Мифы и наследия

Глава 11: Беллерофон

Дневной поезд прибыл в Понивилль безо всякой помпы и фанфар, если не считать пронзительного свистка. Заскрежетали тормоза, паровоз медленно остановился, прежде чем проводники распахнули двери вагонов и несколько пони вышли на платформу. Самой многочисленной группой была троица Элементов Гармонии вместе со своими сестрами и их подругой.

− Говорю те, Рэрити, это была худшая поездка, сколько я не каталась, − проворчала Эпплджек, потряхивая затекшими задними ногами. − С тех пор как мы покинули Кантерхорн, у меня зубы стучали что твоя телега по колдобинам.

Нацепив милую улыбку, единорожка проворковала:

− Это ведь не потому, что тебе пришлось оставить там красавчика-жеребца?

Эпплджек лишь игриво улыбнулась в ответ.

− Ну, может быть, немного.

− Все еще не хочешь поделиться его именем? − вопрос сопровождался надутыми губами и хлопаньем ресниц.

− Неа. Нам нравится держать все в секрете, просто чтобы помучить тебя.

Рэрити обнаружила, что не может придумать достойный ответ, слишком занятая указанием носильщикам доставить ее багаж домой, пока она прогуляется с подругами. Они расстались у фонтана на рыночной площади. Эпплджек и Эппл Блум отправились по северной дороге, в то время как все остальные направились на юг. Флаттершай пообещала Рэйнбоу, что проводит Скуталу до дома.

− Что бы ты сделала, если бы тебе понравился пони, но ты не знала, как к нему подойти? − спросила Флаттершай после того, как Скуталу была благополучно доставлена в копыта ожидающих ее матерей.

− Ну, дорогуша, вопрос обстоятельств, − Рэрити хихикнула, представив себе пони, о котором говорила пегаска. На ум пришел только один красный жеребец. Хотя, по правде говоря, почти все свободные кобылы в городе положили на него глаз.

Подпрыгнув, словно забыв, что единорожка рядом, Флаттершай тихонько пискнула.

− Ой! Прошу прощения. Я… Просто мысли вслух. Я, эм-м-м, поговорю с тобой позже, Рэрити, − низко опустив голову, пегаска бросилась вдоль по переулку.

Единорожка успела досчитала до трех, прежде чем насупившаяся Флаттершай вернулась из тупика. Пережив несколько неловких секунд, пегаска снова извинилась и убежала.

Рэрити решила не зацикливаться на этом. Ее подруга либо поделится, когда будет готова, либо нет. Единорожка давно выучила, что нет смысла допытываться. Только не тогда, когда дело касается Флаттершай. Единственным возможным результатом было бы то, что она еще больше замкнется в себе. В их еженедельный спа-день пегаска расслаблялась, ее смелость подкреплялась знакомой обстановкой и ароматами, а умелые копыта Алоэ снимали напряжение.

Уверенная в естественном течении событий, Рэрити свернула на широкую улицу к своему магазину. Только для того, чтобы остановиться через несколько шагов, вспомнив, что ей нужно отвезти Свити домой.

Упрекая себя за ошибку, которую, судя по понимающей улыбке, младшая сестра заметила, Рэрити развернулась и направилась к озеру, на берегу которого стоял дом их родителей. Как обычно, Магнум устроился на небольшом причале, рядом с ним лежала удочка, а голова жеребца покоилась на скрещенных копытах, когда он дремал и созерцал облака.

− Хорошо провели время? − спросил он дочерей, не поднимая взгляд, когда они приблизились.

− Да, все было здорово! − Свити хихикнула, запрыгивая отцу на спину. − Скуталу, Эппл Блум и я вели себя хорошо, как и обещали. Ты бы даже не узнал, что мы там были! Ни одно зло или древняя демоническая сущность не вырвались на волю, папочка.

Усмехнувшись, Магнум быстро ткнулся носом в кобылку.

− Вот это моя девочка. Если дала обещание, то выполняешь. Мама будет гордиться тобой, когда домой вернется.

Рэрити задержалась дольше обычного, ей не хотелось расставаться с сестрой. Она была не уверена, откуда появилось это чувство, но ощущала, как сердце начинает учащенно биться каждый раз, когда единорожка направлялась прочь, заставляя возвращаться, чтобы в последний раз потереться о Свити носом на прощание. Это продолжалось несколько минут, прежде чем Рэрити, наконец, с величайшей неохотой ушла, заручившись обещанием отца, что она скоро сможет присмотреть за сестрой.

Копыта единорожки ступали медленно, пока она добиралась до своего бутика. Там она обнаружила, что багаж уже доставлен, а носильщики недовольны тем, что им пришлось так долго ждать. Оставив чаевых больше, чем обычно, и попросив жеребцов занести самые тяжелые ящики внутрь, Рэрити направилась в кабинет.

Увешанный эскизами незавершенных проектов, с образцами ткани, покрывающими практически все доступные поверхности, кабинет представлял собой не столько организованный хаос, сколько хаос обычный. Обычно яркие цветовые сочетания и различные противоречивые фактуры ткани − все это сочеталось, раздувая искру вдохновения. Особенно в сочетании с чашечкой кофе.

Оглядев комнату, Рэрити почувствовала лишь головную боль.

Хаос в кабинете разрастался в течение нескольких месяцев, и пришло время навести порядок, чтобы процесс можно было начать заново. Напевая себе под нос, пока все содержимое комнаты взвилось разноцветным смерчем, Рэрити упорядочивала все согласно простой схеме.

Похоже, ей больше нечем было заняться.

Не предвидится никаких вечеринок-сюрпризов или других выходок Пинки.

Рэйнбоу не вломится к ней в окно.

И Твайлайт не появится, нуждаясь в помощи или совете по одной из множества мелких социальных проблем.

Последняя корзина с образцами заняла свое место, и в кабинете стало так аккуратно, словно в гости пришла Твайлайт. Рэрити опустилась рядом со своим столом, чувствуя глубокую усталость. Это были очень напряженные недели: внезапно понадобившееся Твайлайт новое платье − пришлось отложить другие заказы, − и теперь, когда она была дома, потерянное время дало о себе знать с новой силой, беспокойство, что сестра попадет в неприятности, и сотня других проблем, больших и маленьких. Глядя в зеркало на туалетном столике, который стоял рядом с рабочим столом, чтобы помочь представить, как будут выглядеть работы − по крайней мере, так утверждала Рэрити, − она поразилась, насколько сияющей и возвышенной выглядела. Ни один волосок не выбился из гривы, а шерсть почти светилась, несмотря на поездку на поезде и беготню через весь город.

Улыбаясь, Рэрити взяла маленький бокал, немного сыра с крекерами и вернулась в кабинет. Достав из ящика стола чистый лист, она налила себе вина. Оно было восхитительно сухим, оставляя на языке чарующее послевкусие. Обмакнув перо в чернильницу, единорожка начала писать.

«Дорогая мама,

Что ж, у меня выдались очень интересные несколько недель. Прежде чем я перейду к пикантным подробностям, хочу вспомнить более обыденные дела. Тебе будет приятно узнать, что Свити по-прежнему хорошо учится в школе. К сожалению, математика вызывает проблемы, и я сомневаюсь, что она смогла бы отличить Антарес от Минтаки − даже если бы Твайлайт не позволяла им скакать по всему небу, − но я забегаю вперед. Я видела, как Свити занималась стихосложением, пока мы были в Кантерлоте, и, несмотря на то, что ее стихи были грубоваты и не отшлифованы, талант у нее все же есть. Хотя сомневаюсь, что стихосложение станет ее особым талантом. Бедняжка все еще в поисках, хотя отец не сильно переживает по этому поводу.

Когда я отвела Свити домой, с ним все было в порядке. С тех пор, как я писала тебе в последний раз, мало что изменилось. Скоро сама все увидишь. Он вскользь упомянул, что хочет провести с тобой побольше времени, когда ты приедешь, и спросил, не присмотрю ли я за Свити несколько дней. Я, конечно, согласилась. Как я могла отказаться?

Теперь перейдем к причине, по которой мы со Свити оказались в Кантерлоте.

Твайлайт Абигайль Туилерия, ее Божественное Высочество принцесса Тайги и Богиня Звезд.

У меня магическая аура дрожит, пока я пишу эти слова, и мне хочется визжать от восторга. Думаю, так и сделаю. Именно из-за нее звезды так странно ведут себя в последний месяц, мама. Твайлайт позволяют им танцевать. Танцевать! Ты когда-нибудь слышала о таком? И то, как сейчас сверкает ее грива… Не так как было у принцессы Луны, звезды одновременно находятся и в небе, и в ее гриве с хвостом. Подобрать подходящее платье для коронации было непросто, но, конечно, твоя Рэрити справилась.

Я пыталась затронуть с Твайлайт тему, какой же хаос, должно быть, творят в навигации танцы звезд, но мне никак не удавалось найти минутку, чтобы поговорить с ней наедине. Надеюсь, она скоро поймет, что, хотя танцы ослепительны и прекрасны, они могут нести опасные последствия. Видишь ли, когда я пишу это письмо, она находится в поезде, направляющемся в Балтимэйр, где принцессе предстоит сесть на корабль, направляющийся в Зебрику в порт Тимбукту.

Твайлайт попросила меня присоединиться к ней, и, признаюсь, я с трудом сдержалась, чтобы не воскликнуть «Конечно!». Вместо этого я попыталась дать ей все советы, какие смогла. Тем не менее, часть меня мечтает отправиться с ней, но я не могу позволить себе потерять полгода в разъездах. Только не в это ответственное время.

С наилучшими пожеланиями, и я поставлю за тебя свечку. Еще раз проверь свои навигационные таблицы, особенно если отправишься южными каналами. Мне не нравится, что ты рискуешь вылететь на каменистые отмели лишь для того, чтобы сократить путешествие на пару дней.

С любовью, твоя дочь Рэрити».

Начертав свое имя с фирменными завитушками, единорожка потянулась и достала из шкафчика для принадлежностей совершенно особую свечу. Черная с оранжевыми разводами, свеча была изготовлена из зачарованного воска. Сосредоточившись на образе матери, Рэрити сначала зажгла свечу, а затем сожгла на ней письмо. Дым свернулся в плотный клубок и вылетел в открытое окно, направляясь к такой-же свече.

«Ах, ты предаешь их с такой непринужденной легкостью», − хихикнул чей-то голос прямо в ухо единорожки, отчего та чуть не уронила свечу.

− Заткнись, ты ненастоящая, − прошипела Рэрити, прежде чем задуть свечу. − Ты голос стресса, а теперь я дома, и ты исчезнешь.

«Ой, бедная моя овечка, − проворковал голос. − Не можешь смириться с тем, что сошла с ума?»

− Молчи! Просто молчи, − Рэрити прижала копыта к ушам.

Она подождала несколько минут, прежде чем открыть уши и осторожно оглядеть комнату, дабы убедиться, что она по-прежнему одна.

---

Балтимэйр, один из старейших городов Эквестрии, обладал очарованием, которого можно достичь, только изящно состарившись. Город, знаменитый своими домами и пекарнями не меньше, чем портом, был наполнен ароматом хлеба, смешивающимся с запахом смолы, дровяных печей и океанского бриза. Дома из красного кирпича были высокими и узкими, их окна с голубоватыми стеклами выходили на еще более узкие улочки. Проспекты были ненамного шире, едва пропуская экипажи и оставляя чуть-чуть места для пешеходов. Твайлайт и ее друзья, новые и старые, ехали в одной из карет, а впереди шествовала процессия стражей.

Их экипаж медленно катил по мощеной дороге, ведущей к гавани Балтимэйра. В порту, выстроившись аккуратными рядами, стояли на якоре или были пришвартованы у одного из причалов корабли эквестрийского флота метрополии.

От могучей «Принцессы Селестии» со ста двенадцатью пушками до «Святой Джунипер» с шестьюдесятью четырьмя пушками − все корабли отличались изяществом и красотой, уступающими только их свирепой мощи. Синие и белые линии на корпусах были свежими и сияющими, а фигуры на носу были раскрашены весьма искусно, ведь над ними трудились настоящие мастера. Каждый из кораблей сиял как маяк гордости как для нации, так и для их экипажей.

Две дюжины линейных кораблей казались каплей в море по сравнению с торговыми судами и суденышками поменьше, сновавшими по гавани. Учитывая приближение Сезона, в доках царила бурная суета, пони сновали туда-сюда, загружая припасы в трюмы и готовясь к долгому путешествию к далеким восточным землям. Как только Сезон завершится, они отправятся в плавание и их конечным пунктом назначения будут острова пряностей в Инпонезии или фарфоровое и шелковое побережье Нипонии.

За эти товары эквестрийцы платили серебром, золотом, медью, магическими кристаллами, сушеными фруктами, овощами и углем.

У южных причалов стоял второй торговый флот. Нагруженные зерном до такой степени, что едва держались на плаву, они направлялись в порт Гарс. Из Балтимэйра они поплывут через неспокойное Эквестрийское море к острову Сент-Куки, где встретятся с флотом Пранции. Без защиты флота конвой стал бы легкой добычей для многочисленных пиратов, населявших восточную Марелантику.

Мордочка Пинки была прижата к окну кареты, когда они проезжали мимо торговых судов, направляясь к военно-морской пристани. Там их ждала лодка, чтобы доставить пассажиров на старый линейный корабль третьего класса «Беллерофон», названный в честь легендарного героя-пегаса, который, согласно легендам, привез Дарующую Имена в Марелантис, где она обучалась древней и могущественной магии затерянного города.

В корабле чувствовалась элегантная гордость, изящные линии плавно переходили в фигуру пегаса на носу. Название было написано яркой золотой краской под широкими, величественными окнами кормовой надстройки, а медные девятифунтовые орудия на носу сияли тем блеском, которого можно достичь только тщательной полировкой. Такелаж был более чем традиционным, некоторые даже сказали бы, что чрезмерным, и очень прочным. Поскольку корабль находился на завершающей стадии модернизации, он щеголял новыми парусами и снастями, а медные части сверкали, когда лучи солнца пробивались сквозь утренние облака над бухтой. Возможно, немного медлительный − особенно по сравнению с новыми судами, которые массово выпускались в Старых королевствах, дабы затем бездушно бросить в бой, где они утонут или будут разбиты вдребезги, − но прекрасный парусный корабль, с острым носом, который рассекал волны, поднимая огромные буруны морской пены.

Каюты для корабля третьего класса были большими, с кучей места для офицеров и любых гостей или важных пассажиров. Самая верхняя каюта была в процессе переоборудования, разделительные перегородки двигали под звуки яростных ударов молотков, а большая парусиновая койка слегка раскачивалась. Огромный письменный стол, подаренный мэром города, когда она узнала, кто поплывет на корабле, стоял прямо перед окнами, и яркий утренний свет, проникавший в каюту, заставлял вишневое дерево сиять.

Несмотря на то, что работа близилась к завершению, команда судна чувствовала себя не совсем в своей тарелке: плотник ругался о перегородках, отделяющих королевскую каюту от кают капитана и гостей, о размещении письменного стола и тысяче других мелочей.

Столь много закаленных и грубых кобыл редко можно было встретить в Эквестрии. Многие из них прошли вместе через множество походов, следуя за своим капитаном с корабля на корабль, избегая портовых властей с помощью методов и средств, известных только тем, кто служил на нижних палубах, чтобы их не отправили на корабль без их товарок.

Эквестрия веками не знала войн, по крайней мере, на море, и ее военно-морской флот состоял в основном из добровольцев. На многих кораблях, стоявших в порту, присутствовала лишь треть полного состава. Просто не было необходимости держать корабли готовыми к выходу в море в любой момент. Всякий раз, когда кораблю нужно было отправиться в поход, адмиралтейству неизбежно приходилось либо выполнять неприятную задачу по перетасовке экипажей, либо натравливать печально известных вербовщиков.

В Эквестрии попытка заманить «добровольцев» не была таким грязным занятием, как в других странах, и в лучшем случае офицер отправлялся в одну из портовых таверн или забегаловок ниже уровнем, чтобы предложить дополнительную плату любой кобыле, согласной поступить на службу. Не было никаких похищений или затаскивания пони на борт глубокой ночью силой. По крайней мере, не в Эквестрии. Но предложение о паре дополнительных бит пони, залившей зенки спиртным, вряд ли воспринималась сильно лучше. Многие из них были женами или дочерьми, которые проснулись с похмелья на борту готовящегося к отплытию судна, их имена уже были внесены в судовую роль и свалить с него до конца плавания было нельзя, а оно могло длиться от пары месяцев до нескольких лет.

Команда «Беллерофонта» была не такой, поскольку состояла исключительно из добровольцев.

Экипаж только что закончил пополнять запасы бочонками с ромом, лимонами, свеклой, сухарями и солониной. Солонина, представляющая собой особую вязкую кашицу, характерную только для военно-морского флота, известную своим горьким вкусом и комковатостью при неправильном приготовлении. Она была основным продуктом питания моряков и больше нигде в Эквестрии не встречалась. Состав созданной много веков назад адмиралом из Хакни солонины был тайной, известной только поварам Королевского эквестрийского военно-морского флота на заводе, где ее массово производили, а затем хранили в зачарованных бочках, чтобы сохранить продукт свежим.

По всему кораблю прокатилась волна возбуждения и негодования. Когда пробило четыре склянки на утренней вахте, их капитан была заменена и отправлена в отставку почти без церемоний. Хотя капитан Свелл и не отличалась особой мягкостью, она была известной личностью. Ведущая экипаж твердым копытом, уважаемый штурман, но слегка трусоватая и робкая, готовая позволить пиратам − естественным врагам Королевского эквестрийского флота − ускользнуть без единого выстрела.

Только знание того, что ее назначили капитаном марелантийского флота, а если точнее, капитаном «Пылающей бороды», придавало команде хоть какое-то чувство справедливости. Вместе с собой капитан Свелл, естественно, взяла своих обычных спутников: обязанных ей офицеров, стюарда, доктора и шкипера. Все это было совершенно нормально, но тем не менее вызвало дрожь беспокойства у остающихся.

В образовавшийся вакуум власти вступила целая группа новых офицеров, и прежде чем кто-либо смог оценить друг друга, корабль поглотило настоящее неистовство.

Капитан Виндфолл Харди спокойным, опытным взглядом наблюдал за погрузкой корабельных припасов. В целом, хотя в его проницательных голубых глазах читалась расчетливость, лицо было открытым и радостным. Только хороший друг или давний знакомый заметил бы, как от беспокойства сжались уголки губ или как напряжена челюсть.

Жеребец с суровым видом перемещался по новому месту службы, его светлая грива была заплетена в тугую косу, а белоснежная шерсть слегка лохматилась на краях безупречно чистой формы. На службе он был практически легендой, прослужив в составе марелантийского флота последние десять лет, и за это время захватил или потопил семь пиратских судов, а также преследовал или сражался с куда большим количеством. Несмотря на то, что в основном это были всего лишь шлюпы и несколько шебек, подобное было намного большим, чем могло похвастаться большинство представителей военно-морского флота. Многие из них за всю свою карьеру так и не сделали ни единого выстрела в бою. Следы пережитых событий бросались в глаза − шрам, пересекавший правую бровь ярко-розовой линией, и отсутствующая шерсть на левом скакательном суставе; и то, и другое осталось на память о печально известном пранцузком капере «Морской змей», мощном фрегате, который любил поживиться хакнийскими торговцами.

Вместе с капитаном прибыли его собственные первый лейтенант, хирург, стюард, рулевой и почти четверть команды с предыдущего места службы: более сотни морских пехотинцев, которые обеспечили «Беллерофонту» полный комплект экипажа из пятисот пятидесяти душ. Разница между старым и новым «Беллерофонтом» была очевидна даже слепому и тупому наблюдателю. Те, кто уже некоторое время служил на корабле, были одеты в синие жилеты и белоснежные брюки, в то время как новоприбывшие щеголяли самыми разными цветами и фасонами. Новый капитан понимал, что объединение этих двух групп потребует времени, терпения и настойчивости, но был полон решимости довести начатое до конца.

− Только посмотрите на него, приперся, сверкая глазами, будто сама принцесса собирается тут его навестить, − пробурчала одна из кобыл, выбирая канат, чтобы опустить в трюм поддон с провизией. − Койка старой Свелл еще даже не остыла, а он тут уже ходит, важничает.

− Тише, Винч. Хочешь, чтобы у нас были неприятности? − прошипела кобыла, стоявшая рядом с недовольной. − Разве ты не видишь, что происходит что-то особенное? Посмотри, старпом надела свои лучшие бриджи и шляпу. Они все нафталином провоняли, так редко она ими пользуется.

Прежде чем первая кобыла успела ответить, корабельный боцман начала дуть в свою дудку, дополняя пронзительными криками, призывающими команду корабля собраться. Харди не обращал внимания на этот шум и на громкий топот копыт, когда все пони выходили на палубу, пока она не стала похоже на взрыв мешка с конфетти − так много было разных цветов шерсти. В отличие от гвардии или армии, пони на флоте не красились в единый цвет, что неизбежно придавало даже самым мрачным кораблям слегка праздничный вид благодаря характерным для пони ярким цветам.

Морские пехотинцы, наоборот предпочитали красить шерсть, и солдаты, стоявшие вдоль поручней, были в основном белыми, резко контрастируя с алыми мундирами. В противопоставление королевской гвардии, пехотинцы не носили брони, предпочитая тяжелую хлопковую форму с саблей на боку.

− Весь экипаж собран, если позволите, капитан, − с серьезным достоинством произнесла первый лейтенант Файтинг Спирит, на что Харди просто кивнул, переведя взгляд с экипажа на приближающуюся лодку.

Несколько пони из команды, бросая украдкой взгляды, когда могли, заметили лодку с группой пассажиров. Они были удивлены, когда вместо того, чтобы направиться к левому борту «Беллерофонта», лодка направилась к правому и остановилась у подножия трапа.

Твайлайт вдыхала солоноватый воздух середины весны, с удивлением и удовлетворением разглядывая корабль. Позади нее Пинки, Рэйнбоу и Флёр пребывали в разных состояниях радости или беспокойства. Рэйнбоу окинула корабль взглядом, полным недоверия, в то время как Флёр сидела в самом центре лодки, уставившись на доски между собственными копытами, с видом кобылы, направляющейся на эшафот.

Пинки, как всегда жизнерадостная, вскарабкалась на борт корабля еще до того, как раздался пронзительный свисток боцмана. Офицеры и команда уставились на земнопони с открытыми ртами, когда она подскочила к ближайшей пони и принялась трясти копыто, представляясь, прежде чем перейти к следующей. Она подошла бы ко всем присутствующим, если бы не Твайлайт.

Принцессе предложили кресло, но она отмахнулась от него, предпочтя забраться на корабль сама. Рэрити была непреклонна, что если Твайлайт хочет произвести хорошее первое впечатление, то правильнее всего было бы воспользоваться креслом, но принцессе не нравилась мысль, что ее поднимут на борт как балласт. Дождавшись, когда волна подбросит лодку выше по борту «Беллерофонта», она подпрыгнула, ухватилась за лестницу и, взмахнув крыльями, вспорхнула на палубу.

− Шапки долой! − крикнула первый лейтенант, и команда корабля, как один, подчинилась.

− Это что, новая принцесса? − прошептали несколько пони из команды, заработав уничтожающие взгляды своих товарищей.

Шагнув вперед, капитан Харди отвесил короткий поклон. Твайлайт была немного удивлена, увидев капитаном − жеребца. Они были редкостью на флоте, всегда служили только офицерами и никогда − простыми матросами, при этом большинство предпочитало более спокойные должности. Учитывая продолжительность и характер плаванья, Твайлайт предполагала, что капитаном и старшими офицерами будут кобылы.

− Ваше божественное высочество, рад вас видеть, − произнес Харди, прежде чем представиться.

− Взаимно. Это так... увлекательно! − лицо Твайлайт сияло, когда она рассматривала сложную сеть канатов, блоков и прочего. Позади нее сначала Рэйнбоу, а затем и Флёр помогли подняться на борт, причем единорожку пришлось усадить в кресло. Затем последовали «гвардейцы» Твайлайт, три члена табуна Аланотты − дочь и две племянницы − и три добровольца из Королевской гвардии. Осматривая одно из палубных орудий на ветлюге, маленькую трехфунтовоую пушку, принцесса добавила: − У меня есть сестра, которая служит на флоте. Недавно ей присвоили звание лейтенанта. И двоюродный брат, он…

Твайлайт замолчала, повернувшись к офицерам, и ее взгляд остановился на пони в недавно вычищенной форме.

− Полишед? − воскликнула принцесса, а ее кузен продолжал смотреть прямо перед собой, неподвижный, как статуя, с невозмутимым видом профессионала.

− Вы знаете друг друга? − Харди проследил за взглядом Твайлайт.

− Д-да… − коротко встряхнув головой, Твайлайт указала на Пинки, которая пыталась добиться ответа от одной из морских пехотинцев с каменным лицом, и добавила: − Прошу извинить мою подругу. Мы пытались объяснить ей, что такое флотский протокол и традиции, но…

Принцесса замолчала и беспомощно пожала плечами.

− Все в порядке, никто не пострадал, − капитан издал первый из множества низких, раскатистых смешков, обращаясь к команде корабля. − Могу я представить своих офицеров? Мой первый лейтенант − Файтинг Спирит, второй − Поэтик Верс и третий − Рамблинг Холлер.

Офицеры по очереди прикоснулись к шляпам, когда их называли, и отвесили чопорные поклоны, выражение лиц было серьезным и профессиональным.

Поприветствовав штурмана «Беллерофонта», крепкую земную кобылу по имени Полишед Секстант, с красным от смущения лицом под бледно-желтой шерстью, Твайлайт представила прибывших с ней пони, начиная со своих друзей и заканчивая небольшим отрядом охраны − шестеро единорогов были одеты в темно-сливовую униформу, чтобы подчеркнуть ее собственный цвет шерсти, под предводительством Везеред Скаббард. Их присутствие все еще действовало Твайлайт на нервы.

Принцесса напряглась, когда представление дошло до Полишед Армора.

− Давненько не виделись, кузина, − склонил голову жеребец. − Я пытался поговорить с тобой и поздравить на Гала, но ты была занята. Однако я поговорил с кузеном Шайнингом и его дочерью.

− Ах да, она, − нервно и натянуто хихикнула Твайлайт. − Тир... особенная. Прости, что упустила тебя. В последнее время все было так суматошно.

После того, как все остальные офицеры были представлены, включая гардемаринов и юнг − пару кобылок, у которых метки появились в лучшем случае несколько месяцев назад, и одну пустобокую − Харди передал первому лейтенанту приказы.

Сломав печать на свитке, Файтинг прочистила горло, а затем зачитала тем особым ревущим голосом, что свойственен военным офицерам:

− От имени достопочтенной леди Луламун, Владычицы Камня, адмирала Белого флота и главнокомандующей кораблями их высочеств, которые используются и будут использоваться у берегов их Родины и т. д. В связи с тем, что капитан Каунтер Свелл корабля их высочеств «Беллерофон» переведен на «Пылающую бороду», а капитан Ранинг Винд отправлен в отставку, вам надлежит проследовать на борт «Беллерофонта» и принять командование над ним. Далее от вас требуется взять на борт в качестве пассажира ее божественное высочество Твайлайт Эбигейл Туилерию, принцессу Тайги, и доставить ее со всей возможной быстротой в пункты, перечисленные ниже, без задержек, отклоняясь только по мере необходимости или по причинам, которые ее божественное высочество сочтет необходимыми. Более того, на корабле их высочеств «Беллерофон» обязательно должен развеваться королевский вымпел Дома Туилерия. Ее божественному высочеству, Твайлайт Эбигейл Туилерии, должны быть предоставлены все права и уважение, подобающие ее положению, которые распространяются и на тех, кто путешествует в качестве ее гостей или компаньонов.

Твайлайт заметно вздрагивала при каждом упоминании своего «настоящего» имени.

После того, как были зачитаны приказы, наступила пауза, по палубе пронесся тихий ропот замешательства.

− Подождите, так это не инспекция? − произнесла одна из кобыл достаточно громко, чтобы ее услышали.

− Девочки, мы повезем принцессу, − зычно произнесла другая, Джилл Плейс, и ее заявление, сделанное в той характерной для нижних палуб манере, имело больший вес, чем приказ капитана. Команда разразилась радостными криками, некоторые даже подбросили шляпы в воздух, и звук разнесся до самого берега. Потребовалось несколько минут, чтобы восстановить порядок, а Твайлайт все это время нервно и неуверенно улыбалась.

С почти благоговейным церемониалом вымпел, представляющий собой длинную полосу ткани того же цвета, что и шерсть принцессы, с вышитым гербом дома Туилерия, был поднят на вершину грот-мачты. Когда легкий бриз развернул вымпел, корабль сотряс новый взрыв ликующих возгласов.

− Мисс Спирит, позаботьтесь, пожалуйста, о друзьях и имуществе принцессы, − приказал Харди, провожая Твайлайт в каюту.

Войдя в каюту, капитан попросил стюарда принести бутылку вина для него и Твайлайт. Слегка прикусив губу, не зная, что именно она должна ответить, принцесса приняла бокал, сделав лишь маленький глоток из вежливости. Было еще слишком рано, чтобы пить, да и в целом она не очень любила вино.

− Итак… − Харди стоял у окна, не обращая внимания на топот копыт над головой, пронзительные звуки боцманской дудки и все остальные звуки, связанные с поднятием и приемом багажа, которые привезли Твайлайт и ее друзья. − Полагаю, нам лучше немного узнать друг друга. Буду откровенен, если позволите.

Капитан подождал, пока принцесса кивком разрешит ему продолжать.

− Не уверен, что подхожу для такого путешествия, мэм. Я боевой капитан, и комфортнее всего чувствую себя на палубе фрегата. Не хочу сказать ничего плохого о «Беллерофонте». Уверен, что это прекрасный корабль. Но корабль, не подходящий для меня. Боюсь, я привлек не то внимание в Санхолле, если честно.

Харди принялся расхаживать по каюте, опорожнив бокал вина почти залпом. Твайлайт поежилась от того, с какой небрежной жадностью жеребец отнесся к вину, а также задумалась над поднятым вопросом. Она не могла представить себя на долгие месяцы запертой в компании капитана. По крайней мере, у нее есть Пинки и Рэйнбоу и, в меньшей степени, тайна, которую представляли Флёр и Афина. И книги, а также встречи с Селестией и Луной на рассвете и закате.

− Тогда почему вы приняли назначение?

− Принял? Ха-ха! Я не мог отказаться, − Харди сокрушенно покачал головой. Он собирался налить себе еще вина, но остановился и отставил бутылку.

В дверь постучали, и прежде чем кто-либо из них успел крикнуть «войдите», она распахнулась и в каюту вошел судовой врач.

− Что ж, входи, Таймли. Не стой в дверях, сквозит, − почти рявкнул капитан, но в его голосе по-прежнему звучали приятные нотки, словно он уже много раз произносил эту фразу и она уже превратилась в шутку.

− Прошу прощения за вторжение, принцесса, − врач слегка поклонился Твайлайт. − Но мне было любопытно, Виндфолл, на борту ли мои банки с образцами.

В голосе жеребца звучала слабая надежда, а уши были как-то странно прижаты к голове.

Харди вздернул бровь.

− Я бы предположил, что их доставили в твою каюту, если не в лазарет, как на «Марелантисе».

Таймли ударил себя по лбу, воскликнув:

− Конечно! Как глупо с моей стороны. Мне надо было проверить, прежде чем беспокоить вас. В начале я должен был убедиться, что все припасы, заказанные моим предшественником, хранятся надлежащим образом. Из-за всей этой спешки и секретности у меня голова идет кругом. Во имя Селестии! А что, если у нас нет аконита? Это приведет к нескольким неприятным неделям.

− Аконит? Это разве не яд? − Твайлайт поморщилась.

− Яд. Но несколько капель, добавленных в воду, умеряют определенные желания и потребности. У нас на борту более пятисот кобыл и всего шесть жеребцов.

Настала очередь Твайлайт ударить себя копытом по лбу.

Некоторое время они обсуждали приближающийся Сезон, и то, как военно-морской флот следит за порядком, а затем перешли к вопросу о том, кто где будет располагаться.

− Там, в носовой части, мы оборудовали несколько кают, мимо которых проходили по пути сюда. Плотник и столяр сейчас вносят последние изменения. Ваши подруги и посол разместятся по левому борту, а мы будем по правому. Естественно, мы будем обедать отдельно, вы со своими друзьями, а я один. Ваша охрана будет обедать с морскими пехотинцами, капитан Скаббард − в комнате охраны. Вас это устраивает?

Твайлайт не возражала, хотя и спросила о своих книгах, но в этот момент появилась группа моряков, неся один из ее запечатанных сундуков.

После того, как доктор ушел искать свои пропавшие банки с образцами, в каюту вошла Файтинг Спирит.

− Мэм, капитан, не соблаговолите ли вы подняться на палубу? Полагаю, флот собирается сопроводить наше отправление салютом.

− Очень хорошо, Файтинг, − Харди первым вышел на палубу, и Твайлайт обнаружила, что за то короткое время, что они находились внизу, та претерпела значительные изменения.

Решетка была поднята, и все было готово для подъема якорей, вымбовки вставлены в шпиль, а канаты и клещи установлены. Принцесса даже не успела понять, что происходит, когда сначала один, а затем и другой якорь был поднят. Было много криков, одна пони отплясывала на шпиле, играя на скрипке и создавая устойчивый ритм, в то время как другие налегали на перекладины или бегали, казалось бы, безо всякой цели. В конце концов задача была выполнена, как раз в тот момент, когда последние из затянувших небо облаков рассеялись и свежий ветерок засвистел в лучах солнца.

У команды не было времени на отдых, приказы отдавались один за другим, и Твайлайт впервые с изумлением наблюдала, как земные пони взбираются по канатам на мачты и забираются на ванты. Один за другим паруса были установлены, образуя колышущиеся парусиновые волны. Крепчающий бриз наполнял их, выводя «Беллерофон» из гавани. Когда корабль отправился в путь, с остального флота донеслись подбадривающие залпы, каждый корабль стрелял вхолостую, когда «Беллерофон» проходил мимо, а экипажи на палубе махали шляпами.

Твайлайт улыбнулась так же широко, как и Пинки, сердце билось сильнее, а радостные крики сопровождали ее до тех пор, пока корабль не обогнул мыс и не направился в открытое море.

---

Стоны и завывания мертвецов неслись от черной реки, рассеиваясь в гнилостном, зловонном воздухе подобно туману. Шум был вездесущим − непрерывный монотонный скрежет, лишавший рассудка, надежды и желаний. Смертные, что находили дорогу к берегу реки, редко могли долго выжить, и легкий привкус магии говорил об истинной природе навязчивой литании.

Был и второй эффект − зов, таинственный шепот, что манил тех, кто слышал его, подойти поближе к реке и испить ее вод.

Те, кто так поступал, мгновенно и необратимо теряли себя, их души поглощал Стикс.

Пара пепельно-серых копыт с громким стуком опустилась на единственный причал. Дюжина иссохших призраков уставилась на пришельца, разинув рты и вытаращив пустые глаза. Несколько из них попытались подойти ближе, привлеченные, как мотыльки пламенем, исходящей от жеребца жизненной энергией. Резкий щелчок кнута и колкие ругательства заставили их вернуться на свои места. Еще один щелчок, и призраки начали долгий путь к далекой стене цвета слоновой кости, где фиолетовые молнии высвечивали витые шпили, возвышавшиеся над пустынной землей.

Вновь прибывший на мгновение заколебался, его по-летнему голубые глаза печально смотрели на огромный комплекс, простиравшийся до самого горизонта.

− Брат, чем ты занимался последние несколько тысяч лет? − спросил он сам себя глубоким и раскатистым голосом.

Он прошел мимо рядов закованных в цепи духов, их тюремщики и хозяева не обращали внимания на незваного гостя, продолжая выполнять свои обязанности. Жеребцу потребовалось почти полдня, чтобы пересечь пустую безликую равнину, простиравшуюся между рекой и крепостными стенами. Это был медленный и трудный путь. Изнуряющий ветер и дождь обрушились на жеребца, земля превратилась в густое, вязкое болото, липнущее к копытам. Конечно, была и дорога, соединяющая причалы и дворец, но она была забита бесконечными толпами марширующих мертвецов, зерном для дворцовой мельницы.

Наконец жеребец добрался до стен и вошел в город за ними.

Город Проклятых, похожий на бесконечный лабиринт, постоянно менялся. Целые районы исчезали в бесконечной ночи, унося с собой миллионы душ, только для того, чтобы вновь появиться за тысячу лиг отсюда и, возможно, сто лет спустя. За каждой дверью, по одной на каждую проклятую душу, скрывались персональные мучения, каждое из которых соответствовало грехам, совершенным при жизни. Но природа Тартара была такова, что ни одна душа не обязана была входить в свою дверь. Вместо этого они могли бы вечно бродить по городу, никогда не познав покоя и уюта, пустыми глазами глядя в неспокойное небо над головой.

Проклятые, что отказались от своего наказания, были не единственными душами, бродившими по городу. Многие из тех, кто прошел через мучения, остались в городе, сияя подобно серебряным маякам, упрекая тех, кто отказался искать их или войти в свои двери. Перед каждым пони, с которым сталкивались, они называли себя Обращенными.

Несмотря на всю изменчивую природу города, районы, посвященные определенным грехам или расам, были продуманно расположены. Если бы не постоянный дождь, город мог бы стать даже счастливым, сочетающим форму и цель.

Проклятые в городе тоже были не одни. Можно было обнаружить духов всех мастей, от стай игривых кицунэ до темных фигур Жнецов. Онейро, маленькие серебристые птички, которые разносили сны, сидели под карнизами и на фонарных столбах, ожидая, когда им передадут сны, предназначавшиеся живым. Горгульи наблюдали за происходящим с крыш, держа в длинных мощных когтях зазубренные копья. Время от времени они взмывали в мрачное небо, чтобы перелететь на новое место. С каждым взмахом перепончатых крыльев с них сыпалась чешуя из вулканического камня, издавая резкий треск, похожий на град на фоне дождя.

Даже архонты называли этот Город Проклятых своим домом. Появляясь в виде мечущихся светящихся шаров, они бродили группами, их цели были столь же таинственны, как и их истинная форма. Изгнали их из Элизиума за какое-то преступление и разрешат вернуться только после выполнения задания в Тартаре, или их послали в качестве дополнительных стражей, присматривать за бездонными тюремными ямами под городом, никто, кроме архонтов, не знал. Самый могучий из них, Абаддон, исчез в своем хрустальном поместье и его не видели десятилетиями, что заставило многих заподозрить, что, какова бы ни была цель архонтов, они вскоре выполнят ее и вернутся в Элизиум.

Имя Абаддона, одного из Могучих Сил, со страхом и трепетом шептали в подворотнях. Только Владыка Тартара был окутан еще большей аурой страха. Хотя, как и Абаддона, его не видели годами.

Все жители города расступались перед вновь прибывшим, отходя с его пути и стараясь избежать взгляда.

Жеребец не обращал на них особого внимания, сосредоточившись на дворце, расположенном на вершине невысокого холма в самом центре города. Где-либо еще дворец был бы не слишком заметен, поскольку он не был ни очень большим, ни особенно величественным. Однако магия Тартара делала дворец Владыки видимым из любой точки Города Проклятых. Стены с зубчатыми колоннами опоясывали дворец, а горгулий было так много, что из-за их плотно прижатых друг к другу тел не было видно центрального купола. Чем ближе жеребец подходил к грязно-белому строению, тем сильнее усиливался дождь, пока он не достиг внутреннего двора, где дождь внезапно закончился, словно он прошел сквозь занавес.

Пересекая внутренний двор, вновь прибывший приблизился к дверям самого дворца. Перед ними сидела бледно-белая аликорн. Она была измождена и выглядела больной, черты лица осунулись, а глаза превратились в два тусклых черных шара. Черная жесткая грива свисала с ее лица и шеи, словно плащ. На боку аликорна был изображен улыбающийся черный череп.

Когда она заговорила, голос был подобен шуршанию песка в песочных часах.

− Зевс, какое... удовольствие видеть тебя в нашем скромном жилище. Пришел поздравить нас с победой над убийцами матери?

− Я пришел поговорить с твоим отцом, Ахлис, − ответил Зевс, его голос прогремел по всему дворцу.

− Конечно, пришел, − аликорн издала медленный, хриплый смешок. − Ты найдешь его у могил, оплакивающим Гекату и Артемиду.

− Аликорн убивает аликорна… − Зевс фыркнул и прищурился. − Тебе повезло, что я настроен снисходительно. Слишком многие из нашего вида уже уничтожены.

− Ха! Только ты можешь полагать, что способен убить Смерть! Как бы то ни было, твой гнев неуместен. Моя роль была незначительной, я просто отвлекала их внимание, пока Арес и его соратники занимались своей кровавой работой. − Ахлис медленно поднялась, в ее холодных глазах мелькнул злобный огонек. − Возможно, ты захочешь поговорить с Ниомед. Она присутствовала в момент, когда были убиты Гермес и Музы.

Черная аура окутала рог аликорна, когда он повернулся и распахнул дверь.

− Я уже наказал их убийц, − ответил Зевс холодно и бесстрастно.

Больше они ничего не говорили, и Зевс последовал за Ахлис во дворец. Жаровни, горящие бледно-зеленым светом духовной эссенции, придавали помещению зловещий вид похоронного бюро. Цокот копыт эхом разносился по почти пустым залам, лишь изредка мимо проходили слуги. На стенах не висело ни знамен, ни гобеленов, картины не изображали предыдущих жильцов дворца, да и картин не было. Даже потолок был простым, без решеток или резьбы по перламутровому камню. Если не считать жаровен, залы были совершенно безликими, лишенными жизни или творческого касания.

Оба аликорна хранили молчание, проходя мимо библиотек и роскошных спален. Эти комнаты, в отличие от голых коридоров, отличались индивидуальным убранством и имели свою изюминку. Зевс рассматривал открытые комнаты, мимо которых они проходили.

Первая, самая большая, была заполнена картинами маслом, изображавшими кобылу нежного зеленого окраса. На большинстве изображений ее голубая грива была убрана в тугой пучок, а болезненно-желтые глаза поблескивали над ухмылкой. На каждой картине она была одета по-своему, некоторые фасоны даже были незнакомы Зевсу. В центре, подвешенная на толстых цепях, висела кровать, занимавшая половину комнаты. Простыни темно-сливового цвета были покрыты тонким слоем пыли, а на нижней половине покоилось белое платье.

Двери во вторую и третью комнаты были закрыты. Из последней доносилось тихое, угрюмое позвякивание заводной музыкальной шкатулки.

Как и с первой комнатой, дверь в четвертую была открыта. Замок был выбит, а на том месте, где когда-то была дверная ручка, зияла небольшая дыра. Внутри была видна зала, простая и естественно красивая. В ней не было ничего экстравагантного, как в первой комнате, − только простые коричневые тона и дерево с резьбой.

Ахлис на несколько мгновений остановилась перед комнатой, ее губы приоткрылись, обнажив сломанные желтые зубы.

− Не могу поверить, что она больше не с нами, − прорычала Ахлис, но момент прошел, и бледная аликорн продолжила дальше вести своего дядю.

− Я никогда не встречал Артемиду лично. Судя по тому, что мне говорили, она была приличной кобылой.

− Она единственная в этом жалком Царстве Мертвых понимала меня и жалела. Отец и Никс нянчились с ней, держа ее в плену, − Богиня Смерти взмахнула крыльями и уставилась прямо перед собой. − Артемида хорошо знала о моем одиночестве, потому что разделяла его. Ты описываешь ее как порядочную, но она была выше этого. Она была чиста и безупречна. Сияющий свет надежды в Тартаре, само ее существование освещало этот мрачный мир. Дождь не прекращался с тех пор, как ее украли у нас.

Ахлис остановилась перед маленькими воротами из кованого железа, которые вели в такой же маленький сад.

− Это все, что я могу сказать, дядя. Предупреждаю тебя еще раз, будь осторожен с отцом, он давно не тот аликорн, которого ты изгнал сюда много тысячелетий назад.

Оставшись один, Зевс подождал, пока звук копыт Ахлис удалится в глубины дворца, прежде чем распахнуть ворота. Серый аликорн ступил в еще более серый сад. В этом месте не было ни зелени, ни жизни, только увядшие и сухие стебли цветов, окружающие ствол засохшей яблони. Воздух был насыщен зловонием гниющих растений.

− Итак, могучий Зевс наконец-то пришел навестить своего брата, − раздался кислый и невеселый голос из-за мертвого дерева.

Обходя ствол, жеребец впервые с тех пор, как изгнал его с Геи, увидел своего старшего брата.

Аид, Владыка Тартара, Бог Мертвых, был бледной болезненной тенью своего былого величия. Если Зевс помнил жеребца, преисполненного гордости и самонадеянности, бросившего ему вызов в борьбе за корону правителя аликорнов, то теперь он видел существо, сломленное горем. Его обсидиановая шерсть была неопрятной и грязной, покрытой многолетним слоем грязи и копоти, и свободно висела на теле, таком же увядшем, как сад. Точно так же его некогда серебристо-белая грива и борода превратились в массу колтунов, прилипших к впалому лицу Аида маслянистыми комками. По всей длине рога, словно зазубренный каньон, от кончика до основания, змеилась трещина.

Зевс поежился при виде этой раны. Но больше всего на жеребца подействовали глаза его брата. Исчезли искристые хитрость и честолюбие, которые когда-то сияли подобно маяку и умели находить в душах сильные стороны и недостатки, правду и ложь, сменившись пустым, отсутствующим взглядом. Только метка Аида осталась прежней − золотые врата возвышались над призрачным силуэтом пони.

Зевс вытянул шею, чтобы взглянуть на предмет, от которого не отрывались льдисто-голубые глаза Аида. У задней стены сада возвышалась пара мавзолеев. На их мягком камне было выгравировано всего несколько слов: «Геката, жена» и «Артемида, дочь».

− Ты скорбишь без причины, брат, − фыркнул Зевс, усаживаясь рядом с Аидом.

Сад содрогнулся от резкого громового раската, эхом разнесшегося по всему Тартару за пределами дворца. Зевс даже не увидел, как Аид шевельнулся, и не почувствовал концентрации магии, прежде чем был нанесен удар, и король аликорнов влетел в стену.

− Не смей указывать мне, напрасна моя скорбь или нет! − взвыл Владыка Мертвых, выпучив глаза. Над Зевсом в золотой ауре парил двузубец. Болезненно зеленые руны светились на рукояти, а низкие мучительные стоны проклятых эхом неслись от зубцов оружия. − Меня не волнует ни твоя власть, ни твоя предполагаемая и чрезмерно преувеличенная мудрость. Это Тартар, и здесь...

Над пустынными равнинами прогремел настоящий гром, когда Аид был отброшен к противоположной стене. Зевс, смеясь, хрустнул шеей, поднимаясь на ноги. На другом конце маленького сада Аид зарычал и поднялся на ноги. Клубы дыма и опаленных волос наполнили воздух, когда два древних аликорна уставились друг на друга.

− Я проделал весь этот путь не для того, чтобы сражаться с тобой, брат, − наконец произнес Зевс, низко опуская крылья в знак примирения. − Я пришел просить тебя о помощи.

− О помощи? Вот смеху-то, − фыркнул Аид, вонзая свое оружие в землю. − Какая помощь может понадобиться тебе от скромного Владыки Тартара?

− Мне, естественно, нужно найти своих дочерей.

Несколько секунд братья пристально смотрели друг на друга, затем на лице Аида появилась едва заметная ухмылка. Зевс вздохнул с облегчением, развеяв магию, наполнявшую рог.

− Найти своих дочерей, и это все? − суставы и кости Аида затрещали, когда он медленно вернулся к своему бдению перед могилами. − Какая помощь тебе нужна от меня? Их нет в Тартаре, я проверял. Когда Цитадель Света была поглощена порченой магией, я смотрел, не будет ли кто-нибудь из них низвергнут в мой дом, где я мог бы потребовать свою плату. Появилась лишь небольшая часть их смертных слуг − кухарки, горничные, садовники и тому подобное. Только самые жалкие и никчемные попали в Тартар, как и положено. Большинство отправилось в Элизиум. Что касается аликорнов, то никого и ничего не было. Я не могу помочь тебе, брат.

Аид опустил копыто на могилу Артемиды. На его глаза навернулись слезы, но он не мог их пролить. Зевс с жалостью посмотрел на брата.

Взглянув на вечные облака пепла, висевшие над Тартаром, Зевс произнес:

− Я не верю, что те, кто находился в Цитадели, погибли в ту ночь.

− Гора раскололась, разорванная пополам высвобожденной магией. Астрея уничтожила себя из злобы, разрушив собственное тело в последнем акте жестокой мести. Сила взрыва отбросила Ареса, Перса и остальных его соратников за горизонт. Как мог выжить табун раненых кобыл и непробужденных кобылок?

− Ты не первый, кого я посещаю в поисках ответов. Я обратился к Мойрам, и старухи рассказали мне многое о той ночи, что было скрыто от всех, кроме них. В то время как гора действительно была расколота, это было просто прикрытием, позволяющим им спасти своих жеребят и, возможно, самих себя, − рассказывая, Зевс начал расхаживать быстрыми шагами от волнения и подавляемой надежды.

Надежда... Его прекрасная племянница Аутея, как же ему хотелось снова увидеть ее, прижать к груди вместе с ее сводными сестрами, его маленькими Деметрой и Клутеей. Старый аликорн расплылся в улыбке, вспомнив заразительное счастье Аутеи и то, что она, казалось, всегда знала, что нужно сделать, чтобы скрасить даже самый мрачный момент. Если кто-то, − кроме Мойр, − и мог предвидеть ту ужасную ночь и предотвратить худшую из трагедий, то это была она.

− Есть шанс, что они все еще где-то там.

− Где, брат?

− Там, − Зевс взмахнул крыльями, указывая на горизонт Тартара.

− Я уже говорил тебе, что они не в Тартаре. Если бы они были тут, я бы знал об этом. В этом Царстве невозможно ступить копытом или взмахнуть крылом без моего ведома.

− Нет, не в Тартаре, а в в местах, что лежат за его границами.

Аид отвернулся от Зевса, который расхаживал по саду, и вместо этого оглядел свои владения. Обдумав все, что ему было сказано, он пристально посмотрел на брата.

− Ты хочешь, чтобы я воспользовался Вратами, верно?

− Именно так.

− А ведь говорят, что горе довело меня до безумия... Очевидно у меня все не так уж и плохо, − Аид покачал головой, вставая, и неодобрительно поджал губы. Повернувшись, чтобы покинуть сад, он пробормотал: − Ты не знаешь, о чем просишь.

− Я прошу тебя помочь мне найти наших пропавших кобылок! Я прошу тебя расплатиться за заточение Никс и все проблемы, вызванные твоей похотью. Я прошу тебя помочь мне восстановить стабильность и гармонию на Гее. Во имя неба, брат, умоляю, помоги мне.

Мольба Зевса возымела желаемый эффект, остановив Аида прежде, чем Бог Мертвых покинул сад. Подавив победную улыбку, Зевс понял, что в ближайшие несколько мгновений ему следует быть предельно осторожным, как никогда за десять тысяч лет своего существования. Облизнув губы, он подождал, пока брат медленно повернется лицом к нему.

− Ты, могучий Зевс, Бог Бурь, король аликорнов, просишь меня о помощи и имеешь наглость обвинять в развязывании войны? − на лице Аида снова появилась злобная усмешка. Зевс почувствовал, как его сердце учащенно забилось при приближении старшего брата. Следующие несколько мгновений он провел на острие ножа, а неудача затаила свой безумный смех. − Я привел ее сюда, потому что хотел защитить. Я любил ее, я все еще люблю ее, я всегда буду любить ее!

Зевс почти позволил победной улыбке тронуть его губы, когда ответил:

− Тогда помоги мне найти ее пропавших дочерей! Помоги мне найти всех наших дочерей. Они где-то там, за одними из этих Врат.

Аид откинулся назад, признав свое поражение, и усталый вздох сорвался с губ.

− Это тебе сказали Мойры?

Зевс кивнул.

− И ты, очевидно, не думаешь, что они опять играют в свои игры.

Прислонившись к маленьким железным воротам, Аид повернулся, чтобы рассмотреть могилу Артемиды, которую он соорудил всего месяц назад. Уверенность Зевса была заразительна. Она была жива, его драгоценная кобылка все еще была жива. Выпрямившись, плотно прижав крылья к бокам, чтобы не волочить их по пыли и пеплу, Аид продолжил:

− Очень хорошо, я отведу тебя к Вратам и посмотрю, сможем ли мы вновь воссоединить наши табуны.

Зевс наконец позволил себе улыбнуться и похлопать копытом по холке брата.

Бросив на него пронзительный взгляд, Аид предупредил:

− Возможно, их нет ни за какими Вратами, и по сравнению с некоторыми мирами даже Тартар покажется курортом. Это почти наверняка глупая затея.

− Тогда хорошо, что мы действительно могучие глупцы, брат! − Зевс раскатисто рассмеялся.

Он ощущал запах победы в пересохшем воздухе Тартара и почти чувствовал, что его копыта снова могут обнять старших дочерей. Тогда, возможно, он смог бы, наконец, понять, что именно стало причиной столь ожесточенной вражды в его большой и разветвленной семье. Споры и размолвки не были редкостью, и даже драки случались, но никогда прежде аликорн не убивал аликорна. У Зевса были теории и догадки, а также несколько подсказок, но никаких веских доказательств или фактов. Он должен был точно знать, что произошло, и тогда он накажет тех, кто этого заслуживал.

− Пара богов, стремящихся вернуть то, что принадлежит им, − согласился Аид с резким смехом. − Даже один из Куус не сможет встать у нас на пути.

---

Пение.

Зубу пел.

Это не было похоже на пение пони, с жизнерадостными мелодиями и припевами, от которых весь город мог спонтанно пуститься в пляс. Одно из самых необычных зрелищ, которые Гильда когда-либо видела и так и не смогла понять. Хотя, как ни странно, эта тенденция, казалось, была характерна только для небольших деревень.

Нет, вся песня шамана состояла из резких, пронзительных криков, которые вполне уместно было бы слышать от стаи петухов.

Возможно, проблема была в том, что это была просто одна и та же строка, повторявшаяся снова и снова с незначительными изменениями тембра и длительности.

− Он был большим и сильным, в его глазах горел огонь! − заорал Зубу, вскакивая на задние ноги, вытянув вверх здоровую и запрокинув голову. Грифина съежилась в ожидании следующей реплики.

− Глупых жеребцов он страшил, ужасал, но милых кобылок в деревнях всегда восхищал! − прокричал шаман, возвращаясь к своим занятиям в хижине.

Последние полтора дня шаман непрерывно пел один и тот же куплет. Если бы Гильда не была так слаба от полученных ран, она бы отвесила Зубу подзатыльник, прежде чем улететь в саванну, есть там эти Белые Обезьяны или нет. Из-за травм, мысль о том, чтобы попытаться одолеть быстрого и сумасшедшего зебра, казалась нелепой, хотя и вызывала стыд.

− Тебе обязательно петь?

− Тебе не нравится? − спросил Зубу, и его желтые зубы блеснули в свете костра в довольной ухмылке. Изобразив притворную обиду, он добавил: − Я думал, что на западном континенте все любят петь и танцевать.

− Я что, похожа на какую-то слабоумную пони? − проворчала Гильда, отворачиваясь от шамана.

− Нет, нет, нет, ты похожа на птицекошку с подбитым крылом, застрявшую здесь, в джунглях, с Мудрым и Прекрасным Зубу! Да, именно так ты и выглядишь! − улыбка шамана стала шире, а затем он расхохотался, повернувшись, чтобы поговорить с растением в горшке над кроватью Гильды. − Да, да, Оренда, ты права. У Зубу чудесный голос, да!

Покачав головой, глядя на безумного зебра, грифина, шаркая лапами, выбралась из хижины в потоки света, пробивающиеся сквозь кроны деревьев. Она никогда бы не призналась в этом вслух, но это место ей даже понравилось. Здесь царили уют, смешанный с ощущением опасности и волнения. Сочетание комфортного и неизведанного. То что вокруг было полно добычи, а огород шамана изобиловал вкусными плодами хлебного дерева, ревенем и сладкими кореньями.

Вот бы еще у ее соседа по хижине фляга не свистела.

Расправив затекшие ноги и крылья, Гильда почувствовала боль в боку, которая уже стала привычной. Ворча себе под нос и потирая ноющие мышцы, она начала расхаживать по кругу, выполняя разминочные упражнения, которым обучали в Летном лагере. Сделав несколько кругов вокруг хижины, грифина обнаружила, что лапы сами ее ведут в джунгли.

Она не знала, куда идет, даже не была уверена, в каком направлении движется, так как из-за крон разглядеть солнце не получалось. Днем джунгли казались равномерно освещенными со всех сторон, а ночью их заполняла непроглядная тьма. Однако инстинкты подсказывали Гильде, что она направляется на север.

Взгляд был устремлен вперед, в голове клокотала беспомощная ярость, ей нужно было действовать, хоть что-то делать. Хватит сидеть в хижине. Где-то там была генерал, что отняла у нее все: Талону, Блинку, гордость и надежду. Гильда издала животный рык, когда образ генерала, смотрящей на нее сверху вниз с мрачным бесстрастием, возник перед глазами.

Через какое-то время, может, через полчаса, а может, и больше, грифина почувствовала, что ее решимость начинает слабеть. Она была почти уверена, что видела дерево, похожее на изогнутую букву "S", уже как минимум дважды. На всякий случай Гильда провела когтем по стволу, оставив приличных размеров отметину. Десять минут спустя, когда она снова уставилась на ствол, Гильда поняла, что заблудилась и ходит кругами.

Издав протяжный стон, она рухнула рядом с деревом.

− И чем тут занимается птицекошка? − спросил Зубу. Его голос прозвучал так близко к уху грифины, что она лишь немного не допрыгнула до нижних ветвей дерева.

− Ты преследовал меня? Ненормальный зебр, − проворчала Гильда, приглаживая вставшие дыбом перья.

− Преследовал? О нет, Зубу неинтересно преследовать птицекошку. Наблюдал за ней из своего гамака.

Посох шамана раздвинул особенно раскидистый папоротник, и меньше чем в пяти метрах за ним обнаружилась стена хижины.

Гильда заморгала, в голове даже мыслей не осталось, она могла только смотреть.

− Я бродила вокруг хижины? Целый час?

− Хм-м-м, скорее ближе к двум, как кажется Зубу, − взглянув налево, шаман коротко хмыкнул. − Оренда тоже согласна, что ближе к двум.

− Но как? − грифина попыталась спросить что-то еще, но слова застряли у нее в горле. Она была уверена, что ушла, по крайней мере, километра на три или даже четыре отсюда.

− Хижина защищена. Не пускает плохие штуки ни внутрь, ни наружу, − фыркнул Зубу, повернулся и захромал прочь, возвращаясь в строение.

Он начал бормотать и ругаться то ли сам с собой, то ли с чайником, Гильда постоянно гадала, но не знала наверняка. Голос доносился сквозь завешенную бисером дверь:

− Глупая птицекошка доведет себя или, что еще хуже, нас обоих до смерти. Слишком молода. Слишком зла. Слишком много злости. Напоминает его старому сердцу и разуму о Зими.

Шаман помолчал, словно ожидая ответа. Грифина закатила глаза, когда безумный зебр заговорил снова.

− Нет, нет, нет, ты просишь слишком многого, слишком многого, глупая лиса. Ты что, не расслышала? «Научи ее», − говоришь! Они говорили спасти потерянную пони-богиню, и посмотри, что из этого вышло. Те птицекошки сварили бы из Зубу суп, если бы знали, что договор не защитит его, и что бы тогда было бы с тобой? Ему повезло, да, повезло. Вправить ей кости. Вылечить плоть. Но учить ее? Нет. Это перебор.

После краткой тирады шамана в хижине воцарилась тишина, нарушаемая только жужжанием насекомых и криками птиц, доносящимися из джунглей. Гильда нахмурилась, глядя на бусины, служившие дверью, и гадая, чему же может научить ее какой-то хромой старый зебр. Как только она избавится от слабости и болей с помощью упражнений и нормальной диеты, то улетит, и тогда ее будет невозможно остановить. Просто вылетит из джунглей, и никакие дурацкие чары ее не остановят.

− Ладно! Ты меня убедила, Оренда. Зубу будет учить ее. Будет последней ученицей, прежде чем смерть заберет его.

Голос шамана звучал тихо. Пару мгновений спустя грифина услышала его странную походку, прежде чем тот вышел из своей хижины. Здоровый глаз рассматривал Гильду, заставляя ее снова почувствовать себя цыпленком перед учителями в Летном лагере.

Подойдя к своему гамаку, Зубу спросил:

− Скажи мне, птицекошка, что ты знаешь о магии?

− О магии? − Гильда усмехнулась, разглядывая грязь, скопившуюся под одним из когтей. − Магией пользуются только единороги. Эти чопорные придурки в своих усадьбах и замках с их дурацкими салонными трюками. Никогда не обращала на них внимания. Они все такие скучные и жалкие.

− Предки нас оборони, − пробормотал Зубу себе под нос, а затем, отвернувшись от гамака, добавил: − Неправильно! У всех рас есть магия. У зебр и мокроспинных. У пони-птиц и земных пони. У остальных тоже. У всех рас есть магия. У всех. Единороги просто ярче других со своими заклинаниями и предполагаемым мастерством. Пха! Они так много потеряли, потому что их интересует только магия, связанная с их метками. Может, они и великие музыканты и художники, но настоящие маги? Нет, те постепенно исчезают, и вскоре их вообще не будет.

Шаман покачал головой и фыркнул, захромав в свою хижину, чтобы через мгновение вернуться с посохом.

− Ты используешь магию, чтобы летать, птицекошка. Или ты думала, что все это благодаря твоим красивеньким крылышкам?

− Ну да, мне все это говорили в Летном лагере, − ухмыльнулась грифина, скрестив передние лапы и постукивая когтями.

− О, хорошо! − Зубу рассмеялся. − Тогда почему ты говоришь, что только единороги обладают магией?

− Ну...

Прежде чем она смогла придумать оправдание, Зубу оборвал ее резким жестом.

− Нет, Зубу плевать на твои причины.

На земле перед Гильдой шаман начал рисовать символы и уравнения, диаграммы и рисунки. Она ничего не могла понять. Через несколько секунд глаза грифины начали затуманиваться, а Зубу что-то бормотал себе под нос во время работы.

Гильда мысленно вернулась в классы Летного лагеря. Они с Дэш, как правило, либо прогуливали эти скучные занятия, либо бездельничали на задних партах. Они были летунами, рожденными для неба, которым не нужна была никакая дурацкая математика и уравнения, что пытались вдолбить в их головы учителя.

Она не могла поверить, что безумный старый зебр действительно собирался учить ее магии. Грифина не хотела ничего знать о магии. Заклинания и учеба были для заучек, а ей они были не нужны.

− Слушай, то, что ты меня вылечил и приютил у себя, конечно, здорово и спасибо за это, но мне не нужны какие-то глупые заклинания. Какая польза, что я смогу держать что-нибудь легкое в розовенькой ауре, когда у меня есть эти малышки?

Гильда продемонстрировала когти и с широкой улыбкой расправила крылья. Она ждала, что шаман осознает свою ошибку, но старый зебр только приподнял бровь и нахмурился.

− О да, у тебя острые коготки и ты быстрая, птицекошка, − Зубу взмахнул своим искалеченным копытом.

− Гильда, − добавила грифина ровным тоном, устав от того, что ее не называют по имени.

− Тебя зовут птицекошка, пока ты не перестанешь быть птицекошкой, ясно? Хорошо.

Шаман чуть помедлил, прежде чем откинуться назад с широкой улыбкой. Гильда прищурилась, подозревая, что он что-то замышляет.

− Значит, ты считаешь, что магия тебе не нужна?

Грифина кивнула и открыла клюв, чтобы возразить, но тут Зубу снял с плеча посох. Из него с тихим «чпок» и шипением вылетел зеленый комочек слизи. Словно добыча, услышавшая крик атакующего грифона, Гильда начала уворачиваться, только когда шарик настиг ее и отбросил назад, на дерево. Моргая, она обнаружила, что левое крыло и лапа прилипли к коре и она может достать до земли самым кончиком правой задней ноги.

− Клейкий шар Фелба, − засмеялся Зубу, падая навзничь в пыль и грязь и катаясь по ней, держась за бок. − Хорош для ловли болтливых всезнаек-птицекошек.

Борясь со слизью, приклеившей ее к дереву, Гильда пронзительно заорала:

− Отпусти меня, или я...

− Ты ничего не будешь делать, только висеть и слушать, − рявкнул Зубу, и его ухмылка сменилась злобной гримасой. − Магия течет через каждое живое существо, через землю и небо, через моря и реки, и от звезд, солнца и луны. Магия повсюду!

Шаман указал рукоятью посоха на первую нарисованную им диаграмму.

− Это руны для простейшего развеивания Клейкого шара, − начал Зубу, остановившись под непонимающим взглядом Гильды. − Ты же можешь прочитать это, да? Нет? Нет, не можешь.

Ворча себе под нос, шаман вернулся к своему гамаку и забрался в него. Добрых полчаса он раскачивался в нем, бормоча что-то себе под нос, наблюдая, как Гильда ворчит и проклинает заклинание. Наконец Зубу произнес:

− Первый урок − как птицекошке освободиться от чар.

− Я пыталась, − прорычала в ответ грифина, снова напрягаясь, пока все ее тело не застонало в молчаливом протесте и она не сдалась, издав хриплый стон.

− Ты пытаешься мускулами. Используй магию. Любой не совсем тупой ученик справился бы с этим заклинанием ровно за десять секунд. У тебя есть все, что нужно.

Гильда дернулась, как от пощечины. Она уставилась на безумного зебра, широко раскрыв клюв. Сверкнув глазами, она зарычала на него, прежде чем обратить внимание на крылья. Грифина знала, что полет связан с магией, и все птенцы усваивали этот урок.

В течение часа она напрягалась, ругалась, кричала и сыпала угрозами. Все это время Зубу сидел, расслабившись, в гамаке или рисовал и записывал что-то на земле.

− Это будет сложнее, чем думал Зубу, − пробормотал шаман, обращаясь к щербатому чайнику, стоявшему над очагом в хижине. Повернувшись к Гильде, он крикнул: − Ты неправильно колдуешь, птицекошка. Магия не от мускулов, а от сердца и головы.

Грифина уже собиралась выругаться особенно изощренно, когда зебр ударил ее посохом по голове. Застонав и потирая то, что быстро превращалось в шишку, она проворчала:

− За что?

− А должна быть какая-то причина? − Зубу рассмеялся, прежде чем указать здоровым копытом на Гильду. − А теперь успокойся, птицекошка. Успокой сердце и голову. Представь...

Бросив на шамана злобный взгляд, грифина прорычала:

− Я знаю, как визуализировать магию. «Река, которая течет через воздух и вливается в твои крылья...». Бла-бла-бла, мистическая мура.

Гильда понимала, что ссориться с Зубу было не самой умной идеей. Грифина кипела от злости, крепко зажмурившись и пытаясь вспомнить уроки, которые проводили учителя в Летном лагере. Это было бы не так сложно, если бы не резкий свист и вспышка боли, сопроводившие удар посоха Зубу.

− Не перебивай! − шаман умудрился одновременно нахмуриться и улыбнуться. Он больше ничего не сказал, просто выжидающе уставился на грифину, совсем как ее летный инструктор после очень похожего разговора.

Тяжело дыша, Гильда сосредоточилась, пытаясь уловить магическое покалывание в крыльях. Летать было просто, так же просто, как ходить, и размышлений тут не требовалось. Крылья шевельнулись, магия вокруг изогнулась, и гравитация больше не тянула ее к земле. Грифина довольно легко подчинила магию, но обычно игнорируемые ощущения в крыльях немного беспокоили ее. Гильда подавила легкую дрожь и кивнула Зубу.

− Хорошо, теперь, опираясь на энергию своих крыльев, на биение своего сердца, возьми магию и согни так, чтобы она выглядела как руна. Представь эту как корень, вторую руну − как ствол, а последнюю − как ветви.

− Как, во имя Селестии, я могу представить руну в виде корня или ствола одновременно? − огрызнулась Гильда, и магия рассеялась.

− Это достаточно просто для тех, у кого есть хоть капля таланта, − шаман ухмыльнулся, когда его слова явно задели Гильду за живое.

Чувствуя себя совершенно нелепо, она сделала, как ей было сказано. Грифина замедлила дыхание, как перед прыжком, и почувствовала легкую дрожь энергии, проходящей через крылья, вниз по спине к кончику хвоста, а также через ноги и когти. Она представляла себе каждое перышко, представляла, что они чувствуют, когда рассекают воздух, представляла потоки силы, к которым они прикасаются, чтобы удержать ее в воздухе.

Над ней ветер что-то шептал в кронах деревьев, ероша изумрудные листья и посылая легкую рябь по желтым потокам магии, извивающимся зигзагами по коре. Мысленно представив себе руны, Гильда направила в них свою магию, зарычав, когда руны отреагировали на это с чем-то похожим на радость. Это было глупо, руны не могли быть радостными, и от этой мысли грифина чуть не потеряла концентрацию. Пытаясь сохранить контроль, она направила энергию на дерево, к которому была приклеена.

Гильда почувствовала и услышала легкий хлопок, как будто кто-то откупорил бутылку, и рухнула на землю. Немного отдышавшись, она взмахнула освободившимся крылом, размяла ноги с суставами и застонала.

− Хорошо, хорошо! Возможно, у тебя все-таки есть хоть какой-то талант, птицекошка, − кивнул Зубу с кривой, но довольной улыбкой на лице, когда он захромал в хижину. − А теперь давай поужинаем. Затем начнем второй урок.

Гильда, прихрамывая, последовала за шаманом, и легкая улыбка гордости за то, что она справилась с чарами, заставила ее поднять голову чуть выше, а сердце забиться чуть быстрее.

---

От Ванхуффера на юго-восток по всей ширине северной границы Эквестрии тянулся зловещий и почти непроходимый горный хребет. Среди эквестрийцев эти горы были известны как Кристальные Пики, названные так из-за своих зазубренных ледяных вершин. Теночдирлан назвал их Чекуизтли Тепополоани Тепетль, что значит «Горы ледяной смерти». А бизоны назвали их Ткинеха Джил.

Огромные каменные стражи препятствовали путешествиям по суше, в то время как скалистые, постоянно продуваемые ветрами берега удерживали всех, кроме самых безрассудных, от того, чтобы бросить якорь и попытаться проникнуть в Тайгу морем.

Только один узкий перевал, расположенный в нескольких днях пути от Ванхуффера, соединял земли. Перевал, петляющий через горы, был завален снегом даже летом, по всей его длине протекала быстрая река с высокими водопадами на эквестрийской стороне и опасным обрывистым склоном на другой. Узкий мост, шаткий и ветхий от старости и отсутствия ухода, пересекал реку возле водопада.

На северном конце перевала, в конце каменистой и заросшей дороги, возвышался древний форт легиона Певцов Бури. Одно из самых первых сооружений пегасов в Эквестрии, построенный по приказу генерала Харрикейна после объединения племен пони, форт был наполовину облачным сооружением, спрятанным в укромном уголке между двумя вершинами, и наполовину сетью ледяных туннелей, уходящих глубоко в сердце гор. Проживающие в форте, Певцы Бури несли свою вахту и не вмешивались в мелкие политические дрязги и планы своих сородичей в облачных цитаделях, расположенных далеко на юге и востоке.

Одиночество вполне устраивало оставшихся Певцов Бури. Многие их младших членов легиона покидали форт, но большинство возвращалось через несколько месяцев или лет. Очень немногие уезжали навсегда. Именно благодаря этим молодым странствующим кобылам Эквестрия была знакома с уникальными голосами и песнями Певцов Бури.

Певцы Бури, будучи имперскими пегасами, несли в своих жилах сильную магию, которая одарила их одним из самых чистых колоратурных сопрано на диске. В то время как предки использовали голоса для вызова зимних бурь, давших имя легиону, наиболее распространенным применением этого дара на протяжении последних нескольких сотен лет был оперный театр.

Певцов Бури осталось очень мало, их род сократился до единственного табуна, дюжины пони, живущих в крепости, предназначенной быть домом для сотен.

Не то чтобы командира легиона беспокоил надвигающийся конец их рода.

Всему приходит конец.

И все же надежда оставалась. Неподалеку от копыт главы рода играли три кобылки.

− Бегите, вы трое, − произнесла старая матрона, сидя, завернувшись в теплое одеяло и положив рядом с ноющим телом камни, взятые из очага.

В расцвете сил старая матрона поражала красотой − высокая и гордая, с широкими крыльями, которые были так же прекрасны, как у Селестии. Теперь она была согбенной и медлительной, а крылья превратились в скелетированные отростки, пугавшие жеребят, давно потеряв последние перья. Одно из них, с белоснежной сердцевиной, переходящей по краям в нежно-голубую синь, матрона носила на шее. К восторгу пожилой кобылы, все ее внучки были такого же цвета, как она.

− И скажите маме, чтобы она пришла навестить меня, слышишь? − добавила матрона, когда все трое пробежали мимо, останавливаясь лишь для того, чтобы поцеловать ее в щеку и сказать:

− Да, Прапра.

Оставшись одна, пожилая матрона достала свою единственную слабость − длинную трубку. Раскурив ее от огненного рубина − драгоценного камня, почти такого же старого и потускневшего, как и она сама, − кобыла откинулась назад, выпуская струйку дыма через нос, словно она была драконом.

Несколько минут прошло в тишине, нарушаемой лишь свистом ветра в горах, когда что-то странное привлекло внимание старой матроны.

Там, на севере, что-то двигалось среди деревьев, сразу за стеной ежевики, что служила границей между Эквестрией и тем, что ею не являлось. Кобыла прищурилась, пристально вглядываясь в это место, но больше ничего не заметила. Покачав головой, она вернулась к трубке.

− Должно быть, впадаю в маразм, − фыркнула матрона. − Ничто не уходило ни в тот лес, ни из него с тех пор, как...

Она еще раз тряхнула головой, на этот раз, чтобы прогнать далекие, ужасные воспоминания. Матрона не была командиром легиона и старшим Певцом Бури, когда они прибыли сюда − группа кантерлотских единорогов, отправившихся в экспедицию на поиски халла.

Сборище глупцов, слишком глубоко засунувших носы в свои книги. Глупцов, которые притащили с собой жеребенка − кобылку, приближающуюся к возрасту получения метки. Они вошли в проклятый лес, несмотря на все ее предупреждения и мольбы. Спустя пару недель они нашлись, их искалеченные и полуобглоданные тела были оставлены ночью у дверей форта.

Тела единорогов были возвращены их семьям, тем, у кого семьи были, и прошли годы без какой-либо дальнейшей активности или признаков присутствия халла. Среди тех, кто не вернулся, была кобылка. Старая матрона некоторое время думала, что, возможно, ее спасли и вырастили среди благородных северных дикарей. Со временем надежда уступила место реализму. Если бы халла решили вырастить кобылку, они бы не стали истреблять ее табун.

Старой матроне не нравилось вспоминать о той неудаче.

Она только начала поворачиваться, чтобы позвать дочь, как из леса кто-то вышел.

Халла − единственное цивилизованное племя, живущее на севере, − постояли под открытым небом, глядя на перевал, целую минуту, прежде чем снова двинуться вперед.

− Грива Селестии… − прошептала пожилая кобыла, наклонившись вперед в кресле и раскрыв рот от удивления и шока.

Все больше и больше халла появлялось из леса. За теми, кто вышел первыми, шагал знаменосец, алое знамя одиноко развевалось на ветру, несущемся с гор.

− Мама, Ария сказала, что ты...

Дочь матроны, Бризи Гид, остановилась рядом с матерью, заметив растущую цепочку халла.

− Что? Но… Это… Что? − слова вылетали одно за одним, рот дергался, а разум отказывался воспринимать то, что видел.

Сотни халла покинули лес. Идущие впереди уже добрались до узкой тропинки, ведущей вверх по перевалу.

− Бризи, в моем столе лежит шкатулка с гербом нашего легиона. Внутри ты найдешь три свитка с цветными ленточками. Бери желтый и лети с ним в гарнизон Стратовейла.

Молча кивнув, Бризи бросилась обратно в глубины форта и появилась всего через несколько минут с седельными сумками. Она поцеловала мать и отправилась в путь, легко скользя над ущельем на своих больших крыльях. Когда дочь скрылась, старая матрона разобрала звуки песни, медленной и печальной, повествующей о скорби и потере.

Вперед, вперед, сквозь бурелом,
Долины, горы, напролом!
Должны, должны бежать сквозь ночь,
Спасти, спасти больную дочь!

Из Солнечной страны пришла
Лань, что прекрасна и чиста,
Ледяной волк её гнал,
Брат Медведь под защиту взял,

Под Ворона крылом подрастала,
Узы семьи смерть разорвала,
Одну оставив средь Тайги,
Но улыбнулись три звезды.

От Волков тайны троп, путей,
От Медведей упорство, сила,
От воронов чары губительны, сильны,
Всем этим защищала Тайги табуны

А луна молодая подарила Любовь,
Цель и надежду давая ей вновь,
Сердце златое ведя лесною тропой
В Долины Рождений уголок потайной

Увы, дитя слаба, больна,
Ведь так любима, так ждана!
Надежду сказка сохранит,
От древа к Древу путь лежит!

Должны, должны бежать мы в ночь,
Чтоб Лани Белой смочь помочь!

В глубины леса путь пролег
Где Смерть воздвигла свой чертог,
Где Вожделенья ждал кристалл,
И Обманщик, что его сковал.

Крылья Судьбы ее принесли
В долину, где Древа Жизни корни вросли,
Где предстояло в смертную битву вступить,
Измену встретить и победить,

И звездною сталью подругу сразить,
Разрушенья Архона призыв совершить,
Возмездье Обмащику провозвестить,
Королеву из Камня в Мир возвратить!

Жертва принесена,
И дочь спасена.

Вперед, вперед, сквозь бурелом,
Долины, горы, напролом!
Должны, должны бежать сквозь ночь,
Спасти, спасти больную дочь!