Я - звук.

Я - звук!

Я – звук.

Я закрываю глаза, хоть этого и не видно под солнечными очками. На мою мордочку выползает та самая улыбка, которую вы все знаете и любите.

Я – звук.

Луна, море, пляж. Аппаратура установлена и настроена. Всё идеально, как и всегда, когда за дело берётся DJ PON-3.

Я – звук.

Я делаю шаг. И ещё один. Я выхожу на сцену – и толпа взрывается приветственными воплями.

Я – звук. И клянусь, они знают об этом!

Моё место – за пультом. Там, где я привыкла быть. Я рождена для этого. “That’s what my cutie mark is telling me…”
Я вскидываю в воздух копыто – толпа послушно замолкает. Постепенно стихают крики и топот. Мы остаёмся наедине – я, аппаратура и звуки моря. Тихонько свистит ветер. Мой рог начинает светиться – и игла проигрывателя медленно ползёт к виниловой пластинке. Я по-прежнему стою с поднятым копытом.

Медленный вдох…

Чуть наклониться к микрофону…

— Вы готовы повеселиться по-взрослому, пони?! – мой крик, многократно усиленный мощными динамиками, разносится над пляжем.

«Мгновение, остановись, ты прекрасно!»

Игла падает на винил. Тысячи пони кричат мне в ответ.

Я – звук. Мы – звук. Весь мир – ничто. До тех, пор, пока моя музыка разрывает эту ночь, весь мир может постоять в сторонке…

Утром я чувствую себя разбитой. Когда отхожу от пульта, забыв снять с себя наушники, меня пошатывает. Провод натягивается, и наушники падают на помост. Мне плевать. Я хочу только одного – забраться в свою повозку и проспать там, как минимум, сутки. А ещё я хочу большущий стакан чая со льдом. Или даже кружку сидра. И двойной сэндвич с маргаритками. Но в первую очередь, конечно же, спать.

— DJ! DJ! DJ PON-3! – раздаётся откуда-то сбоку.

Оборачиваюсь. Так и есть – две молоденькие единорожки с карандашами и снимками наперевес бегут ко мне, чуть увязая в песке. Натягиваю свою фирменную улыбку и быстрым магическим усилием поправляю очки так, чтобы девочки не увидели покрасневших усталых глаз. Я — DJ PON-3. Я – звук. Я никогда не устаю.

— Э-э-эй! – приветливо кричу поклонницам. И очень надеюсь, что мой голос звучит нормально.

— Можно-можно-можно ваш автограф?! – хором кричат девочки, хлопая глазищами. И так же хором добавляют: — Пожа-а-алуйста!

Ставлю небрежный росчерк на фотографиях – и девочки, радуясь своей удаче, с писками и визгами убегают прочь, не забывая при этом кричать мне, что я – самая лучшая. Улыбаюсь им в ответ. Подростки…

Всё. Достаточно на сегодня. Быстрым шагом я добираюсь до своей повозки, забираюсь в неё и тут же наглухо зашториваю все окна. Сбрасываю на пол солнечные очки. И, наконец, разрешаю себе расслабиться на мягком широком сиденье…

В приятной полудрёме я вспоминала себя в детстве... Тогда я была другой, совсем другой. Просто милый беленький единорожек, бегающий по дедушкиному дому, мешающийся гостям, но при этом вызывающий у всех исключительно умиление. Что, в общем-то, было совсем не удивительно, учитывая то, что дед был директором филармонии Кантерлота, а у всех гостей кьютимарки так или иначе имели отношение к музыке. Надутые снобы и лицемеры. Однажды я начала жевать галстук дирижёра Кантерлотского Симфонического Оркестра, когда он заснул на кушетке у нас дома. Прежде чем он проснулся, я успела умять половину модного аксессуара. А он, пробудившись, только потрепал меня по гриве, улыбнулся и сказал, что я очень хорошая девочка. Трус.

Кроме всего прочего, я училась играть на скрипке. Три года. Четыре раза в неделю. По три часа. Я ненавидела этот инструмент. Плюс к тому, у меня абсолютно не получалось играть на нём. Ну то есть как не получалось. Звуки из инструмента я извлекала довольно ловко, но и первой в классе я никогда не была. В общем, кьютимаркой в виде смычка или футляра от скрипки там и не пахло, что неимоверно расстраивало моего деда. Если уж говорить честно, то музыка мне совсем не нравилась. Я мечтала скорее о карьере археолога или писателя, но никак не о том, как я буду просиживать несколько часов подряд в душном зале, извлекая стонущие звуки из деревяшки и проволоки.

Надо сказать, что я всегда была самостоятельной девочкой – поэтому, ни в школу, ни на уроки музыки меня никто никогда не провожал. Поверьте, это важно в моей истории.

А изменилось всё одним ясным днём ранней осенью, когда я впервые в жизни решила прогулять уроки скрипки. Я шла по улице, когда до меня долетели звуки музыки – такой, какой я не слышала ещё ни разу в жизни. Мощное, агрессивное звучание полностью подчинило меня. С трудом переступая вмиг ставшими ватными ногами, я побрела на звук. Зачаровавшие меня звуки Drum and Bass доносились из открытых дверей клуба «Everfree». В тот раз я не решилась зайти внутрь. Я просто стояла через дорогу от клуба, прижимая к груди свою несчастную скрипочку – и слушала музыку, доносящуюся из распахнутых дверей заведения.

С тех пор я не посетила ни одного занятия по игре на скрипке. Дома я с улыбкой брала инструмент и шла в «Everfree», где познакомилась с одним из диджеев – с пегасом Инсурджент Файр. Ну как познакомилась… Он запретил одному из охранников выкинуть маленького жеребёнка со скрипочкой из клуба и расспросил меня, зачем такая малышка, как я, пришла в такое заведение. Как могла, я объяснила ему про прекрасную музыку, которую я слышала, про ненавистную скрипку, про деда, который хочет от меня, чтобы я была такой, какой хочется ему, а не мне. Он был по-настоящему добрым парнем – и отнёсся ко мне с пониманием. Он же и начал учить меня моей будущей профессии. Музыкальное образование у меня уже было, ну а остальное я схватывала буквально на лету – и не раз и не два я слышала от ребят из клуба, что, возможно, это и есть мой особый талант.

Так прошло три месяца. Я была словно под крылом Селестии от счастья и совсем позабыла про скрипку. А также про то, что мой учитель скрипки – старый приятель деда…

В конце третьего месяца обучения мне доверили первое выступление перед настоящей публикой – в честь последнего дня осени в «Everfree» проводили праздничный марафон – весь день перед зрителями (коих немало набивалось с самого раннего утра) выступали начинающие диджеи. Мне, как самому молодому и милому диджею, собственно говоря, предстояло открыть этот праздник жизни своим сетом, подготовка которого у меня заняла практически месяц.

А теперь сделаем лирическое отступление и поговорим начистоту. Да, я была самой настоящей дурой. Такой, каких свет не видывал до меня и, я уверена, ещё долго не увидит после. Я три месяца не появлялась на занятиях по игре на скрипке, но была уверена, что, раз никто мне ничего не говорит, то моего отсутствия никто и не заметил. Я была уверена, что дед абсолютно не в курсе происходящего и понятия не имеет, куда я хожу. Меня оправдывают только две вещи: то, что я была всего лишь жеребёнком, и то, что я была по уши влюблена – влюблена в музыку, с которой я начала своё знакомство.

Итак, довольно лирики. Наступил последний день осени. В то утро я проснулась в прекраснейшем настроении, подхватила футляр из-под скрипки, в котором вместо классического музыкального инструмента я уже давно носила солнечные очки и наушники, и, словно пегаска, на крыльях, которые подарило мне ожидание чуда, полетела в клуб. Когда я вошла в «Everfree», народу там уже было много – несколько пони сидело у барной стойки, потягивая сидр, другие шатались по танцполу, знакомясь и перекидываясь шутками. Вы не поверите, насколько счастлива я была, когда взлетела на сцену и стукнулась копытами с Инсурджентом!

До начала марафона оставалось несколько минут, когда я, уже стоя за пультом и в последний раз проверяя аппаратуру, увидела, как открылись двери, и в зал вошёл мой дед… Сердце моё оборвалось и упало куда-то в копыта. К чести его надо заметить, он не стал устраивать сцен при всём клубе. Он молча встал в дальнем углу и пристально смотрел на меня. Всё хорошее настроение куда-то улетучилось. Я поняла, что на этом все мои мечты заканчиваются – и начинаются занятия со скрипкой, ношение банта на шее и, скорее всего, выходы из дома только в сопровождении нянечки. Именно тогда я поняла, что такое отчаяние. Но тогда же я поняла и что такое решимость.

Я взглянула на часы. До начала выступления оставалось меньше минуты. Начинаю я без вступительных слов от организаторов марафона – и хорошо! Это будет не просто выступление, это будет последний крик, последний бой умирающей, идущей ко дну мечты! Пусть мне и суждено выступить один раз. Но я выступлю так, что этот единственный раз все запомнят надолго.

Я впилась взглядом в часы. Пятнадцать секунд.

Пришло спокойствие, то спокойствие, которое, говорят, испытывают пегасы, которые понимают, что уже не могут выйти из слишком крутого пике.

Десять секунд.

Я наклонилась к микрофону. Из-за поломанной стойки я не могла нормально отрегулировать его, так что мне пришлось тянуться и вставать на цыпочки.

Пять секунд.

Я набрала в лёгкие воздуха. На мордочку выползла та самая улыбка, которая теперь известна вам всем. Мой рог и иглу проигрывателя, готовую вот-вот упасть на виниловую пластинку, окутало голубоватое сияние.

Две секунды.

Все взгляды в зале обращены на меня.

Ноль. Поехали.

— Я – DJ PON-3!!! – кричу я так громко, что, кажется, принцесса Селестия, пьющая утренний чай, должна меня услышать. – Я – ЗВУК!!!

Игла встречается с винилом. Звуки жёсткого, бескомпромиссного D’n’B врезаются в сердца и головы. Вот так, без всякой подготовки. Я трясу копытом в такт жёсткого, агрессивного ритма. На мордочке улыбка. На глазах слёзы, которые никто не увидит за тёмными очками. Мы – я и моя мечта – даём последний бой. Я – звук! Мы не берём пленных и не надеемся на милость!

Перед глазами всё плывёт, я не вижу ничего – ни пульта, ни друзей, ни танцующих пони, ни деда. Ловкие копытца порхают над пультом вслепую. Я понятия не имею, как реагируют слушатели на моё выступление, я вся растворилась в звуках. Мне хорошо, как никогда в жизни. Пока я и моя музыка разрываем это утро на части, весь мир может подождать в сторонке…

А потом моё время вышло. И я молча, не видя и не слыша никого и ничего, бросила в футляр из-под скрипки свои очки и наушники и быстро соскочила со сцены. Вышла из клуба через служебный вход. Мне казалось, что сзади кто-то выкрикивает моё имя, потом мой псевдоним, потом снова моё имя… Но это всё теперь было не важно. Нет больше DJ PON-3. Она дала свой последний бой. Теперь осталась только Винил Скрэтч, примерная девочка, скрипачка с бантом на шее.

Я понятия не имею, сколько времени я шаталась по узким переулочкам Кантерлота, задевая прохожих и даже не думая извиняться. Где я оставила футляр со своими первыми очками и первыми наушниками – также не имею ни малейшего понятия.

Домой я вернулась только на закате, полностью выжатая и опустошённая. Не обращая внимания на сочувствующие взгляды нянечки, я прошла в кабинет деда. Я знала, что он ждёт меня.

— Садись, Винил… — дед указал мне копытом на стул напротив себя.

Так же молча я уселась. Дед долго смотрел на меня, уперевшись локтями в стол, и положив седую голову на сведённые вместе копыта. Никто из нас не торопился прерывать молчание – да и действительно ли нужно было что-то говорить?

— Я многое мог бы сказать тебе, Винил. Но не стану, — кашлянув, начал дед. – Я задам тебе только один вопрос, хорошо?

Я молча кивнула. Как будто у меня был выбор…

— Скажи мне, внучка… Сколько денег тебе нужно на хорошее оборудование?

От неожиданности этого вопроса у меня перехватило дыхание. Неужели он может так жестоко шутить надо мной? Я только и могла, что молча таращить на него глаза…

— Я решил немного изменить свои взгляды, внучка. Если уж ты получила свою кьютимарку, стоя за этими…эм… — он неопределённо покачал копытом в воздухе. – За этими крутилками, то кто я такой, чтобы противиться этому? Раз уж это то, к чему у тебя лежит душа, то мой долг, как твоего деда – обеспечить тебя лучшим из всего, что может тебе пригодиться. Ох, Винил, леди так не ведут себя!..

Но мне было уже всё равно, как ведут себя леди. Я просто обнимала своего дедушку и плакала от счастья, даже не посмотрев на кьютимарку, появившуюся на мне во время выступления…

Вот и старый дедушкин дом. Теперь в нём редко бывают гости, но я приезжаю сюда раз в месяц. Всегда. Поднимаюсь по ступеням на второй этаж. Мы обнимаемся, и он, бормоча «какая же ты растрёпанная, Винил», пытается пригладить копытами мою жёсткую непослушную гриву. Мы неторопливо пьём чай и обмениваемся новостями. Говорю при этом в основном я, потому что какие могут быть новости у старого пони на пенсии? Дедушка искренне радуется моим успехам, а потом, зачастую, он смущённо протягивает мне мою старую скрипку.

Я играю для него. Не ради заслуг или оваций огромного зала, полного жеманной публики. Я играю просто для того, чтобы был счастлив тот, в конце концов, преодолел себя и помог стать счастливой мне. И пока в старом дедушкином доме звучит «Ночь над Эквестрией» или «Кантерлотский рассвет», весь мир может подождать в сторонке, поняши.