Посланник дождя
Глава V: Жертва тщеславия
Генрих двигался на восток по идущей вдоль линии леса тропе. От долины его отделяли почти непролазные заросли кустарников, посему быть замеченным с этой стороны он не опасался. Если верить словам Блюбель, к концу дня он точно выйдет на этот пресловутый Северный Тракт, а там уже всё будет проще.
С каждым шагом в нём всё больше и больше разгоралось желание увидеть край своего назначения. То, что он не имел ни малейшего представления о некой Кристальной Империи, только усиливало интерес и подначивало фантазию. Не имея границ, воображение уже рисовало чудные пейзажи и величественные города, захватывающие дух просторы и уходящие ввысь горы – словом всё, что приходило на ум.
«Да, чтоб вас…» – не удержался Генрих, завидев перед собой массивного тёмного жеребца, перегородившего тропу.
Настырность этих пони уже не столько раздражала человека, сколько утомляла.
– Послушай, почему бы нам не решить вопрос мирно? – устало обратился к нему Генрих, остановившись шагах в тридцати. – Вот чего тебе стоит уступить дорогу?
– Ба! А ты с гонором, – ожил угольный истукан. – Забавно! Мирно – это всегда пожалуйста: сдайся без боя, и тогда предстанешь перед принцессами, стоя на целых и невредимых ногах. И да, ты, между прочим, окружён, – не поленился предупредить жеребец. – Будь ты безмозглым древесным волком, мы бы вряд ли пересеклись. Но к тракту ведёт не так много троп, знаешь ли. Ты поступил именно что разумно, двинувшись к нему. В этом-то вся соль – твоя разумность тебя и сгубила. Какая ж, однако, ирония!
Генрих печально вздохнул.
«Рано я отпустил пленницу, ох рано…» – клял он своё неуместное благородство, сойдя с тропы влево. Человек решил, что от проблем нужно избавляться по мере их возникновения.
Ответ был достаточно ясен оппоненту, двинувшемуся в том же направлении так, чтобы не выпускать Генриха из виду.
Безрассудно бороться с таким здоровяком на открытом пространстве. Он был и шире раза в два и ростом ему до груди доставал. Совсем другое дело лес: навязав противнику бой меж древ, человек обзаведётся рядом преимуществ, в то время как жеребец наоборот – их лишится. Зная это, шериф Дола всё же продолжал углубляться в чащу, постепенно сближаясь с чужаком.
Генрих на ходу закинул под видный куст свою ношу и, косясь на жеребца, ускорился.
Уверенность в своих силах – вот то, что объединяло между собой двух соперников. И если уверенность человека подкреплялась выгодными для схватки условиями, то у Фаза всё зиждилось на внутреннем настрое и огромном самомнении, подстрекаемым честолюбием. Ну, право же, пока что чужак только тем и отличился, что убил спящих, да прикрывался от трёх мирных горожан кобылой! Шериф был уверен, что его противник лишь «молодец против овец».
Исход покажет – прав ли он был, недооценивая «бич Зелёного Дола». Но то, что Фаз переоценил себя, было очевидным. Его удаль и сила всё ещё при нём, но как хорошо они сохранились с тех самых пор, когда словно отлитые из стали мышцы выглядывали из-под гвардейского доспеха? Он так давно не подвергал своё тело физическим нагрузкам, пропадая в трактирах, что былая муштра и упражнения на полигонах сохранились разве что в теории.
Словно ледокол, жеребец двигался через доходившую до колен поросль папоротника. Под тяжёлыми копытами трещали ветки, ноздри с шумом выдыхали воздух. Он не сводил глаз с Генриха, поступь которого из-за его специфической обуви была практически бесшумной. Когда тот, на миг исчезнув за толстым стволом дерева, так и не появился, шериф, остановившись, завертел головой. Его слух был дурным советчиком, оттого-то он, нервно оборачиваясь на очередной шорох, наблюдал то вспорхнувшую птицу, то пробежавшую белку. В такой обстановке напряжение жеребца постоянно росло и каждый звук, принимаемый им за приближение врага, дёргал струны бдительности, выводя его из себя. Не ровен час того, что по лесу начнут раздаваться звучные провокации шерифа, адресованные этому затаившемуся трусу.
Впрочем, Генриху, находившему за десять шагов от Фаза – ближе он подобраться не рискнул, – было забавно за этим наблюдать, пока его оппонент не подал голос. Боясь, что на его гулкую брань подтянутся – если жеребец не соврал, разумеется – остальные, человек решил, что пора прекращать сдабривать почву для первого удара, и перейти уже к оному.
Давно играющий на пальцах небольшой камушек устремился в полёт и, приземлившись в поросль перед жеребцом, вынудил того чуть ли не с прыжком развернуться. Что, собственно, произошло на самом деле, он осознал, когда рванувшийся к нему человек был критически близок. Но запамятовал Генрих то, что пони, как и лошадь, одной стороной кусается, а другой…
И без того достаточно неповоротливый жеребец теперь и вовсе потерял шансы встретить врага грудью, но с этого он нисколько не потерял. Его мощные задние ноги, поднимая вверх комья почвы, оторвались от земли и уже в воздухе эффектно согнулись, готовясь расправиться в могучем ударе. Эх, вот в былые времена он мог делать это гораздо быстрее.
Просчитавшийся Генрих не мог просто так остановиться или уйти с линии атаки из-за набранной скорости, но всё же, не желая так глупо отдавать богу душу, не оказался от попытки. И сталось, что попытка это вылилась в неуклюжее падение, однако, в самый подходящий на то момент. Копыта ударили в воздух, где долю секунды назад был торс человека. Сам же Генрих проскользил по мокрой от дождя траве прямо под жеребца и в следующий миг уже перекатывался вправо, уходя от возвращающихся на землю конечностей пони. И если первая атака сулила ему сломанные рёбра, то под второй – хоть это и не было ударом – чуть не хрустнул его череп.
С характерным звуком рвущейся ткани Генрих освободил правую руку, чей рукав прижала подошва копыта. И ведь в этой самой руке он крепко сжимал нож, который теперь можно было пустить в дело. Но не из такого положения.
Забыв про рану, равно как и обо всём, что не касалось боя, Генрих начал быстро подниматься, опираясь на перебинтованную кисть и правую ногу. В этот самый момент шериф разворачивался к нему передом, дабы следующая атака уже передними конечностями не была слепой. Удержавшись на земле левым коленом, человек чуть развернулся: он искал цель для предстоящей атаки, но встретился с горящим взглядом Фаза. Былая спесь и азарт ныне уступили страху навсегда остаться в этом лесу; сойти с тропы, ведущей к мечте, так и не добравшись до неё. В глазах же Генриха жеребец подобного не обнаружил. Лишь дикий, почти звериный огонёк плясал в пустом взгляде, никогда не испытывающем влечение заветных мечтаний.
Резкий удар наотмашь вывел человека из равновесия, и он неловко завалился назад. Фаз же отшатнулся, тщетно стараясь перекрыть копытами хлеставшую из вскрытого горла кровь. Он хотел что-то сказать напоследок, но этого нам, увы, узнать не суждено –его рот едва раскрылся, но ничего, кроме жуткого всхлипа и последующего алого потока, оттуда не вырвалось.
Поднявшись и уже собираясь двигаться обратно к брошенным сумкам, Генрих замер, услышав собственный голос, исходивший, однако, вовсе не от него.
– Не стоит так спешить возвращаться с пустыми руками…
По телу пробежала дрожь. Опасливо замотав головой по сторонам, потому как источник голоса, казалось был совсем близко, человек не обнаружил ничего кроме собственной тени…
«Тени…»
– Ты уже знаешь моё имя? – лукаво прошелестел невидимый собеседник. – Славно, славно.
– Кто ты? Чего тебе надо?! – перепугавшись по более, чем при битве с шерифом, вопрошал слегка побледневший Генрих.
– Позже, друг мой, позже, – шептала тень. – Не о том сейчас нужно печься. Здоровяк-то не соврал насчёт окружения…
Не без усилий человек взял себя в руки, чтобы обдумать сказанное… его собственной тенью. Бред! Однако в опасении было немало смысла.
– И что же ты предлагаешь? – воскликнул Генрих, так и не придумавший ничего толкового. Ему помнилось, что первые её слова как-то намекали на решение.
– Страх – очень сильное оружие, – самодовольно прозвучало в ответ. – Слушай меня внимательно…
Познав истинную тьму, начинаешь видеть свет там, где доселе его не замечал. Едва у Генриха появился объект для сравнения – забудем на миг, что это тень – он поменял некоторые критические взгляды на свои пороки. В лучшую сторону, разумеется.
– Чёртов безумец... – выругался человек, дослушав предложение до конца.
Что правда, то правда – до такого он бы вряд ли додумался. Изощрённый и кровожадный план, что навеяла ему тень, в то же время был… гуманным, как бы дико не звучало соитие этих черт. А также грязным – это, пожалуй, больше всего вызывало у Генриха неприязнь в силу ещё имеющей место брезгливости. Но альтернативы он не увидел, и потому направился добывать свой билет на выход к уже заставившему себя уважать жеребцу.
Багровое зарево летнего вечера наполнило горизонт двояким смыслом. Патрули Зелёного Дола, собранные из простого мирного населения, уже вовсю строили догадки и предположения. За прошедший час от шерифа не было не единой весточки, потому многие и начинали задаваться вопросом – а есть ли вообще смысл тут торчать? Но всё же своих мест горожане не покидали, продолжая удерживать оцепление указанного Фазом района.
Четверо пони, следивших за выходом на Северный Тракт единственной тропы, были оторваны от своих размышлений чьей-то шаркающей, незнакомой им походкой.
– Это же… Это же оно! – со странным ликованием воскликнул тот, кто приметил Генриха первым.
Схватившись за лопаты и мотыги, жеребцы неуверенно встали на пути чужака, поскольку шериф наказал им ни в коем случае не выпускать существо за оцепление.
Оказавшись в нескольких шагах от человека, пони с ужасом обнаружили, что на тряпье, коим он был обвешан, запечатлелась отнюдь не волшебная игра заката, а натуральные пятна крови, ещё не успевшие высохнуть. Слегка покачивающийся от усталости Генрих фривольным взмахом бросил под копыта замеревших жеребцов какой-то непонятный чёрный лоскут. И лишь наклонившись, они смогли разглядеть, что именно лежало перед ними в дорожной пыли: запятнанное кровью изображение гвардейского шлема, половина которого сияет золотом, а другая – потускнела от ржавчины. Холстом же этому рисунку верно служил кусок кожи, покрытый плотной, угольной шёрсткой.