Осколки истории
Глава 1 Гвардия Их Величеств
Гуглдок — советую читать там.
— «Братья и сестры!» – громовой голос капеллана разнесся над нашим строем. Это был поджарый единорог гнедой масти, как и все «Стальные лбы» закованный в сталь, и крепко сжимающий в облаке телекинеза флаг принцесс. – «Вы настоящие дети Богини, вы достойны места на Небесных Лугах, как никто другой! Каждый из вас сделал для своей страны больше, чем все кантерлотские снобы вместе взятые! Каждый из вас храбро защищал нашу страну, и проливал за нее кровь, и никто не может просить от вас большего! Но я прошу. Ребята, за нами Ванхувер, больше отступать некуда! Мы должны защитить тех пони, во что бы то ни стало, так как они сами не в силах это сделать! Это наш священный долг! Если враг прорвется – он погонит в рабство всех! Невинные пони будут гнуть спину на каменоломнях, фабриках, и в качестве рабов! Ну, так что, ребята, дадим врагу пройти?»
— «НЕЕЕЕЕТ!!!» – взревели мы.
— «Отлично! Наш друг из Кантерлота, командор Вэлиант Прайд, отдал нам приказ, брать как можно больше пленных, и щадить всех. Херня все это ребята!» — сзади послышались смешки. – «Брать в плен, чтобы эти сталлионградские предатели, вместе со своими дружками-грифонами терроризировали уже другие города, или села?! Не бывать такому! Пленных не брать, пощады не давать! Поднять знамя Эквестрии! Поднять знамя полка! УРАААА!!!»
— «УРАААА!!!» — ответили ему две сотни луженых глоток.
Стяги зареяли нашими головами, и капеллан, лично несущий знамя принцессы Селестии, с ревом понесся вперед, ведя нас. Крепкий строй закованных в броню с носа до кончика хвоста «Стальных лбов», медленно тронулся с места, набирая скорость. Я почувствовал, как алебарда приятно тяготит мою спину, а броня товарищей грохочет рядом. Так уж получилось, что наш взвод поставили в первой линии, и я, буквально, получил билеты в «первый ряд». Пегасы сформировали над нами «Эгиду», в задачу которой, входила защита наших бедных голов от атак грифонов, а уж нам, выпадала куда более кровавая роль в этом сражении – сшибка со строем бронированных сталлиоградцев. Насколько я понял, это были какие-то предатели из Троттингема, которые решили вступить на скользкую дорожку, и поддержать войска независимого фрайхера, возжелавшего откусить кусочек Эквестрии в виде Ванхувера. К сожалению, для него, Ванхувер был местом базирования отряда Гвардии, который в документах числился под названием «Стальные Лбы». Некоторые поговаривали, что мы можем соперничать с Легионом, но у меня на этот счет были большие сомнения, ведь мы были Гвардией лишь номинально, а во дворце, нас уже открыто начинают называть «пограничной стражей». Мы были лучше вооружены чем «Задиры» Мейнхэттена, лучше экипированы чем «Голубые Шиты» Филидельфии, лучше бронированы чем «Горцы» Севера, и лучше вышколены чем «Лучезарная Гвардия».
Я помотал головой, отгоняя ненужные мысли. Готовясь к прорыву строя сталлионградцев, мы прямо на бегу формировали три клина, и машинально, я оказался пятым, после его острия, с левого фланга. С ненавистью, я устремил взгляд вперед, где за неровной стеной щитов стояли наши враги. Предатели перестроились в полумесяц, собираясь замкнуть нам фланги, но два клина пехоты, уже устремились к «краям» этого полумесяца. Мы же, вместе с капелланом, продолжали набирать скорость прямо на ощерившуюся копьями шеренгу северян.
— «АЛЛЛЕБАРДЫ, ОВСЬ!» — рявкнул капеллан, опуская знамя параллельно к земле, ведь его заостренным наконечником убивать можно было не хуже, чем копьем.
Отработанными движениями, я ослабил захваты на боку, и алебарда, грозно сверкая серебром на солнце, была готова к исполнению своих прямых обязанностей. После удара по строю противника, я мог быстро выхватить ее из захватов, и орудовать ею, уже используя передние ноги, перенеся весь вес задние. К счастью, моя облегченная броня этому способствовала, хотя и рядом со своими бронированными товарищами я смотрелся и не так грозно.
— «Двум смертям не бывать, одной не миновать!» — закричал лейтенант Крашер.
Мы уже настолько сблизились со строем врага, что я мог наблюдать перекошенные от испуга морды сталлионградцев, и видел свое отражение в ярко отполированных щитах врага. Из моего горла вырвался крик не то ярости, не то страха, и в следующий момент произошла сшибка.
Идущий на острие атаки капеллан не подвел, и несколько предателей были сметены магической волной, открыв путь для нас наших алебард, топоров и молотов. Не ожидающие такой подлости сталлионаградцы, дрогнули, и их копья колыхнулись за секунду до того, как в линию щитов врезался наш стальной таран. Первый мой противник навел на меня копье, защищая себя щитом. Я играючи отбил его в сторону, и на полном ходу врезался в представшую передо мной преграду. Предатель закричал, судя по всему – он был новичком, ведь они очень любят сжимать щит изо всех сил, и максимально сильно связывая ногу веревочными ремнями, вот в первом бою, часто и получают переломы конечностей. Но к чести сталлионградца, щит он не выпустил, хотя, и сильно наклонив его вперед, опять совершая распространенную ошибку, но на этот раз не по своей воле. Недостаточно опытные солдаты сразу бы схватились за края щита, стремясь повалить противника на землю, чтобы затоптать, и делать этого было нельзя, так как вторая шеренга врагов тут же вгонит вам копье в тело. Ослабленные захваты, легко расстались с алебардой, и, придерживая ее захватами правой ноги, я левой отвел в сторону край щита. Сталлионградец оказался парнем сильным, и даже с переломанной в нескольких местах ногой, пытался удержать щит, но и я, не зря проедал свой паек. Щит открыл мне своего владельца и следующую шеренгу, и, как я и ожидал, в меня устремилось копье одного из товарищей предателя сзади. Отклонив голову, я ушел от удара, и сам, держа алебарду лишь захватом правой ноги, устремил ее вперед. Мое оружие не уступало короткому копью сталлионградца, и в отличи от него, могло не только колоть, но и рубить. Увенчанный шипом наконечник алебарды, прошел не совсем идеально, и едва не попал в наплечник щитоносца, но все же цели достиг, и стоящий во второй линии сталлионградец хлюпнул, оседая на землю с пробитым черепом. Мой маневр повторили все солдаты первой шеренги, и заменяющее погибших товарищей, бойцы второй – не всем удалось избежать копий предателей. В следующую секунду, над полем битвы раздался дружный «УХ!», и щиты сталлионаградцев отлетели в сторону, обнажая для наших зубов, мягкую начинку вражеского строя. Наконец-то, я увидел того самого щитоносца, которому я сходу сломал ногу – им оказался трогательно молодой земной пони, который едва успел отпустить завязки щита, перед тем как я откинул его в сторону. Лицо сталлионградца исказила гримаса ужаса, когда он увидел серебро когтей моего левого накопытника – недавнего нашего приобретения, для боя на сверхкоротких дистанциях.
— «Не убивай, пожалуйста, не убивай! У меня жерхррр…» — я безжалостно полоснул клинками по стыку кирасы и шлема, и оттолкнул захлебывающегося кровью сталлионградца к его товарищам сзади.
— «Пленных не брать, пощады не давать!» — послышался в моей голове голос капеллана, и все сомнения мгновенно испарились. Это паренек не дожил бы до конца этой мясорубки, это раз. Ну, а два – мне были противны предатели, и вот такие «невинные», что сначала решили поживиться, а только потом уже подумать, хорошо это или плохо.
Для предателя одна награда.
На замену погибшим из первой и второй шеренг, уже спешили бойцы третьей и четвертой, но это было похоже не на четко спланированный график замены потерь, а на тупое затыкание дыр в строю живым мясом, так как эти бойцы даже малых щитов не имели, и были вооружены лишь короткими мечами. Я слабо ухмыльнулся краем рта, и широко размахнувшись алебардой, обрушил на легкий шлем противника зачарованное серебряное лезвие, вкладывая в удар кроме силы инерции, свою собственную. Легкий шлем не помог, и голова сталлионградца лопнула, словно перезревший фрукт, а ведомая силой удара алебарда, буквально развалила противника на две половины. В угаре ближнего боя, некоторые алебардисты порой теряют голову, и судорожно пытаются вытащить лезвие своего оружия, поднимая его вверх, но я это ошибки не допустил, и рванул древко оружия на себя, с громким хлюпом высвобождая лезвие из каши костей, плоти и внутренностей трупа.
— «Коли!» — послышалась команда Крашера.
Наш строй сделал большой шаг вперед, ударив алебардами вперед, убивая, калеча и отгоняя спешащих закрыть брешь в строе противников. Сопровождая каждый свой шаг ударами алебард, мы усеивали землю трупами врагов, сами, почти не неся потерь. И когда моя нога уже устала колоть, а булава на правом боку буквально жгла кожу сквозь доспех, тоже просясь в битву, над нами послышалась долгожданная команда капеллана, который рубился передними ногами, и в то же время продолжал держать знамя Селестии высоко над собой:
— «Tempesta!»
Победно взревев, я переместил весь вес на задние ноги, а передними размахнулся, и, приложив все силы, запустил алебарду во вновь приближающихся врагов. Огромная стрела с серебряным лезвием, сверкнув в лучах восходящего солнца, сорвалась с моего копыта, и устремилась во врага. Бегущий на меня сталлионградец почти успел заслониться щитом. Почти. Стальной шип вошел в сочленение между кирасой и наплечником, и откинул противника назад в копыта товарищей, буквально оторвав ему ногу. Вновь взревев, я зубами схватился за рукоять булавы, являя врагам заклеенный шар, с четырьмя лезвиями, и восьмью шипами. Наш строй начал быстрое сближение с и так недалеко стоящим противником, когда в бой вступили грифоны.
Очевидно, они провались сквозь ряды наших крылатых товарищей, или же просто подошли как подкрепление. В общем, это было не особо-то и важно, главное было то, что у этих кошек были луки. Стреляли они из них плохо, постоянно промазывая и кося, но их количество окупило этот недостаток с лихвой. Щитов у нас не было, и единственной защитой первых двух шеренг, были легкие доспехи алебардистов, которые оставляли открытыми некоторые части тела. Справа от меня закричал от боли земной пони, кажется, его звали Файр, в которого попали целых три стрелы. Я сомкнул челюсти на рукояти булавы, и упрямо побежал вперед. Во время атаки мы не могли отвлекаться на раненых – это была забота единорогов-медиков, и сзади идущих шеренг. Пара стрел срикошетили от моей спины, а одна от пластины, которая защищала мой правый бок. И вот, передо мной снова замаячили лица противников, укрывающее себя маленькими, легкими щитами, а место Файра заменил какой-то боец с боевым молотом и легким щитом. На ходу, выплевывая, булава изо рта, и ловя ее захватами правой, я снова встал на задние ноги, и, словно башня, нависнув над уже явно струхнувшим сталлионградцем. В мою грудь полетел широкий меч, но я отбил его левой ногой, правой обрушивая удар булавы на противника. Заслоняясь щитом, враг, очевидно, не совсем понял, что значит удар булавы в умелых копытах. Заскулив от боли в занемевшей ноге, он снова замахнулся мечом, и в этой раз, я уже принял удар на наплечник, ударяя когтями в ответ. Обменявшись еще парой ударов с врагом, я дал отдохнуть своей правой ноге, тоже неслабо онемевшей после удара о щит, и, почувствовав, как кровь вновь приливает к конечности, я опять пошел в яростную атаку, нанося удары в основном, когтями левого накопытника. Краем глаза, замечая, что заменивший Файра боец, начинает сдавать назад, под шквалом ударов противника. Сталлинградец взревел, и тоже пошел в яростную атаку, отчаянно размахивая мечом, пытаясь создать перед собой «Клевер».
Я перекинул булаву в левую ногу, и в очередной раз отразив удар меча, приняв жесткий тычок щитом в плечо, ударил булавой, зажатой уже в левой руке. Почти в последний момент, противник успел принять булаву на лезвие меча, и она автоматически соскользнула сразу до крестовины, и, продавливая блок противника, рукоять моего оружия оказалась прямо возле его морды, но сталлионградцу все же удалось меня остановить. И только когда я ухмыльнулся, глядя ему прямо в лицо, предатель понял, на какую ловушку он купился. Клинки левого накопытника щелкнули, и вонзились прямо в лицо земного пони, пробивая глаза, и проходя прямо в мозг. Почувствовав, как кровь хлещет мне в лицо, а тело врага слабеет, и виснет, я, мощным толчок отправил его в сторону, вновь окунаясь в угар жестокой битвы…
— «Эй, Ферос, не спать на посту!» – окликнул меня чей-то командирский голос, и я вновь вытянулся «по струнке», невольно поражаясь своего организму, который умудрился заснуть, держась лишь за древко алебарды.
Пони всех мастей сновали мимо меня, но я чувствовал себя относительно неплохо, находясь в «коконе» славы «Стальных Лбов». В разных городах нас воспринимали по-разному, к примеру, у нас дома, в Ванхувере, к стражу могли подойти прямо на улице, пожать копыто, и поинтересоваться его делами, спросить как жена, или дети. Город у нас был пусть и не такой огромный, как Филидельфии, но пони там были добрее, и сплоченнее. А вот, к примеру, в Мейнхэттене, к нам относились как к отребью, «хлопцам из глубинки», как любил выражаться лейтенант Крашер. В Кантерлоте же, нас не сильно отличали от Легиона, воспринимая практически так же, правда, делая большую скидку благодаря «золотой броне». На самом деле, наша броня не была даже позолоченной, это была простая магическая покраска, которая придала стали должный цвет. Однако, наконечники и лезвия всего нашего оружия сверкали на полуденном солнце серебром, из которого и были изготовлены. Серебро лучше помогало против разных тварей, легче поддавалось позитивным зачарованием, и отвергало деструктивные. Экипировка каждого «Стального Лба» обходилась Ванхуверу дорого, а подготовка – и того дороже, но наместник принцесс, жалеть денег не собирался, особенно, из-за грифонов, и банд наемников, что регулярно прибывали из-за моря, формировались из отступников, и жителей Грифуса. Да и независимые от монарха пограничные фрайхеры, доставили нам порядочно проблем. Но что мы за пограничная стража, если не смогли бы защитить своих границ?
Ну, а сейчас у нашей роты был заслуженный отпуск. После битвы на поле Бабочек, знаю, классное название, нашему полку вручили награду, что капеллан на пару с полковником, мгновенно прикрепили к знамени. Моей роте, что носила 4-й номер, и 7-й, что рубилась рядом с нами, прорвав центр противника, и обратив его в бегство, выразили особую благодарность, и послали нас в Кантерлот, на марш. Ой, сколько мы успели всего наворотить-то… Морды мейнхэттовским «Задирам» побили, с «Голубыми щитами» лбами схлестнулись, перед принцессой на ковре. В общем – день мы провели отлично. В наказание, пару взводов наших, и около роты парней из Мейнхэттена поставили на улицы, стражу нести. «Задиры» отнеслись к задаче серьезно, хотя и с юмором, а мы, пользуясь полной изоляцией шлема от внешнего мира, преспокойно себе стояли, словно статуи, а некто – как я, к примеру, нагло заснули, опираясь на алебарды.
К сожалению, приставленный к нам гвардейский ветеран «швейных войск», пристально следил за тем, чтобы мы не спали, а только что на таком спалился, так что, придется стоять, чтоб опять не отхватить. Почему я так отношусь к кантерлотской Гвардии, и ее командованию, спросите вы? Да потому, что это тупые, неспособные к командованию офицеры, которые по-настоящему никогда перцу не нюхали. Я как себе доверял нашему полковнику, капеллану, лейтенанту Крашеру, капитану Сонгу, и за ними бы пошел хоть в Тартар, прикажи они сделать это. А все потому, что я знал, что куда бы мы ни пошли, офицеры не будут за нашими спинами, они будут среди нас, если даже не впереди. А почему, спрашивается, я должен доверять этим «швейным войскам», которые бы обосрались, приди необходимость кого-то прикончить. Разумеется, я понимал, что это грешно, и провинился я уже достаточно пред Богинями, однако, я сражался за правое дело, и чтобы там не говорили снобы, я лелеял надежду, после смерти попасть на Небесные Луга. А поток пони, на площади Двух Сестер, не останавливался на минуту, хотя и был куда более упорядочен чем раньше, обходя высокие, закованные в тяжелые, «крабы» фигуры. Даже меня – любителя легкой брони алебардиста, заставили напялить этот панцирь, чтоб страху нагнать на грабителей, и крутость блеснуть, перед коллегами. Я капитана нашего, безмерно уважал, но все равно, было бы лучше, если бы он собрал всех господ-офицеров, нашел для них песочницу, и там бы уже мерялся с ними размерами детородных органов, не втягивая в это несчастных стражников.
Нам предстояло быть в этом гадюшнике для высокородных хлыщей, который по ошибке назвали Кантерлотом, еще пару недель, после чего, мы отправлялись обратно в Ванхувер, вновь сторожить границы от врагов, разных сортов и калибров. Мне не нравился этот город, словно, тут не было ничего настоящего. Только честные работяги, которые иногда сновали по улицам, напоминали, что это все не фикция, и ни какой-нибудь спектакль. Да и было у меня кое-что личное, связанное с этим городом, и если бы не приказ, я бы сюда никогда не вернулся. Хотя, после увиденных мною верных принцессе гвардейских подразделений, давящая атмосфера немного смягчилась, напоминая, что здесь живут не только жеманные аристократы, снобы и придворные лизоблюды, но и минимум полтысячи честных, открытых, и готовых защищать себя и других пони. Конечно, это тоже душу грело, однако, все равно, каждый день, когда мы возвращался в казармы, практически каждый плевался, в самом прямом смысле этого слова. Мерзкая атмосфера буквально оседала на языке, что жуткое нервировало, и что уж тут говорить, бесило. Вдруг, сбоку послышался пьяненький смех, и я понял, что уклониться не успею, даже если не захочу. На мой правый бок обрушился слабый толчок, который меня даже не колыхнул, а вот врезавшийся в меня «объект», явно получил куда более серьезные повреждения.
— «Ау!» — пискливый, кобылий голос заставил меня сморщиться, и все повернуться к «месту происшествия». – «Этот варвар меня ударил!»
«Объектом» оказалась кобылка, одетая в какую-то смесь туники легионеров, придворного платья, и юбки, вырвиглазного розово-зелено-черного цвета, от которого мой желудок попросил разрешения вернуть во внешний мир, весь обед, завтра, и вчерашний ужин. Перегаром от нее несло так же, как от нашего полковника, после рождения его дочери. А может и сильнее, кстати, не знаю.
— «Мадам,» — я едва выдавил из себя это словцо, и желудок снова попросил моего разрешения явить дамам весь гвардейский рацион – «прошу меня простить, однако, я никого не бил, вы в меня сами врезались.»
— «То есть, я *ик* вру?! Т-ты вааще, понимаешь, что ты счаз нарываешься, деревенщина?!» — пьяно заголосило это нечто, а жмущаяся к ее боку служанка, лишь испуганно съежилась.
— «Мадам, вам не помешает отоспаться, а еще лучше – поставить капельницу» — поучительно сказал я, хотя внутренне, был готов лично ее на алебарду поднять. Кстати, почему она так вызывающе блестит на солнце серебром, или мне кажется?
— «ЧЕЕЕЕГО?!» — голосом секунду назад оскопленного льва закричала эта «аристократка».
— «Не пугайте народ честной, отоспитесь, и не мешайте мне нести службу» — теряя остатки моего, ох какого большого, терпения произнес я.
— «СТРАЖА!!! АРЕСТУЙТЕ ЭТУ ДЕРЕВЕНЩИНУ!»
Ну, все, тут и должна закончиться моя история как капрала, и начаться, как шахтера. Так же, как и о нас, говорили как о мясниках и тупых солдафонах, и о кантерлотском гарнизоне, говорили как о лизоблюдах, и потакателях всем прихотям аристократии. Разумеется, рядом с моим левым боком мгновенно, словно из-под земли, чес-слово, вырос лейтенант, облаченный в настоящую позолоченную броню, и сверкающий парочкой «швейных» медалей, которыми разве что кобыл на сеновал можно было заманить.
— «Капрал, докладывай, что произошло?» — ледяным тоном произнес он, помогая пьяному и вопящему что-то о грозных родственниках недоразумению подняться. А я что, не сказал? Пока она тут разводила свои вопли, я и ухом не пошевелил, чтобы ей помочь.
— «Так точно, сэр. Пока я нес пост, в меня уе… прошу прощения, врезалась, сия особа, и после моего утверждения в моей непричастности, она начала пугать честной люд, воплями о моем наказании, сексуальной каре двумя, а нет, уже тремя…»
— «Довольно, капрал, я понял» — не меняя тона произнес золотобронный, аккуратно отряхивая серо-буро-малиновое нечто, которое по ошибке назвали платьем. «Не волнуйтесь, мисс, капрал Ферос, целый месяц из сортиров не будет выползать, а затем отправиться на соляные рудники, где по вашему желанию, его будут насиловать двое…»
— «Трое!» — выкрикнула кобылка, и один из наших, стоящий неподалеку, хрюкнул от смеха.
— «О, разумеется, три Алмазных Пса…» — продолжая нести ахинею, золотобронный аккуратно проваживал пьяную аристократку, отдавая ее в копыта служанки, и толпы. Когда хмельное недоразумение порядочно удалилось, мы, не скрываясь, заржали, хотя, из-под шлемов это было похоже на трубный рев драконов, чем смех пони.
— «Фух, задобался уже с этими «важными особами», чес-слово» — как-то совсем по-нашему произнес вновь выросший из-под земли золотобронный офицер. – «Так, господа бойцы, хватит ржать, а это я реально устрою все то, что пообещал этой хмельной даме!»
Мы, конечно, заткнулись, хотя и про себя продолжали хихикать. Зря клевещут на кантерлотских, или, по крайней мере, именно на этого чудака. Гвардейский офицер оказался улыбчивым, и до конца нашего поста на улицах, с серьезным лицом рассказывал нам разные истории, чем вызывал наш громовой хохот, и боязливые взгляды прохожих. Под конец дежурства, когда солнце уже начало склоняться за горизонт, нам пришла смена, состоящая из хмурых гвардейцев, судя по всему недавно отчитанных за что-то перед начальством. Золотобронные заняли наши места на постах, а мы, окруженные каким-то «пузырем отчуждения», весело пошли в направлении казарм. Однажды нам встретился какой-то пегас, который попробовал задираться к Ред Айсу, но после пинка тяжелой ногой стражника, закованной в стальной накопытник, крылатый явно растерял все свои амбиции по поводу звания «победителя стражи».
Казармы наши располагались рядом с гвардейскими, прямо под боком, так сказать. И это было умно, так как в случае чего, рядом с нами всегда был весь гвардейский гарнизон, который смог бы нас усмирить. Рядом с нами расположились «Голубые щиты» и «Горцы». В общем, целый квартал города занимали военные сооружения и посты. Каждое подразделение считало своим долгом выставить вокруг казарм минимум четыре поста, а страдающий комплексами командир «Задир», вывел на улицу целую роту, заставив их дежурить всю ночь. Мы же, ограничились двумя дюжинами алебардистов, и парочкой единорогов-стрелков, которые умели организовывать нечто похожее на обстрел огненными стрелами. Остальные две роты, могли подняться по приказу, и за три, или около того минут, быть уже в полной экипировке.
Фортификация наших казарм была, кстати, далеко не лишней. Как-то раз, прямо ночью, к нам пожаловала сотня господ в черно-алой броне, которая стремилась захватить казармы, и если бы не единственный дозорный «Голубых щитов», в которого промахнулись усыпляющим заклятием, то нас бы и повязали как курчат. А так, чернобронных встретила стальная стена из наших, и «Голубых щитов», которые оперативно подорвались, и вышли навстречу ворогу. Неизвестные, было, пошли на нас, но алебардисты выполнили свой любимый прием с подсечкой, вследствие чего, четверо «ворогов» остались без нижних передних конечностей. Мы, ну, ладно, вместе со «Щитами», погнали уродов с территории наших казарм, пока наконец-то очухавшийся было Вэлиант Прайд не заорал не своим голосом о: «Прекращении этой резни!». Проблем мы получили много, однако, все списалось по нескольким причинам. Во-первых, мы были пограничниками, а «Голубые щиты» — стражами порядка в огромном, и жестоком городе. Во-вторых, у чернобронных были боевые копья, и они явно не ожидали, что мы сразу пустим в ход силу. В-третьих, это было вторжение на территорию кадрированной военной части, которая находилась на боевом дежурстве. Ну, и, в-четвертых, какими-то слишком реалистичными были учения, однако. К счастью для раненных гвардейцев, усилиями наших со «Щитами» медиков, ноги им отрастили, хотя это и потребовало мгновенной реакции, и огромной затраты сил. Вот так-то.
Попав в казармы, мы встретили еще один взвод наших, которые как раз закончили патрулирование королевского сада, и охрану принцесс от злобных белок, и кровожадных кроликов. Даже не смотря на расслабленный режим Кантерлота, у дверей арсенала стояло двое «крабов» и старый распорядитель, который жестко контролировал все поступающие, и выдаваемое оружие, проверяя его количество, подлинность и заточку. Солдата с затупившейся алебардой не отпускали, пока он ее не наточит, и не опробует на манекене под безжалостным взглядом старого волчары. Нам помогли скинуть броню наши уже «раздетые» товарищи, и уже через двадцать минут каждый из нас сдал все оружие, и стоял перед лейтенантом, скрупулезно осматривающего нас, в поисках чего-то, чего пока никто не мог понять, и я не удивлюсь, если сам лейтенант не знал, что именно он ищет.
Крашер был мощным земным пони, который в высоте мог поспорить как со мной, так и со стоящим неподалеку оружейным шкафом, серой масти, и был счастливым обладателем темно-синей гривы, которая так привлекала кобылок. Обладающий суровой комплекцией, суровым взглядом, и даже суровым внешним видом, лейтенант, в отличие от меня, был молотобойцем. Этот вид солдат стал популярен после появления наземных банд противника, и был просто идеален против вот таких, плохо вооруженных оборванцев. В бою, Боун Крашер был закован в тяжелую панцирную броню, и орудовал двукопытным молотом, что без труда сминал порядки противника. Наш лейтенант был почти неуязвим в своем «крабе», и в бою, беспечно носил ярко-алый гребень-плюмаж. Он и вправду выглядел грозно, сурово, и в каком-то роде, даже обладал некой долей пафоса.
— «Слушай сюда, бойцы. Пришел приказ выпустить вас в Кантерлот погулять, но я, как настоящий офицер» — лейтенант натянул на лицо деланную маску самодовольства – «понимаю, что вы либо будете кушать сидр да пунш литрами, либо затащите кого-то на сеновал. Ребята, делайте что, хотите, вы взрослые пони, и приказывать вам в неуставное время, я права не имею, но все же, будьте аккуратнее. Это вам не Ванхувер, помните».
Веселой толпой мы вывалились из казарм, решая, кто и куда пойдет. Ко мне никто не лез, потому что знали, что я вряд ли, куда-то пойду. Я не был принципиально непьющим, да и на сеновале был не прочь позабавиться, но ребята знали, что причина была не во мне, а в моем прошлом, связанным с Кантерлотом. Конечно, мне предлагали, но я культурно отказался, сказав, что хочу немного побыть один. Ребята все поняли, и отвалили. Пока мой родной 1-й взвод укатывался куда-то, почему неся на спинах гордо восседающего там единорога, с кличкой Сидр. По-моему, они на что-то спорили, или еще как-то. Погрузившись в свои мысли, я пошел вперед, рассеяно глядя вперед, вспоминая то, что предпочел бы забыть. Я рассеяно посмотрел на почти зеркальное стекло витрины ювелирного магазина справа.
Оттуда, на меня взирал высокий, поджарый земной пони, светло-коричневой масти и темно-коричневой гривой. Начиная с колен и ниже, его шерсть приобретала алый оттенок, как и краешки, ушей. Зеленые глаза смотрели как-то странно, устало, чтоли, для моего, как мне казалось, нормального возраста. Метка в виде раскрытой пылающей книги, придавала мне еще большей таинственности, ну, или я, по крайней мере, на это надеялся. И что не говори, а я…
— «Ой!» — послышалось спереди, а затем почти сразу – грохот падения чьего-то тела. Да конский редис, что сегодня за день врезаний бедного меня?!
— «Прошу прощения, я не хотела, простите-извините…» — затараторила маленькая пегаска, что резво подскочила с мостовой, едва я успел повернуть голову. И это было странно.
Во-первых, пегаска, которая ходит пешком. Во-вторых, пегаска, которая извинилась! Обычно, крылатое племя сразу лезло в драку, где им хватало пары тычков, ну, или моего любимого аргумента – разбитого носа. Разумеется, я не собирался ее бить, «Солдат кобылу не обидит!» все еще было в силе, но я ожидал хотя бы ругани, а тут – извинения. В-третьих, выглядела она довольно необычно, особенно ее грива и хвост. Черная у начала, и у самого кончика, но голубая посредине. Метка в виде молнии и аудиодинамика, позволяла догадываться, что ее жизнь была связанна с музыкой. В-четвертых, на шее она носила эти новомодные магические наушники, которые, по словам наших ребят, были доступны лишь единорогам, и не бедным! А эта пегаска, как и я, выглядела обычной «провинциалкой», уж не в обиду ей сказано.
— «Ничего», — выбрав самый низкий тембр голоса, пророкотал я, буквально чувствуя, как она ежиться под моим профессиональным командирским басом. Не зря, ох не зря, я тренировал этот голос, да и в битве удобно, сам себе трубач. – «Возможно, я могу вам помочь?»
— «Да нет, вряд ли…» — опечалено произнесла она, но, видя мой серьезный, все еще командирский взгляд, раскололась: — «Я ищу Боун Шторма, вы же такого не знаете, верно?»
В мое подозрительное сознание заполз сонм подозрений. Кто такая эта «неправильная» пегаска? Что ей нужно от этого Боун Шторма, в котором лично я, вижу нашего лейтенанта Крашера? Откуда она знает, что я ей не смогу помочь? Что-то в ней не так.
— «Понимаете, мистер…»
— «Флэминг Фэрос» — коротко ответил я, продолжая сверлить ее взглядом своих зеленых глаз.
— «Мистер Фэрос, я Саунд Шторм, и я сестра Боуна. Я его ищу, уже очень и очень долго. Недавно мне сказали, что он где-то в Гвардии, вот я и решила тут посмотреть, вдруг, с чем Дискорд не шутит…» — печально произнесла она, понурив голову.
— «Гм, я не знаю никакого Боун Шторма, но моего командира зовут Боун Крашер, возможно, это он?»
— «Нет, фамилия моего брата точно Шторм, хотя… почему бы и нет? Не подскажите, где его искать?» — в голосе пегаски не появилось ни грамма надежды, но все же, а вдруг и вправду, с чем Дискорд не шутит?
— «Не волнуйтесь, мисс, я вас отведу» — сказал я, убрав на полку командирский взгляд, и улыбнувшись, добавил в улыбку толику теплоты, как меня учили.
— «Это было бы замечательно!»
Мы зашагали к нашим казармам, и я, не обращая на это особого внимания, шагал своим обычным шагом, из-за чего Саунд приходилось буквально бежать за мной. Поняв свой просчет, я замедлил ходьбу, и пегаска благодарно кивнула. Ржавею я, однако, год назад сразу бы об этом подумал. «Вот, что значит время проведенное в кругу деревенщины!» сказал бы мой отец. Открыв дверь, я пропустил пегаску впереди себя, и сам зашел следом. Крашер обнаружился быстро, шеренгами двух вновь прибывших взводов, один из которых еще оставался в броне, и при оружии, осматривающий их в поисках Дискорд-пойми-чего. Я хотел было обратиться к Саунд, чтобы убедиться, что это Боун не тот, кого она ищет, но, устремив на нее взгляд, увидел странную картину. Нижняя губа подрагивает, глаза на мокром месте, а взгляд такой, знаете…не верящий, как у ребенка, которому на День Рождения подарили долгожданный подарок. Так, неужели наш лейтенант…
— «БОООУУН!» — закричала Саунд, и, придав себе, ускорение крыльями, ринулась на Крашера.
— «Иглип!» — только и сумел выговорить наш командир, в которого врезался серо-голубой ураган, едва не опрокинувший его на землю. Схватив своего брата за шею, юная Шторм, уткнувшись ему в плечо разрыдалась. Глаза у Крашера, смахивали на два блюдца, а стоящие перед ним два взвода гвардейцев, тоже особо не отличались пониманием ситуации.
— «С-саунд?» — дрогнувшим от волнения голосом, спросил наш непоколебимый офицер, неуверенно обнимая висящее на нем тельце. – «С-сестра? Это ты?!»
— «Богини, Боун! Почему все жеребцы так любят переспрашивать очевидное?!»
То, что происходило следующее минут двадцать, нельзя описать словами. Наш Боун Крашер-Шторм, наконец-то раздуплился в ситуации, и крепко прижал сестру к груди, пытаясь унять ее плач, хотя даже я понимал, что это были слезы счастья. И когда юная пегаска наконец-то успокоилась, и перестала рыдать, кто-то из седьмого, крикнул: «Айда поздравим командира!». Мы, причем я в том числе, быстро собрались вокруг воссоединенной семьи, и, не дожидаясь согласия, начали подкидывать их в воздух. Саунд кричала, не то от страха, не то от восторга, когда сильные ноги гвардейцев заставляли ее взмывать почти до потолка, а Крашер, который боялся высоты, грозил на все кары небесные, и обещал лично сослать всех и каждого в штрафбат.
А потом, началось веселье...