Дорожные песни бродяги

В яме (Глава первая)

В яме пахло сыростью, потом и страхом. Бродяжка поежилась, неуверенно оглянулась на стражников, словно спрашивая – туда мол? Вместо ответа ее поторопили, ткнув пяткой в круп. Нечего, мол, стоять тут, у нас еще дел полным полно. Прыгать вниз не хотелось, ой как не хотелось. Бродяжка сглотнула, мысленно произнесла тысячу проклятий создателю этого мира – и всего-то спела пасквиль на местного правителя, а сразу в яму! А там, внизу, на нее внимательно смотрят чужие глаза, ожидая, когда же, наконец, сюда свалится очередная жертва.

— Давай уже! – рявкнул сзади тот, бородатый, сплюнул на землю, и столкнул ее вниз.

Каменный пол немилосердно принял ее в свои объятия. Королева Тьма возликовала, жадно потирая руки – все, все в ней! Разве что не расхохоталась прямо в ухо. Обиженно пискнула крыса, рядом с которой приземлилась бродяжка, отскочила прочь, многообещающе посмотрела на новую гостью ямы. В ее взгляде так и читалось: «вот усни мне только, узнаешь!»

— И эту свою забери! – лира, лишившаяся струн, бухнулась рядом, чудом не упала ей на голову. Несчастный и беспощадно испорченный инструмент разразился протяжным возмущенным стоном. Варвары, кричал он, вы ничего не смыслите в музыке!

Не смыслют, согласилась вместе с ним бродяжка, шмыгнув носом, но знают толк в тюрьмах, да ямах. Вон, всего-то минуту здесь, а уже насморк успела подхватить, или это всего лишь кажется?

Кажется, наверно, молчаливо рассудила кобылка, оглянулась по сторонам. Бродяжка поднялась на ноги, отряхнулась. К гриве прилипло что-то жидкое и скользкое, ее передернуло от отвращения. Подняв свою лиру, она бережно погладила ее копытом. Ничего, мол, бывало и хуже. Инструмент предпочел промолчать в ответ.

Королева Тьма любезно подарила ее глазам возможность видеть, явив ее взору очертания сокамерников. Большущий жеребец, если судить по запаху, жующий табачную жвачку не без интереса посмотрел на нее, ухмыльнулся. Стоном по камере пронесся звон тяжелых цепей, коими он был прикован к стене. Ежели прикован, так неспроста. Не зря же его все остальные сторонятся – сгорбленный старичок и кобылка, мордочку которой успела покрыть паутина морщин. Оба, словно ни бродяжки, ни прикованного к стене не было, усердно спорили друг с другом.

— Не отпустят, ой не отпустят. Казнят.

— А я говорю – отпустят! В прошлый раз сюда шулера нашего кидали, дружка моего! Думали – все, голову с шеи, копыта с ног, ан нет: и с головой, и с копытами ходит!

Тьма испуганно задрожала, когда люк наверху вновь открылся, а внутрь ворвался беспощадный солнечный луч. Чуть позже в ноздри ударил запах мокрой псины. На том месте, где еще совсем недавно валялась певица скандальных пасквилей, появился щенок алмазных псов. Или не алмазных – кто этих клыкастых разберет? Завывая и скуля, он поднялся, воздел руки к сбросившим его сюда стражам.

— Больше ни разочку, больше ни монетки ни пальчиком, а? – на заплаканной и грязной мордочке щенка были видны высохшие бороздки слез. Видимо, он уже имел счастье со слезами на глазах умолять своих пленителей о свободе. Хорошо, что я не вела себя так же, решила бродяжка, не без стыда заметив, как в ней просыпается гордость за саму себя. Велика важность – перед наказанием не плакать! А все равно в яме сидишь, как и все прочие.

— Не трону, ей-ей, не трону! – щенок бился в истерике, отползая к ближайшей стене. Так же здраво рассудив, что за малую провинность к стене не прикуют, пополз он в сторону старичка и кобылки с пискливым голосом.

— А другая, тоже подруженька моя, – старик сладостно потянулся, одарив всех беззубой улыбкой, – засадили ее сюда за мошенничество. Стекляшки цветные за камни выдавала, вот ее алмазные псы однажды и поймали. И не какие-нибудь, а государственные представители. Будь то бандиты с гор – так утащили бы в рабство и даже пикнуть не дали, а эти к страже ее потащили, к префекту, значит. А тот ее сюда и послал. Ну, мы думали – фанта ей совсем, зашкурдят куда-нибудь в подземелье на солнечные рудники, ан нет же! Вона ходит, хоть щас покажу! – старичок тут же спохватился, поправился. – Вот выйдем отсюда, обязательно покажу.

Заслышав такие речи, щенок немного унялся, с интересом посмотрел на своих товарищей по несчастью.

— А чего ж тут тогда делают? – полюбопытствовал он. Бродяжке, примостившейся у стены поблизости, тоже было интересно. Неужто кидают сюда, а потом отпускают? И, если верить дедуле – не так уж и долго держат. Желудок протестующее заурчал – как некстати она вчера отказалась от ужина. И вот теперь с самого утра – и маковой росинки во рту не было. Облизнув, губы, она закрыла глаза, стараясь не слушать. А перед глазами почему-то то и дело возникали образы то сочного свежескошенного стога сена, то сэндвич из хлеба, ромашкового листа и помидорами. И овса, овса туда бы еще!

Не о том думаешь, ох не о том, молчаливо укорил ее музыкальный инструмент. Оставалось только лишь согласиться.

— Как что делают? А, да ты и не местный – старик, видимо, был лишен предрассудков насчет алмазных псов, а потому даже не смутился. – Это же так нас тут держат! Чтобы мы и-спу-га-лись! И все.

Бродяжка не очень верила подобным россказням. В чем же тогда суть кары? Впрочем, когда ребенка ставят в угол – в чем смысл наказания? Но кобылка поспешила развеять подобные заверения, тихо пропищала: «Говорят, сюда приходит призрак Судьи»

Призрак судьи – тут же эхом отдалось в голове сочинительницы неугодных стишков. Здесь она слышала о нем чуть ли не на каждом углу. Призрак Судьи то, призрак Судьи се. Восславь призрак Судьи, благослови, прокляни… захотелось сплюнуть точно так же, как давешний стражник.

— Россказни, – отмахнулся, словно от надоедливой мухи всезнающий старец. – Эй, ты, здоровый, а тебя-то за что? За что к стенке-то?

— Разбойничал, – сухо и басовито отозвался здоровяк, зло сверкнув глазами. Судя по всему, он не очень был расположен к беседе, да еще с подобными болтунами.

— А меня это, краплеными картами играл, – зачем-то признался старик.

Над землей воцарилась ночь. Королева Тьма выплеснулась за края ямы, окутав городок мрачным покрывалом. Где-то дерутся коты за рыбные остатки у мусорной кучи, где-то взбивает сапог, набитый соломой бездомный жеребец, в мечтах о большом богатстве закрывая глаза, прижала покрепче плюшевого грифона девочка-сиротка в ближайшем приюте. Воспарило к небесам вдохновение юного автора, взялся за книги ученый чародей, потрясая большущей бородой, достал из ножен наточенный ножик разбойник. Ночь – она ведь общая для всех и звезды светят всем одинаково. Только тем, кто в яме не сна и не до работы. Дрожит морщинистая кобылка, сдерживая рыдания, присмирел и болтливый старичок. Заснул, беспокойно подрыгивая лапой, щенок, по-детски сунув когтистый палец в рот. Качал головой, то и дело вздыхая разбойник-здоровяк – уж он-то, кажется, знал, что будет дальше. Знал получше их всех остальных, а потому волновался больше всех остальных. И лишь бродяжка предавалась мечтам о том, что сделает, как только окажется на свободе. Первым делом, конечно, даст деру из города и копыта ее здесь больше не будет. Раз уж тут такие господа обидчивые, нечего ей тут делать.

А знаешь, вновь поинтересовалась изломанная лира в ее копытах, если здесь собрались разбойник, уличный вор, мошенник и бродячая музыкант – как вас будут наказывать? И в самом деле, кольнуло ее мысль – отчего здесь столь разношерстная публика? Какая-то гремучая смесь…

— А я слышала, далеко-далеко отсюда есть страна, где правит солнечная принцесса – чтобы разрядить обстановку, произнесла морщинистая. Она ни к кому не обращалась, будто рассказывала самой себе. – Говорят, что там все хорошо и очень хорошо. И проблем никогда не бывает, и почти что нет преступников, а потому там почти нет тюрем и темниц. Вот.

Про солнечную принцессу Селестию знал всякий. Эквестрианские поэты пели ей рулады и панегирики, воспевали ее величие и доброту, справедливость и мудрость. Бродяжка хотела хоть глазком глянуть на солнцеподобную, но все как-то не доводилось. Живот хочет чего-то кушать, ноги хотят отдыхать не только на пожухлой листве и холодной земле, а купцы, стражники и держатели гостиных домов хотят жить. И жить припеваючи на деньги. Дойти-доехать до Эквестрии слишком дорого, а заработок быстро улетает. Так некстати вспомнился давно оставленный родной дом, маленькая сестричка, мать и отец. Интересно, как они там?

Но отдать себя во власть печали у нее не получилось. Вскрикнула морщинистая кобылка, отскочив к разбойнику, тщетно пытаясь спрятаться за ним. Сам разбойник играл желваками, а старик с ужасом уставился на стенку. Разбуженный щенок тут же завопил во всю глотку, захныкал.

От стены отделилось нечто прозрачное, серое, с четкими очертаниями, коснулось копытами пола, откинуло с себя балахон. Бродяжка всегда иначе представляла себе призраков. Будто бы они отдают белесо-голубым свечением, парят над землей и уж точно не раскидываются во все стороны балахонами. Не похож, вторил её мыслям музыкальный инструмент в копытах.

Призрак Судьи явно не знал, как должен был выглядеть, да и не очень-то хотел. Взору всех присутствующих предстал жеребец красного цвета, мотнул головой, расправляя гриву. Моргнул через мгновенье недлинный рог, а после уверенно засиял магией. Тьма зашипела, не желая сдавать позиции – как же так, сейчас же ночь, кто посмел жечь свет! Но, хорошенько разглядев наглеца, решила все же отступить. Ну его, пусть себе светит.

— Я… энтово… того – начал было старик, обращая на себя внимания, то и дело осекаясь, пытаясь подобрать слова. А они, заразы эдакие, никак не подбирались, норовили ускользнуть прямо у него из под носа. Пришлось пристыжено замолчать.

— Гамблер Хорс? – ничего не выражающим голосом поинтересовался «призрак». Странно, подумалось бродяжке. Ей казалось, что оный призрак должен был явиться в сопровождении грома и молний, сонма мистических шепотков. Явиться, поприветствовать всех собравшихся злобным гоготом, обещая скорую расправу и немедленную казнь. Хоть что-то, кроме этого застывшего на его морде равнодушия.

До всех донесся кислый тошнотворный запах, а щенок, кажется, покраснел от стыда и смущения, на миг перестав скулить. Из штанин бедолаги вытекала лужа. Бродяжка вновь вспомнила, как рухнула гривой во что-то мерзкое, как только оказалась тут.

— Д-д… Я… Да, я, господин… призрак Судьи – собравшись с силами, выдавил из себя самоуверенный всезнайка.

— Кости, пуговицы и карты? – голос не выражал ничего. Словно кто-то заколдовал камень, случайно сбросил его в яму, а он теперь говорит. Бродяжка смотрела за спину Судьи, желая увидеть там дверь. Неужто и в самом деле сквозь стену прошел? Выходило, что так.

— Отныне они для тебя – слепота.

Ярко засветился рог судьи – он не прилагал никаких усилий для чтения заклинаний, словно перышко левитировал. Свечение в тот же миг окутало собой несчастного. Бродяжка прикрыла рот копытом, борясь с осознанием – неужто он ослепил его? Неужто вот – всего лишь обманываешь в какой-то игре, а тебя за это лишат глаз? Но старик, после казни, осмотрел свои копыта, покачал головой, словно не веря, словно желая прогнать наваждение. Моргнул пару раз, ухмыльнулся – видит. Сразу же отлегло от сердца. Неужели это все и вправду лишь для того, чтобы их напугать?

— Роад Даггер? – настало время разбойника отвечать за свои преступления. – Многих ты оставил без денег, уморил голодом трех стариков, отобрав последнее…

После этого заявление музыкантка сразу же испытала приступ отвращения к закованному. Из глотки так и рвалось: «Поделом тут сидишь!»

— Не знал ты жалости к несчастным, и знал, что этот путь опасен – бродяжке захотелось усмехнуться: призрак Судьи-то, оказывается, поэт! – Отныне силы будешь ты лишен. Трусливым быть тебе всю жизнь.

Заклинанием Судья создал клинок. Волшебный меч скользнул по щеке бородатого разбойника. Размашистый шрам на щеке, казалось, пульсировал, норовя вот-вот изойти кровью. Но не пролилось ни капли.

Настала очередь щенка. Тот тут же упал на колени, оглядываясь по сторонам и заверяя всех в том, что он больше никогда в жизни не то что денег – ни крошки чужой не тронет. Ишь как лапы заламывает. Призрак остался беспристрастен.

— Крэмпи? – огласил он его имя. – Отныне вещь чужая тебе лапы обожжет.

И все. Бродяжке даже как-то стало обидно за щенка – другим вон как размашисто кару раздавал, а этому одной фразой и замолк. Но теперь очередь дошла и до нее самой. Она и заметить не успела, как призрак Судьи возник перед ней, навис неотвратимостью наказания. Она почуяла себя глупой маленькой кобылкой, над которой стоит строгая мама. Вот хорошо бы, чтобы это была мама. Сейчас щелкнет язычок молнии и скинув жутковатый образ появится ее улыбающаяся мордашка. Воображение даже сейчас не покидало ее.

— Лира Хартстрингс? – назвал он ее имя. Безмолвно заохала лира в ее руках…