Синтетические сны

Тысяча четыреста тридцать пять пробирок спустя

Глава, где описывается старт всего того, что только плавится в печи тысяч судеб...

Запись начата. Время начала: 16\04\3558; 16:52:38 Логгирование начато. Техническая информация: ААООММх00А, контрольный бит: 8.
Синтез... ОК
Тест #143... ОК
Внедрение препарата из пробирки 1435... ОК
Техническая информация: АААGHFIYYBUFRGY
Засекание процессов... ОК
Найдены следующие коды ненормированных процессов: TMO, WSG, AAU.
Завершение теста... ОК
Утилизация материала... ОК.
Запись окончена. Время окончания: 16\04\3558; 16:54:45. Логгирование закончено.
За подробностями обратитесь к Вашему администратору сети МагикНет.
Печать....
###ЕСЛИ ВЫ ВИДИТЕ ЭТУ СТРОКУ НА ЛИСТЕ БУМАГИ, ПЕЧАТЬ ПРОШЛА УСПЕШНО###

Сиреневый худощавый единорог с желто-зеленой гривой, одетый в полухалат и очки, по внешнему виду напоминавшие сварочные, стоял и изучал лист бумаги, на котором было написана вся эта информация. Подняв голову, он увидел, как в который раз в жерло утилизационной печи идет небольшая чашка Петри с очередной колонией нейронов в питательной биомассе. Он скомкал лист и точным телекинетическим броском выкинул лист в ту же утилизационную печь.
«Я бы оставил их себе... Посмотрел бы поближе,» — усмехнулся он.
К нему подошел другой пони, земной, чуть повыше и достаточно мускулистый, кирпично-красного цвета.
— Все нормально, Сульфи? — задал он вопрос низким грубоватым голосом, вставая рядом и тоже уставившись на машину для тестов биоматериала.
— Все лучше, чем мы ожидали. Добавление атропина с молочным жиром и соответственной липазой позволило свести реакцию AUM к нулю. У нас осталось только то, что надо — чистый ноотроп, поднимающий из нашего мозга сновидения и сны, при этом не погружая его в глубокую кому. Я сейчас пойду, возьму эту пробирку, а ты, Фроз, подгони мне какого-нибудь «пробника». Надо будет посмотреть, — холодным невзрачным голосом среднего тембра сказал пони в халате, которого, судя по обращению, звали Сульфи.
— Хорошо. Через пять минут опробуем твои «колеса», — пошутил Фроз и направился к выходу.
— Только Фроз... — все так же, не отрывая глаз от аппарата, сказал Сульфи.
— Да-да? — бросил фразу Фроз.
— Давай не как в прошлый раз.
Легкий смешок слетел с губ Фроза — в прошлый раз по недосмотру он притащил астматика, чтобы опробовать одно лекарство, и он навсегда запомнил лицо Сульфи, неглядя пуляющего всевозможные антидоты в «пробника», чтобы вывести лекарство — бешеное, искаженное лицо, эти безумно широко раскрытые глаза, блестящие от страха и дрожащие от нервов губы. Слава богу, что тогда все обошлось — дежурный медик заметил ингалятор в кармане и тогда этот пони продышался. «Защищен на пять с плюсом,» — потом шутил этот медик своим товарищам на посту, припоминая, что в его тело ушло около пятидесяти видов противоядий. «Закупился нахаляву, что сказать,» — по обыкновению парировали ему веселые дежурные медики, с которыми работал этот санитар, прозябая в сырой ординаторской, отделанной белым кафелем...
...Здесь стоит сделать некоторое логическое отступление и рассказать, почему рассказ начинается с выписки аппарата-анализатора. Дело в том, что...
А, впрочем, пафосная история о всемогущей корпорации, контролирующей Эквестрию, будет здесь не к месту, тем более, что Цистеин Синтетикалз, скромная Сталлионградская компания, никогда даже не претендовала на звание «могущественной». Она просто делала то, что должна была — штамповала лекарства. Там, где магия не могла справиться — насморк, грипп, пневмония, астма, в конце концов, и еще более сотни наименований болезней, таких неотъемлемых в повседневной жизни, как бы это не было печально сознавать, — там приходили на помощь таблетки, уколы и капельницы, там работали профессионалы-химики, заставляя своими детищами — всевозможными лекарствами — болезни сойти на нет.
Естественно, у этой компании были конкуренты, гораздо более сильные и имевшие больший вес на «денежной арене» — и тем более естественно, что "Цис-Синт«(так эту компанию называли кратко) хотела от них избавиться. И вот, после долгих месяцев размышлений, чем же можно обойти конкурентов — качеством или количеством — ответ был найден в совершенном другом ракурсе. На глубине в несколько километров шахтерской компанией «Даймондлайт» был найден странный кристалл — он вгонял в кому, стоило лишь вдохнуть его запах, однако некоторые пони, которые вдохнули совсем маленькие дозы этого пахучего вещества — около двух сотен, с трудом пробуждались(не без помощи кучи лекарственных средств), рассказывали, что они видели невероятно яркие сновидения — живые, натуральные, они как будто жили в собственном мире. У кого-то этот мир был невероятно красочный, яркий, солнечный, у кого-то наоборот — мрачный, иногда даже постапокалиптический, у иных — совмещал в себе черты обоих вышеописанных миров, а у одного — его товарищи говорили, что он свихнулся еще в детстве, был действительно шизофреничный мир — он рассказывал, что он летал с пегасами радужной расцветки по островкам из земли в небе. Но одно было однозначно для всех — каждому подходил именно этот мир.
И тут, как говорят, вмешалось то, что простые пони в современном сталлионградском мирке внутри Эквестрии называют «пролететь по блату». Дело в том, что один из директоров учился в одном классе с верховным главой «Даймондлайт» — Блю Кобблстоуном — и не раз выручал его по делам в школе. Пусть это было несравнимо мало по сравнению с тем, что творилось во взрослой жизни, должок за Блю был. И вот, месяцем спустя, «Даймондлайт» передает эксклюзивный пакет документов на исследование неизвестного кристалла компании «Цистеин Синтетикалз». На этой торжественной передаче были даже Селестия и Луна — настолько был ценен этот пакет.
Некоторые источники информации в газете «Сталлионград Дэйли» говорили, что по Сталлионграду были задержаны больше четырехсот пони-экстремистов, пытавшихся сорвать сделку, но, как обычно, все замяли, прожевали, лишь бы не поколебать авторитет «дружбы», так удачно составленный Селестией в начале ее правления, и всех повыпускали, отняв все динамиты-отмычки-штопоры-еще какой-либо сделанный «на коленке» технологический бред, косящий(весьма неудачно) под сложные шпионские устройства, и подержав пару дней в изоляторах.
Дружба и понимание... М-да. Но оставим то, что уже было.
Взвод, составленный из специалистов: шесть «спецов» по цитологии, четыре — по ядам и три — по наркотикам взялись за это дело. Когда выяснили, что это вещество даже не трогает периферическую нервную систему, ушли трое из команды цитологов. Когда установили, что спинной мозг тоже не затронут, ушел один «спец» по ядам и два по наркотикам.
А дальше — несколько ошибок стоили многого. Из оставшихся пятерых четверо валялись в этой коме. Ходили слухи, двое ушли по собственному желанию. Еще двое просто отравились — неряшливость, стоящая жизни; Ну, может, не совсем жизни, но значимого ее куска по продолжительности — каждый день им в вену качали лекарства, и уже за два месяца с трудом сумели поднять пульсы на сорок процентов по сравнению с изначальными.
Остался только один Сульфи — специалист в области ядов. В его любимой сталлионградской таверне на углу 3-ей Радиальной и Коньской про него иногда говорили, что достаточно ему разбить одну пробирку в центре города, и весь он вымрет, на что Сульфи краснел, глупо улыбался, говорил в духе: «Мне одна ваша компания дороже сотни пробирок,» и заказывал еще сидра, частенько за него переплачивая, потому что сидр, привезенный из Понивилля от «некоего семейства профессиональных Яблок», как в шутку называли семейство Эпплов дистрибьюторы, был невероятно вкусен по сравнению с остальным «пойлом». Пожалуй, конкуренцию этому сидру по продаваемости могли создать только виски семейства Пшенных из Филлидельфии — да, там было где засадить поля пшеницы, чтобы под ярким солнцем и умелыми копытами родилось прекрасное крепкое виски с отменным послевкусием.
Ну так вот, сейчас Сульфи уже подошел к тому моменту, который можно метко назвать «complete solution».
От его цепкого взгляда не могли спрятаться некоторые моменты, которые и были ключами в изготовлении препарата «ДримНатуре», как его назвали рабочие, обслуживающие станки — так и прижилось.
И вот — аппарат-анализатор показал ровно то, что надо, и Сульфи с пробиркой и стерильным шприцом шел по коридору из все того же белого кафеля, направляясь к кабинету, где его вечный помощник Фроз, и, пожалуй, единственный настоящий друг, никогда не забывавший ни проверить Сульфи противогаз, когда тот заходил в лабораторию, ни подарить ему какую-нибудь красивую вещицу на день рождения, и Сульфи платил ему тем же — редкие и дорогие лекарства для жены Фроза, больной муковисцидозом, он брал, не дернув веком, распаковывая коробки и внаглую беря из них ампулы.
А ведь он знал, что глава этой фирмы — Глассхарт — уволить его не мог — слишком ценный сотрудник. Никто не умел и готовить, и лечить яды так, как это мог Сульфи — действительно талантливый, пусть и грубый, не очень добрый и отчужденный от этого мира пони.
И вот он вошел в кабинет. Это была типичная тестовая комната — кресло для наблюдателей и одна койка со матрацем. «Сверхмягкие матрацы от ВулШэйп! Только у нас!» — припомнил Сульфи рекламный щит, который уже который месяц висел напротив офиса «Цис-Синт», озаряя всю улицу улыбкой пони, изображенного там и валяющегося на кровати производства этой фирмы. А остальное в комнате было то же самое, что в любом коридоре — кафель, кафель, кафель, и только лощеного белого цвета. «Изысканность кроется в простоте,» — волна вспоминаний о метких фразах своего бывшего, безвременно отравившегося и скончавшегося научного руководителя нахлынула на Сульфи, однако произошедшее следом не дало ему погрузиться в воспоминания.
Кабинет был еще пуст — «Видать, опять нема документов,» — буркнул Сульфи, комментируя со своей стороны весь тот бумажный хаос, что творился везде, где нужна была официальность — и, честно говоря, хаос этот «был похуже Дискордова», как выразился один частный предприниматель, так и не успевший оформить какую-то там номерную форму, и его из-за этого закрыли.
Жаль.
Наконец два крупа мелькнули в единственном оконце комнатки, и, буквально через секунду, дверь плавно отворилась и Фроз, держа на небольшом плечевом креплении закупоренный пакет для бумаг, завел в комнату небольшого коричневого пони-пегаса с гривой охрового цвета. Кьютимарка у него была в виде молотка.
— Так, знакомьтесь, — произнес Фроз, подмигнув пегасу, — Сульфи, это Форм. Форм, это Сульфи, — он поочередно тыкнул то в одного, то в другого два раза.
— Хорошо. Ложитесь, Форм, — Сульфи абсолютно невыразительным голосом показал на кровать, — а это что за пакетик? — спросил он у Фроза, показывая на его плечевой крепеж.
— Только хотел сказать, — заметил Фроз, — здесь есть пара важных бумажек. Биопсия с головы, гемология и моча.
— Гениальная фраза, — усмехнулся Сульфи, — так и запомню.
Фроз пожал плечами, показывая, что ему, в общем-то плевать, он ассистент, а не профессионал, и, положив на стол запечатанный пакет, вышел, так же плавно и аккуратно закрыв за собой дверь. Оттуда уже раздался голос: «Я тут сижу, если что, окликни,»
— Хорошо, — отозвался Сульфи, и продолжил, обращаясь сам к себе, — та-ак... Анализы.
Он аккуратно отрезал с помощью небольшого бумажного ножичка, бывшего у него в кармане халата, край пакета и достал три хрустящих листа с напечатанной информацией.
— Ита-ак..., — произнес он, обращась к распечаткам, — начнем с гемологии. Алат, асат, бла-бласат, ла-ла-ла, бла-бла... Ага! Билирубин чуть повышен! Пьете много? — спросил он заметно повеселевшим голосом.
— Н-нет... — испуганно ответил пони на койке.
— Хорошо. Идем дальше... Моча, как выразился Форз. Ну тут все норма — никаких красных отметок, — пробурчал он, немного покривив брови, и затем, отложив в сторону две бумажки, принялся за последнюю, сохраняя чуть удивленное выражение бровей.
— Д-доктор... Все нормально? — промямлил Форм. Он пришел сюда только получить немного денег, а его потащили куда-то, выкачали кучу крови, да еще и в шею толстый шприц вогнали — это было очень больно, но ему сказали: «Взялся за гуж, не говори, что не дюж,» — и ему пришлось это терпеть. Он был простым кузнецом из села неподалеку, но перебрался сюда, чтобы получить немного денег. И вот здесь он узнал, что значит большой город — в первый же день у него не осталось ни денег, ни сил, чтобы их заработать. Он услышал на с трудом найденном месте скромного помощника рабочего станка, что «Цис-Синт» дает деньги за работу «пробником». Когда деньги его прижали к стенке — точнее, их отстутствие, он пришел в их офис, как и сотни других таких же безденежных. Ему пообещали сотню монет — на эту сумму можно было прожить месяц, и Форм пошел с удовольствием, не зная, что его тут ожидает.
— Да, да, конечно, — тихо, но отчетливо сказал Сульфи, просматривая последнюю бумажку. Ему не понравился уровень адреналина. «Ну да ладно, нервничает жеребчик, что поделать, все такие,» — попытался он сам себя успокоить, что, естественно, не вышло. Впрочем, говорить самому с собой было некогда — да и не та обстановка, поэтому Сульфи, не сказав не слова, набрал в шприц содержимое пробирки, и, проверив шприц, ввел рассчитанную дозу лекарства в круп лежащему Форму.
— Ба-баюшки-баю-ты-засни-крепко-так-я-посеял-рифму, — в одно слово мертвенным и таким привычным тоном сказал Сульфи, ожидая реакции на лекарство со стороны Форма.
Тот через пять минут напряженного лежания с глазам навыкате немного успокоился, зевнул и провалился в глубокий сон. Сульфи, чуть приоткрыв дверь, попросил Фроза принести ему кофе.
Семь часов спустя.
«Когда же этот засранец проснется,» — Сульфи с изрядно уставшими, красными глазами, допивая шестую... нет, двенадцатую... нет, уже наверное восемнадцатую чашку кофе, смотрел на беззаботно храпящего и улыбающегося во сне Форма.
— М-м-м.... — подал тот голос. Весь сон он пролежал как убитый — не ворочался и еле дышал. Сульфи даже пришлось пару раз подставлять зеркало к его губам, чтобы понять, дышит ли он вообще.
— Эх-х-х... Это был самый лучший сон в моей жизни, — произнес он под тяжелый вздох облегчения Сульфи, стоявшего рядом.
— Погоди, -сказал последний, устало ворочая глазами и осматривая Форма, — Эй, Фроз!
— Да-а?
— Иди сюда!
Заспаный Фроз, видимо, прикорнувший на лавочке у тестовой комнаты, ввалился в комнату, однако, аккуратно открыв дверь.
— Значит так, — устало протянул Сульфи, — запиши все, что он набалакает про ощущения и отошли Глассхарту. Сразу. Понял? Усвоил?
— Да, да и еще сто раз да. Иди поспи, — Фроз, потягивась, сказал Сульфи, уставившемуся в одну точку.
— Хорошо, — Сульфи вышел, активно зевая. Ему нужно определенно было поспать — он не спал уже четыре ночи за схемами реакций, и последняя вот эта напряженка с тестом его окончательно добила. Кое-как добравшись до своего закутка, он лег на кровать, не раздеваясь, цинично прошептав «Матрацы самые мягкие,» — и провалился в глубокий пустой сон.
Форм, оставшись наедине с Фрозом, много ему рассказал. Он поведал ему про то, как он во сне с удивительной реалистичность вернулся в свою деревню, прожил с ними неделю, они ездили на рыбалку, как его младшая сестра упала в речку, и как они ее спасали всей семьей. Как они ходили по холмам с соседкой, которая нравилась ему с детства, и там они, лежа на траве, первый раз поцеловались, исполнив его мечту. Он рассказал о удивительной неизмененной красоте мира, нарисованного его сознанием — ему нравилось в нем абсолютно все. Грубо говоря, он описал все то же самое, что описывали вдохнувшие тот пар и вышедшие из комы, но только с его стороны — так, как он это видел. Фроз это все записал, закупорил в другой пакет и отослал в кабинет к главе всей фирмы — Глассхарту.
Два часа спустя
Глассхарт сидел за своим богато украшенным столом из дерева и потирал копыто о копыто, хитровато улыбаясь. Это был единорог серого цвета с белой гривой, и кьютимаркой в виде стопки денег и шприца над ними, с которого капала небольшая капля. Половина его груди была выделана целиком из стекла — было видно живое легкое, к которому подходили сосуды и нервы, и стеклянное сердце — система поршней и клапанов, гнавших кровь в сосуды из резины, соединявшиеся с натуральными, которое, как будто специально, отражало его имя. Перед столом стоял еще один пони, пегас, без таких дефектов, и смотрел на него. На бейджике рабочего костюма, в который он был одет, были видны следующие слова: «БрикКрафт, главный инженер».
В абсолютной тишине, повисшей в кабинете, прерывавшейся только шуршанием бумаги, — Глассхарт изучал бумаги от Сульфи и Фроза, раздалось только четыре кратких фразы.
— Через сколько поставите на конвеер?
— Два месяца.
— Прекрасно, свободны, вот ключ, — Глассхарт магией перекинул небольшой ключик, который Брик поймал ртом, — от хранилища всего, чего надо.
— Благодарю, — Брик поспешил удалиться.
Через два месяца первые партии фатального лекарства поступили в продажу по весьма низкой цене.

Авитаминоз и Поршень

Глава, где обозначаются новые личности, а так же рассказывает странный эффект влияния таблеток на старых.

Полгода спустя событий первой главы
— М-да-а.... «Ответ между» снова выпендрился донельзя, — раздался искаженный, тяжелый, хрипящий голос из-под шлема, проходя сквозь мелкие дырочки встроенного респиратора, который нельзя было присвоить ни жеребцу, ни кобылке — настолько он был изменен устройством фильтров и воздушных насосов.
— «Ответ между»? — спросил этот голос другой, однозначно принадлежащий жеребцу.
«Стоп-стоп-стоп!» — заявит раздосадованный читатель, не найдя героев первой части — Фроза и Сульфи, потому что те пони, что сейчас стояли на одинокой, пустой 18-ой Радиальной улице, освещаемой лишь подсветкой огромного щита «Шейпшифт Магикалз», обещавшего «все блага мира магии — только попробуй!», были даже совсем не они. «Шейпшитф Магикалз... Очередная левая контора по тому, как обучиться швырять огненные шары в пользу какого-нибудь Великого Демона Гневного Огня, Повелителя Всех Огней на Огненной Земле, на поверку оказывавшегося обычным пони с манией величия, да плюс к этому вымазанному апельсиновым соком и приклеенным намертво лавовым булыжником, собранным с гор на северо-западе,» — говорили иногда профессиональные наемники, которые в кои-то веки иногда собирались где-нибудь в клубе, расположенном в центре, на «профессиональную сходку» — потрепаться, найти себе кобылку на ночь или устроить показуху — чей же рассыпающийся по пьяни огненный столб взлетит в небеса хотя бы на метр, не опалив все здания рядом? Стража поистине ненавидела такие сходки. Каждый раз пожарники ждали, когда начнется очередное «представление», крепкими словами припоминая и «дружбу», и пони, которым позарез нужны были эти наемники. Стража, на самом деле, давно бы их выдворила за противоправные действия, но всегда есть одно «но». Даже в невероятно пьяном — даже не "даже«(да простит меня читатель за сей каламбур), а скорее «именно в пьяном виде», эта толпа представляла собой большую опасность, чем она же, но в трезвом виде. Стража еще помнила еле дергавшегося одновременно полуопаленного и полузамороженного единорога, на носу которого вырос кактус, а хвост превратился в газовое облако, и вдаль уходила улюлюкающая толпа пьяных наемников, гогоча и что-то живо обсуждая — а ведь этот стражник только попросил их перейти на другую часть улицы.
"Цис-Синт«(знакомое название, не так ли?) потом долго мучалась — ожоги и обморожения свелись за неделю, а вот «гадостная зеленая колючка», по версии дежурных медиков, никак на хотела переставать расти.
Впрочем, это было достаточно редко, и зацикливаться на этом не вижу смысла.
Стоит рассказать куда более важную информацию.
С того момента, как ключ из пакетика с надписью «Significant» был вставлен в замок двигателя конвейера, готового производить лекарство «ДримНатуре», прошло чуть свыше четырех месяцев.
Офис «Цис-Синт» все стоял на том же месте — на 6-ой Старопоньской, дом 22, только вот теперь он был уже не из копеечного белого кафеля. Дорогущий искрящийся камень, алмазы, рубины, изумруды — все это великолепие теперь украшало офис. В подземных лабораториях кафель тоже сменили — на резной бирюзовый, гораздо более заметно радовавший глаз. Все это великолепие и красота стало возможныи лишь благодаря героям из первой части — Сульфи и Фроз знатно потрудились, чтобы сейчас жить в роскошном особняке на берегу моря, наслаждаясь пением птиц, чтобы жена Фроза теперь получала лекарства регулярно и бесплатно, и чтобы их денежное состояние позволило им не то что жить шикарно — чтобы шикарно жили их дети и внуки. Глассхарт поступил умно — даже слишком умно. Он не погнал этих двух дальше работать — он дал им бо-ольшой пряник, чтобы они из домов не вылезали, и отослал в Филлидельфию. Этот метод сработал безотказно, и два свежеотстроенных аккуратных домика пришлись по нраву трем пони, туда переехавшим. Таким образом, «Цистеин Синтетикалз» смогла не только поставить препарат на конвейер, но еще и оградить оригинальный рецепт — ведь каждый пони-рабочий знал только малую часть, ту, которая была именно на его ответственности, а перекупить больше тысячи работников, которым, к тому же, платили достаточно большие зарплаты, ни одна конкурирующая компания не могла.
И ведь правда, разумное применение пряника зачастую полезнее самого четкого применения кнута.
«ДримНатуре» просто разлетался. Вечно усталые пони, работавшие на «дядю», возвращавшиеся домой в десять-одиннадцать часов вечера, отправляющиеся на работу в восемь утра, вечно невыспавшиеся и оттого злые, находили в ярких снах свое умиротворение. Одна таблетка(в последний момент «цис-синт» сменили форму выпуска) позволяла уставшему пони прожить восемь часов в мире сладких грез, удивительно и так невероятно теплых сердцу.
В пачке, продаваемой за восемь бит(цена была выбрана из-за очень простой причины: последний контрольный бит на аппарате анализа, себестоимость его, на самом деле, не превышала два-три бита) было семь таблеток — ровно на неделю. В Сталлионграде, где сейчас проживало около двух миллионов пони, начало в первый месяц употреблять его около шестидесяти процентов, к концу второго месяца «подсело на колеса» девяносто пять, как выразился один бездомный пони, день и ночь шляющийся около центрального вокзала и выпрашивающий деньги на еще одну бутылку виски, чтобы заглушить свое горе — ведь у него сгорел дом с двумя детьми внутри... Несчастный случай. Даже слишком несчастный. А бюрократическая машина Сталлионграда в лице страховой компании, сославшись на тысячи причин, отказала ему даже в организации похорон. И вот этот неприкаянный, не находя успокоения ни во сне, ни наяву, шаталс и глушил свою боль, вечно сверлившую его изнутри, алкоголем. Некоторые называли его слабаком; Однако кто бы не сломался под таким напором жестокой жизни? Он попробовал «ДримНатуре» — однако его воспаленное сознание нарисовало ему эту сцену, разрисовав ее в самые что ни на есть мрачные краски. Тени демонов — отголоски сотен пропущенных бутылок — летали по горящему дому, где сгорали Флаффи и Маффин — маленькие двухлетние близняшки, не могущие выбраться из своей кроватки... Говорят, пожарные, не в силах вынести увиденное, сами оплатили вместо страховой фирмы похороны, однако этот несчастный уже не смог восстановиться, и даже «панацея» оказалась для него ядом... Он снова вернулся на виски. И вот прямо сейчас он валялся на углу, с почти убитой печенью, сквозь больную пьяную дрему слушая двух пони, что говорили под рекламным щитом. Рядом с ним висела покореженная табличка: «18-ая Радиальная».
Но закончим с тем, что происходило вокруг этого лекарства. Это был настоящий лекарственный и производственный бум — простой математический расчет показывает, что восемь, помноженное на три, помноженное на четыре, и в итоге помноженное на миллион шестьсот тысяч, по одному Сталлионграду дает сто пятьдесят три миллиона шестьсот тысяч бит, а ведь Глассхарт больше любил геометрическую прогрессию, чем стабильное повышение. Партии «ДримНатуре» отправлялись куда только солнце доходило — в Филлидельфию, в Мэйнхэттен, в Кантерлот и во все маленькие деревушки рядом. Да, этот бюджет еще пока не мог тягаться с бюджетом «Перинуклеар и Ко» — одной из первых конкурентов на рынке лекарств — фирма передавалась из поколения в поколения членам семьи Перинуклеар, и она была еще слишком огромна для того, чтобы играть с ней «на равных», но, по расчетам Глассхарта, такой успех их разработки мог вывести их компанию на первое место меньше чем за год. И что было правдой, то было правдой — просто бешеное число пони мечтало просто отдохнуть. А когда тебе предлагают отдых, да еще и в ауре реалии, которая будет исконно твоя, — «идеальный мир» — кто же откажется от своего собственно идеала?..
Собственно говоря предыстория кончилась. Две пони стояли посередине этой небольшой улицы под щитом — одна фигура в тени, и она была пока неразличима, но было ясно, что пони, который находился в тени, говорил через противогаз или что-то в этом духе. Другой же, пегас-жеребец цвета «vermillion yellow», как бы сказали профессиональные дизайнеры, и ярко-синей гривы с темными вставками. Он стоял и улыбался; видно было, что где-то треть зубов на верхней левой десне были вырваны до самой скулы — кто это сделал и зачем, оставалось тайной даже для самого Виталза- а так его звали — но было видно, что он весьма увлечен разговором. И взаправду, разговор шел пусть и не быстро и не на повышенных тонах, но оба его участника прерывать его не спешили. И вот как пони в тени отреагировал на вопрос «„Ответ между?“», возникший из брошенной фразы последнего.
— Да, естественно. Жаргонные названия рабочих районов — «Iron Leaf Inc.» — ИЛИ же! Ни «да», ни «нет», — глухой голос засмеялся таким измененным смехом, что стало аж жутко, и по спине у Виталза пробежал холодок, заставивший его всего чуть передернуться. Нечасто на улицах Понивилля можно было встретить такой... Ужас. Да и атмосфера для такого раскатистого хохота была просто идеальная — темная улица, одинокий фонарь, освещающий маленький кусочек асфальта, голос из темноты, говоривший с пони...
«Романтика, что сказать,» — заметил бы какой-нибудь проходящий мимо сельский бард, подрабатывающий никчемными песенками о выдуманных великих похождениях(которые этот бард непременно видел, как же, ему же непременно тысяча лет и хронический ревматизм с того момента, как он сам догонял Найтмер Мун, чтобы отправить ее на луну) с плохим слогов в тавернах, где ему отбрасывали пару бит, чтобы он таки смог устроить на ночлег и провести ночь с какой-нибудь легкомысленной кобылкой последнего порядка, а затем убежать из города дальше, оставив успокоение хозяину таверны, нетерпеливое ожидание следующего «героя» простым пони и слезы кобылки, которая наверняка от него успела... А, впрочем, неважно, что она там успела, важно то, что сейчас на улице было абсолютно пустынно — почти все лежали по домам, смотря свои новые, яркие сны.
— Ну так что, Эм-Эм, — произнес Виталз, обращаясь к силуэту напротив его морды, — знаешь, зачем я вызвал тебя сюда?
— Нет, Виталз, в записке из четырех слов, из которых три — время и место, и еще одно — «приходи», суть раскрыта не была, — голос Эм-Эм прохрипел саркастическим тоном.
— Ну так вот, Эм-Эм... Смотри. Тебе нужно это отдать самой Селестии. Лучше «курьера» я не знаю. А это я должен отдать тебе, — с этими словами, чуть изогнув бровь, синегривый, достав из сумки, протянул из сумки золотой слиток с гравировкой в три строки. На первой большими буквами написано «585», на второй: «Даймондлайт», а на третьей «Проверено ЦБЭ»
— ЦБЭ? — раздался вопрос.
— Центральный банк Эквестрии, — усмехнувшись, отвечал Виталз.
— Тогда беру. Эти слитки можно поменять на немыслимое число... — фразу Эм-Эм прервал Виталз, заметивший какого-то оборванца, который подошел к пьянице, валявшемуся на углу улицы у погнутого фонарного столба, который все еще освещал соседнюю улицу моргающим светом, и начал осматривать карманы спящего и всего покрасневшего от доз алкоголя валяющегося красного пони.
— Эй! Так нельзя! — с негодованием крикнул он, — У него и без тебя проблем полно!
Оборванец грязно-сиреневого цвета, проявившегося на свету, в ободранных тряпках из холщовой ткани, поднял глаза, и, смотря исподлобья на Виталза, освещаемого фонарями, оскалив зубы, злобно произнес:
— Не твое дело.
— Но так правда нельзя! — лицо Виталза в моменте исказилось во вспышке праведного гнева и неприязни к этому оборванцу.
— А если я на тебя не обращу внимание, что тогда?... — лицо этого сиреневого исказилось в злобной гримасе — он УЖЕ ненавидел этого желтого пони, что смел ему указывать. Он всю жизнь прожил сам — его мать вышвырнула его на улицу, когда ему было пять лет. Никто не взял его в семью. Работы тоже не было. У него была сотня поводов, чтобы озлобиться, и он это сделал. Никчемный вор, так и не получивший даже кьютимарки — отброс общества, что сказать. Его тело было все в незаживающих язвах, рубцевавшихся порезах и шрамах. Он все бомжевал и бомжевал... А в последние четыре месяца только и промышлял тем, что, вылавливая одиноких и слабых, грабил их — убивать ему не позволяли страх перед законом и какие-то остатки сохранившейся морали, пусть и очень слабые, и на награбленные деньги тащился в аптеку купить «ДримНатуре», чтобы погрузиться в мир, где были жив его отец и мать, которые любили его. Когда он лежал в этом экстазе за очередным мусорным баком, накрывшись одеялом из картона на подложнке из коробок пиццы, можно было заметить слезы, катившиеся из его глаз. И теперь у него хотят отнять счастье! «Ну уж нет,» — пронеслась в его голове мысль, и он еще раз тихо, но очень четко произнес: «И что тогда?»
— Тогда дистиллированный лунный свет прольется на твои останки, — раздался хрип из темноты.
— Что это за хр... — хотел выругаться оборванец, но внезапно его оборвали следующие действия.
Щелчок. Затем, не дав этому щелчку отзвучать, бешеный рев механизма. Визг разрезаемого воздуха. Оглушительный хлопок воздуха на том месте, где стоял оборванец. На секунду раздавшийся вскрик и приглушенный хруст с другого конца смежной улицы.
В свете мигающего фонаря резко, словно появившись из-под земли, выросла фигура пони, целиком облаченного в металлический доспех. Он был не монолитный — куски каких-то металлических пластин торчали во все стороны, образуя множество плохо сваренных сочленений. На голове был шлем — кусок стекла, пробитый по краю, и множество трещин на забрале от этого места. Из-под сочленений торчали какие-то полутурбины, измазанные машинным маслом и покрытые разъеденными полосами от масла купоросного. Были видны чехлы сервоприводов — выбитые сквозь железо кевларовые темные пластины разбавляли светлое железо с желтым оттенком. Рот был прикрыт пластиной из остатков фильтров для противогазов, раскуроченных и сбитых в одну большую маску. Сзади всей конструкции виднелась выхлопная труба — заметный кусок водопроводной трубы со вставленным фильтром у края, из которой валил водяной пар.
Пони, еще недавно стоявший посреди тротуара, врезался в стену, оставив на ней пару трещин, прошипел себе под нос: «Сволочь» и медленно сполз на пол. Еле шевеля копытами, зажимая в зубах заветные восемь монет, половину которых он все-таки нашел у пьяницы, пополз в сторону 6-ой Старопоньской — настолько сильно он привязался к «ДримНатуре», что даже такая травма его не остановила. А что ему было терять?..
Эм-эм в своем костюме сделала несколько тяжелых широких шагов в сторону Виталза, ошарашенного увиденным. Он стоял и молчал.
— Ya’no dadda me on mah lane, Виталз, — произнес на чистом Филлидельфийском Эм-Эм, — ты же знаешь, ваш язык я учила только по выброшенным на улицу книжкам, — из фильтра раздался короткий ужасающий смешок.
Спустя полминуты бронированная пони вновь оказалась в тени, рядом с Виталзом. Раздался звук открытия чего-то. Присмотревшись, Виталз увидел, что нижняя часть отпала, висев теперь на двух замках подо ртом. Эм-Эм достал из клапана доспеха какой-то маленький пакетик с чем-то, напоминавшим муку, раскрыл его, отмеренно занюхнул, свернул пакет, и, закрыв шлем, засунул обратно.
— Что это? — спросил Виталз.
— Крэк. Breathin’ is a luxury that I’ust shouldn’t have, — снова на Филлидельфиском произнес Эм-эм все тем же измененным голосом, — никто не идеален, а я — тем более. Только с «Айрон Лиф» остатки и собираю. Что в пакете?
— Н-некоторые пакеты документов, почему Селестия должна остановить производство «ДримНатуре», — запнувшись на самом первом слоге, сказал Виталз, передавая бумажный пакет и слиток.
Эм-Эм ударила себя по боку. Раскрылся небольшой откидной карман, в котором уже лежали отвертка, гаечный ключ, треснувшая мини-дрель, несколько монет, маленький водяной насос, коллекция трубочек с пакетов соков и пара малюсеньких плюшевых котят. Виталз несказанно удивился последнему предмету, но виду решил в целях целостности своего крупа не подавать.
Бронированный пони забрал слиток и пакет, закинув их в карман и закрыв его.
Щелчок. Рывок. Искры из-под металлических накопытников, когда Эм-Эм останавливался на третьем повороте с улицы. Облачко водяного пара вышло из выхлопной трубы сзади костюма. Еще рывок, и новоявленный «курьер» исчез.
Виталз еще минуту стоял, обдумывая произошедшее, затем подошел к валяющемуся пьянице, кинул ему на грудь десять бит, после этого подошел к все старающемуся ползти оборванцу, взвалил его на плечи, и, отпустив крепкое словцо про «методы решения проблем от Эм-Эм», тяжело хлопая крыльями от веса, понес сиреневого, еле сохранявшего признаки жизни, в ближайшую больницу, дай Селестия дежуным врачам запрещали употреблять этот новый препарат. По дороге он все вспоминал слова Перинуклеара Таума, нынешнего главы «Перинуклеар и Ко», очень хитрого и расчетливого пони, который на второй день выпуска лекарства сказал, обращаясь к своим близким подчиненным: «Ищите антидот. Скоро это станет худшей эпидемией за всю историю Эквестрии».
То же самое время, за два часовых пояса, Понивилль
Обычный, ничем не примечательный(кроме одной детали) поезд остановился на железнодорожной станции в Понивилле. Поезд должен был приехать еще два часа назад, но, по каким-то неизвестным никому причинам, рельсы в одном месте провалились в насыпь — машинист еле успел нажать на стоп-кран, и вот теперь поезд продолжал ехать, источая "богатый аромат«(будем честны, то еще амбре) паленой резины и перегоревшего металла колес, которые резко заблокировались, но поезд, «слава Селестии, будь она проклята», как выразился машинист, охровый пони с гривой розового цвета. Он выразился так, потому что ждал-не дождался приезда в Кантерлотское депо, чтобы положить таблетку «ДримНатуре» в рот и забыться. Поезд дальнего следования ехал четыре дня, а так как его помощник валялся в отключке(все от тех же таблеток), то спать машинисту не позволял кодекс железнодорожной фирмы «Кантерлот Экспресс». Утомленный дорогой, раздраженный, он буркнул по громкой связи, мол, «Понивилль». Несколько здоровых и мускулистых пони-грузчиков быстро разгрузили почтовый мешок и заказанные на имя Твайлайт Спаркл полностью оплаченные четыре коробки по двести пачек препарата, а какого, читатель, наверное, уже понял.
Итак, разгрузив эти коробки под взгляды толпы пони, собравшейся на вокзале, поезд, медленно чухнув горячим паром, поехал дальше, медленно набирая скорость. До Кантерлота экспрессу осталось ехать часа четыре, не больше, и машинист, не жалея турбин, набирал скорость максимальными темпами, предвкушая момент поглощения лекарства.
Толпа пони, словно завороженная, уставилась на эти четыре коробки. Каждая пони заказала по две пачки, включая и знакомых нам Эпплджек, Рэрити, Флаттершай, Твайлайт Спаркл, Пинки Пай и Рэйнбоу Дэш.
Каждая пони, подходя к коробке, брала по две белых пачки с выгравированным узором «Цис-Синт» и названием, нанесенном черной краской. Надпись на больших коробках гласила: «ПЕРЕД ПРИМЕНЕНИЕМ ОЗНАКОМЬТЕСЬ С ИНСТРУКЦИЕЙ»
Какая-то пони заявила: «Я читать не умею! Что там на коробке написано?»
Твайлайт Спаркл, услышав это, забралась на какой-то поддон, валявшийся неподалеку, и заявила:
«Внимание, пони! Кто здесь не умеет читать?»
Больше половины пони подняли копыта в воздух. Твайлайт улыбнулась — вот вам и повод быть полезной.
— Итак, пони, читаю вам инструкцию с начала до конца! — широко улыбаясь, громко сказала Твайлайт. Толпа пони замерла, ожидая прочтения. Твайлайт, достав из одной пачки, которую она взяла, белый, сложенный в четыре раза вдоль и еще раз пополам поперек, и начала громко-громко, чтобы каждый пони услышал:
«ДримНатуре!»
Все затихли.
— Регистрационный номер: П один-один-шесть-четыре-пять-восемь-два-дробь-шесть-пять-пэ! Лекарственная форма: Таблетки! Состав: Активные компоненты: Кристалла «Сонная Синь» природный экстракт минеральных свойств очищенного и обработанного атропином — два грамма; гвайфенезина — три грамма; Вспомогательные компоненты: натрия цикламат, глюкоза, натрия сахарин моногидрат, диоксид титана! Фармакологическое действие("чего-чего она несет?« — раздался шепот в толпе, но на виновника шепота быстро шикнули, и он предпочел молчать): комплесный ноотроп естественного происхождения, нейростимулятор, блокиратор гистаминовых рецепторов(тут Твайлайт сама удивилась — он что, от аллергии помогает?). Фармакокинетика: препарает метаболизируется до объема начала реакции через пять-восемь минут после приема, максимальная концентрация в крови зафиксирована на пятый час после приема, препарат выводится с мочой в полном объеме. Показания к применению: недосып, психические заболевания различной степени тяжести. Противопоказания: нет данных, — Твайлайт прошерстила всю техническую информацию, шедшую дальше и сказала, — все, пони!
Кто-то захлопал в копыта: «Спасибо, Твайлайт!» Скоро вся толпа аплодисментами благодарила Твайлайт. Под аплодисменты он сошла со своей «сцены», попрощалась с подругами, пожелав им приятных снов,

на что Эпплджек, усмехнувшись, ответила: «Да, сахарная, приятных» и пошла к себе.
Придя к себе в библиотеку, Твайлайт, разложив книги по полочкам и проверив порядок, пошла наверх. Спайк уже храпел, как ни в чем не бывало.
Засунув одну таблетку в рот и запив ее водой, она сама не заметила, как лекарство сомкнуло ее веки. Однако... Весь результат был прямо противоположен ожидаемому. Яркий, цветастый сон, в ушах раздавались крики, визги, был слышен чей-то хохот, глаза застилала непонятная радуга... Всю ночь Твайлайт страшно ворочалась, жутко тяжело, с присвистом, дышала.
Проснулась она чуть свет. Солнце вставало из-за горизонта, легкий утренний ветерок колыхал зеленые листья ее дуба...
Спайк еще спал. Кое-как поднявшись, Твайлайт выглянула в окно и увидела там нечто. В такой ранний час Понивилль уже весь проснулся. Все пони были свежие, радостные и активно и громко обсуждали «прелестные таблетки».
В дверь постучали. Собравшись, Твайлайт ответила: «Войдите».
Вошли пятеро растрепанных пони — ее подруги. У всех, как один, были красные глаза, и создавалось такое ощущение, что они всю ночь не спали, а работали в шахте.
В повисшей тишине раздалась только одна фраза, произнесенная Рейнбоу Дэш:
«Эй, Твай... Только не говори, что тебе снились крики и радуги».
Что-то в Элементах Гармонии отторгало эти кристаллы.

Right here and now

Глава, в которой Эм-Эм попадает в передрягу, а Селестия с Луной открывают странную подробность.

Таверна на углу 4-ой Радиальной и Кольцевой
Улыбаясь, он вошел туда. Старая, грязная таверна на пересечении двух улиц, отделанная зелеными обоями с орнаментом из белых ромбиков, стершиеся от времени и замусоленными чем только угодно — от капель чая до остатков ссохшейся и поэтому неоттираемой блевотины. Несколько «двойных» столов — три справа и два слева, разграниченные креслами с потемневшей от времени фиолетовой обивкой, стоявшие вокруг каждого лакированного дубового стола полукругом. Потолок из той же самой мягкой обивки, и единственная горевшая люстра с четырьмя небольшими лампочками создавали мягкую атмосферу в этом старом помещении. Вдалеке виднелась типичная барная стойка — несколько высоких стульев, большая стойка, сверху — чистые бокалы без единого следа жира или грязи, сзади — полка, на которой показательно были поставлены самые дорогие и редкие алкогольные напитки, вроде давно запылившейся бутылки двухстолетнего вина «Грейптэйл ‘54», маленькую рюмочку которого выпивал только хозяин заведения на свой день рождения, да и то — через раз, желая оставить эту бутылку его единственному сыну, которому уже было шестнадцать лет. «Скоро, скоро мой маленький уголок перестанет быть моим,» — усмехаясь, говорил иногда этот хозяин своему барпони, и добавлял, пропуская в глотку стаканчик сидра от семейства Эпплов, а затем устало добавлял: «Но жизнь приходится передавать молодым, что поделать с этой катавасией поколений».
За стойкой стоял барпони — земной пони средних лет, в небольшом рабочем жакете, не слишком умелый мастер «финтовать» бутылками и фужерами, однако добротно, быстро, аккуратно и безошибочно наливавший спиртное и смешивавший коктейли обывателям, что заходили пропустить бутылочку или, в случае более сдержанных пони, стаканчик. Видевший за свою работу — а работал он столько, сколько себя помнил(лет двадцать, не меньше) много пони, он, все-таки, несказанно удивился, увидев пони в официальном костюме, зашедшего к ним так глубоко ночью. Таверна была пуста, и хозяин сетовал, что они скоро закроются — налоги были все те же, а вот прибыль стала в разы меньше. Иногда, проходя на кухню мимо кабинета, барпони слышал своего босса, в голос покрывавшего «Цистеин Синтетикалз» с их «ДримНатуре», которые босс в моменты своей бессильной ярости называл «помесью кошачьего дерьма и непонятной херни, слитой по чугунному лому, вывалянному в навозе, в соломенный тазик». Да, действительно, из-за того, что пони в своей массе отдали предпочтение препарату, уносящему в другую реальность, взамен старого доброго алкоголя и дружеских ночных посиделок перед выходными, дела таверны, мягко говоря, в гору не шли. А если быть честным, то финансовое состояние, некогда дошедшее до двухсот пятидесяти тысяч бит, теперь составляло жалкие тридцать тысяч — и это всего за четыре месяца. Владелец уже подумывал о том, чтобы снять все деньги, отдать половину верному бармену, и смотаться куда подальше — ведь пони, некогда бывшие тут, говорили, что прекрасные курорты, на которых можно отдохнуть, были в Филлифорнии. Он подсчитал, что там с сыном на пятнадцать тысяч бит может прожить в отеле «все включено» почти пять лет — а что ему надо было больше? Солнце, еда, кровать и сын — вот простой рецепт счастья для простого пони.
Земнопони в официальном костюме, зайдя в таверну, увидел единственного сидящего там пони. Не обращая внимание на бармена, предложившего ему выпить, он подошел к столу и сел на край противоположной скамейки, за которой находился грязно-желтый единорог. Судя по всему, он сидел здесь достаточно долго — чай, который он беспрестанно по уже сто раз выверенной круговой траектории мусолил ложкой, порядком остыл и достиг комнатной температуры. На самого пони был накинут лишь легкий клетчатый плед из какой-то шерсти, судя по ее виду, самой дешевой, что была там, где он ее покупал — торчащие во все стороны волоски и пушинки, плохо провязанные шерстяные нити.
— Эм-м... Я прошу прощения, — произнес пони в костюме, пытаясь оторвать желтого от его однообразного занятия: не получилось. Единорог под пледом все так же продолжал телекинезом ворочать ложку по кругу, создавая водоворот воды в стакане. Чаинки уже слились в постоянные круги.
— Извините, — снова продолжил земнопони. Из-под пледа раздался короткий вздох: «Чего?»
— Ну, я так... Просто вот пришел у вас спросить, эм... Мистер... — раздался голос земнопони, такой официально-добродушный, совмещающий в себе какие-то холодные нотки делового пони и одновременно такой... дружеский. Судя по умению так себя поставить, напротив желтого единорога сидел опытный дипломат-психолог, потому что такая фраза внезапно вывела единорога из его рутины. Чаинки, слившиеся плотными кольцами, еще немного покружились, разбиваясь о вставшую в стакане перпендикулярно основанию ложку, и еще несколько секунд разлетались в водной массе, постепенно оседая на дно. Не обращая на стакан внимания, единорог задал вопрос:
— Ты так говоришь, будто мне близкий друг. Имен не надо. Вы за наймом?
— Да, вы говорите верно. Я за очень специфическим делом. Говорят, вы прекрасный боевой маг... — протянул земнопони, смотря прямо в глаза единорога, которые смотрели на него исподлобья.
— Убивать никого не буду, даже не надейтесь, — отрезал единорог, желая снова вернуться к помешиванию чая, но земнопони продолжил разговор мягким, вкрадчивым голосом:
— Мне и наоборот, трупов не надо. Одна пони сейчас хочет подорвать наш бизнес... — начал разговор о деле земнопони, но вслед за его словами сразу поступил вопрос:
— Вы из этих, снопроизводцев, как вас... Цизуин?
— Да, я представитель «Цистеин Синтетикалз». Вы проницательны...
— Страдаю с детства. Так, давайте уже ближе к делу, мне эти диферамбы о пони-разрушителях мифов надоели. Дело, дело, мне нужно де-ело! — раздражаясь, рявкнул желтый, однако земнопони даже не повел и бровью, спокойно продолжая:
— Мне нужна от вас помощь. Есть одна пони... — земнопони на этих словах достал платок и высморкался, — извините. Итак, пони-курьер везет поддельный пакет документов о том, что нас надо закрыть, подписанный поддельной подписью. Курьера надо остановить.
— Что это за курьер? — устало протянул желтый единорог.
— Его, или ее — Дискорд поймет, — желтый усмехнулся, — зовут Эм-Эм.
— Это этот бронекостюмированный? Видел эту бандуру на улицах пару раз... — что-то припоминая, спросил желтый. Он был профессионалом-наемником, ни жалевшим ни крови, ни пота. Всегда работал ради только одного — денег. Помнил каждую личность... Но он никогда не выполнял заказы на убийство пони — таков был его собственный кодекс.
Да, иногда приходилось перерезать глотку, когда на него нападали — но он никогда не доставал нож первый, хотя он был специалист в боевой магии, и мог бы одним телекинезом да огненными струями прожечь много пони за раз. Не сотни, конечно, но штук восемь бы победить смог — а разве надо ли больше? Он постоянно тренировался. Он постоянно работал. Это его устрашающее постоянство и делало его самым популярным наемником — хотя да, были и получше, например, тот фиолетовый пегас, что наносил пятьсот шестьдесят два удара мечом в минуту, не касаясь земли, или единорог, в силах которого было устроить геену огненную на всей главной площади — но слишком разрушительные умения нужны были зачастую очень редко, как бы это парадоксально не звучало.
И вот сейчас, день спустя очередной крупной сходки, он сидел в этой таверне, пережидая дождь и патрули стражи, которые, пользуясь какой-то новой примочкой от «Айрон Лиф», теперь тщетно пытались ее применить и выгнать наемников.
— Надо просто отнять у нее пакет. Бумажный, формата А4. — резко изменил на полностью официальный голос пони в костюме.
— Ясно. Плата?
— Триста тысяч бит авансом в банке, — протянул он бумажку центрального банка, — авансом у вас будет «индульгенция» от профсоюза, — протянул он вторую бумажку, заламинированную и отделанную золотом, — а после еще шестьсот.
— Неплохо, но как-то слишком много. Не обманете?
— Нет. Этот пакет слишком много для нас значит. Встретимся тут же, — холодно ответил земнопони.
— Хорошо... — рог единорога загорелся и он исчез в яркой синей вспышке
Земнопони встал и подошел к барной стойке. «Вы знаете, у вас сидят в таверне очень правильные пони,» — земнопони, развернувшись, оставил на стойке какую-то бумажку и ушел из таверны, прошаркав копытами и громко захлопнув за собой дверь.
Барпони, протерев остаток стаканов, взлянул на заламинированный кусок бумаги. Это была заявительная о том, что на счет таверны от компании «Цистеин Синтетикалз» было переведено двести тысяч бит. «Зря ругался» — бросил фразу барпони, и, обрадованный, понес бумажку своему боссу, который затем долго ее целовал и теперь уже благодарил Цистеин Синтетикалз и ее препарат, благословляя фирму именем самой Селестии.
Глассхарт опять не просчитался с пряником. Точный расчет — кому сколько, оправдал себя. Не стесняясь в деньгах, потому что прибыль только росла и росла, не прекращаясь, а шахтеры из «Даймондлайта», в новых защитных костюмах, сгружали на отвал до тонны кристаллов каждый день.
И ведь не сказать однозначно, что Глассхарт — плох или хорош. Он, со своей фирмой, дал пони блаженство — а что еще надо от него?
То же самое время, лес Эверфри
Щелчок. Рывок. Визг воздуха и грохочущий рев мотора. Секунда полета на бешеной скорости, от которой закладывало уши. Звуки чавкающей земли под копытами, обозначающие замедление. Свист и шипение стабилизаторов. Остановка.
Эм-эм, сопровождаемая этими звуками, летела сквозь одинокую тропинку, сплошь и рядом закрытую деревьями в лесу Эверфри. Тропинка периодически прерывалась, заставляя Эм-эм останавливаться и сквозь стекло на шлеме, отдавашее зеленоватым светом, смотреть на продолжение леса, угадывая дальнейший ход тропинки, выложенной песком.
На самом деле, Эм-Эм предпочитал «прыгать» рядом с тропинкой. Мелкодисперсный песок имел неприятное свойство забиваться в сочленения, неприятно скрипя и царапая кожу, которая и так была не в идеально здоровом состоянии — годы безостановочного ношения костюма сделали свое дело. Теперь кожа была вся в язвочках, опрелостях и постоянно болела, а этот песок просто жутко выбешивал Эм-Эм, когда он забивался в ранки — а из-за устройства костюма выцарапать его не было никакой возможности.
Когда Эм-Эм летел, то пытался вспомнить свое детство, но у него — или нее — костюм прочно скрывал тело Эм-Эм, ничего не выходило. Последнее, что этот пони помнил, было следующим:
Поезд. Обычный плановый рейс поезда закончился крахом. Он слетел с рельс... До этого Эм-Эм больше ничего не помнил. Зато потом он помнил, как долго сидел на обломках, ожидая спасения, которое так и не пришло. Точнее, оно пришло, но уже неделю спустя, когда поезд был должен достичь Филлидельфии, то там заволновались, начали обследовать пути и нашли развалины поезда — ведь это был один из двух поездов, ходивших по этой ветке — слишком дорого обходились такие путешествия.
Он два дня сидел, просто не двигаясь, пытаясь отойти от удара и вспомнить, кто же он. Он ничего не понимал — почему пони не двигаются. Он помнил и до сих пор усмехался, как увидел зеркало, и понял, что он точно такой же, но еще живой. На каком-то отчаянии он работал два дня, не зная почему, не зная как, но почему-то точно зная, что и куда, собирал первую версию своего костюма. Таскал детали, нашел молоток, выверял их «на глаз», разобрал весь двигатель паровоза, чтобы собрать единственный пневмопривод, на котором он и добрался с превеликим трудом до какого-то города. Не помня, как себя зовут и кто он вообще, Эм-Эм начал ходить по городу. Так прошел год. Находя на свалках новые запчасти, воруя детальки из магазинов, он все пересобирал костюм. А почему? Потому что он даже не знал, как его зовут, и многого не помнил. Прекрасно знал, как собрать одну деталь, а смежную с ней — уже не помнил, хоть убей. Поэтому ни одна из компаний не взяла его на работу — ни документов, ни-че-го, кроме какого-то костюма из металлических пластин, снабженного кучей украденных и пусть даже четко прилаженных механизмов.
И вот сейчас Эм-Эм летел сквозь мрачный, темный Вечносвободный Лес, о котором поэты в часы грусти сочиняют рассказы о зле, грусти и ненависти, снабжая их описаниями всех грехов, что творятся здесь.
Но сейчас, в лучах луны, лес почему-то не казался ей столь страшным — она в своей броне ощущала себя в безопасности, и не обращала внимание на уханье сов — каким-то задним чувством она понимала, что лес расступается перед ней, и думала: «Испугался пачки ревущих движков,»
Прицелившись, она чуть двинула вперед грудью, активируя несущий пневмодвигатель, когда произошло это. Типичный щелчок раздался в то время, как в темной вспышке перед ней возник какой-то единорог. Механизм взревел, и рог единорога напрягся, загоревшись фиолетовым светом. Костюм рванул, и в этот же момент на пути Эм-Эм появился какой-то пузырь. Прозвучал глухой звук удара, и Эм-Эм, издавая звуки скрежещущего металла, перелетела через пузырь и приземлилась на землю. Костюм в одном месте теперь был немного помят, да отскочил маленький кусочек сочленения. Из фильтра раздалось приглушенное рычание, однако его прервал голос желтого единорога с синей гривой:
— У тебя письмо?
— Да, — рычащим голосом заявил Эм-Эм. «Какого?» — думал он, рассматривая единорога, — «Это же сам мистер стабильность, а он задорого берет,» — продолжал он быстро рассуждать.
— Отдай его мне, и разойдемся по-мирному... — протянул желтый, косясь на деревья вокруг, — Мне тебя трогать не сказали. Надеюсь, ты понимаешь...
— Деньги? Мне тоже неплохо заплатили. Хочешь проверить, кому гонорар дороже? — вспылив от такой наглости, проорал Эм-Эм и дотронулся грудью до пластин несущих движков.
Щелчок.
Единорог среагировал мгновенно. Одним резким взмахом рога он сгенерировал бешеное движение воздуха в направлении Эм-Эм. Безумной силы ветер, мгновенно сорвав листья с деревьев сзади, ударился прямо в только что «отщелкавший» костюм. Двигатели взревели, увлекая костюм вперед, против ветра. Силы были не равны, и Эм-Эм все-таки немного продвигалась вперед. Прошло секунд восемь бешеной борьбы. Вдруг под забралом загорелась красная лампочка, обозначавшая критическое состояние левого вспомогательного двигателя — бешеный ветер вырвал не до конца вкрученный болт и двигатель был уже готов вот-вот отлететь.
— Дискорд побери... — только и успела произнести Эм-Эм, когда двигатель оторвался. Топливозаборная трубка открылась, и из-за разницы давлений всосала несколько комков земли. Они, пронесясь по всей системе, влетели буквально черед полсекунды в турбину левого несущего двигателя.
Раздался взрыв. Эм-Эм мгновенно отнесло вбок, размазав по дереву. Костюм в целом не сломался, но кусок расплавившегося от взрыва железа вонзился в круп, нанеся страшный ожог. Костюм срегировал тоже мгновенно. Хитрый механизм, умевший определять травмы, мгновенно вонзил в ее тело два шприца, накачивая тело обезболивающими. Уже через полминуты боль испарилась, но удар был настолько силен, что, попытавшись встать, Эм-Эм потеряла сознание — автомат не сумел выровнять давление в сервоприводах и поэтому теперь она лежала на земле.
Единорог, усмехнувшись и сказав: «Мне, все-таки мне,» — уже направился к телу, чтобы осмотреть его — он точно знал, что она всего лишь без сознания — краем уха он слышал ее тяжелые вздохи через фильтр.
Вдруг костюм снова щелкнул. Оставив за собой на несколько секунд огненный след, волочащийся и кружащийся в воздухе костюм, разбрасывая куски металла, сшиб единорога и впечатал его в дерево. Сотни щепок полетели в стороны, и не менее трех десятков врезались в его тело глубокими занозами, как у лесорубов, сразу начавшие кровоточить.
Эм-эм приземлилась рядом с деревом... На спину. Из фильтра раздался короткий, хрипящий, такой же жутковатый, как тогда — при встрече с тем пони, что отдал ему пакет, смешок.
— Эта детка заводит свое и мое сердце с пол-пинка. Ей нужны две вещи — топливо и рок-н-ролл! — хрипом раздались слова Эм-Эм и она окончательно вырубилась, в отличие от единорога, который, встав, отряхнувшись и, с трудом, магией вытянув большую часть щепок из тела, поморщившись — хотя это было не так уж и больно — избавляться от осколков дерева. Он подошел и начал осматривать костюм, пытаясь понять, где же здесь карман. Увлеченный этим, просматривая болт за болтом, сочленение за сочленением, он не заметил, как позади него, у дерева, которое Эм-Эм разнес, впечатав в него этого единорога, загорелось синее пламя.
Из него медленно, разнося терпкий аромат цветочного лосьона и горящего табака одновременно, появился странный земной пони.
Он был абсолютно бежев; лишь кое-где складки и потертости на коже были чуть-чуть выцвевшие. Он был среднего телосложения — в каких-то местах явно были видны мускулы, в каких-то проглядывал жирок, и ничего бы не могло сказать, что он необычен, если бы не две детали.
Первой была его кьютимарка — какое-то непонятное устройство — большой черный цилиндр, сверху — раструб, в котором была прорисована какая-то дугообразная мембрана, а сверху были зеленоватым цветом нарисованы расходящие веером волны.
А второй была его голова — она была полностью, исключая лишь уши, обмотана шарфом красного цвета, по краям переходившего в розовый, и заканчивавшего на обеих нижних сторонах морды розовыми прядями нитей, образуя некоторое подобие «бакенбард».
Из-под шарфа раздался приятный голос, отдававшийся чуть низкими нотками, но одновременно с тем достаточно высокий — очень редкий голос, на который были падки многие кобылки. В Сталлионграде таким голосом обладал лишь один певец, и с ним мечтали хотя бы поговорить многие, очень многие — такой шарм был у этого голоса, сочетавшего все лучшее:
— Зачем ты здесь? Что забыл ты тут? — мягким, вкрадчивым тоном спросил этот странный пони; голос, выходя из-под шарфа, разливался по всей поляне и отдавался в ушах сотнями отголосков: создавалось ощущение, что говорил не один пони, а весь лес обратился к желтому единорогу, спрашивая его, зачем он принес насилие и кровь в темный лес, который уже более пяти веков жил мирно, в гармонии сам с собой, наслаждаясь пением своих птиц и шуршанием травы и опавших листьев под упругой поступью древесных волков; Да, несколько лет назад Эпплджек ворвалась туда, чтобы украсть у леса несколько радужных яблок, и волки защищали источник своих жизненных сил; но когда лес понял, что яблоки пойдут не во зло, не для получения из них ресурса, а на простой бодрящий сидр, появляющийся всего лишь раз в году, который привносил каплю божественного вкуса в мир простых понивилльских пони, то лес, подумав, решил не отбирать это богатство, забрав его назад, хотя ведь мог — разве это плохо, когда кому-то хорошо?
А в этом желтом единороге не было благих целей — им движила лишь жажда денег и ярость от того, что он не мог получить их сходу. Лес это почувствовал, как почувствовал и этот пони, что был в шарфе и появился перед желтым — лес сам перенес его с другого края — ведь деревья могут говорить лишь шолохами да шелестом, а трава может лишь тихо шуметь, рассказывая о жизни — лишь избранные могли слышать это в пылу битвы.
Но... Тот пони — его звали Саунд, был именно таков. В девятнадцать лет он уже закончил консерваторию Кантерлота, наизусть знал акустику и звуки, мог распознать тончайшие колебания. Ему надоело слушать однообразную музыку, что музыканты извлекали из струн, труб и ударных, и он ушел искать новые впечатления. Монотонный дребезг Сталлионградских фабрик, куда он приехал вначале, вроде бы пришелся по вкусу, но уже через месяц до смерти надоел, да и денег к тому времени не осталось совсем.
Ища новые впечатления и доедая последние пожитки, он набрел на темный Вечносвободный лес. Вначале он показался ужасным. Два дня он ошивался у кромки, срывая с веток, нависавших над ним, яблоки, и не решался войти. Но лес так манил его, так звал его своими шорохами, пением птиц, что тот решился на отчаянный шаг — дабы не погрязть в ужасе вида леса изнутри, он завязал себе всю морду шарфом и вошел туда, продираясь сквозь деревья и оцарапывая себе кожу. Что было поразительно,
так это то, что

лес его принял сразу, без проверок и прочего — он почувствовал, что этот пони пришел сюда не просто так, а ради того, чтобы ощутить себя частью леса, частью той неповторимой атмосферы, что царила тут. И лес начал сам давать ему пожитки — паук, который сдирал яблоко с ветки, чтобы то упало ему на голову, или какая-нибудь неведомая тварь ползающая по земле, оставляла горсть земляники где-нибудь в выемке и манила его туда — лес решил его приютить. Вскорости Саунд уже был с лесом на «короткой ноге», и лес иногда использовал его, чтобы поговорить с некоторыми другими постояльцами — той зеброй, практикующей спиритуальную магию, Зекоре, или тому ученому на северной границе леса, что в безумстве все пытался вырастить светящееся дерево.
— Я? Свои деньги! — ответил желтый, злобно уставясь на Саунда и нервно шаркнув копытом по разметанным опавшим листьям, лежавшим на земле плотным слоем.
— Но здесь же их нет, — ничего не понимая, вкрадчивым голосом продолжил Саунд.
— Да кто ты вообще и какого Дискорда тут забыл? — резко выругался единорог, — сейчас ты...
— Воу-воу-воу! Парниш, а парниш, стушуйся, жеребчик, этот понян с тобой башлять пришел, а ты не привечаешь, не по жеребски это, не... — на каком-то странном сленге произнес абсолютно новый голос, противный, резкий и чуть гнусавый. Тень Саунда полыхнул синим цветом по периметру и чуть от него отошла, оставив за собой пустое место.
— Что это за Дискордия тут творится? — начиная нервничать, прокричал желтый, заметив отошедшую тень.
— We can’t just watch dis’ wallz comah’ tumblin’ down. Wah won’t you save’em, oh, lemme save’ya? — на чистом Филлидельфийском произнесла тень и вспорхнула на крону дерева. Оба пони, которые находились в сознании, повернули голову туда. Из-под шарфа Саунда раздался краткий смешок.
— C’mon, mah’ proswift, lemme save’ya! — противный голос начал резко, отрывисто смеяться, — Хей, Саунд, давай, врежь ему! — тень на листьях привстала на задние копыта и начала выбрасывать передние то назад, то вперед, изображая боксирующие удары, — левой-левой, правой-правой, ра-а-зво-оро-о-от!
— Ч-ч-что эт-то за фрик? — запинаясь, произнес желтый и тут же какая-то волна неизвестного происхождения отправила его в нокдаун точным ударом в нижнюю челюсть.
— Я не фрик, алле, меня зовут Синерджи и я — дух, ха-ха-ха, получил по щщам, малолетка? — противный голос все смеялся и смеялся над желтым, прыгая по кронам и трансформируясь во что угодно — волк, паук, медведь, мини-химера, дракон, пони — Синерджи просто плясал, меняя формы.
— Синий, хватит, — вкрадчиво, но твердо произнес Саунд, — ты можешь доставить эту пони?
— Но кудах-дах-дах? — завопила тень курицы под ногами у Саунда.
— В Кантерлот. Я слышал, как она сказала, что идет туда, — соврал Саунд, потому что он ничего не мог слышать даже своими чувствительными ушами, но в этот раз он не ошибся.
— Окей, — курица расплылась бесформенным черным пятном на траве, обволокла костюм и, вспыхнув синим пламенем, испарилась, сказав лишь одну фразу: «Держи меня в курсе своей мухобойки!»
Саунд остался и начал распеваться. Он многому научился в искусстве выдавать звуки, и он знал, что лес ему поможет заставить желтого убраться, когда тот проснется. Впрочем, единорог бы ушел и сам, ведь его цель ушла от него очень далеко, а в лесу он был никто, да и лес его УЖЕ презирал, а этого было достаточно, чтобы «загнуться около родника», как однажды сказал один безумец-путешественник, с которым Саунду довелось иметь дело в Сталлионграде и который рассказал ему о Вечносвободном лесу и всех его «прелестях», несказанно заинтересовав последнего.
Кантерлот, минуту спустя.
Синий огонь яркой вспышкой вознесся до небес, оставив лежать на полу пони в бронированном костюме. Менее чем через двадцать секунд Эм-Эм уже окружили сотни стражников, наставив копья. Он начал медленно подниматься, и медленно ударил себя по боку. Стражники все стояли в превеликом напряжении. Наконец Эм-Эм медленно достал конверт, тяжелым, хриплым голосом произнес: «Селестии в копыта», небрежно швырнул его на пол, и уже собрался уйти, чтобы где-то пересидеть и подлечить раны и залатать поломанный костюм, но вдруг что-то произошло. Вместо типичного щелчка раздался хлюпающий звук, и бак для топлива оплевал обшивку движка топливом. Запал присоединил одну часть к другой, и двигатель, вырвав последние болты, резко улетел вверх и отправил одного голубя, сидяшего на стене, к праотцам.
Внутри костюма раздалось еще несколько приглушенных взрывов, и костюм развалился прямо на глазах, не успев накачать в тело обезболивающее.
Когда стражники дождались, что дым от мгновенно сгоревших деталей разойдется, то увидели, что в груде металиических пластин лежит нежно-алая кобылка, истекая кровью почти изо всего тела. Слава Селестии, что стражники не сглупили, и через пятнадцать минут раздробленного тело Эм-Эм оказалось в операционной центральной больницы.
Письмо донесли до Селестии, но там оказался пустой трон. Сам она сейчас была очень далеко, в Поньчжурии, потому что там оказалась проблема, которая была сейчас первостепенной важности.
Но никто в пылу этих событий не заметил «тень» Эм-Эм, которая пару раз тихо выругалась на протяжении пути в больницу.
Поньчжурия, небольшой городок на равнине «Доу-Май-Лу», местная больница, два дня спустя.
Дверь из куска бело-сероватого ситца с желтоватыми разводами белил, зарешеченная красным деревом по всей площади, ведущая в приемный покой, медленно отъехала, и в приемную Поньчжурской больницы медленно вошел единорог цвета перепаханной сухой земли. Грива его, небрежно постриженная и оттого в некоторых местах свисающая переросшими клочьями, была небесно-голубого цвета с маленькими заметками более темного цвета, синевого с чуть заметным бирюзовым отливом. Хвост его из прядей волос такой же игры цветов был аккуратно в двух местах перевязан тонкими и почти незаметными резинками, чтобы сильно не пушился. На грудь его был надет красивый фиолетовый костюм с белым воротничком и галстучком синего цвета, еле доходящий до ребер, но подколотый небольшой золотой застежкой с маленьким рубином посередине. Под темными бровями были надеты темные солнцезащитные очки, державшиеся лишь на тугой стяжке, расположенной на переносице и сдавливающей кожу в небольшие морщинистые складки. Под темными стеклами все же из-за обилия света угадывались бездонные глаза без зрачков, из которых веяло глубокой пустотой.
— Восхода солнца, Принцесса Селестия и Принцесса Луна, — вежливо поприветствовал он принцесс, — меня звать Майнд Бабблс.
Луна непонимающе на него посмотрела и выглянула в небольшое некрытое оконце без ставень. Солнце было в зените.
— Эм-м... — протянула она, но осеклась. Мало ли, какие тут порядки — стоило ли их нарушать?
За Майндом вышел еще один врач, низко поклонившийся двум принцессам и куда-то ушедший по своим делам.
— Принцессы. Проблема.
— Какая проблема, Майнд Бабблс?
— Много пони. Ожоги. Плохо лечатся магией. Пройдемте.
Трое пони прошли вверх по лестнице, расположенной неподалеку. Там были палаты, которые располагались в несколько странном расположении. Когда Луна спросила Бабблса, почему так, тот объяснил, что такое расположение, в отличие от Кантерлотского «одна против одной» позволяет очистить магические струи, проходящие через помещение. Селестия, прочевшая тонны книг о волново-сферическом строении магии в Эквестрии и о однородности магического поля в любой взятой точке, несказанно удивилась, но, опять же, предпочла промолчать.
— Восхода солнца, — поприветствовал Майнд дежурного врача — сине-зеленого, с оттенком винного бордового земного узкоглазового пони.
— Но уже полдень, Майнд, — заявил тот, и Луна не выдержала, чтобы не усмехнуться. Заметив усмешку и из-за этого дернув ухом в секундном приступе ярости, Майнд, тем не менее, сдержав себя и заставив относиться почтительно ко всему окружению, ответил:
— Неважно. Как пациенты?
— Все никак, — парировал врач, — ничего новенького или отличившегося. Все так же валяются под окнами без намеков на выход из комы.
— Плохо. Плохо, — прозвучал опустевший голос Майнда.
В головах у Селестии и Луны прозвучал мертвенный, безэмоциональный, звенящий голос:
— Дорогие Принцессы, давайте в таком случае оставим пациентов, ведь все равно они сейчас ничего не могут сказать, а ожоги у них сильные, и поэтому я предлагаю вам лучше взглянуть на суть проблемы — может, Вам и удастся что понять больше нас.
— Х-хорошо, но... Эта телепатия? — Селестия немного испугалась этого престранного дрожащего голоса, что заговорил в ее голове.
— Да, — нормальным голосом ответил Майнд, и за него продолжил монотонный голос в головах: «Мне достаточно сложно говорить. Не знаю, с чем это связано, но мне легче говорить с помощью телепатии».
Трое пони вышли за больницу. Пройдя несколько домов из белого «резинового» дерева и выйдя за границу деревушки, по размерам не превышавшей Понивилль, они остановились. Слева ли, справа ли — везде была степь, разноцветная и цветущая, но прямо перед ними огромным кругом виднелась выжженная пустошь, где-то два километра в диаметре. В центре этой пустоши виднелось большое облако, размером с четверть Клаудсдейла, вытянутой формы. Но что самое было удивительное, так это то, что в ровно в центр облака, прямо из пласта земли, пробивался огромный радужный столб переливающейся энергии, который бил прямо в облако, и оно его всасывало.
— Это... Это что? — пораженно спросила Селестия.
— Мы не знаем. Хорошо, что они заняли свою позицию не в деревне, а сразу за ней. Ни один дом не сожгли, — монотонный голос продолжал разглагольствовать в головах.
— Но они... Это они все так сожгли?
— Да, — ответил голос Майнда.
— А те пони...
— Здесь мы ничего им сказать не можем. К нам с небес прилетела куча вот таких вот листовок, — голос прервался и Майнд порылся в кармане, достав оттуда фиолетовую листовку, на которой большими красными буквами было написано: «НЕ ЗАХОДИТЬ В ВЫЖЖЕННУЮ ЗОНУ! ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ!»
— Но... — Селестия что-то хотела сказать, когда Майнд поднял какой-то камушек и кинул его в круг. На месте его приземления сразу на высоту полуметра вознесся огненный столб, прокалив камень и заставив его немного треснуть.
Как будто среагировав на огонь, на облаке показался небольшой блик. С небес на огромной скорости слетела радуга, о свистом рассекая воздух. она приземлилась прямо перед тремя пони и замерла.
Пони цвета неба, когда солнце стоит в зените, и радужной гривой, замерла. Перед МайндБабблсом, Селестией и Луной стояла Рейнбоу Дэш с широко выпученными глазами, никак не ожидавшая увидеть тут принцесс. Она немедленно упала на колени и запричитала:
— Селестия, Луна, я не хотела, но там так круто, что я не могла удержаться, когда меня пригласили, они сказали что я лучше Вандерболтов и... и..., — Рейнбоу Дэш начала захлебываться в словах. Сзади нее, на самую кромку травы, приземлились еще два пегаса, закованные в цельнометаллические тяжелые доспехи со шлемами, в стеклах которых были видны лишь глаза и переносица. Селестия сама стояла пораженная. Один из бронированных сказал низким голосом:
— Принцесса Селестия и принцесса Луна. Приветствуем вас у подножия облачного крейсера.
— Крейсера... — от услышанного Селестия пошатнулась...

...Перинуклеар Таум стоял у широкого окна главного офиса и смотрел на пожар, возникший из-за сгоревшей проводки. Пожар никто не тушил — все в Сталлионграде спали, убаюканные «ДримНатуре», и пожарники, и пони, что сейчас сгорали. Он медленно магией поднял перо и написал в дневнике, лежащем на журнальном столе из железного дерева, что был рядом:
«День 131. Первый пошел.»

re:Ad & Whee!

Глава, в которой неожиданно на первое подается дружба и понимание, а вот на десерт...

Два пегаса в железной броне низко поклонились, чуть приподняв крылья, но оставив их сложенными, приглашая Селестию и Луну полететь с ними на это огромное облако и осмотреть его.
— Майнд, прошу нас простить, мы все выясним и скоро вернемся.
— Хорошо, — сказал Майнд и в головах у принцесс снова прозвучал бездушный голос: «Я не чувствую в них радушия. Не уверен, что вы можете им доверять. Не вздумайте ничего говорить, но я это точно знаю, что у них есть какой-то секрет.»
Селестия кивнула незаметно, но так, чтобы Майнд понял. Он поправил очки в знак того, что увидел этот знак.
Трое пегасов и два аликорна взмыли в воздух. По дороге Селестия поравнялась с Рейнбоу Дэш.
— Так все же, почему ты не в Понивилле? — задала она вопрос, покосившись на «дух лояльности».
— Потому что друзья сказали мне, что мне можно, я же никого не предала, я здесь только на пару дней... — замямлила Рейнбоу, но добавила в привычном тоне: «Здесь круто!»
Селестия ничего не ответила и не показала никаких эмоций, почему-то сразу вспомнив слова Майнда.
Наконец, в последний раз раскинув крылья и аккуратно сложив их, прижав к телу перьями параллельно коже, все пятеро почти одновременно приземлились на верхнюю платформу.
Селестия была потрясена и обезоружена видом верхней палубы. Там, на самой верхней плоскости этого «облачного крейсера», слепленного из сотен миллионов облачных нитей — о да, неестественная текстура облака, как будто вышитого крестиком очень упорной швеей, бросилась в глаза Селестии еще на подлете — было видно, что делали эту невесомую ткань из облаков очень долго, были несколько доков для облачков из такой же ткани поменьше, также сделанный из еще более плотного, почти цельного облака с синеватым отливом люк, ведущий вниз, и большая капитанская башня, метров восемь в высоту, и шириной в два. Вся командорская вышка тоже была сделана из облака, судя по виду — небольшая распушенность и менее явная нитевая структура — более мягкого, чем то, на котором сейчас стояла Селестия, и лишь наверху, на небольшом выступе контура башни вперед по направлению к стоящим были видны стеклянные пластины. Стражники пригласили троих пройти туда.
Мягко ступая по достаточно твердому, но отдающему горной свежестью облаку, Селестия, Луна и Рейнбоу Дэш пошли к этой вышке в молчании.
Селестия шла и поражалась. Там строились пони в железной броне. Там несколько этих же пони устраивали спарринги. В другом месте работал какой-то генератор, состоящий из шести поршней — по три слева и справа, что-то выкачиващий из трубы, ведущей к нему из недр облака, выпуская небольшие желтые облачка из сопла, которые мгновенно хватал какой-то пегас, и, набрав груду таких, улетал куда-то в люк неподалеку, а его пост занимал другой, проделывающий то же самое.
В итоге все трое подошли к подножию башни. В это подножие была вделана металлическая дверь в двое пони шириной. Каждая створка из монолитного куска железа была украшена небольшой гравировкой, изображающей кленовый лист и детально передающей все тоненькие жилки на нем, и создающей впечатление, что будто этот кленовый лист не был выгравирован на нем, а еще к горячему металлу прижали настоящий большой лист, и потом соскребли, оставив гравировку.
Один из сопровождающих подался вперед. Селестия бросила на него взгляд и поняла, что эта гравировка не была просто украшением — на костюме, в области чуть подальше крупа к голове, где заканчивались ребра, красовалась точно такая же гравировка, тот же самый детализированный кленовый лист.
Судя по всему, этот крейсер, целиком и полностью принадлежал какой-то фирме.
«Но что тогда здесь делает Рейнбоу Дэш?» — подумала Селестия и нехорошее подозрение зародилось в ее голове, подкрепленное словами Майнда о том, что он «не чувствует возможности верить».
«А что, если все, кто тут находятся, чейнджлинги? Если они все тут предатели и заманили нас сюда в ловушку?» — пронеслась мысль, и она нахмурилась. Когда сопровождающий, что-то сказав по терминалу голосовой связи фирмы «Магикнет» — фирмы, целиком и полностью посвятившей себя изучению преобразования магии в материю, звук и свет, и являющейся монополистом на рынке связи, впустил их, то Селестия очень испуганно пошла по коридору из облака к металлической кабине лифта, приветливо раскрывшей двери как раз в тот момент, когда вся компания подошла внутрь.
В лифт зашли только Селестия и Луна. Раздался мягкий звоночек, и двойные двери лифта плавно закрылись. Лифт тронулся настолько незаметно, что принцессы абсолютно этого не почувствовали.
Прошло секунд тридцать ожидания «начала» движения, и Селестия, в отличие от Луны, не придавшей словам Майнда ровно никакого значения, и посему стоявшей абсолютно невозмутимо, начала чуть дергать левым копытом.
— Когда же мы уже,.. — звоночек лифта оборвал ее фразу, и двери, чуть шипя приводом, отъехали в стороны, выпуская принцесс. Они вышли из лифта, переместившись снова на мягковатую ткань из облачных нитей, более пушистую и немного прогибающуюся под копытами, немного утягивающую внутрь себя ноги. Перед ними была большая — где-то два на два метра — комната, в середине которой был большой резной стол из дуба на одной большой ножке, украшенной гравировками листьев всех сортов и деревьев, где они росли, на котором валялась кипа бумаг, разметанных по столу так, как листья бывают разметаны ветром из плотной кучи — в абсолютном хаосе. Большое окно из двенадцати стеклянных панелей, расположенных под чуть разными углами и из-за этого немного напоминающие мушиный глаз, было расположено напротив лифта. Больше в комнате ничего из вещей не было — ни картин, ни фурнитуры, что обычно стоит в капитанских комнатах, зато был один пони.
Синий пегас с желтой гривой, в аккуратном выглаженном кителе, доходящим до самых копыт, имевший небольшие складки над местами суставов, да белой нагрудной рубашечке и аккуратном галстучке, подколотый серебряной застежкой, и железными накопытниками. В правом ухе на нижней кромке виднелась небольшая серьга, которая была просто металлическим кольцом чуть черного отлива, немного бликующая в свете знойного полуденного солнца.
Пегас поднял глаза на звонок и заметил двух аликорнов. Положив чертеж, который он изучал, опустив чуть голову вниз, чтобы спрятать странную усмешку, он далее поднял глаза и как бы невзначай, мягким голосом заявил: «Здравствуйте-здра-авствуйте, звать меня Войц, я капитан этого облачка», легко улыбнувшись и немного растянув букву «а-а» в середине второго слова, приветственно кивнул и протянул копыто.
Селестия и Луна поочередено совершили этот старый ритуал приветствия — положив копыто на копыто, двое пони кивали друг другу и размыкали их. Когда-то он был очень сложный, но в течение веков все древнее и оригинальное имеет свойство упрощаться и уменьшаться в объеме — как Вечносвободный лес, некогда занимавший почти всю Эквестрию, занимал теперь лишь ее четверть, если не меньшую долю.
Раздался приглушенный звоночек, отдавшийся легким звуковым перекатом в комнате, и лифт, чуть скрипнув, куда-то уехал.
Селестия и Луна продолжали стоять, и тогда пони, что был спереди, начал:
— Вам, наверное, уже доложили, или пересказали, — он медленно отошел к столу, порылся в нагромождении бумаг, и достал оттуда заламинированную фотографию. Подойдя обратно, он первым делом, положив ее на копыто лицевой стороной кверху, показал снимок.
— Вчерашний. Двадцать километров от Сталлионграда. Мы не успеваем переместиться.
На снимке была видна равнина, а на ней толпа подменышей и, словно каменное изваяние, Кризалис.
— Но... как? — изумленно подала голос Луна, немного зевая — все-таки день не был ее временем.
— Вы спросите об этом лучше ее саму. Вы знаете причину? — раздался вопрос, исходящий от пони в кителе.
Прозвенел звоночек, и лифт плавно раскрылся. Из него, сияя радостью, вышла Рейнбоу Дэш.
— Ого, а тут круто, — заявила она, но, заметив принцесс, немного осеклась.
— Приветствую, Рэйнбоу Дэш, — заметила Селестия ее приход, но ее перебил капитан:
— Итак, Кризалис уже на подходах к Сталлионграду, и мы туда не успеем. Знаете... — капитан немного усмехнулся, — есть три вопроса: «Где быть?»; «Что делать?»; да «Кто виноват?..», — он немного выждал прямо-таки театральную паузу и продолжил:
— Сейчас в моих силах есть возможность ответить на все три. Послушаете небольшую историю?, — он хитро улыбнулся и облизнул кончиком языка не в меру сухую и потрескавшуюся верхнюю губу.
— Да-да, конечно, если это так важно, — подала голос Луна, чуть посмотрев на явно нервничавшую Селестию и легонько толкнув ее в бок копытом, мол, не надо нервов — ничего страшного, что они оказались тут.
Капитан, в свою очередь, снова выдержав паузу, начал:
— Итак, приступим. Хоть мой рассказ и краток. В общем, выгнали вы Кризалис далеко-далеко, а от мании захватов не излечили. Нападает она и снова хочет захватить Кантерлот. И что имеем? — уголок рта капитана чуть изогнулся вниз, но тотчас же выровнялся в своем положении, — Да только то, что нам надо быть у Сталлионграда, но мы не успеваем. Надо бы пострелять по Кризалис пружинкой, да не успеваем. А кто виноват? Конечно же, — тут капитан снова сделал паузу, — Глассхарт.
— Глава «Цистеин Синтетикалз»? — Селестия прервала капитана, в ее душе снова черным щупальцем ударило по разуму недоверие, — Но он же только и делал, что привносил счастье! Его лекарство только повысило доходы всем компаниям, чьи сотрудники принимают препарат!
— Ах-ха-хха-ха! — захлебнулся в смехе капитан, затем, чуть прокашлявшись, извинился и сказал следующую фразу, заставившую Луну вздохнуть от удивления, а Селестию промолчать и насупиться, усугубив недоверие, — да все это лекарство, выпячивая чувства наружу, делает пони самой доступной жратвой для этих чувствожралей, подменышей.
— И что вы предлагаете? — спросила Луна.
— Я? Я ничего не предлагаю. Сейчас сюда на всех парах, с минуты на минуту будет, кстати, несется Плюмбумхэд, глава «Айрон Лиф». Селестия, Луна, Рейнбоу...
Капитан, звякнув сережкой, что задела небольшую нашивочку из стали на кителе, когда он тряхнул головой, продвинулся к лифту и вызвал его. Неперемещавшийся до сей поры лифт сразу щелкнул и открылся. Неспешным и минималистичным жестом копытом он пригласил всю троицу внутрь.
— Ну, думаю, не будем же мы ждать Свинцовую Башку прямо тут, он еще тот тормоз, — усмехнулся капитан, чем немедленно вызвал гневное изречение от Селестии:
— Да как ты так можешь говорить про своего лидера?
— Очень просто, — отозвался капитан, — у нас в фирме порядки проще, чем кажутся на первый взгляд.
Селестия что-то буркнула себе под нос, но еще один толчок копытом от Луны, покачавшей головой в ее сторону, вывел ее из ступора и заставил немного прийти в себя.
— Эм-м... Да-да, да, конечно, пройдемте. А... Куда мы направляемся? — задала она вопрос, и тут капитан, чуть хитро прищурившись, сразу, безо всяких задержек ответил:
— В самое сердце, к ангару и двигателю.
— Ух ты, клево, я там еще не была, я только помогала дополнительные облака пихать! — выпалили Рейнбоу и поймала на себе легкую улыбку капитана.

...Дверь лифта аккуратно закрылась, пневмомеханизмы ее щелкнули, да прозвенел едва слышимый звоночек, и лифт направился вниз своим привычным незаметным и неспешным ходом.
— И что этот Плюмбумхэд из себя представляет? — заинтересованно спросила Луна, которая стояла ближе всех к капитану.
— О, не буду рушить ваше первое впечатление о нем, Принцесса, — ухмыльнулся капитан, — но посмею заметить маленькую деталь, на которую так оскорбилась принцесса Селестия — Свинцовой Башкой он зовет себя сам.
— Итак, то есть глава вашей компании, пони, который...
— Вместо росписи ставит таможенный штамп, — улыбнулся капитан, — он владелец компании. Те, кто конкретно управляют цехами, отделами — директора, то есть, — серьезные пони в костюмчиках, а вот Свинцовая Башка уже давно выжил из молодых лет и под старость может себе позволить некоторые странности, которые, тем не менее, ему более чем простительны — под его взглядом компания живет и процветает.
— Да-а, это заметно..., — раздался восхищенный голосок Дэш, которая уставилась в узорчатую пластину на потолке лифта.
А вот единственный, кто продолжал нервничать, — Селестия, постоянно оглядывалась. Ей все было категорически не по вкусу, причем, что самое интересное, она сознавала, что не скажи Майнд Бабблс тех слов про доверие, она бы сейчас абсолютно спокойно верила бы капитану и ожидала прихода Плюмбумхэда, но это-то ее и пугало более всего, что их вгоняют в простое спокойствие.
«Кто их знает, сейчас спустимся, а на нас набросятся, схватят да утащат,» — и Селестия мысленно приготовилась защищаться от подменышей.
Однако ее сжатые зубы и стянутые мышцы расслабились сами, когда лифт, звякнув, остановился, и открылась дверь, обнажив внутренности крейсера.
Огромная полость, выбитая внутри облака, обитая той же тканью, что и снаружи, занимала почти все облако. Внутри, переплетенное сетью из нескольких сотен узеньких дорожек из железной сетки с небольшими перилами из трех длинных труб, которые поддерживались тем, что были на арматуре приварены к этим дорожкам каждые два метра, были два больших двигателя, состоявшие из передней шарообразной части и затем задней части — скругленный прямоугольник с четырьмя гигантскими поршнями на пневматической основе по каждую сторону, смотревшие из двигателя в разные стороны под одинаковым углом.
Сзади них кольцами из фиолетового облака была обозначена цилиндрическая зона небольшого диаметра, причем на табличках, что были нарисованы на кольцах, был нарисован череп и две кости, да стрелка вниз, что показывала на интрадиаметральную площадь этого цилиндра.
Сзади этой «полости в полости» были единственные прорехи в облаке — два преаккуратно вырезанных круга в облачной ткани, за которыми было видно небо, а в левом — небольшой кусочек горы.
Селестия и Луна почти одновременно взглянули вниз, вспомнив про цветастый столб. Из низа облака, все так же переливаясь, вырывалась чистая энергия и била в какой-то стержень. Стержень заканчивался лениво вращающейся шестерней и продолжался чуть выше — тупиком. Шестерня был полая — об этом можно было судить по стеклянным вставкам, в которых все светилось, но уже гораздо слабее. Сама шестерня подсоединялась к двум другим, поменьше, что в свою очередь тоже были полые(и так же лениво вращающиеся) и светились вполовину поменьше да располагались противоположно друг друга по отношению к первому стержню. Сами стержни подходили к огромным разукрашенным в синий и зеленый блоки, что, в свою очередь, были огромными плетеными проводами подсоединены к шарам на двигателях. Еще один такой блок был расположен прямо под ними, однако подсоединялся он не к первому стержню, а к двум первым блокам точно таким же проводом, только красного цвета, и оттуда выходил уже желтый провод, что вел наверх, к какому-то престранному шару, который был сделан из какого-то полужидкого материала, заключенного в сферу, которая преломляла свет как узорчатое ромбиками стекло, из-за чего сероватый внутрений материал под разными углами становился разной формы в глазах окружающих. Заключена сфера была в три металлических железных балки между которыми она парила, из не касаясь, к которым и подходил провод. По краю сферы медленно-медленно вращались две круговые балки с небольшими расширениями в некоторой их области, в которые были запаяны граненые блестящие стекла.
— Ч-что э-это? — запинаясь, восхищенно спросила Рейнбоу, забыв про все правила приличия, — Э-это... Круто... Аж дух захватывает! Да!
Капитан усмехнулся и чуть подправил китель, да чуть повернул голову, тряхонув сережкой. Сзади раздался звоночек и лифт закрылся. Четыре тончайших луча ударили в четыре грани металлической коробки и унесли лифт наверх под восхищенных вздох всей троицы не из «Айрон Лиф».
Капитан еще раз усмехнулся да подошел к бордюру.
— Ну что же, это, — он тыкнул в большой стержень снизу, — собиратель магии, шестерни, что подключены к нему, это рефрижераторы и трансмиттеры. Большие сине-зеленые блоки, — продолжил он, — это батарейки для нагнетателей-шаров, которые отдают свое поршням и те выкидывают с помощью магии наше суденышко вперед телекинезом по площади ткани 13А, — он чуть повернулся, — это та, из которой сделана оболочка. А это, — он показал наверх, — преобразователь. «Пружинка». Именно из-за него мы крейсер, а не какой-нибудь заср... простой лайнер, вроде тех, что ездят по морю с земными пони и единорогами, — пегас немного осекся, думая, не сказал ли он чего лишнего в плане ругательств, однако троица стояла слишком восхищенная, чтобы придираться.
— Я ни-че-го не поняла, но это... Круто. Просто круто, — сказала Рейнбоу, и Луна, сглотнув, кивнула в знак солидарности ее мыслей словам пегаски.
Капитан ухмыльнулся. В одной из плоскостей на стене, ограниченной красным квадратом, внезапно закружились несколько пегасов. Они, расположившись по краям квадрата слева и справа ровно посередине в вертикаль и к чему-то приготовились. Стена до краев красной линии затем немного вжалась сама в себя и отъехала в сторону, вдавив саму себя в стену. Предзакатное яркое солнце ударило по глазам всех четверых, что стояли на платформе перед двигателями, заставив их на секунду зажмуриться, напрягая мышцы глаз, да прикрыть глаза копытами. Когда же стена замкнулась, то все четверо открыли их, подобрав под себя копыта почти одновременно, и увидели небольшое облачко, которое прилетело внутрь и теперь пришвартовалось к одной из бесконечных сетчатых дорожек. Оттуда в сопровождении бронированных пегасов вышли несколько единорогов в официальных костюмах( «Директора концернов» — тихо пояснил капитан, потряся головой налево-направо) и остановились.
И тут появился он. Поистине огромный — на голову выше Рейнбоу — пегас с шикарной мускулатурой, игравшей на теле, с огромным размахом крыльев, покрытый легкой броней местами по телу и медленно паривший за директорами, а затем, что-то переговорив с ними, размашистым жестом показавший им идти обратно в облачко, резко развернулся, и, взмахнув крыльями, полетел в сторону четверых.
И если принцессы и капитан прореагировали еще более-менее спокойной, то Рейнбоу от увиденного чуть не хватил инфаркт восхищения — настолько сильно было это чувство, что зародилось в ней изнутри.
В итоге Плюмбумхэд, грациозно преодолев несколько дорожек поперек на своих мощных крыльях, приземлился на платформе лифта, чуть стукнув копытами о сетчатый металл и вдруг произнес фразу, над разгадкой смысла которой Селестия и Луна еще не одну ночь будут ломать голову:
— А что здесь потеряли эти две ничуть ни в грош не высоконизкопоставленные особы?
Как ни странно это не звучало, капитан просто просиял и бегло ответил ему:
— Похоже, Вас.
Плюмбумхэд немного улыбнулся.
— Итак, Принцессы и ты, радужная пони, — он тыкнул копытом в Рейнбоу, — да-да, ты, видел твои радужные круги в газете Кантерлота, что тут надо-то от нас, а?
— Да вот... — Селестия недоверчиво хмыкнула и тут внезапно кое-что заприметила. Пони полез прямо под шарообразный купол двигателя, держа в зубах гаечный ключ, и застрял там, что-то хмыкая и бешено дергая задними ногами. Двое пегасов кружились рядом, однако получали пинки, и из-за этого Селестии показалось, что тот, кто под двигателем, отбивается от них всеми силами, словно от...
Подменышей.
Именно это слово пронеслось у нее в разуме, когда Селестия, вскрикнув: «О нет, не надо!» рванула к нему и вытащила его из-под двигателя, разбросав остальных и всем сердцем испугавшись за него, однако оказала «медвежью услугу» и гаечный ключ, выскочивший изо рта этого техника, попал между механизмами нагнетателя. В секунду энергия магии вогналась в него, он затрясся и вылетел с бешеной скоростью, прямо сорвав ухо технику, оставив на этом чувствительном месте лишь кровавый обрубок.
Улыбка на лице техника, что только появилась, сразу захлебнулась в гримасе боли и ненависти к спасителю и себе за такое, и закончилась потерей сознания.
Плюмбумхэд свистнул, и менее чем через минуту несколько медиков уже сновали у искалеченного, прикладывая всевозможные повязки и готовя носилки для перевозки.
К опешившей Селестии подлетел этот Плюмбумхэд. Тяжело вздохнув, он приложил копыто к морде, и такой конструкцией из его тела покачал влево-вправо, затем, описав витиеватым жестом полуокружность в сторону от себя, еще раз вздохнул и ушел.
К Селестии поделетели несколько пони в броне. Они

подхватили ее, и, крепко сдавив по бокам, донесли ее до небольшого облачка, что стояло неподалеку — иного, чем то, на котором прилетел Плюмбумхэд.
Луну и Рейнбоу сопроводили туда же под слова капитана: «Ох, сегодня у нас вечер нагоняев,»

...Их высадили ровно на том самом месте, откуда и началось их путешествие изначально — у ворот Кантерлота через пятнадцать минут — настолько скоростно было облачко. Там к ним сразу подскочили советники, сообщить о том, что происходило в ее отсутствие, но они лишь слабо отмахнулись.
Рейнбоу улетела в Понивилль, делиться своими впечатлениями, в то время как Селестия пошла в свои покои. Ей еще предстояло обдумать то, что происходит, и то, что произошло по ее вине.

Двое пони, тяжело переступая копытами по мягкой, взъерошившейся лиственной подстилке на поляне в глубине леса Эверфри, сопровождаемые легкими дуновениями ветра, из-за чего немного трепалась грива одного и кончики шарфа другого, кружились друг перед другом. Несколько нависших над поляной деревьев недобро шептали и намеренно сгущали краски, наклоняя листву. Из глубины леса на желтого единорога с безумными красными глазами уставились уже несколько десятков пар глаз древесных волков. Над поляной, источая невесомый тусклый свет, кружились мотыльки.
Луна высоко в небе ярко заливала землю молочным светом, и из-за этого оба пони блестели, создавая невероятно таинственный ареал вокруг них.
— Что ты забыл здесь? Почему пришел сюда? — мягкий голос раздался на весь лес, чуть, казалось успокоив его; Эхо разнеслось по всей поляне сотнями ревербаций.
— Я же уже сказал. Где она? — прорычал желтый, показав копытом на то место, где лежала Эм-Эм, которой теперь уже не было здесь, да взглянув на это место исподлобья.
— Она в безопасности... — протянул Саунд.
— Ты хочешь намекнуть, что я — нет? — усмехнулся единорог и чуть расставил ноги, — ты знаешь...
— Знать ничего от тебя не хочу, — оборвал его Саунд, сделав свой голос резким и плотным.
— Да заткнись и слушай. Она мне нафиг не сдалась, — устало сказал единорог, протерев глаза копытом, на котором было несколько свежих порезов; Капля крови попала в глаз и заставила его как следует проморгаться, прежде чем он смог продолжить, — мне нужно лишь письмо, что внутри ее костюма.
— Но почему нельзя было просто попросить? — голос Саунда стал высокого тембра и приторно-вкрадчивым.
— Потому что потому. Знаешь, в моем Сталлионграде мне больше важны деньги, чем какие-то изыски дружбы со всем миром. Деньги могут решить мои проблемы, а друзья — лешак от них чего дождешься, — вздохнул желтый. Его совершенно не прельщала нужда сражаться с этим «громкоговорителем» и он решил немного пооткровенничать — «Ведь этот пони никогда не вытащит свой круп из леса,» — подумал он.
Саунд вздохнул. Он еще раз вспомнил, как тяжело было ему одному, пока он не нашел...
— А это теневое чучело — что это было? — раздраженно спросил желтый, надеясь вытянуть информации по максимуму, — Как его... Си... До...
— Синержди? Это один из сотен духов, что обитают здесь. Большинство из них плачут, некоторые заставляют их пугаться, и лишь он один охотно идет на контакт... Зебры, живущие здесь, говорят, что он отзвук Элемента Веселья, — ответил ему Саунд, и единорог сразу подметил по привычке в своей голове версию: «ЭГ и Духи.» Тут его осенило, что он сейчас все делает неправильно, и что-то екнуло в его сердце на слове «веселья», произнесенное им самим внутри себя.
— А что, больше таких, как он, нет?
— Нет... Стоп. А почему я должен тебе отвечать? Ты привнес в этот лес лишь боль, страх, разрушение... и... и..., — Саунд захлебнулся в своем словарном запасе, однако желтый продолжил за него:
— Неся с собой лишь тотальную индифферентность, — короткий смешок закончил эту фразу.
— Чего? — Саунд уставился на него.
— Да мне плевать, по большому счету, и на него, лес этот, и на тебя, и на духов, и на все-все-все и ивсех-всех-всех, ты понимаешь? — прищурившись, чуть хрипло ответил единорог.
— Н-н-нет, — снова отвечал вкрадчивый голос, но желтый уже явно уловил легкие нотки страха. Настало время для козырной карты, да и одним хорошим знакомством желтый не способен перенебречь.
— Мои сны не столь пусты, сколь кажется моя культура, — процитировал он что-то, услышанное им на улице, — и я хочу сказать, что я готов уйти, прямо сейчас. У меня тут больше нет цели, и я уйду, только пусти, — рог его вместо магии лишь слабо искрился — лес подавлял магию.
— Эм-м... А может, ты...
— Я чего? — наигранно жестоко отрезал желтый.
— Ну... Я даже не знаю... Поможешь мне тут все запаять хотя бы? Тогда лес тебя отпустит, — голос был очень подавленный и неуверенный.
— Что сделать надо? — вздохнул желтый.
— Замазать смолой то, что ты сделал с деревьями и полить их водой, как-то так, да... — неуверенно произнес Саунд, — и ты не будешь сражаться? Ты же еще пять минуту назад пылал...
— Ну извини, когда на тебя какой-то левый редис с чащи налетает, что ты должен сделать? Термос с чаем достать? — проронил желтый, подходя к смолоточащему дереву. В несколько точных телекинетических штрихов с помощью небольшой палки все было готово — смола более-менее ровным слоем покрыла раздробленную часть дерева, и он продолжил, — ведро есть?
— Ведро? А, да, вода. Подожди, сейчас принесу.... — произнес Саунд и куда-то убежал, обводя своим телом все кусты и лишь копытами немного наступая на траву.
Где-то в вышине яркой трелью запели птицы. На поляне стало заметно светлее — деревья, почувствовав, что желтый не хочет более никакого зла, скрепя корни, решили его простить на первый раз, раз уж он взялся исправить свою ошибку, пусть даже и за плату в виде ухода. Да, пока лес блокировал магию, и желтый прекрасно это понимал, но, как говорится, «сам виноват».
С дерева около того, что стояло перед желтым, раздалась стучащая очередь — «тук-тук-тук-тук-тук». Желтый немного испугался, но потом поднял голову и увидел странную птицу — дятла, что носом выбивала в коре дуба отверстие, полакомиться тлей, которая ест древесину. Эта картина несказанно развеселила желтого.
Вон промелькнула белка на высоких сводах, вот крошечный кролик проскакал по краю полянки, с репейником, прицепившимся к шерстке, а вот где-то, сопя, совсем рядом, прошел медведь в вечных поисках малины — его излюбленного лакомства.
Дунул ветер, и лес зашумел густым потоком миллионов легких шепотов, а листья, что затрепались, создали неповторимую и удивительную игру света.
— Да-а, вот это курорт, — задумчиво протянул желтый, забыв уже на мгновение о всех своих делах.
Из рядомстоящего скорченного и слепленного из нескольких стволов, переплетенных меж собой веточкой-косичкой, дерева отделилась какая-то тень. Сияя смолистым телом и мягчайшим образом ступая по траве, даже не приминая ее, древесный волк вышел на поляну, подошел к желтому, облокатившемуся передним краем грудной клетки на дерево в ожидании Саунда с ведром и начал предельно внимательно изучать его. Когда встретились их взгляды, то желтый почувствовал, словно ему в голову запустили корни сотни маленьких деревьев, снабжая ее холодом и каким-то странным ощущением проверки тех мыслей, что постоянно по наметанному циклу крутились у единорога в голове: «Деньги-работа-отдых-тренировка».
— Все мое скудоумие увидел? — усмехнулся он через минуту после того, как попал своими глазами в волчьи, отчего тот тихо гавкнул, подошел к нему, и, привстав на задние лапы, лизнул его в шею, прямо в область горла, а затем медленно удалился, отступив и махнув хвостом — веником из листвы.
Ощущая на себе смолистую слюну волка, желтый немного посмеялся тому. что тот его не укусил в сонную артерию, а затем про себя сказал: «Надо будеть здесь все разузнать побольше. Мне уже просто нравится это место. Закончу дело и вернусь сюда с повинной, мол, хочу здесь остаться, а там и подумаем, каково оно тут,» — подумал он и улыбнулся. Кусты уже снова затрепались — Саунд нес ведра.
Голос внутри его души вроде начал возражать:
«А деньги, а репутация, тебе не нужен лес,» — но тут он вспомнил, что ему вообще-то на носу пятьдесят три года, а это значит только одно — надо уходить на покой, пока не проступили морщины. Он подумывал о курортах Филлифорнии или Филлидельфии, «тошниловки для богатых», по его собственному выражению, но что-то задело его в этом лесу с первого посещения. «Хех, и все же это странно как-то,» — подумал он, поливая уже предпоследнее дерево по округе сломанного им, вроде как «принося извинения братьям», как заверил его Саунд — так быстро пролетело время и уже брезжился рассвет. Однако, он все еще был в деле, и, тем более, его планы были слишком долгосрочными — он еще собрался быть в деле лет семь, не меньше, сам он решил для себя.

— О-ох, — только и успела подумать Эм-Эм после операции до того, как новая доза морфия отправила ее в глубочайший сон, длившийся часов шесть. Где-то за час до ее пробуждения о ее нахождении в больнице Кантерлота медсовет сообщил Селестии и теперь она должна была быть тут, но сейчас она была еще слишком усталая и опешившая от произошедшего на крейсере, поэтому ее визит откладывался где-то на полчаса.
— Хей-хоу, детка, ну наконец-то! — раздался голос рядом, скрежещущий, противный. Тень от кровати, свернкнув синим цветом по контуру, отделилась от пола и переместилась на стену, приняв форму пони.
— Ой! — Эм-Эм испугалась, — К-к-кто ты?
— Меня звать Синерджи, я вообще-та спа-ас тебя, цыпа, а ты тут тушуешь... Чё за дела, х’э? — тень преобразовала себя в другой вид пони.
— Я-я Эм-Эм, — алая кобылка сглотнула слюни и почувствовала, что ей невероятно хочется пить, но пока она сейчас даже не могла встать с постели — настолько морфий ослабил ее тело, и тут, после такого привычного резкого толчка грудью в бок, туда, где обычно находилась пневмопластина, что обыкновенно запускала боковые двигатели, она поняла, что там находится пустота. Лишь одеяло скрывало ее тело.
Она несказанно испугалась — она настолько уже привыкла к этому облачению из металла, что теперь любое движение давалось ей с трудом — ее тело в привычке дергалось, а глаза то и дело убегали вниз, к теперь уже не стоящим перед ней гироскопу и барометрам, а также альтиметру и расчетному механизму для расстояний. Рванув грудь вверх, она, изогнувшись, словно анаконда, свивающаяся кольцом, сумела сбросить с себя одеяло и увидеть свое тело.
— Алое... — задумчиво протянула кобылка, когда тень переместилась на край кровати, противоположный голове Эм-Эм, одним рывком, став очками с отраженными в них зрачками.
— А кое-где — красная, хе-хе, — едко произнес Синерджи, заставив Эм-Эм жутко покраснеть и попытаться натянуть на себя одеяло. Это у нее не вышло — натренированное для двигателей тело лишь билось и извивалось — неправильные ассоциации, связанные с перемещением, давали о себе знать — постоянные удары по скрежещущим пластинам разучили ее тело двигаться самостоятельно, и любые попытки ее изменить ситуацию были бесполезны — она даже не могла кружку чая зажать между копытами, не говоря уж о ходьбе и тем более о беге. В итоге она жутким усилием вжала в себя ноги, закрыв все половые органы от «треклятого тенеурода», как пронеслось у нее в голове в тот момент, и немного расслабилась в странной и жутко неудобной ей позе.
Синержди переместился на стену и изобразил крайне недоуменное выражение лица несколькими схематическими линиями.
— М-де... Это че ща за цирк был, а? — произнес он и тут Эм-Эм заплакала. Линии изменились, изобразив тотальное непонимание.
— Я... Я не могу жить без железки... Верни мне мою железку! Зачем ты ее у меня отнял?! — закричала она сквозь плач.
— Эй, эй, не я у тебя отобрал, цыпа, если по чесноку, то ты мне в костюмчике больше нравилась. Мы в Кантерлотской больнице, вообще-та, если так чё, о’кей? — тень резко переместилась в ней и какой-то темной энергией описала дугу в воздухе, мгновенно смахнув все слезы с мордочки Эм-Эм, затем снова вернувшись на стену и став нормальным, пропорциональным пони.
— Кантерлотской больнице?
— Да ты там, перед дворцом, жахнула под самый потолчанский! Двиган треснул и там всех в один взрыв расшвыряла! Это было просто вау! — весело закричал дух и изобразил пони-ниндзя, с иероглифами на лбу, который одним взрывом разорвал окружение солдат. Эм-Эм слабо улыбнулась кривляниям Синерджи, который явно пытался ее немного развеселить.
— И что дальше? — уже не таким тяжелым голосом спросила она.
— А дальше ты, короче, на части развалилась. Взгляни на левую свою крупополовину, — усмехнулся Синержди. Эм-Эм взглянула — там были несколько швов и дренаж, заправленный в рану под ними с самого края, из которого медленно капала желтоватая жидкость — сукровица — которая, по идее, должна была попадать в прикроватную банку, полную ей наполовину, но из-за последних движений Эм-Эм теперь уже попадала только лишь на пол. Пластик был настолько мягкий, что Эм-Эм, дотронувшись до трубки, не почусвствовала движения внутри и поняла, почему не почувствовала его, когда пыталась закрыться от Синерджи.
— Ну чё, как погремушка? — смеясь, спросил Синержди, пристроившийся рядом.
— Ужас. А где мой костюм? — как-то по странному деловито спросила Синержди, вспомнив про разлетевшиеся вдребезги турбины — никого ли они не убили?
— А я чё, знаю? — Синерджи возмущенно превратился в жирафа, — все вижу, да, шея на весь Кантерлот?
Эм-Эм тихо хихикнула, попытавшись прикрыть рот копытом, как она видела в книжках. Естественно, копыто оказалось где-то сбоку, а из глотки вышел скорее звук «хрю-хрю», нежели «хи-хи», но Синержди понял, что немного привел ее в чувство. Теперь, раз уж он тут оказался в такой щекотливой ситуации, надо было вывести ее в коридор — «чертовы медсестры» могли его перепугаться, а к Эм-Эм они бы еще долго не подошли — морфий изначально был рассчитан на сутки: помешали привычки Эм-Эм — крэк, стимуляторы, снотворные, алкоголь и сигареты — организм медленно привык к ядам и теперь не реагировал на них остро.
А это значило только одно — надо было заново научить пони ходить. «Ох, нелегкая это будет... Хотя она не у-о, эт точно,» — подумал Синерджи и переместился на кровать рядом.
— Башку ко мне поверни, цыпа, — прогнусавил он, и Фьюэл, жутко медленно и с трудом повернула голову, привыкшую смотреть прямо вперед.
Тень вышла из ткани, став каким-то черным пониобразным месивом на постели, которое вспенилось и превратилось в пони из темной энергии, переливающегося оттенками серого.
— Теперь смотри, — произнес булькающий и хлюпающий голос прямо из груди этого черного.
Он медленно поднял заднее правое копыто вверх.
— Повтори-ка, дорогуш, — приказным тоном прохлюпал он.
Напрягая все мышцы и стараясь остаться лежа, Эм-Эм с трудом, перенапрягая мускулатуру, попыталась поднять ногу, но тело ее по привычке дернулось вверх и влево. Она зарычала и расслабилась, позволив телу улечься, и попробовала снова. Опять рывок телом.
— Да что же это такое!? Я что, сама себе не хозяйка? — разъярилась она и незаметно для себя в порыве злости подняла правую ногу именно так, как надо. Застыв в этой позе, она с удивлением разглядывала свою ногу и пучок мышц на сгибе, запоминая ощущения.
— Ты че, никогда не лежала? Дрыхнула как? — удивленно спросил Синерджи. Он думал, проблемы начнутся гораздо позже.
— Обычно я просто включала зажимы и спала стоя, — сама себе поразившись, промямлила она.
— Хр-ршо, теперь смотри — так.
Черный немного изогнул тело вправо и, с силой опустив ногу вниз, привсчтал на кровати. Это движение далось Эм-Эм легко — в один рывок ее тело оказалось в сидячем положении. Она глубоко вздохнула, и , понимая, что будет следующим, таким же резким рывком встала на все четыре копыта и замерла как вкопанная, не зная, а точнее, не помня, что делать дальше.
Синерджи же просто влез в себя-тень и переместился на пол, а затем снова вырос той же булькающей густой жижей, ровно как та, что еще секунду назад лежала на кровати.
— Теперь так, — произнес он и немного изогнул переднюю ногу в коленном суставе, придав ей форму тупого угла. Подумав, как он это смог сделать, Эм-Эм аккуратно сделала так же дрожащим от одновременно ужаса и восхищения самой себя копытом, оставив его уже не на привычно вытянутой ноге и не перпендикулярно полу.
Теперь Синерджи, мягко согнув копыто, увел его с кровати и завел его чуть ближе к голове, а затем кивнул. Она повторила.
Синерджи сделал шаг передним левым копытом и, показательно перенеся свой «вес» на заднюю ногу, сделал шаг.
Эм-эм, немного подумав, повторила и улыбнулась своему первому шажку. Организм все-таки вспоминал те времена, когда она еще передвигалась на своих четверых, и второй шаг двумя другими ногами по приказу Синерджи дался ей уже гораздо легче.
Улыбаясь и все еще немного бросая при каждом шаге тело чуть вперед, будто на бывшие пластины, она дошла до двери палаты и головой ее распахнулся. Перед ней открылся серый коридор. Взглянув на утреннее и еще не жаркое солнце сквозь оконце палаты, она вошла в этот коридор, обитый кафелем и с мягким ворсовым ковром «дорожкой», что лежал на полу.
— Теперь зови «медсестра!», чтобы тебе помогли, и ни слова обо мне не мутузь. Я сейчас, типа... — Синерджи всосался в землю и подстроился под тень Эм-Эм, -типа часть тебя, такая же неотъемлемая, как твой хвост, окей? Усвоила хавку?
— Конечно... Я тебе благодарна, — улыбнулась Эм-Эм и позвала «Медсестра!»
Через пять минут пара молоденьких кобылок в белых халатах уже вовсю перебинтовывали раны и ранки, сменяли дренаж и ставили ей капельницу, а заодно и дали попить ледяной, но очень приятной «родниковой» воды, которая, естественно была бутилирована, но Эм-Эм, и так не страдающую гурманией, сейчас было особенно наплевать. Но опять никто не заметил немного покосившуюся тень Эм-Эм, столь увлеченно разглядывавшую и едва слышно посвистывавшую на круп кобылки-медсестрички, что стояла по линии света от его источника — небольшой лампы на столе.

Элементы Гармонии — Твайлайт, Эпплджек, Пинки Пай, Флаттершай, Рейнбоу Дэш и Рэрити, — стояли у трона Селестии и слушали ее.
— Вы принимаете эти таблетки «ДримНатуре»?
— Н-нет, — сглотнув, отвечала Эпплджек, — Принцесса, мы их попробовали...
— Я ожидала вечеринку и во сне, а вместо этого лишь невыспалась и опрокинула два торта на землю, вместо того, чтобы их съесть! А еще я не могла провести вечеринку на следующее утро! — затараторила Пинки Пай, комично тараща глаза.
Сзади раздались легкие шаги по мраморному полу, чуть отдающие легким звоном, и их обладатель подошел к Элементам Гармонии, приникши к уху Твайлайт и задав вопрос: «Вечеринку утром?»
Твайлайт обернулась, чуть прижав уши и немного испугавшись, но тут увидела Принцессу Каденс и немного успокоилась, увидев ее улыбку.
— Это Пинки, она такая, не по книгам живущая, — слегка улыбнувшись, ответила Твайлайт, взамен получив лишь улыбку. Селестия чуть покосилась на Каденс, но продолжила:
— Итак, то есть на вас они не действуют?
— О, Принцесса Селестия, конечно действуют, но... Это отвратительно и омерзительно, когда ты просыпаешься с мешками под глазами... Моя кожа... О-ох... — подала голосок Рарити, — это тра-ге-ди-я!
— Да, Принцесса, не смочь летать на следующее утро — это отстой. Совсем не круто, — продолжила Рейнбоу Дэш.
— П-п-принцесса... — пискнула Флаттершай, — а еще их... их..., — она глубоко вдохнула и выпалила, — боятся кролики!
— Кролики, значит, боятся, да... — протянула Селестия, подумав.
— Да, принцесса, не знаю насчет крольчатины, но то,

что пони ни о чем, кроме как о себе любимых и своих снах говорить не могут — тоже отстой, — добавила к своим словам Рейнбоу Дэш.
— Принцесса, — твердо сказала Твайлайт, вставив свои пять копеек, — я изучила тридцать четыре книги по фармакологии из Кантерлотской библиотеки и не нашла ни одного упоминания того вещества, что указано на пачке как основное.
— Итак, мои дорогие Элементы, вы пока остаетесть в Кантерлоте, — приказным тоном, не терпящим возражений, отрезала Селестия, — ведь стало известно, что к этому может быть причастна Кризалис.
— Кризалис? — хор голосов переспросил ее.
— Но как? Каденс и Шайнинг Армор же вышвырнули этот сыр из Кантерлота! — сказала Эпплджек.
— Ну вот, — Селестия было приготовилась рассказывать о том, что ей рассказал капитан облачного крейсера, но тут раздался оглушительный треск.
В комнату влетел Шайнинг Армор, своим телом распахнув двери замка, тяжело приземлившись на бок, и проехав метра четыре по блестящему полу, тяжелым доспехом оставляя на нем белые царапины из треснутой глазури.
В распахнувшемся дверном проеме показался желтый единорог. Армор, тяжело хрипнув, попытался подняться, но что-то внезапно пригвоздило его к полу, не давая ему встать.
— Тише, тише, стража, не с тобой говорить пришел, — единорог приветственно поклонился Селестии, — Принцесса, вы уже получили письмо?
— Какое письмо? — опешив от такой наглости, сказала Селестия и ее взгляд остановился на столике пред троном. Там действительно лежал картонный конверт формата А4.
— А, да, — продолжила она, и заметила, как Элементы Гармонии пригнулись, кроме Твайлайт, которая подбежала к Шайнинг Армору и стала тормошить его на пару с Каденс.
— А можно я заберу и сразу уйду отсюда? Мне просто очень хорошо заплатили, — хитро улыбнулся желтый, оглядываясь и понимая, что с такой толпой стражников, что успела высыпать на площадь и уже закрепилась во дворце, ему не справиться. Пять-шесть — ладно, но сотня-другая — это было для него слишком. «Здесь бы пригодился подрывник,» — подумал он и усмехнулся.
Селестия, открыв письмо, пробежала взглядом по бумаге и, поняв, что это, в принципе, то же самое, что было рассказано на Крейсере, только с постоянными отсылками к «Цистеин Синтетикалз» и множеством официальных терминов и формул.
Она, немного подумав, швырнула письмо единорогу, который притянул его телекинезом, почтительно поклонился и, кашлянув да произнеся в сторону Армора: «Могли бы и без швыряний», исчез в неяркой вспышке.
— Ч-что это было? — пискнула Флаттершай, наблюдая за тем, как Твайлайт и Каднес поднимают Армора на ноги и помогают ему пойти в его покои.
— Я не знаю, сахарная, — подала голос Эпплджек, — но этот freakin’ hay bunch меня очень не порадовал, — на своем простом наречии произнесла она.
— Но вмазал он Шайнингу круто, хоть не тряпка, придется признать, — неожиданно для всех сказала Дэш. Твайлайт бросила на нее недоуменный взгляд и продолжила путь. Внезапно наконец подал голос сам Армор:
— Да, треснул он меня сильно. Никогда не думал, что есть такие сильные единороги.
— Молчи, любимый, позволь мн/е и Твайлайт довести тебя до кровати, тебе надо отлежаться после такого удара... — протянула Каденс, и обе пони увели шатающегося, словно пьяного, контуженного Армора по ступеням наверх.
— Ну что же, Элементы, думаю, вам ясно — пока живете тут. А сейчас мне надо кое-что обсудить еще кое с кем, — Селестия недвусмысленно просила пятеро пони выйти из холла, что они и сделали, хоть Пинки и пыталась заикнуться о вечеринке для Армора, чтобы тот не хворал, однако Эпплджек утащила ее, жутко фыркающую и недовольную, зажав в петлю своего лассо.

Желтый материализовался прямо перед офисом «Цистеин Синтетикалз» и наткнулся на престранную картину. На улицах творился настоящий хаос — мусор кругом, брошенные кареты, абсолютно ничего не соображающие пони и пони, бегающие. А над ними всем кружились подменыши, подсоединяясь к пони и начиная выкачивать из них открытую «дримНатуре» энергию их эмоций.
Желтый усмехнулся, наблюдая, как маленький жеребенок смотрит в сетчатые глаза подменышу, который только и получал экстаз от чистых детских снов, которыми был напитан этот малыш.
— Обжираловка, что сказать, — усмехнулся он и повернулся. Перед раскрывающимися дверьми офиса стояли два подменыша, ростом повыше и покреаче остальных. «Охрана,» — подумал желтый и понял — здесь Кризалис.
Он подошел к двери. Пара подменышей угрожающе зашипела и пригнулась.
Свист. Еще свист. Две пребыстрых волны воздуха, что двигался согласно магии, двумя ударами по головам отправили двух подменышей в бессознательное состояние.
— Слабовата... Охрана... Хе-хе, — сказал он, заходя в офис и смотря на то, как Кризалис разговаривает с Глассхартом и еще одним пони, в котором единорог заприметил того дипломата, что подошел к нему в кафе. Тот, в свою очередь, тихо ему кивнул и, аккуратно, переступая копытами, подошел к желтому.
— Письмо, — сказал тот, доставая конверт и передавая ему. Тут Глассхарт сказал фразу:
— Что ты хочешь от меня? Не «спасибо» за лекарство ты сказать пришла. Тем более, оно вообще изначально на тебя как-то слабо рассчитано было.
— Я? — переспросила Кризалис и, дождавшись резкого кивка, продолжила:
— Сотрудничества. Твои сны, твоя власть над Сталлионградом. Моя армия. Договорились?
— Деньги, — прошептал дипломат желтому и отдал чек.
— Это Кризалис?
— Да.
— Полный Пармезан, — усмехнулся желтый себе в ногу, припомнив ненароком подслушанный крик Эпплджек, и вышел из офиса. Там он снова растворился в воздухе, куда-то телепортирвавшись.
— Итак, допустим, мы договорились. Когда мне ожидать ножа в спину? — произнес Глассхарт, чуть наклонив голову.
— Ну... Скажем, после того, как иссякнут сны по твоей вине.
— Разумно... Договорились. Детали понятны нам обоим, да и записаны моим помощником, — Глассхарт, усмехнувшись, протянул копыто и кивнул в сторону того пони, что стоял рядом с желтым,- узнал деловую хватку не столько злой Королевы Подменышей, сколько бизнеспони.
Кризалис медленно пожала его.

...Перинуклеар Таум трясся в поезде, когда по «МагикНету» ему пришло сообщение: «Пожали копыта, оба».
— Хех, -произнес он, обращаясь в никуда, — начало конца или конец начала? Покажет время, если все пройдет так, как надо.
Поезд начал резко тормозить и качка усилилась — Филлифорнийский завод был уже невероятно близко, и Таум ждал не дождался, когда он уже наконец сможет зайти туда. С ним по разным купе ехало еще пони сорок — самые передовые специалисты, которых только смогла набрать компания.
Он медленно и не спеша набрал номер на портативном терминале «7-573-IRONLEAF» и отправил сообщение следующего содержания:
«Оба пожали копыта, так мне сообщили. Готовьтесь, скоро наш выход. И, да, все таки давайте задействуем ваш крейсер у Кантерлота.»