Глава 4. Грёзы и ревность
Твайлайт в последнее время чувствует себя словно нездоровой. Но никакой обычной болезни у неё, вроде, нет: единорожка даже украдкой померяла температуру, чтоб лишний раз убедиться, что она не простужена. Тут что-то необычное, не связанное с микробами или сыростью. И проявляется это «что-то» довольно странно: бессонницей, потерей аппетита и чтением легкомысленных стишков из дамских журнальчиков.
А по вечерам копытца сами несут пони к кузнице. Твай входит в полумрак помещения, освещённого неровными отблесками из чрева кузнечного горна, и застенчиво замирает сразу за порогом, не решаясь ни сделать следующего шага, ни раскрыть рта для простенького «Здрасьте!».
Помощник коваля, единственный человек во всей Эквестрии, замечает Твайлайт и на его покрытом копотью лице появляется добрая улыбка:
— Привет, гостья!
— Я перепачкала спинку и гриву, — голос единорожки предательски дрожит, — не могли бы вы меня почистить?
— Да с удовольствием, — говорит человек и выводит Твай во двор.
Этот парень многому учился в мире людей, однако здесь не понадобились ни знания бухучета, ни навыки программирования в 1С и Аксапте. Зато пригодилось то, чему он научился ещё мальчишкой на конюшне. И пони его приняли и полюбили настолько, что многие печально вздыхали от мысли, что этот добрый, сильный и замечательный человек может однажды покинуть Понивилль и вернуться в свой мир людей: никто не умел так ухаживать за гривами, расчищать копытца перед ковкой, да и примочки на ушибы он накладывал такие, что боль и отёк проходил буквально за несколько часов — быстрее, чем от больничных мазей и лекарств.
Твай специально вывалялась в пыли и репейнике — чтоб человек не заподозрил истинной цели визита.
— Ты, наверно, в кусты лазила по орехи? — шутит помощник коваля, перебирая руками спутанную гривку единорожки и вытаскивая из неё колючки. Пони млеет от прикосновений его сильных, заскорузлых от тяжелой работы ладоней. Ей очень хочется, чтобы грязь и репейник были понеподатливее, и человек делал свою работу подольше — и пусть сердечко бьётся так, что готово выскочить из груди: пусть он узнает об этом, даже рассердится на неё... неважно!
Человек берёт щётку и принимается за чистку её тела. Прикосновения упругой щетины приносят пони целый букет ощущений — тут и предательская полудрожь, и пряная полуистома, и желания, осуществления которых Твайлайт одновременно и хочет и боится. Когда человек останавливается, чтоб очистить щётку о скребницу, к единорожке волнами приходит приятная слабость и сладкое головокружение. И пони ощущает, что если бы помощник коваля сейчас начал делать с ней «те самые»... ну, совсем уж неприемлемые вещи, то она была бы покорна ему и довольна!..
— Ну, всё, — говорит человек, откладывая щётку, — теперь ты блестишь, как новенькая монетка!
А Твайлайт так хотелось, чтобы эта чудесная чистка продолжалась бесконечно!.. Грёзы покидают головку единорожки, она снова оказывается в реальном мире, выпаливает скороговоркой: «Спасибо, Вы так добры!» и убегает домой, чтоб помощник коваля не заметил румянца на её щечках.
Но бывают и другие вечера, когда Понивилль посещает сама принцесса Селестия. Твай тихонько пробирается к кузнице и видит их двоих: человека и свою наставницу. Они сидят под уже начинающим темнеть небосводом и о чём-то мирно и неспешно беседуют. И единорожка испытывает очень неприятное чувство: она сейчас ненавидит Селестию за то... За то, что, вместо того, чтобы, например, решать дела с мэром, она вот так себе ходит по каким-то кузницам! Тоже мне, занятие для коронованных особ! А вдруг... она увезёт человека с собой, во дворец и заставит чистить только себя?! И он, нехороший, так больше и не вспомнит озорную Твайлайт, которая ради него готова была пачкаться в пыли и запутывать в гриву колючки? Что тогда будет? Ах, если бы у принцессы нашлись срочные дела, из-за которых она целый год не смогла бы покинуть Кантерлот! Тогда единорожка была бы спокойна весь этот год. А потом принцесса снова приедет, и снова пойдёт на кузницу? Не-е-е-ет!..
По щекам Твайлайт катятся слёзы. Она опять смотрит из своего укрытия на человека и аликорна: ей показалось, что они сели чуточку поближе друг к другу, и это вызывает ещё более горькие и обильные слезы. Ах, если бы он знал, как маленькой Твай сейчас плохо! Он бы бросил эту Селестию, подбежал сюда, к ней, вытащил бы из зарослей и сказал:
— Ну что ты, глупышка? Всё хорошо, я с тобой...
И единорожка обняла бы его за шею и никогда бы не отпустила.
За слезами Твайлайт не заметила, что полянка перед кузницей опустела: нет ни помощника коваля, ни принцессы.
Единорожка, воспитанная на «правильных» книжках, думает, что раз взрослые ушли, то каждый -по своим делам: другие мысли ей просто на ум не приходят. Она облегчённо вздыхает и успокаивается. И, возвращаясь домой, Твай даже злорадствует: «Эх, Селестия! Вот завтра ты уедешь, и приедешь нескоро, а я могу преспокойно ходить на кузницу хоть каждый вечер!»