, похабной усмешке. — Одного лишь упоминания о том, что кто-то из пони его поддерживает, достаточно, чтобы вызвать яростное отступление.
Пейпер Пушер кивнул:
— Верно. Так что теперь мы уладим все мерзкие детали, чтобы это произошло…
Кресло не давало никакого комфорта. О, это было прекрасное кресло, одно из лучших, какие только можно было купить, но, судя по тому, как Гослинг ерзал, казалось, что он сидит на раскаленных углях. Несмотря на то что утро выдалось продуктивным и он многого добился, он был несчастен, просто ужасно несчастен, и никакие его добрые дела не могли отвлечь его от душевных терзаний.
Проходило все больше дней, приближался день Согревающего Очага, и Гослингу открылся весь масштаб его эмоционального взрыва. Он избегал матери, активно прятался от нее. Он никак не мог встретиться с ней лицом к лицу и не рассказал ей о своем поступке. Не в силах смотреть себе в глаза, он был занят — слишком занят — и зарылся в работу, потому что если он не мог найти способ жить с самим собой, то мог хотя бы трудиться, чтобы искупить свою вину.
Когда Гослинг остался один, не отвлекаясь ни на что, не работая, не требуя внимания, совесть потянула его вниз, в черные, обескураживающие глубины. За дверью в нескольких метрах от него Луна разговаривала с Люминой Лавлеттер — их общим психотерапевтом, и у нее, несомненно, имелись всевозможные ужасные вещи, которые она хотела сказать о нем. Между ним и Луной возникло напряжение, и с каждым днем оно становилось все более невыносимым. Он плохо владел собой и теперь столкнулся с последствиями.
И каковы же были последствия.
Когда дверь открылась, Гослинг затаил дыхание. В дверном проеме застыл теневой силуэт — темная, неясная фигура, очерченная лишь теплым желтым светом, сияющим вокруг нее. Фигура вышла, и свет исчез, когда дверь закрылась. Сначала фигура была черной, но когда глаза Гослинга приспособились к изменению освещения, она превратилась в прекрасную полуночную синеву.
Его рот открылся, и он хотел сказать, что сожалеет; он пытался сделать это несколько раз, но слова не давались. В голове пронеслась тысяча разных мыслей: от спасения Луны, когда он последовал за ней в тот жуткий дом, до того ужасного момента, когда он дал ей пощечину за те ужасные слова о том, что ее сестра слаба.
Она подошла к нему, и свет в комнате, окружавший их, казалось, изгибался странным, загадочным образом, оставляя ее лицо скрытым в тени. Однако ее глаза почти светились, и он почувствовал, что его взгляд притягивается к ним. Не ее настоящие глаза, а фальшивые, иллюзорные глаза с завораживающими чарами, притягивающими его взгляд.
Гослинг не шелохнулся, когда она приблизилась, и не вздрогнул, когда ее рог прошел в нескольких сантиметрах от его лица. Когда кончик ее носа прижался к его шее, он закрыл глаза, а когда она приникла к его горлу, он задрожал. Каждый ее вздох обжигал тонкую кожу его горла, и ему хотелось обнять ее, прикоснуться к ней, но он не смел пошевелиться.
А потом она исчезла, даже не издав непередаваемого звука подмигивания.
Мгновение спустя дверь открылась, и послышался голос Люмины Лавлеттер:
— Входите, Гослинг, нам нужно многое обсудить…