Солнечная Императрица

Мир в огне

Коридоры дворца раскинулись передо мной, словно лабиринт воспоминаний. Для Селестии они были домом, частью её сущности, но для меня это чужая, враждебная территория. Стены, украшенные мозаикой и витражами, трещат от напряжения, будто и они ощущают тяжесть хаоса, царящего вокруг. Слуги носятся мимо, сбивчиво крича, их копыта гулко отбивают тревожный ритм на мраморных плитах.

Я пытаюсь остановить одного из них, вопрошаю:

— Что происходит? Кто напал? — Но в ответ лишь испуганный взгляд и крик паники. Пони шарахаются от меня, как от чудовища, и я замечаю, как один из них взмолился к Селестии.

Селестия.

Это имя отдается эхом в моём сознании, но сейчас оно не имеет значения. Везде следы хаоса: поваленные канделябры, разбитые статуи, картины сражаются за жизнь на перекошенных рамах. Мир окончательно сошёл с ума.

Я подхожу к огромному окну, его витражи теперь выбиты, осколки стекла хрустят под копытами. За ним открывается ночь, густая, как чернила, прорезанная разрывами взрывов и огнём пожаров. На фоне небес, освещённых пламенем, видны силуэты. Самолёты.

Что это?

Мой разум цепляется за их очертания, как художник за кисть, и внезапно обрушивается поток знаний. Это происходит мгновенно, словно вспышка, искра на сухом дереве:

Средние бомбардировщики. Модель "Флин Флэн Родео".

Более мелкие, быстрые, с заострёнными контурами.

Истребители. Модель "Холлоу Шейдс". Старые, но эффективные.

Враг.

Слово оживает в моём сознании. Кто враг? Кто осмелился бросить вызов Кантерлоту? Ответ всплывает, размытый, как отражение на рябящей воде: та, кто была сестрой для Селестии. Луна? Нет… Должно быть что-то большее. Но сейчас это неважно.

Странный звук вырывает меня из размышлений. Он нарастает, будто приближающаяся буря, и сменяется грохотом. Бомбы. Они сыплются на город, как огненный дождь, разрывая улицы, дома, судьбы.

Я опускаю взгляд вниз. На улицах толпа. Они сгрудились у обломков статуи, её остатки ещё угадываются в очертаниях крыльев. Они молятся. Их голоса сливаются в умоляющее песнопение.

Они молятся Селестии.

Пламя вспыхивает внутри меня, но не разрушительное — это чувство долга. Я не она, но эти пони — мои. Я не предам их веру, не разрушу их надежды. Я внемлю их молитвам, потому что она — моя… моя кто? Мать? Создательница? Неважно. Всё это неважно.

Мои мысли затихают, будто по команде, сменяясь решимостью. Я должна найти тех, кто ещё способен сражаться. Тех, кто ещё может стоять на ногах. Узнать, что происходит.

Я оборачиваюсь, отрываясь от окна, и мои копыта ведут меня вглубь дворца. Звуки вокруг нарастают: крики, лязг оружия, отголоски разрушений. Воздух становится всё жарче — моё пламя, разгорающееся в ответ на этот хаос, будто питается страхом и беспорядком.

Коридоры становятся всё уже, их сумрак усиливается остаточными отблесками света из разбитых люстр. Воздух пропитан гарью, потом и чем-то ещё — металлическим и резким, как запах крови. Мраморный пол покрыт следами копыт, высохшими пятнами тёмного, и всё это приводит меня к тому, что я искала.

Здесь — в укромном закутке дворца, в небольшом зале, из которого было удобно организовать временный опорный пункт, я наконец нахожу тех, кто ещё сражается. Солдаты. Пони в потрёпанной военной форме. Многие сидят или лежат вдоль стен, их глаза мутные от усталости или боли. Повязки, наскоро наложенные на раны, пропитались кровью, а копыта дрожат, сжимая винтовки. Они похожи на тени от самих себя — призраки бойцов, но всё же это бойцы.

Я чувствую их взгляды, когда вхожу: страх, паника, а где-то в глубине — надежда, смешанная с удивлением. Их глаза цепляются за меня, за пламя, которое окружает моё тело, за каждое моё движение. Я вижу, как их разум борется с собой, решая: чудовище перед ними или спасение?

Но я не даю им времени на раздумья.

— Внимание! — мой голос звучит, как удар грома. Я вижу, как солдаты рефлекторно замирают, спины выпрямляются, а несколько даже пытаются встать на дрожащие ноги. — Отныне я беру командование на себя! У нас больше нет права на сомнения или страх. Пора начать выигрывать войну!

Мои слова, как клинок, врезаются в их сознание. Кто-то открывает рот, чтобы возразить, но я обрываю его взглядом. Моё присутствие должно стать непреложной истиной. Даже самые уставшие находят в себе силы отдать честь, козырнуть. Это всё, что мне нужно.

— Докладывайте, — говорю я холодно, поворачиваясь к ближайшему офицеру.

— Отряды фестралов проникли во дворец, — ответ доносится быстро, голос сбивчивый, но уверенный. — Помещения впереди уже охвачены боями. Мы пытались удержать позиции, но… их слишком много.

— Маршал Блюблад? — спрашиваю я.

На мгновение мой разум срывается с места, пронося через себя потоки данных: Блюблад… племянник Селестии. Фельдмаршал. Назначен больше из-за положения, чем способностей. Или нет? Может быть, она увидела в нём то, чего никто другой не замечал? Как личность, он вызывает вопросы, но его верность сомнению не подлежит.

— Он всё ещё там, — продолжает офицер, указывая в сторону тронного зала. — Последние сведения указывали, что он пытается сдерживать врага с гвардейцами.

Этого достаточно.

— Трое из вас остаются здесь. Займитесь ранеными. Остальные — за мной.

Я разворачиваюсь и устремляюсь вглубь дворца, слыша, как солдаты, хотя и с опаской, следуют за мной. Их шаги звучат приглушённо на мраморе, а мой каждый шаг отдаётся тяжёлым, уверенным гулом.

Баррикады, которые охраняют подходы к тронному залу, выглядят жалко: деревянные балки, перевёрнутые столы, куски камня и всё, что можно было найти под рукой. Солдаты на этих позициях устало смотрят на нас, но их лица резко меняются, когда я буквально прожигаю проход через баррикаду. Моё пламя разъедает древесину и металл, оставляя лишь обугленные остатки.

Зрелище открывается жуткое и величественное.

Тронный зал Кантерлота, некогда символ света и величия, теперь охвачен хаосом. Через проломы в крыше и стены врываются фестралы — тёмные создания, наполовину пони, наполовину ночные кошмары. Их доспехи блестят тусклым лунным светом, их крылья — мембраны теней, а глаза горят зловещими огоньками. Внизу, под ними, отчаянно сражаются гвардейцы, их сияющие доспехи покрыты копотью и трещинами.

Я останавливаюсь на мгновение, чтобы оценить ситуацию. Гвардейцы сражаются как могут, но врагов слишком много. Тёмные крылатые фигуры кружат над их головами, спускаются в неожиданной атаке, разрывают строй, а потом снова исчезают в тенях.

— Держите позиции! — кричу я, вздымаясь вверх.

Моё пламя охватывает меня, превращая моё тело в комету, мчащуюся в самое сердце вражеского скопления. Фестралы на крыше замечают меня слишком поздно.

Взрыв.

Огненная волна разносит их в стороны, кто-то кричит, кто-то просто исчезает в пылающей вспышке. Моё тело движется на рефлексах, следуя зажжённым инстинктам. Я атакую одного из них, и он буквально сгорает заживо, не успев даже вскрикнуть. Второй получает мощный удар копытом, его тело отлетает вниз, с глухим стуком ударяясь о пол. Третий становится жертвой магического луча, вырвавшегося из моего рога, который прожигает его насквозь.

Повторить. Ещё раз. И ещё.

Каждый мой следующий удар становится более точным, тело находит забытые ритмы движения, а разум радуется. Чувство приятного покалывания охватывает меня — боевое безумие, адреналин, восторг разрушения.

Внизу мои солдаты и гвардейцы начинают подниматься духом. Они видят меня, они видят, что враг отступает. Их крики, полные решимости и злости, сливаются с моим боевым рёвом.

Фестралы начинают отступать. Их становится всё меньше, и, в конце концов, они исчезают так же внезапно, как появились. Но это не конец.

— Они вернутся, — говорю я своим бойцам, глядя на их пылающие глаза. — Но не волнуйтесь. Добьём потом.

Я смотрю на трон, некогда величественный, теперь осыпанный пеплом и осколками. Эта битва была лишь началом.

Пламя оседает, а воздух, ещё мгновение назад раскалённый добела, возвращается к привычному гулу и тревожным крикам за пределами зала. Стою в воздухе лишь несколько секунд, прежде чем опуститься на мраморный пол. Мой спуск — нечто между грациозностью и откровенной демонстрацией силы, но нога предательски подкатывается, и едва не падаю на круп. Мгновение — короткое, но колючее, как игла.

Смущение. Стыд. Разочарование.

Чувствую, как они прокалывают меня. Яркие эмоции, будто чужие, резонируют с непривычным, молодым гормональным фоном — тело ещё не до конца стало моим. Неважно. Я поднимаюсь, выпрямляюсь и расправляю крылья. Лицо холодное, взгляд твёрдый. Принцесса не падает. Дэйбрейкер — не падает.

Мои солдаты уже не смотрят со страхом. Только с тихим, полным почтения молчанием. Они приняли меня. Но не он.

Единорог.

Серый, как сталь. Золотистая грива, идеально уложенная. Чёрная фуражка сидит ровно, как будто прибитая. И взгляд — холодный, оценивающий. Каменная осанка, ни следа пыли или крови. Он не только остался невредим, но выглядит так, будто война — просто театр.

Он произносит:

— Тётушка?

Голос доброжелательный, но глаза — нет. Они ощупывают меня, будто пытаются найти трещину в новой форме.

— Да, племянник, это я. — Голос твёрдый и холодный. — Я приняла более подходящий облик под нашу ситуацию. Но в остальном я всё та же Селестия. Нет… — поправляю себя, не давая времени на сомнение. — Называй меня Дэйбрейкер. Пока что.

Его глаза чуть сужаются, и тишина тянется на удар сердца. Но он всё же кивает, коротко и сдержанно.

— Как скажете, Дэйбрейкер.

Не даю времени на пустые разговоры:

— Доклад. Немедленно.

Он поворачивается и идёт к некогда импровизированному штабу — паре перевёрнутых столов, усыпанных картами и чертежами. В некоторых местах бумага покрыта кровавыми отпечатками копыт. Блюблад одним уверенным движением разгребает хаос, как будто ничего не было, и начинает:

— Положение следующее. Лунная Империя — да, именно так они себя именуют — ведёт полномасштабное наступление на Кантерлот. Армия противника зажимает нас в тиски. С севера подходят пять дивизий, с юга — семь. Наши войска…

Он замолкает на секунду, затем продолжает с холодным спокойствием:

— Наши силы составляют почти два десятка дивизий. Но они рассеяны. Некоторые подразделения потеряли до трети личного состава. Большинство недоукомплектованы и деморализованы. Авиация, как можно видеть, работает на другом участке фронта.

— Что?! — Голос режет воздух, как нож.

Огонь внутри меня взрывается от ярости. Сильнее, чем стоило бы. Оборачиваюсь к нему:

— Почему наши самолёты не здесь? Почему они не защищают столицу? Какого драконикуса они вообще делают на юге?!

К моему удивлению, его ледяное спокойствие исчезает. Он резко выпрямляется и отвечает не меньшим раздражением:

— Хотел бы и я знать. Это решение главнокомандующего ВВС. Она, похоже, считает более важным защищать свои провинциальные деревушки, чем столицу.

— Кто? — рычу я.

— Рейнбоу Дэш. — Он произносит имя с едва заметной ноткой презрения. — Её приоритеты и, как следствие, авиация сосредоточены на обороне юга и Понивиля.

Понивиль. Это слово заставляет пламя внутри меня хлынуть новой волной. Вижу, как плечи Блюблада вздрагивают — первый признак, что даже он чувствует исходящее от меня напряжение.

Понивиль.

Что в этом месте? Какое оно имеет значение для всей Эквестрии? Обычная деревня. Ничтожная точка на карте. Но… это же её деревня. Той, кого звали Селестией…

Нет. Селестия мертва. И та, что осталась, видит только один путь.

— Передайте главнокомандующему ВВС, что с этого момента я беру оборону столицы на себя. Если она не справляется со своими обязанностями — я справлюсь за неё.

Блюблад кивает, чуть спокойнее:

— Это можно организовать, принцесса.

Он молчит, но взгляд по-прежнему цепляется за меня. Какого-то признания в его глазах пока нет, но и сомнений стало меньше. Я чувствую это.

Поворачиваюсь к остальным солдатам, раскидывая взгляд по их измученным, но теперь уже полным надежды лицам.

— Солдаты! Кантерлот не падёт!

Мой голос эхом бьётся от стен зала. Они встают выше, крепче сжимают винтовки. Блюблад молча смотрит, а я делаю шаг вперёд, чувствуя, как мои слова вплетаются в их сердца.

— Мы уничтожим их! Мы вырвем их из этого города, из наших домов! Кантерлот принадлежит нам — и пусть Лунная Империя вспомнит, что значит разбудить ярость Солнца!

Крики солдат сливаются в единый рёв. Они верят мне. Они уже верят мне. Даже Блюблад больше не сомневается, когда встаёт рядом. Он козыряет, и впервые за всё время в его глазах появляется что-то иное: уважение.

Зал пустеет, оставляя только звуки далёкого боя и приглушённый шум голосов за стенами. Солдаты, по моему приказу, уже разошлись, зачищая оставшиеся очаги сопротивления. Кровь, дым, пепел — всё это ещё стелется в воздухе, пропитывая стены дворца. Блюблад стоит напротив импровизированного штаба, сложив копыта за спиной. Его взгляд пронзает меня, но я не обращаю внимания.

— Планы. Стратегии. Ресурсы, Блюблад. — произношу резко, подходя ближе. Крылья складываются по бокам, но жар внутри меня только растёт. — Мы не можем позволить себе терять время.

Он кивает, его взгляд движется по картам, а голос звучит чётко и без колебаний.

— На данный момент ситуация критическая. Большая часть армии разделена на мелкие группировки по всему фронту. Связь с генералами практически утрачена. Снаряжение в войсках — на исходе. Боеприпасов хватит, в лучшем случае, на сутки интенсивных боёв.

Он замолкает, переводя взгляд на меня, словно проверяя мою реакцию. Я держу лицо непроницаемым, но внутри что-то сжимается.

— Восстановите связь со всеми командирами и дивизиями. Немедленно. — Голос мой спокоен, но слова обжигают, как пламя. — Прикажите доложить о состоянии войск, снаряжения и текущем положении. Я хочу видеть полную картину.

— Будет исполнено.

— Дворец… — Я окидываю взглядом зал и выхожу на несколько шагов вперёд, зрачки расширяются. — Здесь всё ещё есть враги. Остатки диверсионных групп. Зачистите их. Полностью. Не хочу видеть ни одного мерзкого перепончатокрылого в своём доме.

— Солдаты уже заняты этим. — Он кивает, немного прищурив глаза.

Я поворачиваюсь к нему, шагая ближе, и внезапно опускаю голос:

— Укрепить дворец. Все входы, все проходы — заблокировать, закрыть. Превратите это место в крепость. Чтобы сюда не прошёл ни один враг.

Он едва заметно вздёргивает бровь, но тут же возвращается к своей обычной каменной маске.

— Дворец станет неприступным.

Тишина тянется несколько мгновений. Я чувствую, как что-то кипит в воздухе между нами — его непроизвольное недовольство, напряжение, его привычка к контролю. А я ломаю его контроль.

— Приказываю подготовить контрнаступление. — Слова обрывают тишину, как гром среди ясного неба.

Блюблад смотрит на меня, и на долю секунды в его глазах читается изумление.

— Контрнаступление? Это самоубийство.

— Ты ослышался? — Мой голос опускается до угрожающего шёпота.

Он делает шаг вперёд, его челюсть напряжена, а голос всё ещё старается быть ровным:

— Даже если мы восстановим связь с дивизиями и зачистим дворец, наши силы истощены. Мы не можем идти в наступление в таком состоянии. Это безумие.

— Безумие? — Повторяю, делая шаг ближе, чтобы наши взгляды встретились. — Не спорь со мной, мальчишка. Ты не понимаешь, с чем имеешь дело. Я не проиграю. И Кантерлот не падёт.

Я приближаюсь почти вплотную, едва не касаясь его носом. Он не отводит взгляд, но я чувствую, как его дыхание чуть сбивается.

— Ты поведёшь мои войска в наступление, и ты выиграешь. Ты понял меня, принц? — долго тяну последнее слово, нельзя давать даже повод для сомнений и неподчинения.

Он смотрит на меня ещё секунду, затем его копыто поднимается в жесте покорности.

— Так точно.

— Вперёд, Блюблад. Я на тебя рассчитываю.

Он кивает, взгляд его твёрд и сосредоточен, но я вижу, как тень сомнения мелькает в его глазах. Он разворачивается и направляется к выходу. Я остаюсь на месте, наблюдая, как он удаляется — его фигура точная, шаг уверенный, круп движется с отточенной грацией.

В груди что-то странно сжимается. Горло внезапно пересыхает, а крылья слегка вздрагивают. Странное тепло пробегает по позвоночнику, вызывая непривычное покалывание в кончиках копыт и крыльев. Я с силой выдыхаю, отгоняя ощущение.

Что это было?

Неважно. Война не оставляет времени на глупости.

Я отворачиваюсь и иду в сторону балкона. Воздух снаружи — тяжёлый, пропитанный гарью и кровью, но он чище, чем внутри дворца. Я выхожу, делая несколько шагов вперёд.

Передо мной — Кантерлот. Город, который был жемчужиной, а теперь — поле боя. Огни пожаров виднеются вдали, на горизонте мелькают силуэты воздушных кораблей. Гул далёких взрывов и крики словно перетекают через меня, смешиваясь с гулким биением сердца.

— Это не конец. — Шепчу я, глядя на город. — Они узнают, что значит разозлить Солнце.

Ветер треплет гриву, в ушах звенит пламя, готовое вспыхнуть в любую секунду. Я стою на самом краю, ниже — хаос и руины. Мои копыта касаются холодного камня, но я едва чувствую это. Тепло внутри меня нарастает, как вулкан перед извержением.

Внизу улицы забиты толпами пони. Они всюду — на площадях, на обломках домов, на крышах, где ещё можно удержаться. Их лица, такие мелкие с моей высоты, обращены вверх. Головы подняты. Копыта вытянуты.

Они молят. Меня.

На секунду воцаряется тишина — настолько глубокая, что даже гул далёкой битвы теряется в ней. Только их слабые голоса, тысячи неслышных слов, эхо веры и отчаяния.

Ответь им.

Я делаю шаг вперёд. В груди вспыхивает пламя — то, что было моим сердцем, теперь стало очагом. Я вдыхаю, мои лёгкие наполняются жаром, а рог вспыхивает золотым светом. Я тяну за ночь, как за тяжёлое покрывало, и чувствую, как сопротивление сжимает горло.

— Уходи... — мой голос тихий, но в нём уже есть стальной отзвук. — Уходи!

Ночь не поддаётся сразу. Она цепляется, впивается в горизонт, будто когтями. Но я не остановлюсь. Не посмею остановиться. Я Солнце. Я мощь.

Свет вспыхивает ярче. Огненные волны начинают плестись в воздухе, вихри закручиваются вокруг моего рога. И вот — тени начинают дрожать. Ломаются. Ночь отступает.

Первая полоса света прорывается из-за горизонта. Она тонкая, как клинок, но неостановимая. Свет разливается по небосводу, растапливая мрак, и за ним поднимается Солнце.

Моё Солнце.

Небо заливает алый и золотой свет. Я вижу, как внизу тысячи замерли. Голоса стихли, копыта опустились. Они не кричат, не аплодируют. Они молчат — и склонили головы. Они знают.

Я вернулась.

Мои крылья распахиваются. Я взмываю в воздух, чувствуя, как Солнце льёт свою силу в каждую клетку моего тела. Горячий воздух обвивает меня, словно приветствие, а внизу — война движется дальше.

Я вижу танки, их стальные тела с трудом пробиваются через груды кирпича и пепла. Их окружает пехота. Мои солдаты. Эквестрийцы. Они идут вперёд, к окраинам, где копошатся толпы врагов — тёмные фигуры в фиолетовых мундирах.

— Сколько же вас ещё... — выдыхаю я, и голос мой растворяется в ветре.

В небе сверкают крылья. Мои пегасы врезаются в фестралов, мечи и копья вспыхивают в лучах солнца. Враг сопротивляется, но он дрожит. Я вижу это.

Гул моторов вырывает меня из раздумий. Истребители прорываются сквозь чёрные облака, и на их корпусах — знакомые, родные цвета Эквестрии.

Подкрепления. Наконец-то.

Один из самолётов проносится так близко, что поток воздуха взметает мою гриву. Я вижу пилота — его глаза встречаются с моими, и он кивает. Уверенно. Смело. Я отвечаю ему едва заметным движением головы.

И снова внизу. Там, на окраинах, толпы врагов не отступают. Я вижу их. Они упрямы. Как крысы.

Что ж. Пусть увидят, что значит божественная воля.

Мой разум вытаскивает из памяти древний приём, забытый за века. Он опасен. Он разрушителен. Но сейчас — идеален.

Я поднимаюсь выше, собирая силу. Вокруг меня воздух дрожит. Мои глаза слепят белым светом. Я чувствую, как жара становится почти невыносимой, и всё же я тяну больше, больше.

— Сверхновая.

Я делаю рывок вперёд. Воздух раскалывается, становится огнём. Пламя закручивается вокруг меня, превращая моё тело в вихрь света и жара. Мой крик теряется в звуке скорости.

Слишком поздно. Враги уже смотрят вверх. Я вижу их лица — ужас, такой чистый и живой. Они понимают. Но теперь уже поздно.

Я падаю на них.

Удар. Земля сотрясается. Вспышка слепит небо. Я чувствую, как пламя вырывается из меня, сжигая всё на своём пути. Я слышу их крики, но это неважно.

Я снова в воздухе. Фестралы пытаются перехватить меня, но они не успевают. Я вижу, как их тела вспыхивают и падают, словно тёмные перья. ПВО пытается достать меня трассирующими очередями, но плевать. Я неуязвима.

С высоты я смотрю на поле боя. Танки продолжают движение. Пехота поднимает головы. Они видят меня — сияющую в небесах, окутанную светом.

— Вперёд! Покажите им! Это наша земля!

Мой голос, усиленный ветром и пламенем, прокатывается по полю. Солдаты внизу двигаются с новой силой, с новой яростью.

Я парю над ними, позволяя свету слиться с моим телом. Я выше этого хаоса. Выше страха.

— Никто не отнимет мою победу.

Солнце висит над горизонтом, раскалённое и яростное. Моё солнце. Моя сила. Я поднимаюсь выше, расправляя крылья, готовясь к новому удару.

Враги зарылись. Как крысы.

Укреплённые позиции в городской застройке — дома превращены в крепости, улицы — в ловушки. Стальные зубья танков торчат из переулков, фестралы снуют над крышами, разбрасывая тени. Пехота в фиолетовой форме заполняет каждый угол, словно болезнь, пожирающая мой город.

— Хватит! — мой крик пронзает воздух, и я снова разгоняюсь, собирая вокруг себя пламя.

Жара обволакивает меня, рог пульсирует светом, всё моё тело пылает. Я несу свет и очищение, как некогда обещала. Это моя воля. Я Дэйбрейкер.

Сквозь гул ветра и огня я слышу, как что-то внутри меня смеётся. Нет, это не что-то. Это я.

— Ха-ха-ха!

Безумный хохот вырывается из меня, наполняет каждую клетку. Я сильна. Я непобедима. Пламя разрастается, вихрь охватывает всё вокруг. Я вижу, как сгорают танки, их башни разлетаются в стороны, как куклы. Стены домов превращаются в прах. Солдаты падают, их крики заглушаются огнём.

Чувствую. Тепло.

Оно приятное. Пламя. Моя сила. Я живу в этом моменте, и ни одна тень не сможет остановить меня. Я собираю всю свою мощь в копытах, поворачиваюсь к следующей цели и...

Что-то не так.

Тёплое чувство начинает остывать. Оно скользит по мне, как вода, и не оставляет следа. Я моргаю. Смотрю вниз.

Там, где ещё мгновение назад была крепость врагов, теперь — обугленные руины. И не только.

— Нет...

Из пепла, из углов домов, из разбитых подвалов вываливаются тела. Они всё ещё двигаются — подрагивают, будто пытаясь выбраться из этого ада. Их кожа — чёрная, как зола, дым поднимается от их копыт и грив.

Я вижу их.

Пони. Мои пони. Они не кричат. Не могут. Воздух здесь слишком горячий. Я вижу, как кобыла, её светло-серое тело в ожогах, падает на землю, а из её копыт выскальзывает...

— Ребёнок...

Маленький, с голубыми глазёнками, которые быстро стекленеют. Они оба ещё двигаются — что-то пытаются сбросить с себя. Огонь. Мой огонь.

— Нет!

Моё дыхание сбивается. Всё вокруг меня смазывается. Горячий воздух больше не приятен, он давит на моё горло, на мои лёгкие. Моя сила... она сделала это.

Я убила их. Я убила их.

Казалось, будто что-то сломалось внутри, будто тонкая перегородка, что отделяла меня от этого осознания, рухнула, я убивала разумных существ, это... так больно, но почему? Все их лица, все их мучения врезаются в мой разум, как раскалённые клинки.

Тысячи. Сотни тысяч. Не только враги. Не только те, кто угрожали Эквестрии. Я сожгла своих.

Груды обугленных тел. Пустые глаза. Маленькие фигурки, распростёртые на земле рядом с матерями. Мой взгляд упирается в пустую улицу. Там больше нет врагов. Там нет никого.

— Зачем... — мой голос дрожит, как и копыта. — Зачем я это сделала?..

Что-то внутри меня отвечает. Пустым, ледяным тоном разума:

— Ты не готова. Ты не богиня.

Я моргаю, а перед глазами всё ещё мелькает... Блюблад. Его горделивая осанка. Мой взгляд на мгновение цепляется за его круп — то, как выглядели его движения, то, как мой разум позволил себе нарисовать что-то большее.

Я мотнула головой, прогоняя это видение.

— Что со мной не так?! — я почти кричу в пустоту, и воздух звенит от моего голоса.

Пламя внутри меня гаснет. Вместо него — пустота. Холодная, беспощадная пустота.

Я чувствую.

Гнев. На Селестию. Почему она сделала меня такой? Почему вложила в меня эту боль? Почему моя душа дрожит от каждого убитого существа, когда я должна быть беспощадной?!

Гнев. На Луну. Она — причина моего рождения. Она — тень, что отравила меня своей войной.

Гнев. На себя. За то, что мой разум до сих пор блуждает в глупых, грязных фантазиях. Я действительно новая личность, новое существо, и либо разум, либо тело чувствуют это, знают это, и считают меня незрелой кобылой. Гормоны, слабость, нестабильные эмоции, доставшиеся от Селестии моральные замки, смешная подростковая тяга к любому красиво выглядящему представителю противоположного пола... только ли противоположного? Неважно! Почему я не могу просто быть тем, кем должна?!

Я чувствую, как мир вокруг меня качается. Мои крылья больше не двигаются. Я перестала махать ими.

— Нет, нет! — мои слова теряются в шуме ветра.

Земля поднимается мне навстречу, а я падаю. Моя сила исчезает, и меня охватывает тьма.

Разум скользит, и передо мной разворачивается жизнь Селестии.

Долг. Он тянулся за ней, как нескончаемая цепь, обвивая её сознание, душу, сердце. Не было начала этой ноше, не было конца. Пока Луна, её младшая сестра, наслаждалась детством, смеялась, бегала по зелёным полям, беззаботно гоняясь за светлячками, Селестия уже готовилась.

Готовилась к миру, который никогда не будет добр.

Она была юной, но уже знала, что её жизнь принадлежит не ей. Долг подступал, как надвигающаяся буря. Он нашёптывал о том, что время её радости истекает, что дни детства утекают сквозь копыта, как песок. Её готовили — учителя, наставники, придворные. Учебники, заклинания, древние ритуалы.

Всё это было для Эквестрии. Для пони. Для будущего, которое только она могла защитить.

А Луна? Луна играла. Её смех разносился по залам дворца, пока Селестия сидела в холодной библиотеке, изучая политику и древнюю магию. И даже тогда, она улыбалась. Улыбалась, чтобы не разочаровать сестру, чтобы та никогда не почувствовала тяжесть этой жертвы.

Но что она отдала за это?

Годы шли. Сначала друзья. Они приходили, восхищались её светом, её красотой, её мудростью, но потом уходили. Уходили в тень времени, в поток лет, которые она переживала одна. Её улыбка становилась твёрже, слова — весомее, взгляд — холоднее.

Потом — любовь. Кто мог разделить её жизнь, стоя рядом с богиней? Кто мог выдержать свет её сущности? Она пыталась, не раз. Но каждый раз они сгорали, от её тепла, от её боли.

Она осталась одной.

Сначала этого никто не замечал. Её придворные, её подданные всё ещё видели в ней лучезарную принцессу, источник света и надежды. Они называли её идеалом, алмазом, чистым и совершенным. Но алмазу не позволено иметь трещины. А Селестия...

Она трескалась.

Она училась рыдать ночами, тихо, чтобы никто не услышал. Она превращала слёзы в силу, превращала слабость в стойкость. Она была той, кем должна была быть. Той, кем требовал быть долг.

— Ради Эквестрии. Ради них. Ради Луны.

Она ограждала Луну от интриг, от политики, от грязи, которую сама собирала на себя. Луна росла в тепличных условиях, видела мир сквозь призму своих фантазий, своих страхов, своих обид. А Селестия? Она пила, в тайне ото всех, всё до чего могла дотянуться. Иногда спала с кем-то, кем-то, кто хоть на миг мог забрать её боль.

Она пыталась быть идеальной сестрой. Но идеальность — это маска, а под маской пряталось разбитое сердце.

А Луна?

Она не видела. Или не хотела видеть.

Эта эгоистичная дура жила в своём мире, считая сестру безупречной, недостижимой, вечно блистающей. Её комплексы, её обиды на собственную тень затмевали всё.

Но как Луна могла понять?

Как могла понять, что за её свободой и беззаботной жизнью стояли слёзы Селестии? Что за каждой улыбкой сестры скрывалась боль? Что каждое слово поддержки рождалось из уст, сжавшихся от горечи?

И когда они спорили в ту последнюю ночь, никто не мог предугадать, к чему это приведёт.

— Прекрати, Луна! Ты не понимаешь!

— Я устала быть твоей тенью, Селестия! Ты всегда думаешь только о себе!

Селестия вздрогнула. Эти слова пронзили её, как нож. Она стояла на краю пропасти, пытаясь сохранить то, что осталось от их сестринской связи.

Но Луна сделала шаг вперёд. Шаг во тьму. Шаг в предательство.

Селестия осталась одна.

Одна ли? Она никогда не была одна. Луна всегда была частью её, частью её боли, её долга. Но теперь...

Теперь эта часть была утеряна.

Долг не стал легче. Бремя стало ещё тяжелее. Селестия стала ещё светлее, ещё сильнее. Но этот свет больше не согревал её. Он выжигал изнутри.

Она стала тем идеалом, который вдвойне требовался Эквестрии, после предательства сестры. Предательства, которое Эквестрия пережила лишь чудом.

Она стала чистой, совершенной, больше чем могла когда-либо. Но кто знал, какую цену она заплатила?

Тысяча лет.

Я чувствую это бремя, эту беспощадную тяжесть, которая вгрызается в мою сущность с каждым прожитым мгновением. Тысяча лет без неё. Тысяча лет одна. Тысяча лет, наполненных лишь холодом и пустотой.

Селестия несла это так долго... а я? Смогу ли я выдержать?

Она, сияющий свет Эквестрии, мать, сестра, вторая половинка. Всё, что у меня было, всё, что я любила. Моё солнце, моё всё. Я восхищалась ей, я жила ради неё. Она была для меня всем, кем только можно быть: нежной матерью, укрывающей теплом; мудрой сестрой, ведущей за собой; страстной возлюбленной, которую я никогда не смела коснуться, но которой жаждала сгореть.

Она — мой свет, моя жизнь, моя душа.

И вот она несла это бремя. Тысячу лет. Тысячу долгих лет, пока Луна наслаждалась своим изгнанием, своим наказанием. И когда, наконец, пришло время... когда она вернулась, я думала, что всё закончится. Что тьма отступит, что раны затянутся.

Но Луна предала нас снова.

Снова.

Она вонзила нож в сердце Селестии. Как могла она? Как могла снова обрушить этот мир на её плечи? Селестия ведь любила её. Всегда. Любила так, как никто другой. Любила, несмотря на всё.

Я видела, как Селестия пыталась быть сильной. Как снова и снова возвращалась к своему долгу. Как продолжала улыбаться перед пони, вдохновляя их, защищая их. Но я знала правду.

Я видела, как она страдала в тишине, зажатая в своей комнате, одна, пока её сестра вновь рушила мир, что Селестия построила в одиночку, на своих плечах. Она знала, что конец близок. Она видела, как Эквестрия раскалывается. Провинция за провинцией объявляли независимость, отрывая от неё куски её мира. Её сердца.

Она ненавидела себя.

За свою слабость, за то, что не смогла сражаться. Ненавидела себя за то, что уже сделала на этой войне. Я видела, как она грызла себя изнутри, как её внутренний свет медленно угасал.

И я ненавидела себя вместе с ней.

Я ненавидела себя за то, что допустила это. За то, что не смогла помочь. За то, что стояла рядом, когда она разрушалась.

Почему Луна опять пошла против нас? Против неё?

Я пыталась понять. Пыталась отыскать причину. На этот раз она была другой, да? Её тьма, её мотивы которые ещё только предстоит понять. Всё было иначе. Но какая разница? Она предала её. Она сделала это снова. И теперь я знаю: я никогда не прощу её.

Селестия любила её так, как никто не мог.

И как Луна отплатила ей? Ножом в спину.

А теперь Селестии больше нет.

Она мертва. Она оставила меня. И я здесь. В одиночестве. Всё, что осталось — это её свет, её пламя. Оно горит во мне, заставляя дышать, заставляя продолжать.

Но без неё... я ничто.

Луна? Луна для меня никто.

Селестия была всем. Единственной, кого я любила. Единственной, ради кого я жила. И я несу её свет, даже если он выжигает меня изнутри. Даже если он заставляет ненавидеть.

Я — её последняя воля. Её отголосок. Её наказание.

И я останусь, пока не сожгу этот мир до тла. Пока не уничтожу всё, что осмелилось её предать. Пока сама не исчезну в её огне.

Глаза открываются.

В голове пульсирует тупая боль. Всё тело налито тяжестью, словно мир обрушился прямо на меня. Я пытаюсь вспомнить, что произошло, но память пуста, как выжженное поле. Что я видела? Что я вспомнила? Почему я упала?

Я не помню, память исчезла так же мгновенно как и появилась. И это... уже не имеет значения.

Я оглядываюсь. Мир вокруг мертв. Улицы, некогда полные жизни, теперь – обугленные руины. Камни расплавлены, здания словно скелеты, вытянувшие свои обломки к небу в безмолвном крике. Воздух тяжелый, густой от запаха гари и смерти.

И тела.

Ради солнца, тела.

Солдат и гражданских. Обугленные останки, сгоревшие до черна. Кто-то застыл в нелепых позах, будто пытался укрыться. Кто-то всё ещё обнимает того, кого хотел защитить. Кобыла с ребёнком. Мать с детёнышем. Они лежат неподалёку, едва различимые в этой чёрной массе.

Я чувствую, как внутри всё сжимается, как грудь наполняется болью.

Это я. Это всё я.

Я не могу смотреть на это. Но взгляд приковывается. Глаза упираются в каждую деталь, в каждый ужас. Всё это – мои действия, моё пламя, моя вина. Я сделала это. Я убила их. Я сожгла этот город.

Грудь пронзает паника. Воздуха не хватает. Голову заполняет болезненный шум. Я хватаюсь за грудь, пытаясь дышать.

– Мама! – голос срывается. Я сама не осознаю, что говорю. – Селестия! Блюблад! Хоть кто-нибудь!

Я чувствую себя маленькой кобылкой, одинокой и потерянной. Я хочу, чтобы кто-нибудь вытащил меня отсюда. Убрал меня от этого ужаса. Убрал меня от самой себя.

Мои копыта дрожат. Я начинаю отползать назад, подальше от этих тел, от их застывших лиц, но они повсюду. Они везде.

Слёзы сами текут из глаз. Я больше не могу их сдерживать.

– Это не я... – шепчу я, почти умоляю. – Это не я...

Но голос звучит как ложь. Это я. Это моё пламя. Моё проклятие.

Я — всего лишь эхо.

Эхо мертвого аликорна.

Каждый сантиметр моего тела дрожит. Я хочу сбежать, хочу скрыться. Но куда я могу уйти? Куда можно сбежать от собственной природы?

Я закрываю глаза, но передо мной всё ещё стоят эти образы: улицы, укрытые мраком. Улицы, ставшие кладбищем. Я чувствую их боль, страх, панику. Каждую смерть, каждую потерю.

Я открываю рот, чтобы закричать, но не могу. Звук застревает в горле, а слёзы продолжают течь.

– Мама... – мой голос совсем слабый, почти детский. – Пожалуйста... я не хочу... я не могу...

Но Селестии больше нет. Никто не придёт. Никто не спасёт меня.

Мир перед глазами мутнеет, когда я врезаюсь во что-то твердое. Секунду я не понимаю, что это. Кто это? Мой разум захлёбывается в панике.

Это враг?

Тело не слушается, не может двигаться. Кажется, будто я превратилась в камень. Моя белая шерсть, некогда чистая и сияющая, теперь грязно-серая, покрытая пылью и копотью. Я чувствую, как она липнет к коже, как грузом давит на меня.

Я аликорн... богиня... Дэйбрейкер.

Я не могу закончить так.

Сжимаю веки, силясь подавить слёзы, но горло сдавливает спазм, а лицо горит от унижения. Какой жалкий конец.

И тут я слышу голос. Знакомый голос.

Я поднимаю взгляд и вижу его. Блюблад.

Он стоит надо мной, возвышаясь, как статуя. Его глаза смотрят прямо в мои, наполненные нескрываемым презрением. Этот взгляд... словно ледяной клинок вонзается в сердце. Он всё понял. Всё.

Мой разум лихорадочно цепляется за него, как утопающий хватается за соломинку. Я тяну копыто, пытаясь найти хоть толику тепла, хоть слабую искру сочувствия. Но он...

Он грубо отбрасывает мою дрожащую руку, как будто прикосновение к ней оскорбительно.

Вокруг нас уже копошатся его солдаты, измождённые и покрытые копотью, точно как он сам. Даже его идеальная внешность не выдержала этих улиц. Его мундир рваный, лицо осунувшееся, но в глазах пылает гнев.

Я пытаюсь что-то сказать, но слова застревают в горле. Он не даёт мне времени.

Блюблад резко хватает меня за плечо, с силой, которая кажется неподобающей для того, кто говорит с аликорном. Я падаю в грузовик, едва успевая сгруппироваться. Солдаты закрывают двери, и мир снаружи исчезает.

Мы остаёмся вдвоём.

Он стоит надо мной, тяжело дыша, будто сдерживает ураган эмоций. Его взгляд — смесь гнева, непонимания и какого-то странного, почти болезненного сожаления.

– Кто ты, Дискорд тебя побери, такая?! – его голос режет, словно сталь. – И где моя тётя?

Слова ударяют, словно пощечина. Моя тётя. Селестия.

Я отвожу взгляд, не в силах выдерживать его взгляд. Что мне ответить? Кто я?

– Блюблад... – мой голос хриплый, слабый, неузнаваемый даже для меня.

Он не слушает.

– Где она? Где Селестия?!

Я закрываю глаза. Слёзы снова текут, и я ненавижу себя за это.

– Я... – шепчу я, голос дрожит, как натянутая струна. – Я здесь...

Его глаза расширяются, но только на мгновение. Затем он отшатывается, как от ядовитого змия.

– Ты? Это ты?! – он почти кричит, его голос полон ужаса. – Не лги мне!

– Блюблад, пожалуйста... – я тяну копыто, но он отступает, словно боится меня.

– Что ты сделала с ней? Что ты сделала с моей тётей?!

Я не могу ответить. Я не могу дышать. Всё, что я могу, – это чувствовать, как внутри всё рушится.

– Ты... ты не она, – шепчет он, его голос полон горечи. – Ты не можешь быть ею.

Его слова, его гнев, его ненависть – всё это разбивает меня.

И в этот момент я понимаю, что даже Блюблад, единственный, кто мог бы понять... он отвернулся от меня.

Я остаюсь одна.