Принцесса Селестия меняет профессию
Глава 30: Сеятель бурь
Дорогие читатели, к вам просьба касательно комментирования этой главы: перед комментариями несущими спойлерную информацию ставьте соответствующее предупреждение — "Спойлер". Большое спасибо.
В тёмном пространстве комнаты витала пыль и терпкий винный аромат. К светильникам, висящим в недоступных местах, похоже, никогда не прикасались, издавна разжигая магией. На столе у задней стены лежал раскрытый древний фолиант, ожидавший, когда открывший его вернётся, чтобы продолжить чтение. Рядом ютилась полупустая бутылка и кубок, встретивший вошедшего грифона озорным блеском.
Прислуга не знала о тайном укрытии солнечной принцессы, но многие догадывались о его существовании.
Как и лунный сад, это место можно было назвать затерянным островом, к которому иногда так стремятся пристать капитаны, забыв про корабль, про команду и про обязанности. Порой роскошные, уходящие ввысь своды порождают лишь тоску и тихая гавань вроде этой невзрачной каморки становиться более чем желанна.
Повсюду ощущалось незримое присутствие хозяйки. Атмосферу комнаты насквозь пропитали её мысли… явно не из тех, коими она хотела бы делиться с остальными. Посещая лунный сад, Селестия предавалась размышлению о светлом. Но мысли о тёмном тоже жаждали внимания к себе. Лишь запершись здесь, принцесса могла дать им ход, не опасаясь, что они выберутся за пределы скрытого чертога. Стену вблизи столика словно лизнуло пламенем, такой чёрной она была. Уж не отражение ли это мыслей, наедине с которыми Селестия проводила долгие часы, а то и дни?
От всего этого Ригальду было не по себе, поэтому хотелось закончить дело как можно быстрее. Он снял с кольца ближайший светильник и огнивом развёл в нём огонь. Тьма, не привыкшая видеть здесь кого-то кроме принцессы, отступила от скрывающихся под её покровом рядов стеллажей, полок и шкафов. Тени заплясали вокруг пробудившихся ото сна предметов.
На грифона смотрели горы свитков, оглавления фолиантов и корешки ветхих, потерявших свой цвет и давно бы обратившихся в прах без вмешательства магии книг. Они, как и всё, что готово отдать вековую мудрость через прочтение, не интересовали грифона, в отличие от таинственных шкатулок и ларей. Его взгляд скользил по амулетам, кольцам и талисманам; по реликвиям, обладавшим могущественной силой, но выглядящим как обыденные вещи, коими богат чердак любого пони; по осколкам, хранившим в памяти образ предмета, частью которого когда-то являлись; по сферам, жаждущим поведать прикоснувшемуся к ним свои тайны; по тёмным жидкостям в витиеватых флаконах, дарующих вечную жизнь или мгновенную смерть рискнувшему испить из них… Взгляд скользил и проносился дальше — для Ригальда всё это было не ценнее золота, завалившего сюда проход.
Наконец, он остановился перед невзрачным, потерявшим свою пару накопытником. Казалось, магия сохранения обошла его стороной, но грифон знал, что это невозможно. Зато был твёрдо уверен, что эта почерневшая, местами потрескавшаяся регалия древнее всего, что находиться в комнате. И эта безосновательная на взгляд непосвященного уверенность не была ошибочной.
С бархатной подушки накопытник перекочевал в сумку барда, так сильно спешившего к выходу: находиться здесь стало просто невыносимо. Оставляя мрачную обитель за спиной, Ригальд выбрался в зал, где его терпеливо ожидали остальные члены отряда. Не то что бы они спешили, но зачем зазря искушать судьбу?
Сбежавшихся в зал стражников стало гораздо больше, но их позиция, отнюдь, нисколько не изменилась: они всё так же продолжали беспомощно наблюдать за свободным перемещением врагов — жёлтошкурая пленница успешно связывала им копыта.
По мере приближения к потайному лазу, перед которым и проходил фронт между грифонами и стражей, до чуткого слуха Ригальда всё отчётливей доносились громкие голоса, ведущие далеко не мирный разговор.
— Дейси?.. – вырвалось из барда, когда в залитой кровью кобылке он опознал недавнюю знакомую.
«Прямо как тогда…» — не самое приятное воспоминание пронеслось в голове Рига. Он замедлил шаг, чтобы разглядеть происходящее получше.
— Уберись с моей дороги! – срывалась Дейси на вставшую перед ней бирюзовую пегаску. Глаза цвета молодой зелени заволокло мутной пеленой, отчего казалось, что она смотрит сквозь предметы. Какое-то помешательство заставляло воительницу, несмотря ни на что, рваться наружу, а грифоны в зале волновали её не больше собственной жизни или заботы окружающих.
Она не слышала настойчивые просьбы мед пони, застывшей рядом с мотком бинтов, а на увещевания боевой соратницы отвечала руганью и угрозами.
— Не смей мешать мне! – сжав зубы, прорычала пегаска.
— Но, Дейси, ты…
— Подчиняйся своему командиру!
Бирюзовая пони беспомощно зашевелила губами, не найдя нужных слов против требований в таком ключе. Перед ней всё ещё её командир, и противостоять ему даже ради его собственного блага она не могла.
— Уходим! – ускользающие в проходе грифоны поторопили застывшего Ригальда. Заложницу для пущей уверенности прихватили с собой.
Перед тем как скрыться во мраке подземелий, бард последний раз глянул на зал, а именно – на одну единственную пони.
Провожаемая сочувственными взглядами Дейси плелась к выходу. Её путь был полётом мотылька на огонь. Но этот мотылёк отлично знал, что случится, когда он долетит… ведь это и была единственная цель полёта.
– Вы спятили, командир?! Какого Дискорда вы творите?! – еле сдерживая злость из-за команды "не стрелять", вопрошал главный канонир батареи.
Сам ещё толком не знавший ответ Армор вместе с остальными наблюдал за поведением врага через амбразуру. И, надо сказать, это не слишком походило на давно ожидаемую атаку: имперский военачальник, закрепив молот на спине, в сопровождении двух солдат медленно, без резких движений приближался к баррикаде. Оказавшись на равноудалённом от своего отряда и от баррикады расстоянии, он демонстративно передал оружие бойцу и сделал ещё пару шагов вперёд.
— Принц, не снизойдёшь до меня своим величием? Есть разговор, – приложив лапу ко рту, прокричал Ганнар.
Уже при первой с ним встречи в голову Шайнинга закрались тревожные мысли. Тогда горящий взгляд имперца из всей толпы остановился именно на нём, словно тот ждал его появления. Но больше всего пугало то, что грифон знал, на кого он смотрел, а Армор – нет.
Нахмурившись и не сводя с врага глаз, Шайнинг с минуту пребывал в молчании, а затем, словно разорвав оцепенение, приказал двум бойцам следовать за ним.
— Это может быть ловушка, командир! – подчинённые пытались его образумить.
— Залп по этим пернатым отродьям — вот и весь разговор! – махая фитилём вблизи запала одной из пушек, не унимался главный канонир.
Но Шайнинг был твёрд в желании узнать, что же хочет этот грифон и, несмотря на бурные протесты своих подчинённых, направился к нему. И на миг не допускал он мысли о страхе перед носителем чёрных доспехов, но чувствовал, что любое замешательство способно этот страх в нём породить. Уверенный шаг, непоколебимый взгляд и гордая стать служили щитом, доспехом от зарождающихся в нём сомнений. Стихшими предостережениями оставшихся позади пони они вторили об опасности, но Армор не желал идти на их поводу.
— Говори, грифон, – надменно бросил вставший в нескольких шагах от оппонента единорог. К счастью, тот не стоял на задних лапах и был лишь незначительно выше жеребца. При ином варианте колкие угли-глаза взирали бы на него сверху, что должным образом сказалось бы на морали. Чего-чего, а запугивания в намерениях имперца явно не было.
— Есть предложение, принц, — ответил Ганнар, грубый голос которого вдруг зазвучал на редкость мягко и плавно. – В ситуации подобно вашей время куда дороже жизней. Прямо сейчас, разговаривая со мной, ты добываешь драгоценные минуты для своих, но этого слишком мало – тебе, как никому другому, об этом известно. А как насчёт прекращения штурма на целый час? Условия просты – сойдись со мной в поединке. Не говоря уже о затишье во время самого боя, в случае победы получишь ещё час. К тому же, убив меня, ты обезглавишь войско Империи, — грифон символически провёл когтём по шее. — Что скажешь, принц?
— А чего хочешь ты? – Армор вскинул бровь.
— Я наслышан о тебе, спаситель Кантерлота, — без тени сарказма изрёк Ганнар. Знал бы Армор, как редко, а точнее — как часто этот грифон отпускает комплименты, терялся бы между заслуженной гордостью и подозрением к правдивости сказанного. — Если в бою ты хорош так же, как в делах любовных, схватка будет занятной. Я ищу умелого противника и ничего больше.
— Ты его нашёл, — выпалил жеребец, едва грифон закончил фразу. Казалось, он хорошо взвесил и обдумал свой ответ, но это вновь была попытка уйти от замешательств и боязни. Но в правильности принятого решения Армор оставался уверен, как никогда. Можно ли назвать это эгоизмом? Многие оставшиеся за укреплениями эквестрийцы склоны так полагать и уж точно, как виделось Шайнингу, так посчитала бы его сестра. Но так ли это на самом деле? Он знал, что нет, потому как принял это решение, думая обо всех, кого оставил за спиной.
Единорог забрал у пришедших с ним гвардейцев копьё и велел передать остальным своё решение, добавив к этому приказ не вмешиваться. Он будто слышал, как все наблюдавшие за этой сценой разразились осуждениями к его безрассудности, но не винил их, зная, что эквестрийцами движет забота и преданность командиру. Оторвав взгляд от укреплений, жеребец вернулся к вражескому предводителю.
— Моё имя ты, похоже, знаешь, а я твоё – нет.
— Конечно, не знаешь… да и зачем принцу знать имя какого-то грифона? Я назовусь чуть позже, — Ганнар вернул себе молот и, по примеру единорога, отправил двух воителей назад. — Начнём?
«Оставил меня в одном зале со своей сестрицей и в одиночку полез на грифонов! Решил погеройствовать, значит?! Подходящее же время ты выбрал, Шайн!» — сетовал Спеллвивер, не знавший, кто в ближайшее время может доставить больше проблем — наступающие имперцы или принцесса, которая вполне могла от отчаяния совершить какую-нибудь опрометчивую глупость.
— Не волнуйтесь, Ваше Высочество. Я уверен, Армор знает, что делает, — единорог, как мог, старался её успокоить.
Будет ошибочно полагать, что им двигали лишь благородные побуждения и беспокойство за психическое здоровье сестры его друга. Опытный маг всегда старается извлечь из всего две-три выгоды. И сейчас холодный расчёт подсказывал, что принцессе необходимо взять себя в копыта. Эмоции мага тесно взаимосвязаны с налагаемыми им заклятиями, как с эффективностью, так и с магической энергией, расходующейся на их сотворение. Например, магию исцеления практически невозможно наложить в гневе, как и обрушить на врага огненный шар, будучи раздавленным безысходностью. А если и удастся – эффект будет разительно слабее расчётного. Конечно, в гневе магия разрушения будет удаваться намного лучше, но на созидательных и защитных заклинаниях единорог, как правило, может смело поставить крест. Сосредоточенность и спокойствие – вот та золотая середина, тот оптимальный вариант, к которому должен стремиться опытный маг, желающий уверенно налагать любые заклинания, необходимые в такой сложной и изменчивой ситуации, как война. Недаром в магических академиях так много времени уделяют навыку контроля над своими чувствами и эмоциями. Единорог, не властвующий над собой, и над магией не властен. Вот только ни одному магу до сих пор не удавалось окончательно стать бездушной машиной. И тогда оставалось последнее средство — комбинирование и перенаправление тех чувств, которые порой захлестывали даже самых хладнокровных. Ведь эмоциональный спектр, доступный живому существу — это не простая прямая с двумя полюсами, усиливающими одни заклятия и ослабляющими другие. И вот, склонившись над телом раненного соратника, маг стремится его спасти, призывая на помощь и чувство долга перед ближним, и боязнь потерять его, одновременно подавляя свой гнев на сотворивших это, и свою боль и отчаяние, загоняя их вглубь... Запасая, чтобы со временем обрушить на врага.
Но принцесса, в силу своей молодости, могла позабыть эти ценные уроки, закрепить которые помогает лишь жизненный опыт. И опасность для неё представляли даже не ослабленные магические способности — Спеллвивер отдавал себе отчет в том, что Элемент Магии, в хорошем настроении способная пару раз перевернуть весь их мир, и в плохом сможет контролировать пару десятков квадратных метров растительности. Опасность в другом — эмоции могут не только ослабить заклинателя, но и повлиять на чистоту его мышления, затмить его разум и заставить поступать глупо и опрометчиво. И от горя или злости маг, чьему слову буквально покорен окружающий его мир, может решиться на отвратительные поступки, о которых в спокойном состоянии даже помыслить боялся. А страх… страх был самым мерзким из всего, что могло им овладеть. Особенно, когда боишься не за себя.
В таком состоянии Твайлайт не могла должным образом сконцентрироваться на сражении, и, вместо того, чтобы продолжать оказывать защитникам помощь, была прикована к схватке между Армором и чёрным грифоном, ожидая её исхода, до крови закусив губу. Ради него она была готова на все, но "все" — понятие весьма растяжимое.
О том, что, вероятно, произойдёт при худшем раскладе, не питавший призрачных надежд Спеллвивер старался не думать. Сейчас было важно успокоить юную правительницу.
Как порыв ветра тушит свечу, так и обработанный зельем молот был способен прервать телекинетический хват, отчего Шайнинг следил за тем, чтобы контакт копья с оружием противника в случае блока или парирования не длился дольше мгновения. Каждый раз он старался ударить грифона в незащищённые области тела, отчего все атаки становились предсказуемыми.
Не имея возможности дотянуться до самого единорога, Ганнар был вынужден бороться с назойливым копьём. Он даже не пытался добраться до мага, да и толку – тот, держась на безопасной дистанции, в случае опасности сближения мог телепортироваться в любую точку окружающего пространства. При том, что блокирование даже самых смелых нападок копья не вызывало у грифона сильных затруднений, он верно плясал под дудку Армора, заинтересованного в затяжном бою.
Ганнар ретировался – дистанция была не самой выгодной: с такого расстояния принц имел возможность бить достаточно точно, будучи недосягаемым. Поняв замысел грифона, единорог последовал за ним, продолжая осыпать ударами.
Возможно, в прошлой жизни главнокомандующий слыл умелым рыбаком, иначе объяснить его стальное терпение было нельзя. Столь, казалось бы, мирный навык, в бою становился прекрасным подспорьем для воина. И сравниться в нём с Ганнаром не мог ни один грифон. Он не просто терпел неугомонный шквал атак копья, двигаясь по кругу спиной вперёд, а усыплял бдительность Армора, давая ему то, чего он хочет. Нацепив на крючок несколько долгих минут, рыбак ждал. Он мог дёрнуть удочку в любой момент, ведь рыбка уже давно заглотила наживку, но риск, что добыча уйдёт, всё ещё был велик. Когда грифон заметил, что удары копья приняли чёткий, не меняющийся алгоритм, он подождал ещё немного, закрепляя результат. И вот момент настал: Ганнар резко рванулся вперёд и, запомнив траекторию копья, схватил древко прежде, чем маг потянет его на себя. Свечение исчезло, и в лапе грифона осталось хорошее, сбалансированное оружие без малейшего намёка на магию. Не боясь захвата молота, Ганнар отбросил его в сторону.
Теперь, когда Армор лишился возможности размахивать своим копьём, грифон продолжил приводить в исполнение задуманный план. Из ячеек кожаного пояса для порождений алхимической мысли грифонов были осторожно вынуты несколько тёмных флаконов. Их содержимым главнокомандующий окропил пространство позади себя, область вдоль стены, что была по правую лапу, и вдоль перил – по левую.
Шайнинг был в замешательстве: ещё минуту назад он полностью контролировал бой, а теперь бал правит враг. Не успел он определиться с дальнейшими действиями, как за спиной грифона выросла стена огня. Громко шипящее пламя разбегалось по обе стороны, устремляя вверх длинные, точно змеиные, языки. Это завораживающее зрелище выглядело как… магия? Уж не поэтому ли грифоньи бомбы не обрабатывались драконовым зельем? Похоже, было ошибочно полагать, что грифоны лишены магии чуть меньше, чем полностью.
За образовавшимся огненным полукругом уже не был виден имперский отряд. Только надвигающийся чёрный как смоль силуэт.
Сражаться против проклятого копья, не видя при этом самого противника, не чувствовать его страх, не видеть рвения во взгляде – не этого Ганнар ждал от схватки. Зато он имел хорошее представление о том, как добиться желаемого. Змеиный огонь станет отличным стимулом к уменьшению дистанции. Осталось лишь замкнуть кольцо, и когда жгучее пламя отделит их от всего мира, бороться будет куда интереснее.
Армор осознал, что до этого момента сражался, думая не столько о победе, сколько о выигранном времени, не столько об убийстве противника, сколько о желании вымотать его. Бой на короткой дистанции, суливший увеличить шансы нанести урон, не прельщал принца слишком большими ставками. Но тогда у него хоть копьё было – сейчас и этого нет. А схватка, в которой телепорт — лишь секундная передышка, становилась неизбежной. Если бы он решился сблизиться с врагом раньше…
Свободное пространство за спиной Армора было скудным из-за близости союзной баррикады, о чём он, не оборачиваясь, догадался по звучным возгласам эквестрийцев, а впереди лежал окружённый огненным полукругом пятачок, куда Ганнар и намеревался его загнать. Но угодить в ловушку без борьбы Шайнинг не собирался. С потерей копья он вовсе не остался безоружным, так что средства на неё имелись. С треском он оторвал от земли брусчатку и принялся постепенно запускать её в имперца, но того это лишь замедлило: грифон опустился на четыре лапы, дабы уменьшить площадь попадания и передвигался вперёд, прикрываясь доспехом правого крыла, как щитом. Удары булыжников о драконью броню отталкивали крыло назад и заставляли грифона приостанавливать ход, но точно не наносили урон. Он верно приближался к магу и когда до того можно было дотянуться, наконец открылся, убрав в сторону крыло. Копьё чиркнуло о землю, к которой прижималось на каждом шагу, будучи зажатым в передней лапе, и устремилось в единорога. Но цели так и не достигло, встретившись с моментально выставленным магическим барьером. Вслед за этим в шею, грудь и голову грифона со всей силы ударили крупные осколки брусчатки, отчего тот сильно отшатнулся, едва не потеряв равновесие.
Хороший стратег должен уметь не только правильно распоряжаться своими преимуществами над врагом, но и извлекать пользу из своих упущений. Оставленный молот Ганнара без всяких хлопот разорвал бы магический блок, но копьё Армора таким свойством не обладало.
Из клюва грифона, сокрытого тенью, побежала струйка крови — один из камней здорово задел его в брешь между нагрудником и шлемом. Помимо этого, сильно досталось и лапам. Вокруг него плясала круговерть из раздробленной мостовой, жаля, словно рой диких пчёл. Он почувствовал боль и впервые за всё сражение улыбнулся.
Вернув себе равновесие, грифон ринулся вперёд, но на этот раз для удара он занёс не копьё. С таким противником, как Ганнар, два раза один и тот же фокус не провернёшь – этот урок принцу ещё предстояло усвоить. На вновь воздвигнутый щит обрушился кулак в массивной перчатке, разбивая его на мелкие, растворяющиеся в воздухе осколки. А завершился удар на роге Шайнинга – благо, задет был только кончик, но и это причинило магу жуткую боль. Вновь сбитый с ритма и объятый замешательством жеребец отскочил от последующего выпада копья. Из хоровода смешавшихся мыслей он ясно разобрал сильное желание хоть на миг отдалиться от врага и, не медля ни секунды, телепортировался в пространство за его спиной. Затмевающая всё и вся чёрная тень сменилась огненной стеной, переставшей пугать после предыдущего фона.
Последняя сцена окончательно разбила и без того шаткую уверенность наблюдавших из-за баррикады пони. Сил оставаться зрителями больше не было. В головах трубил сигнал сделать хоть что-нибудь, лишь бы не стоять на месте как никчёмные манекены, пока грифон теснит их командира.
Отряд Армора начал вытекать за пределы укрытия и осторожно надвигаться на Ганнара, застывшего с флаконами в лапе. Но не только эквестрийцы внимательно, пусть и без замирания сердца, наблюдали схваткой.
На самого смелого, идущего впереди остальных жеребца сверху обрушился имперец и, прежде чем хоть кто-то смог должным образом среагировать, сбил того с ног и прижал к земле, показательно задержав клинок у его горла. Вслед за этим, преграждая дорогу всем желающим вмешаться, на мостовую пикировали до этого парящие над полем боя грифоны. По кивку Ганнара сваленного пони освободили пихнули к его сородичам.
Глаза имперцев безо всяких красноречивых слов убедительно предупреждали не лезть в дела своего и чужого командиров, предоставив им право разобраться во всём без сторонней помощи. И эквестрийцам, скрипя сердцем и зубами, пришлось поумерить своё рвение.
Отойдя от заградительной колонны грифонов, Ганнар повторил манипуляции с горючей смесью. Под конец он сорвал с себя пояс и бросил его в огонь: теперь не придётся беспокоиться, что маг повредит какой-нибудь флакон — одной заботой меньше.
Ловушка закрылась.
Внутри Шайнинга творился полный разлад: Спеллвивер и Твайлайт вышли на магический канал связи с ним и теперь их голоса гулким эхом раздавались в его голове. Дружеские просьбы чередовались с жёсткими приказами отступить, переместившись во дворец, ведь телепортировать единорога против его воли очень рискованно и чревато непредсказуемыми последствиями.
Армор понимал, что как только он исчезнет, грифоны продолжат наступление, но ведь ему уже удалось выиграть время…
Приблизившись к жеребцу, грифон увидел в его глазах полный хаос, порождённый метаниями, что разрывали мозг на части. Принц вздрогнул, когда к накопытникам подкралась тень и в этот самый момент его рог начал активно пульсировать, как и всегда перед намеченным телепортом. Ганнара захлестнул гнев, когда он понял, что тот собирается сделать.
— Ты принял мой вызов! А теперь бежишь?! – прорычал он, вставая на задние лапы. — Запомни кое-что напоследок, принц! Я – главнокомандующий имперским войском. Своим уходом ты нанесёшь мне оскорбление, а оскорбляя меня – ты оскорбляешь каждого грифона! Знаешь, что будет, когда твой город падёт? Мы не пощадим даже тех, кто сложит оружие! Не сомневаюсь, принцесса сбежит без оглядки, но рано или поздно я достану и её! Это будет поистине незабываемое зрелище – на глазах у всего вашего королевства сотня моих воинов обесчестит твою сестру! А совсем скоро мы наведаемся в Кристальную Империю…
«Не слушай его, братец! Прошу тебя, возвращайся! Ты нужен мне!» — взмолился всхипывающий голос, когда рог Армора погас.
— Если я завершу бой…
— С твоими сородичами обойдутся по чести, — Ганнар убедительно кивнул. – Даю слово.
— Спелл… позаботься о Каденс и моей сестре. Прости, Твайли… — прошептал Шайнинг и оборвал контакт с магами во дворце.
Ганнар не двигался с места, ожидая дальнейших действий единорога, но уже ухмылялся удачно выбранному рычагу воздействия.
— Что ты видишь перед собой, грифон? – повышенным тоном осведомился Армор, смотря на врага исподлобья.
— Страх, гнев… — смерив жеребца хищным взглядом, грифон, в удовольствие себе, растягивал слова. – Смерть…
— Вот тут ты прав, — тихо произнёс Шайнинг.
В мгновение ока его рог, смотрящий прямо в морду имперца, затмил всё пространство яркой вспышкой, ослепляя не успевшего зажмуриться грифона. Свободная передняя лапа потянулась к шлему, а та, что сжимала копьё – инстинктивно выставила его вперёд, не позволяя противнику к себе приблизиться. Но Армору не это было нужно: вырвав из земли с дюжину булыжников, он сделал точный залп, метя в кисть вытянутой лапы и в цельнометаллическое древко копья. Благодаря этому дерзкому выпаду, ему удалось вернуть себе оружие, но воспользоваться им, пока враг дезориентирован, так и не удалось – зрение грифона достаточно быстро пришло в относительную норму.
Ганнар поспешно отстранился от размытого серого пятна, постепенно превращавшегося в былого единорога. Сейчас ему было не до него – он искал оставленный молот. Тот лежал в аккурат посреди пятачка – почти в двух шагах, но стоило грифону двинутся в этом направлении, как прямо перед его клювом выросла преграда из охваченных телекинезом кирпичей.
Ещё не до конца отошедший от вспышки Ганнар не смог быстро решиться на таран, но про вновь вооружённого мага вспомнил быстро. Не имея желания вновь подставлять свою шею, он вжал голову в плечи и прикрыл себя крылом с правого боку, едва успев блокировать налетевшее копьё. Как только взгляд грифона принялся следить за его беспорядочной пляской, на затылок и спину обрушились все беспечно забытые кирпичи.
Шайнинг хотел бы навсегда избавиться от вражеского молота, но не мог: даже попытка поднять оружие брусчаткой не увенчалась бы успехом – оно моментально развеивало любую магическую активность вблизи себя. Но сыграть на невыгодном положении грифона Армор всё же смог, всячески мешая тому приблизиться к молоту устроенным ураганом из камней и вернувшимся под его начало копьём.
Однако ж слишком много предметов в телекинетическом хвате держать невозможно. Армор уже достиг своего предела и не выдохся лишь благодаря бушевавшему в нём гневу. Но малейшее вмешательство вроде поднятого с земли и запущенного грифоном кирпича тут же свело на нет весь наработанный ритм и контроль, потому как телепортироваться или просто отпрыгнуть в бок, держа в захвате только оружие – одно дело, а десяток объектов – совсем другое. Камни бессильно попадали на землю, но копьё жеребец не отпустил – совершать одну и ту же ошибку дважды ему не особо хотелось.
Теперь Ганнар имел возможность добраться до цели без особого риска. Когда это случилось, схватка заиграла новыми красками. Огненное кольцо, становившееся всё уже и уже, не позволяло магу уповать на столь ненавистные грифону телепорты, а покидание его пределов будет рассматривать как бегство со всеми вытекающими. Ганнар не поленился лишний раз огласить это условие, сдабривая свою речь новыми угрозами. Да и Армор не старался искать безопасности в расстоянии, перейдя на опасный, близкий бой. Ведомый желанием уничтожить врага, он был готов играть по его правилам. Но удастся ли ему одержать верх на чуждом поприще? – тот ещё вопрос.
Твайлайт, лишённая зрительной досягаемости из-за блокировавших воздушное пространство грифонов, могла лишь залечивать ожоги и наполнять тело Шайнинга физической энергией, чем оказывала огромную помощь.
Коротким телепортом единорог ушёл от размашистого удара и, прежде чем Ганнар сократил возникшую дистанцию, поднял в воздух комья земли с изрытой после многочисленных телекинетических атак мостовой.
Перед тем как совершить маленький обман, который жеребята так часто называют чудом, фокусник делает эффектный взмах полотном. Земляная завеса, позволившая магу на миг пропасть из поля зрения грифона, была чем-то вроде этого. Но Шайнинг — не фокусник, враг – не жеребёнок, да и поле боя – не балаган. Поверившего в обман ожидает смерть, равно как и обманщика в случае преждевременного разоблачения.
Земля ещё не успела улечься, когда Ганнар увидел взгляд жеребца. Взгляд, лишённый страха, гнева… вообще каких-либо эмоций. Осознание того, что перед ним уже не принц посетило грифона подобно механическому рефлексу — мозг ещё не прознал всю ситуацию, но тело мгновенно среагировало в ответ.
Армор хотел приковать его внимание к фантому, бездушной иллюзии, выиграв на обмане пару секунд. Если бы грифон поверил, что перед ним всё тот же противник, то не стал рисковать, придавая значение хлопку телепорта позади себя. Но Шайнинг потерпел фиаско, упустив одну значительную деталь.
Маг, лишившийся самообладания, всё равно что мечник, выведенный из равновесия. Это палка о двух концах – эмоции могут придавать сил, когда их уже не осталось, но уязвляют, если противник держит свою горячность в узде.
Заклинание фантома создаёт копию заклинателя, но главный его минус — в полном отсутствии эмоций. Бесстрастная маска обманки кажется врагу естественной и не вызывает подозрений в том случае, если маг прошёл под ней всё сражение. Тут же всё иначе: такой перепад в эмоциях может и ускользнул бы от взгляда разгорячённого рубаки, но расчётливый, следящий за противником как за самим собой воин этого не упустит. Но не стоит винить Армора, позволившего страстям возобладать над собой, потому что рычаг, который для этой цели задействовал грифон, успешно провоцировал и более сильных. Ирония в том, что маг, безразличный к любым угрозам и заложникам в глазах несведущих был бездушным монстром. Таких в Эквестрии было мало, да и те и жили в немилости принцесс. Шайнинг же был мужем, братом, верноподданным своего королевства и только потом — владеющим магией единорогом.
Разоблачив замысел жеребца ещё до того, как улеглась поднятая земля, Ганнар, согнув своё тело чуть ли не пополам, развернулся для низкого бокового удара. Копьё, обещавшее перерубить шейные позвонки, бессильно скользнуло по наплечнику, а вот удар молота пришёлся в правое плечо стоявшего за его спиной принца, глубоко проминая дорогой доспех изрядно притупившимся клювом. Шайнинг, упавший с раздробленной костью на бок, воспалённым и неосознанным взглядом искал место для прыжка, но не смог увидеть даже огненной пучины – только широко распахнутые чёрные крылья, казалось, самой смерти.
Совершать пространственные скачки «в слепую» довольно проблематично и рискованно. Конечно, можно спроецировать место назначения в сознании, опираясь на характерные ориентиры, но к данному случаю это неприменимо: один участок площади – брат-близнец другому. Армор мог бы, положившись на удачу, телепортироваться за спину грифона – действие бесполезное, ибо с выведенной из строя ногой особо не походишь — или бежать во дворец. Мог бы, но не стал. Бой должен завершиться до конца. Тогда, в случае их поражения, угрозы чёрного полководца не сбудутся, а если и сбудутся, то не по его вине. Совесть Шайнинга была спокойна, а воинская честь не замарана. Он сделал всё, что мог… почти всё.
Будучи не в силах вытерпеть этот кровавый взгляд, обещавший стать для него последним, что он увидит в жизни, Армор всем нутром жаждал заставить его навсегда остекленеть. Даже желание повидаться с сестрой и женой не могло затмить эту жажду, ведь утолить её было более достижимо. Если бы грифон занёс молот для рокового удара, если бы застыл над поверженным соперником, наслаждаясь триумфом, если бы он хотел для принца просто смерти…
Вопреки всем предположениям, Ганнар не прибёг к молоту – для достижения цели ему хватило и лапы, которой он крепко обхватил рог Шайнинга у самого основания. В тот же миг позади имперца послышался звон соприкоснувшегося с землёй копья, так и не дождавшегося нужного момента.
Это был конец.
Сейчас Армор мало чем отличался от простого земнопони: перчатка Ганнара работала не хуже проклятия Сомбры, рассеивая магические потоки, как только те возникали. Грифон мог распоряжаться жизнью единорога, как пожелает, а тому оставалось лишь ждать.
Свободная лапа потянулась к бедру и вынула из спрятанных под доспехом ножен массивный, острый как бритва кинжал. Шайнинг ненавистным взглядом сверлил опустившегося на землю имперца, а гладкую поверхность стали, на которой его отражение сменялось бликами огня, словно не замечал.
— Остановись! – Раздался эхообразный голос, исходивший явно не из этого места. Белоснежная сова, чудом прорвавшаяся сквозь парящих над пяточком грифонов, вскоре сидела на спине Армора и вызывающе смотрела на Ганнара.
— С кем я говорю? — неспешно осведомился грифон.
— Я — принцесса Твайлайт Спаркл… смиренно прошу вас проявить милосердие и оставить ему жизнь, — переполненный надеждой голос отбросил гордость и величие, зазвучав с противоречащей титулу кротостью. Не правительница просила за своего верноподданного, но сестра за любимого брата.
— И что же принцесса может мне предложить? – чувствуя себя хозяином положения, Ганнар ухмыльнулся. – И знает ли она моё имя?
— Прошу простить мою грубость, но мне оно неизвестно, — голос виновато потупился. — Не могли бы вы его назвать? Обещаю, я никогда его не забуду!
— О да, ты его не забудешь. Но чтобы меня запомнили, как грифона, внемлющего мольбам принцессы…
— Прошу, не забирайте его у меня! – взмолился голос.
— Где твоё достоинство, сестра?! – зло вскричал Армор, пытаясь развернуть голову в сторону совы.
— Смерть… Как же вы, пони, её боитесь! – Ганнар разошёлся на полный презрения к жертвам укора смех, держа острие лезвия у горла единорога. — Слушай, Твайлайт Спаркл, слушай и запоминай. Твоя невестка, принцесса Любви, не раз оскорбляла мой народ! Её всемогущая любовь распространяется не дальше эквестрийского семя! Грифония переживала не самые лучше времена и кристальная королева это видела… видела, но притворялась слепой! Мы просили снизить цены на товары, но принцесса Любви всегда была глуха к нашим призывам! Однако, твои мольбы будут услышаны… если передашь ей, что моё имя – Ганнар.
— Я сделаю это, — в измученном голосе вновь затеплилась надежда.
— Не сомневаюсь, — неоднозначно хмыкнул грифон и перевёл взгляд на Шайнинга. – Ты был хорошим соперником и воином, принц. А хорошие воины достойны высшей почести – смерти в бою от таких же, как они. Тебя не должно здесь быть, но, как видишь, высшие силы решили иначе. Жаль, что по просьбе твоей сестры я не могу оказать тебе эту почесть…
Его лапа ещё крепче сжала рукоять.
— Принцесса… есть вещи и похуже смерти, — Ганнар отвёл кинжал от горла заложника и начал медленно освобождать его рог, ведя лапу к кончику. – Например, когда безвозвратно утеряна часть тебя, жизнь может стать тем ещё проклятьем…
В следующий миг кинжал взмыл вверх. В его отражении улыбнулся ненасытный огонь. Вокруг него заплясали ветра, давшие начало бурям. И ростки их проклюнулись, когда лезвие опустилось на основание рога; когда признак отличия, гордость и средоточие силы единорога со звонким хрустом отделились от остального тела...
Надсадный, вырывающийся из груди кашель дал понять Милославскому, что он не в раю или другом подобном заведении, а вполне себе жив. Да и никак не походила на «царство небесное» окружающая обстановка, равно как и застывший, недоуменно смотрящий на Жоржа грифон – на ангела господня.
«Если б был это рай – ох не дай сатана…» — ощупывая себя на предмет ранений, причитал Милославский.
Дойдя до груди, Жорж воззрился на пробитую вражеским копьём бригантину. На его немой вопрос — почему он остался цел и невредим после рокового удара? — ответило мягко полыхнувшее в свете пожарища серебряное ожерелье лунной принцессы, заблаговременно спрятанное под рубахой. О существовании забытой в пылу боя драгоценности Милославский вспомнил только сейчас, когда госпожа Удача вновь улыбнулась везучему авантюристу: висящее на груди украшение приняло весь удар на себя, тем самым спасая своему похитителю жизнь. Но вот надолго ли?
Грифон не мог не почувствовать, что наконечник копья вонзился во что-то гораздо более твердое, чем плоть, и грозно надвигался на упавшего человека, чтобы повторить попытку. И как назло все союзники в одночасье пропали из поля зрения, а под рукой не нашлось никакого оружия. Должно было произойти настоящее чудо, чтобы имперец изменил приоритеты своих действий. Но за глаза хватило и несчастья одной разбитой жизни.
Когда всё стекло тронного зала мелкими осколками разлетается в стороны, а из каждого проёма наружу рвётся ослепительный свет, заставляющий всех напрочь забыть о сражении, невольно задумаешься о вмешательстве судьбы. По её воле беды и несчастья одних, для других могут стать спасением… Порой слишком дорогим...