Влекомые роком

Глава 5

5

Жизнь любит повторения, пусть и неточные. Проходят тысячи дней, похожих друг на друга, как близнецы, и отличных только мелкими деталями – жалкое отражение явлений небесной механики, своеобразная профанация космической неизменности. Миру претит статичность, всё на свете куда-то движется, что-то творит, умножает сложность выстроенного Творцом порядка. Увы, думал князь, из пони редко выходят выдающиеся творцы, обычно они всю жизнь попросту копают себе и другим могилы или возводят погребальные костры – преходящие памятники своему несовершенству.

Его неизбывное горе превратилось в застарелую болячку: щемило, кололо, ныло на все лады. К исходу зимы боль поутихла, но с первыми лучами весеннего солнца, под напором греховных порывов, заломила только пуще. Пронизывающее одиночество в переполненном пони мире – что может быть горше? Терпи, князь, говорил он себе, решимость твоя ещё не раз подвергнется испытаниям.

Но пока он повторял в уме чьё-то четверостишие, дотоле казавшееся бессмысленным, и осознавал, что это совсем не так.

В домах твоих пустынный веет дух.

Протяжный воздух мертвенен и сух.

Сиротство безответных упований

Клянёт ветра, текущие вокруг.

Он снова стоял у окна кабинета и щурился на небо, по которому бежали лёгкие белые облака. Ранняя весна уже выводила природу из неглубокой зимней спячки. И сами пони, повинуясь извечному зову, становились резвее, преисполнялись ожиданием чего-то нового, особенного; чувство радостного предвкушения нельзя было описать словами, впрочем, никто и не пытался совать нос в вотчину поэтов. Иногда Толмир забывал о своих печалях и ощущал душевный подъём, временами ему хотелось заняться какой-нибудь тяжёлой работой просто для того, чтобы испытать себя, почувствовать прилив новых сил. Железный хомут по-прежнему давил на шею, однако принятый обет с каждым новым погожим днём всё меньше был помехой настроению князя. Его размышления по привычке съезжали в привычное печальное русло, но, к счастью, надолго там не задержались.

Поразительно, как далеко способен продвинуться разум в нагромождении правил и условностей, многие из которых будто специально созданы, чтобы их нарушали. Какие-то из них, без сомнения, полезны, поскольку проистекают из естественной необходимости, продиктованной внешними обстоятельствами и самой природой пони; иные можно оспаривать, руководствуясь здравым смыслом, ибо смутные времена, случающиеся с постоянством, достойным лучшего применения, диктовали и диктуют свои законы и порядки, которые так непросто изжить в мирное время. Взять хотя бы фактическую неприкосновенность титулованной знати, унаследовавшей привилегии славных предков. Любой лощёный мерзавец, будь он даже полнейшим ничтожеством, в пределах своих частных владений волен заниматься любым непотребством, призывать любые силы, измышлять и воплощать через подручных любые сколь угодно разрушительные планы – словом, творить решительно всё, не покидая своего неприступного для закона жилья. Неудивительно, что сектанты и бунтари самого разного толка плодятся как крысы во всех уголках страны. Чтобы вывести на чистую воду хитроумных радетелей собственного блага, скрывающих свой корыстный интерес за ширмой разнообразных демагогических призывов и новоявленных идеологий, тебе приходится по уши влезать в ту же самую грязь: интриговать, пускаться в шпионские игры, угрожать и даже убивать – пусть не лично, но это обстоятельство нисколько не утешает. Ты гордо несёшь стяг своих убеждений, со скрежетом зубовным взирая на всю неприглядность способов борьбы за их торжество, однако в душе у тебя всё равно остаются кровавые кляксы, которые невозможно счистить. Ты крутишься в непрерывном гнусном водовороте, вымывающим из души последние крохи понилюбия, сметаешь одних врагов и наживаешь ещё больше других, теряешь родных и друзей, но рано или поздно с внезапной пугающей ясностью сознаёшь, что уже ничем не отличаешься от тех, кому противостоишь, если не считать идеалистической убеждённости в своей правоте, что тоже суть иллюзия, которую способен развеять в пыль любой подкованный схоласт… Теперь уже и конечная цель твоих усилий подтачивается, размывается, сметается потоками собственных сомнений, поглощается пучиной непреодолимых обстоятельств, лишающих тебя возможности ясно осмыслить результаты твоих действий. Ты ежечасно балансируешь на краю безумия, вычерпываешь последние резервы выдержки, принимаешь сомнительные решения, совершаешь необратимые поступки и временами всерьёз начинаешь подумывать о том, чтобы бросить эту маету ко всем вендиго…

Толмир громко чихнул, обернулся к письменному столу и притянул к себе тонкую пачку пожелтевших листов с выцветшим грифом «Секретно» в правом верхнем углу.

Год 1698, «Эвларская катастрофа». Место событий – граничившее с Империей королевство Эвлар, вернее, княжество, чей правитель объявил себя королём, хотя его владения не имели статуса «рекс патримон» и, как следствие, не наделяли его таким правом. В конце прошлого века это карликовое государство сделалось одним из главных оплотов чернокнижников. Мэтр Алогар, автор четырнадцатитомного цикла «Имперских хроник», упомянул тогдашние события в одной из глав последнего тома своего труда; однако автор не счёл нужным раскрывать истинные масштабы катастрофы, хотя определённо кое-что о ней знал; он упомянул о ней вскользь и сосредоточился, в основном, на раскрытии хитросплетений тогдашней политики и обзоре последствий фактической аннексии этих земель Империей. На то, безусловно, были основания: во все времена тайные службы старались не допускать свободной публикации сведений, составляющих государственную тайну или просто нежелательных к разглашению. Краткое изложение событий в форме секретной записки, выполненное безымянным служащим тайной канцелярии, заняло всего несколько абзацев, и это при том, что немало строк там было посвящено описанию монстра, наделавшего столько бед.

Тамошние тартаропоклонники похитили для своего ритуала не кого-нибудь, а одну из дочерей Великой Матери. Сказать, что крылатые переполошились, – значит не сказать ничего. Толмир помнил, что после исчезновения Астры в распоряжении Вихорна были улики, оставленные неосторожными похитителями, и его невероятная интуиция. Пегасы, увы, ничем подобным не располагали, поэтому на поиски были отправлены даже едва вставшие на крыло жеребята. Не пренебрегли они также и возможностью влиять на «ползающих» по земле собратьев: Великая Мать одна прилетела в императорский дворец, небольшим смерчем смела вставшую на её пути стражу и сонного «мага-щитоносца», ворвалась в покои тогдашнего Императора и в считанные минуты «выбила» из него указ о введении чрезвычайного положения во всей Империи с запретом жителям покидать города и веси.

Читая эти строки, Толмир удивлённо присвистнул, отдавая должное смелости матриарха пегасов. Он всегда скептически относился к самой идее матриархата, хотя и знал из истории, что полторы тысячи лет назад, через век после окутанной тайнами смерти Ивора Основателя, началась эпоха, когда страной девять столетий подряд правили только императрицы. Матримониальные порядки в высшем свете при них строго предусматривали моногамию. Впрочем, в будуарной сфере всегда царил привычный хаос: даже в пору наиболее строгого нравственного диктата на закате эпохи «кобыльей монархии» практиковались как тайное многожёнство, так и многомужество, и союзы с плотоядными ингату, поныне относимые к ксенофилии. Между тем, традиционный кланово-семейный уклад низов никогда особенно не менялся: разнообразные веяния из верхов тонули в народных массах бесследно, как камень, упавший в трясину. Ныне, во времена расцвета полигамии и расширения института брачных отношений за счёт наложничества, с высочайшего соизволения процветают целые научные школы, несущие в народ учение о естественности «табунного принципа» применительно к пони. Население Империи за несколько десятков последних лет резко увеличилось; поборникам «табунности» пришлось осадить со своей пропагандой, и теперь они лихорадочно ищут способы приостановить вращение маховика, ими же самими и запущенного. Боязнь демографической катастрофы в конце прошлого века, после тридцатилетней гражданской войны и разрушительной интервенции алчных восточных соседей, сменилась страхом перенаселения ещё при жизни отца князя. Впрочем, приток пони из центральных провинций в пограничные княжества привёл к резкому подъёму экономики по всей периферии Империи. Крупные общины и кланы, организованные по всё тому же «табунному укладу», составляли теперь основу благосостояния Тернецкого и соседних с ним княжеств.

Поняв, что слишком увлёкся своими мыслями, Толмир вновь сосредоточился на убористых строчках документа. Указ о введении чрезвычайного положения, одним из пунктов которого предписывалось задерживать всех граждан, подозреваемых в связях с чернокнижниками, принёс много результатов, среди которых, увы, не было главного: дочь Великой Матери не была найдена. Только по чистой случайности выяснилось, что след похитителей вёл в Эвлар. Наплевав на пограничные условности, готовые рвать и метать, пегасы ринулись туда, но не успели. Проекция демонарха Агеоха, Владыки Замогильного Ужаса, вырвалась из оказавшихся слишком слабыми магических оков, после чего немедленно отправилась сеять страх и разрушение. Крылатые бессильно наблюдали, как исполинская – больше самых высоких башен – призрачная фигура выбралась из окутанных дымом руин княжеского дворца. Это было поистине кошмарное существо, которое «воочию» видели только онейроманты, проницающие сознанием круги Тартара. Изображения в книгах не могли в должной мере передать тошнотворный облик этого демона, пусть и пребывавшего в полуматериальной форме: голый округлый череп изжелта-серого цвета с громадными, полными тусклого мертвенно-жёлтого сияния глазницами, плоской переносицей и двумя ровными рядами мелких зубов с кинжально острыми клыками; туловище, покрытое трупными пятнами всех оттенков цвета гниющей плоти, пласты отставшей шкуры, торчащие из прорех распахнутые рёбра; остов драконьих крыльев с цепкими раздвоенными когтями на кончиках длинных многосуставных пальцев, развеваемые потусторонним ветром остатки гнилых перепонок; длинный костяной хвост, окутанный зеленоватым туманом. Даром что полупризрачный, как и туловище, он вполне ощутимо лупил по зданиям, снося крыши и оставляя широкие проломы в стенах. Вокруг демонарха распространялся леденящий ужас, неистовая метель гнала волны страха и смрада разложения по всей округе, на многие вёрсты окрест; чёрно-лиловый сумрак, подсвеченный лениво змеящимися зеленоватыми молниями, с устрашающей быстротой заволакивал столицу.

Проекция просуществовала не больше суток и бесследно растворилась в воздухе, израсходовав отпущенный ей запас энергии. За это время Эвлар фактически лишился столицы, доброй трети её жителей и почти всех властных учреждений. Ошеломлённые пегасы в одночасье из мстителей превратились в спасателей и могильщиков. Дочь Великой Матери нашли едва живой среди руин дворца вместе с несколькими выжившими чернокнижниками; над последними устроили скорый суд и расправились с ними на месте. Несколько дней спустя было объявлено о вхождении никем не управляемых земель в состав Империи. Через полгода в Облачном Городе на свет появился ублюдок-метис, а несчастная роженица умерла. После траурной церемонии Великая Мать вверила заботу о жеребёнке Ордену Солнца, где его и воспитали. По завершении послуха воспитанник монахов стал полноправным членом Братства, приняв имя Ехип.

Катастрофа имела и другие последствия. Имперский Тайный Кабинет осознал смертельную опасность подобного «заигрывания» с демоническими силами и создал подразделение по борьбе с оккультными организациями любого толка; пегасы не остались в стороне и поделились с новоиспечённой имперской службой всеми накопленными сведениями о деятельности чернокнижников. В рядах церкви на первые роли довольно быстро вышли инквизиторы и Орден Солнца, чьё военизированное крыло к тому времени и без того начинало набирать вес. Власти, до того с некоторой опаской относившиеся к деятельности демонологов, устроили кратковременную травлю представителей этой научной дисциплины, преимущественно, в университетах. Несколько студенческих выступлений и открытое письмо из Академии Наук поумерили пыл загнавшихся блюстителей «чистоты науки», но, как говорится, осадок остался…

Иквакан. Необычайно интересный для археологов эксклав к западу от Тернецкого княжества, глубоко вдающийся в безжизненную Пустошь. Котловина в форме неправильного овала около сорока вёрст в длину и двадцать семь в поперечнике, с трёх сторон окружённая смертельно опасным каменистым плато. Попасть туда можно только по воздуху либо «псевдосухопутным» способом, как выразился мэтр Фрирам, составлявший описание этого неприветливого места и способов достичь его; первый из упомянутых путей, само собой, рассматривался как чисто гипотетический. Сей учёный пони был склонен к витиеватости слога, изобретал заковыристые неологизмы и всячески протаскивал свои гипотезы и суждения на страницы отчёта, в идеале долженствующего быть сухой выжимкой из фактов. Если опираться на контекст, слово «псевдосухопутный», по-видимому, отражало какие-то личные переживания автора вкупе с известной иронией: путь в котловину и по сей день представляет собой дорогу, проложенную через прерывистый известняковый гребень, протянувшийся на девяносто вёрст через гиблые Алтарийские болота, которые окрестные жители по привычке и созвучию называют «Тартарийскими». Затопленные участки «дороги» в Иквакан были проходимы лишь условно и не во всякое время года, поскольку гати регулярно подтоплялись и не выдерживали более двух-трёх лет, после чего их приходилось мостить заново. Из-за этого снабжение археологов материалами и продовольствием порой представлялось весьма нетривиальной задачей. Вдобавок, в конце XVII столетия один из сухих участков дороги сгинул в карстовом провале. В итоге постоянная научная экспедиция возвела в котловине целое поселение с собственным хозяйством, сведя потребность в снабжении извне к необходимому минимуму; но одновременно с этим пони получили на свои головы уйму неприятностей из-за магических эманаций из Пустоши, менявших свойства многих материалов, растений и, как следствие, пищи. В Иквакане вообще не следовало непрерывно находиться больше ста пятидесяти дней, иначе риск нажить неизлечимые поражения организма возрастал геометрически каждый лишний день, проведённый в этом странном месте. Но «большеголовых» всё равно тянуло туда, как ос на варенье.

И было на что тянуть. Несмотря на всю свою неприветливость, громадная Пустошь содержит в себе неисчислимые сокровища для пытливых умов. «Оазисов», подобных Иквакану, было обнаружено совсем немного. Постройки, тысячелетия тому назад подвергшиеся воздействию магической катастрофы, в большинстве своём рассыпались в песок, но сравнительно неплохо сохранившиеся подземелья и артефакты из культурного слоя будоражили любопытство и манили учёных пони, заставляя их стоически преодолевать опасную дорогу, защищаться от хищников, терпеть нападения туч кровососущих насекомых и приступы болотной лихорадки. Находки указывали на то, что существа, оставившие их, совсем не походили на пони; своим видом они скорее напоминали мифического Примата из Зодиакального круга.

Толмир быстро пробежал глазами страницы, на которых эрудированный мэтр всё глубже и восторженнее «увязал» в хитросплетениях археологической науки. Пресловутый «инцидент», произошедший двадцать один год назад, был описан на последнем листе. Мэтр Фрирам, который, судя по сжатому изложению, не проявлял интереса к фактам за пределами своей научной дисциплины, был здесь достаточно лаконичен: на тридцать первый день 1717 года группа профессора Дир-Дорффа наткнулась в раскопе на запечатанную сферическую капсулу из дымчатого кварца величиной с голову пони с неизвестным содержимым. Несмотря на ясно видимый шов, открыть её не удалось; предмет разбили, и, как оказалось, зря. Не было ни свечения, ни иных проявлений магического воздействия, но эффект всё равно стал смертельной неожиданностью для всего живого в радиусе двух вёрст от места находки. Уцелели только двое: лейтенант Эрион (единорог, талант – выживаемость после смертельных ранений) и рядовой Первак (земной пони; талант – почти абсолютная устойчивость к воздействию магии, степень поглощения: 97-98%). Земной вообще ничего не почувствовал, а только поражённо наблюдал, как пони вокруг него неестественно задёргались, выписывая ногами невозможные кренделя, и после минуты-двух такой «пляски» поголовно упали замертво. Лейтенант рассказал, что на какое-то время утратил способность видеть, слышать и осязать – словом, почти все чувства, кроме обоняния; но и последнее было «оглушено» тысячекратно усиленным запахом, напоминавшим мускусный; медосмотр показал, что пони пострадал от небольших мозговых кровоизлияний, не имевших никаких серьёзных последствий. Последующие вскрытия погибших выявили многочисленные кровоизлияния в мозжечке и среднем отделе мозга. Но сильнее всего пострадала область, которая предположительно отвечает за магические манипуляции и регулирование наследственного механизма, влияющего на появление метки: эта часть мозга была буквально «взорвана».

Сведения о событиях в Иквакане, разумеется, засекретили; со стороны тайных служб к выжившим не был проявлен сколь-нибудь значительный интерес, хотя князь готов был поклясться, что тех двоих пони взяли на заметку по меньшей мере военная и научная разведки.

Толмир не любил слишком долго размышлять перед принятием решения, поэтому, когда оно оформилось, он сразу же велел позвать Вихорна. Дожидаясь капитана, он с некоторой отстранённостью раздумывал о дальнейшей судьбе жеребёнка Астры. Князь последовал совету брата Ехипа и заказал гороскоп, согласно которому возможная судьба новорождённого могла зависеть от множества на первый взгляд второстепенных событий, поэтому за ним необходимо было внимательно присматривать. Рассудив, что шила в мешке не утаишь и о существовании ублюдка всё равно так или иначе станет известно, Толмир решил приставить к нему своеобразного «дядьку».

Однако многие мысли всё равно не давали ему покоя…

Вот ведь ты какой, государственный деятель! Любое решение принимаешь под диктовку её величества Целесообразности в угоду благоверной Пользе. Печёшься о благе родного княжества и страны, блюдёшь лояльность, неусыпно бдишь на страже государственных интересов. Чем-то эти отношения смахивают на идеализированное представление о семейной жизни, не находишь? Подобно тому, как в иных семьях жёны гоняют «подкопытников» в хвост и в гриву, тебя так же понукают незримые водители: «Не отвлекайся от забот государственных! Забудь о себе! Ставь во главу угла безоглядное радение о крепости устоев державных!» Какие решения отвечают моральным нормам, а какие нет – ерунда! Тебя это больше не должно заботить! Вызубри и чаще повторяй по складам, как школяр: ты вы-ше у-ста-нов-ле-ний жи-тей-ской мо-ра-ли! Вколачивай себе в голову новую мораль, как забивают сваи в неподатливый грунт!

Но как же хочется иногда плюнуть на это всё и хоть ненадолго почувствовать себя ничтожным земным пони, у коего всего-то и делов – пашня, семья да круг маленьких повседневных забот, среди которых днём с огнём не сыщешь ни одной из сферы государственной важности! Но нет, ты продолжаешь работать с любым, даже самым негодным пони-материалом; преодолевая отвращение, лепишь из ренегатов свои послушные орудия, ведь, в сущности, ни у кого из вас нет выбора. Отними у пони всё да пообещай вернуть часть отнятого в качестве великой милости за услуги определённого сорта – и новый слуга, сложив лапки, высунув язык и заискивающе глядя на тебя преданными глазами, застынет в готовности броситься в бой по первому твоему сигналу. Что ж, да будет так. Только вот согласится ли возможный «слуга» с постановкой задачи? Впрочем, кто будет его об этом спрашивать?

В дверь постучали.

– Входите, капитан.

Вихорн заметно округлился за зиму. На пять лет старше князя, он вступил в пору расцвета зрелости и прошлой осенью добровольно взвалил на себя бремя семейной жизни. Однако новые заботы никак больше на нём не сказались: профессиональная волчья хватка нисколько не ослабла, цепкая память его по-прежнему хранила невероятное количество сведений и секретов; пожалуй, только внешне он стал ещё более сдержан и уверен в себе.

Толмир оторвал взгляд от раскрытого астрологического справочника:

– Располагайтесь, прошу вас.

Вихорн поклонился, подошёл и занял кресло. Он имел немного рассеянный вид.

– Я прочёл отчёты, которые вы мне приносили, – задумчиво произнёс Толмир. -
Н-да, увлекательно, ничего не скажешь. От этих историй так и веет пронизывающим сквознячком государственной тайны. Теперь мне во многом понятно стремление церкви прикрыть мой круп от серьёзных неприятностей. Не вмешайся брат Ехип, мы, скорее всего, получили бы ещё одно бедствие сходного размаха… Собственно, позвал я вас вот для чего: где сейчас находится этот Эрион?

– Он там, где ему и положено пребывать ближайшие десять лет, ваше сиятельство, – в городской тюрьме.

– Его ведь подвергли гражданской казни?

– Да. С лишением имущества и привилегий, а также переворачиванием герба. Если у него будут дети, они утратят право быть причисленными к дворянскому сословью.

Толмир кивнул и покосился на листок с гороскопом, затем сказал:

– Звёзды могут рассказать многое, как утверждают астрологи. Я склонен верить им до определённого предела: относительно судьбы прежнего императора их выкладки на поверку оказались неправдоподобно точными. Но пони также говорят, что, дескать, есть на свете умельцы, которые способны «подогнать» события под любой гороскоп, не стесняясь в методах и средствах… Нет, нет, капитан, сейчас мне не нужны исполнители сомнительных поручений. Где теперь находится тот… жеребёнок Астры?

– В приёмной семье, ваше сиятельство. Городок Ревень, расположенный верстах в двадцати к северо-западу от перевала Сарагд.

– У вас есть там надёжные пони?

Вихорн ненадолго задумался, но, как показалось князю, сделал он это скорее для виду.

– Один-два найдутся, я думаю.

– Замечательно. Мне нужен этот Эрион, – Толмир был не в силах избавиться от ощущения гадливости, когда произносил это имя, – для присмотра за уб… Скуфом до тех пор, пока тот не подрастет. Поменяйте Эриону заключение на ссылку, устройте всё как следует, обставьте необходимыми условиями: в положенное время отмечаться у полицмейстера, не покидать округи, свести общение с обывателями к минимуму и прочее, и прочее… – Вихорн кивнул. – Пообещайте вернуть ему герб, когда жеребёнок вырастет. Вдобавок, он может со временем усыновить… Скуфа. Детали на ваше усмотрение, капитан. И мне нужно безоговорочно согласие. Постарайтесь, у вас отлично получается уговаривать заключённых…

Последняя фраза прозвучала двусмысленно. Капитан слегка улыбнулся и поклонился.

– Вот выкладки астрологов, – Толмир поднял в воздух листок, – из которых явствует, что в переломные моменты жизни жеребёнку не помешает страховка от всяких случайностей. Когда получите согласие Эриона, познакомьте его с этим документом.

– Непременно познакомлю. Благодарю вас, у меня есть копия.

Толмир через силу улыбнулся, давая понять, что оценил дальновидность Вихорна. Ему было совсем не весело.

– У вас не появилось новых сведений о тайном обществе, в котором состоял граф?

– Всё, что удалось добыть по этому вопросу, лежит у вас на столе. Мы продолжаем поиски сведений, однако нити ведут наверх… И, замечу, не только в окружение императора.

– Хорошо, я сразу же прочту, – сказал Толмир, придвигая к себе не слишком толстую папку. – Что ж, тогда я вас не задерживаю. Спасибо капитан.

– Всегда к вашим услугам, ваше сиятельство.

Толмир посидел пятнадцать минут без движения, избавляясь от сумбура в мыслях. Обстоятельства рождения и предсказанная судьба ублюдка не шли у него из головы, умножая тяжёлые раздумья. Если б пони от рождения мог выбирать, влачить ли ему свою тяжкую ношу с риском в любую минуту отдать душу Творцу или загодя покончить с ненавистной жизнью, дабы не множить свои и чужие страдания, – что бы он решил? Вверил бы он, малый и неразумный, свою жизнь старшим?

Проклятье, думал князь, что за злой рок преследует мою семью? Слабый духом невежда на моём месте давно бы вопрошал Творца, по какой-такой причине Он оставил его? Что ж, невеждами мы не слывём и никогда не слыли, потому не стоит тратить время на бессмысленные вопросы, которые непременно останутся без ответов.

Стараниями брата Ехипа Толмир понимал, как в действительности обстоят дела. Творцу нет никакого дела до смертных, как, впрочем, и до многих бессмертных. Достаточно того, что некоторые младшие духи, которых принято величать богами, изредка бросают взгляд на бессмысленное копошение пони на земле, так подобное муравьиной суете. Муравьи… Увы, слишком малы мы для пристального к нам внимания со стороны Творца. Рядом с Ним мы даже не микробы – корпускулы. Его, если можно так выразиться, «обязанности» лежат в принципиально непознаваемой сфере: он двигает не звёздами, но галактиками. Какое дурацкое приземлённое слово – «двигает»! Всё не так. Нет в языке пони нужных слов, чтобы сколь-нибудь точно описать эти воздействия. Так что лучше и не пытаться это осмыслить, ибо велик риск впасть в ересь, подобно жрецам Ордена Безучастного Духа… Хотя, если подумать, не такая уж это и ересь. Но, видать, иерархам церкви в прошлом ужасно не хотелось лишний раз заглядывать в головокружительную пропасть вселенского безразличия, и они, скрепя сердце, с кровью и слезами отсекли от древа церкви эту догматическую ветвь. Надо думать, и теперь они не стремятся оглядываться на тьму, каждый миг готовую разверзнуться за их хвостами…

Что же до Судьбы… Названный невежда, возможно, станет проклинать свой рок. И снова попадёт копытом в небо. Она, конечно же, «ближе» к смертным, а Её воздействия зримы и даже иногда предсказуемы, но от этого Она и Её запутанные пути не становятся более постижимыми, нежели Творец и Промысел Его. Отнюдь. Великая Пряха, вьющая нити бессчётных судеб, продолжает оставаться вне сферы доступного знания. Сомнительное счастье всех пони, пожалуй, состоит лишь в неоспоримом знании, что этот высший духовный дуумвират существует и активно влияет на мироздание.

Иногда Толмиру казалось, что от такого знания больше вреда, чем пользы. «Большеголовым» и по сей день не даёт покоя вопрос, в какой степени предопределено бытие. Уподобляясь грызунам, они веками стаскивают в свои закрома крупицы эмпирического знания, чтобы, просуммировав их, уличить Судьбу в ловкачестве. Тщеславные глупцы!

Князь, которым незаметно овладела меланхолия, вспомнил недавние слова брата Ехипа: «Не жалуйтесь и не сетуйте на злую Судьбу. Она не зла, но справедлива. Просто высшая форма справедливости не имеет ничего общего с тем расплывчатым понятием, которое мы привыкли загонять в рамки собственных эгоистических представлений. Утешайтесь тем, что Судьба редко карает без причины. Смакуя собственные горести, не ропщите, но подумайте, что во Вселенной найдутся мириады существ, которым стократно, тысячекратно, неизмеримо горше, чем вам сейчас».

То были жестокие слова, думал Толмир, но жрец, конечно же, прав. Прав во всём. Более прав, чем все погрязшие в теологических хитросплетениях догматики, вместе взятые. Потери неизбежны, но смысл жизни – в обретении. В малом или великом – не важно. У нас не соревнования едоков и не скачки за призами: обретённым в любом случае нужно делиться с другими пони, ведь чаще всего это блага духовные, присваивать которые нет ни малейшего смысла. Того не сознают стяжатели, что накопленные ими материальные богатства, лежащие мёртвым бесполезным грузом в кладовых под семью замками, никогда не пойдут в этот счёт.

Ободрив себя, князь сверкнул рогом, открывая папку с собранными Вихорном сведениями.

За последние века пресловутое тайное общество поминалось в секретных документах сравнительно регулярно, но как-то вскользь, будто бы с опаской. Пони, упомянувшие о его существовании, похоже, и рады были промолчать – от греха подальше, но не имели такой возможности – по долгу службы или в силу иных причин. Ему определённо покровительствовали могущественные персоны, близкие к Императору, они же ограждали его от чрезмерного интереса со стороны тайных служб и любопытствующих пони вроде Толмира. Своеобразный «срез», показавший разномастный состав этого общества, был представлен Эрионом во время допроса, когда назывались имена, титулы и сословные статусы заговорщиков. Видимо, внутри этой организации существовало разделение на идейных членов и интересантов. Насколько можно было судить, представители знати вроде графа Исворта передавали своё право членства по наследству.

Деятельность общества сводилась в основном к бессистемному на первый взгляд уничтожению представителей знати; его влияние на экономику державы не было значительным и, судя по всему, служило только для финансовой поддержки проводимых им «акций». Впрочем, магнаты, связанные с обществом, наверняка получали преференции и полезные для себя сведения. Косвенные данные говорили о том, что в разное время эта организация находилась под негласным «патронажем» великих князей и княгинь. В последние годы пони из окружения Императора не давали поводов связывать себя с деятельностью общества. Вполне возможно, это было обусловлено его креном в сторону оккультизма, которого публично сторонилась императорская фамилия и её окружение – во всяком случае, так декларировалось публично. Покойный граф, как видно, был там не последней фигурой, обеспечивавшей этот самый крен. Вдобавок, очень странным выглядело исчезновение опального великого князя Ресфила, опосредованно «замазавшегося» в событиях вокруг смерти родных Толмира: оно произошло аккурат в то самое время, когда Вихорн начал «копать» под тайное общество.

Капитану не удалось добыть прямые сведения. Его связи в тайных службах, по устоявшейся традиции негласно именуемых «конторами», дали небольшой объём косвенных сведений, настолько расплывчатых, что строить теории на их основе можно было до полного замерзания Тартара. Знающие пони старательно обходили стороной деятельность заговорщиков столь высокого полёта. Доклады о насильственных и случайных смертях среди представителей знати плохо поддавались обобщению, но иные трагические «случайности» очень уж походили на тщательно подстроенные стечения обстоятельств. Кроме того, многие подробности происшествий намеренно скрывались из политических соображений: каждый уважающий себя пони стремится защитить своё доброе имя. И всё же, слабое подобие системы, хоть и с трудом, но вычленялось. Толмир обратил внимание на самые громкие из этих печальных событий.

Лист третий.

Первый день 1581 года, предгорья Карказаса. Пышная императорская охота в честь проводов старого года была в самом разгаре. К Императору, его семейству и двору присоединился тогдашний господарь ингату Всеволк VII, помимо прочего, праздновавший рождение наследника. Его егеря, загонявшие большую группу гигантских оленей, из-за метели ненадолго упустили из виду часть стада, и этого оказалось достаточно, чтобы громадный разъярённый рогач выбежал прямо на принца Сирила, приотставшего от основной свиты, и лишил того жизни. Позднее лейб-лекарь настаивал, что раны вряд ли были смертельными даже все вместе, но ему не суждено было долго защищать свою точку зрения: через несколько дней он бесследно исчез. Принц не выделялся среди прочих представителей императорской семьи (если не считать того факта, что он был крипторхом – к счастью, не полным) и даже не нёс рудиментарных крыльев, но, как поговаривали, ненавидел мышиную возню вокруг венценосного старшего брата. Он сумел разоблачить и уничтожить два тайных общества, преследовавших неясные цели, которые возникли среди графских и баронских родов. Его смерть вполне могла быть подстроена, если предположить, что он подбирался к раскрытию и той безымянной тайной организации, которая так интересовала Толмира.

Лист шестой.

Пятый день тридцать седьмой декады 1588 года, Иворборг. Молодой граф Гослав из древнейшего и могущественного рода Орсофф слёг с сильным жаром, развившимся, как полагали, на фоне так называемой «мягкой оспы», подцепленной им за полторы декады до этого во время бурного «жеребятника», устроенного перед его грядущей свадьбой и завершившегося удалым походом по злачным местам столицы. Через два дня граф «сгорел» от лихорадки неизвестной природы, несмотря на все усилия лекарей.

Прославленный мэтр Кринниц, посвятивший жизнь изучению тропических болезней, позднее сопоставил описание симптомов со своими записями и выдвинул предположение, что это могла быть так называемая «горячка Южной Вивиты», распространённая на очень небольшой территории двумя тысячами вёрст южнее столицы. Толмир пристально всмотрелся в плоховатую копию с гравюры, изображавшей графа: этот пони несомненно нёс признаки Породы – именно так, с большой буквы. Очень рослый – об этом можно было судить по застывшему позади него ингату из личной охраны, который УСТУПАЛ графу в росте, – он поразительно напоминал самого Ивора Основателя, и это при всех возможных скидках на портретную стилизацию и живописную традицию возрастом в полторы тысячи лет. Сложенные крылья этого пони тоже были велики, но вот насколько – понять было сложно. Князь никогда не интересовался, каков был размах крыльев у основателя Империи, и уж тем более не сопоставлял их с крыльями пегасов, но он больше не смог припомнить ни одного императора столь выдающихся статей, а среди знати – и подавно. Почувствовав, что этому вопросу надлежит уделить внимание, он придвинул к себе чистый лист, поднял магией «вечное перо» и сделал пометку.

Лист одиннадцатый.

Восьмой день семнадцатой декады 1629 года, Иворборг. Профессор истории леди Мальгита была найдена мёртвой в собственном доме. Её буквально выпотрошили. Весь её архив был извлечён из картотечных ящичков и свален в кучу посреди комнаты, а изрядная его часть – сожжена там же, в нескольких саженях от тела. Помимо преподавательской деятельности, профессор занималась глубоким исследованием родословных имперского дворянства. Сожженной оказалась та часть архива, где содержались сведения о семье императора и самых знатных фамилиях. Незадолго до смерти несчастная кобыла сумела потушить возникший пожар; также, рядом с ней нашли листок бумаги, на котором она вывела собственной кровью несколько слов: «Alæcornis – п.р.к. 5 саж., 2 п. и бол. Ивор – 6-6,5 саж.»

Лист двенадцатый.

Первый день двенадцатой декады 1630 года, Иворборг. Новорождённая дочь графа Филимира из рода Гнедичей, близкого к императорской семье, погибла при очень странных обстоятельствах: её убил один из личных телохранителей графа. Очевидцы говорили, что жеребец внезапно обезумел, схватил копьё и пронзил насквозь несчастную кобылку и её кроватку, пригвоздив их к полу, в который оружие вошло на целую пясть. Остальные пони бросились к нему, но к тому времени он уже падал с остановившимся сердцем. В документе указывалось, что новорождённая была крылата как пегас.

Лист семнадцатый.

Пятый день тридцать седьмой декады 1675 года, Галсин, родовое поместье баронов Юрдальских. Юные отпрыски, жеребята трёх и пяти лет – кобылка и жеребчик соответственно, – подверглись нападению вырвавшегося из клетки горного медведя в зверинце барона. Жеребчик умер мгновенно, вместе с ними погибла гувернантка и один из служителей. Кобылку чудом спасли, но она лишилась крыла и осталась хромой до конца своих дней. Каким образом зверь смог открыть клетку, осталось непонятным; не исключалось, что ему кто-то в этом помог. Служители были допрошены с пристрастием, но это не дало никаких полезных сведений.

Лист двадцать второй.

Головастый пони мой Вихорн, подумал Толмир, когда как следует рассмотрел этот листок и увидел уже знакомое слово. И пони из канцелярии – молодцы, что не ограничились простой подборкой странных смертей и приправили кипу сведений маленьким, но важным дополнением. Это тоже была копия гравюры, однако на ней был изображён не очередной аристократ, а фрагмент интерьера императорского дворца с барельефом, изображавшим Ивора Основателя в компании аллегорических фигур Победы (традиционно крылатой) и Мудрости (длиннорогой, как Божественная Дочь). Сам первый Император тут мало походил на свои правдоподобные изображения. Впрочем, стиль барельефа вполне отвечал моде в искусстве пятисотлетней давности, когда принято было гротескно преувеличивать стати и мимику пони, отчего они становились похожи на скованных невероятным напряжением сил героев, которые, согласно мифу, некоторое время держали на своих спинах небосвод. Висевшее над Ивором «колесо со спицами», которое издревле считалось знаком верховной власти, дарованной солнцем, в сочетании с огненным взглядом венценосца, его широченными ноздрями и презрительно оттопыренной губой придавало барельефу немного комичный вид. Под гравюрой значилось: «Снят и уничтожен в 1366 году н.э.» Толмир всмотрелся в изображение: в нижней части барельефа было выбито несколько строк на древнем языке алхимиков, и среди них попалось недавно виденное слово «ALÆCORNIS». Вся строка выглядела так: «ALÆCORNIS REX IVORVS PRINCIPEM PRINCIPVM». Так что же это: рядовой термин или слово-ключ? Князь решил про себя, что, в добавление к дознанию, нужно будет обязательно как следует порасспросить историков и лингвистов. Если за интерес к «алекорнисам» можно поплатиться жизнью, этот предмет приобретает изрядную важность.

Толмир задумчиво оглядел разбросанные по столешнице листки. Являлись ли все описанные события звеньями одной цепи? Князь не знал. Ему казалось, что фактов в его распоряжении должно было с лихвой хватить для того, чтобы уловить систему и распознать истинные цели злоумышленников, если, принять за отправную точку в рассуждениях допущение, что все или почти все трагические происшествия были кем-то подстроены. Определённо, к дознанию требовалось привлекать умы, более поднаторевшие в разборе таинственных стечений обстоятельств, чем его собственный. Возможно, следовало бы побеседовать с представителями некоторых семейств, потерявших своих членов вследствие прямого насилия или очень уж подозрительных случайностей. Становилось понятно, что для разрешения накопившихся вопросов придётся пускаться во все тяжкие: создавать отдел канцелярии, нагружать Вихорна поручениями и, по-видимому, нанести несколько визитов лично. А ещё, напомнил себе Толмир, у нас есть союзник – барон Тридден, к которому также нелишне обратиться за помощью.

Этот маленький вороной единорог при всей своей подчёркнутой любезности оставил у князя двойственное впечатление. Была ли учтивость Триддена маской, что скрывала его самонадеянность? Толмир легко вообразил себе, как с барона мигом слетает вежливость, взгляд его невыразительных глаз делается колючим, а тон речей из предупредительного становится жёстким, циничным, ранящим. А недомолвки? За ними вполне могла стоять обычная надменность господ, которые, будучи посвящены в страшные тайны государства, щеголяют напускной спесью или позволяют себе украдкой смеяться над несведущими пони. И даже над князьями!..

Толмир вдруг понял, что слишком увлёкся мысленными упражнениями. Раздражаться не имело смысла, ведь барон ясно дал понять, что его «контора» существует больше на бумаге, нежели воочию, тогда как тайное общество, которому они теперь открыто противостоят, действовало без малого два столетия.

Зла не хватает на этих безумных заговорщиков, вертелось в голове князя. Они просто умалишённые, если готовы спорить с законом, как земным, так и небесным! Они упрямо хотят захлестнуть себе глотку удавкой, как некоторые жеребцы, ищущие особенных удовольствий, лишь бы вкусить необычных ощущений от обладания запредельной потусторонней силой. Но обладание это, как всё больше казалось князю, было просто иллюзией, чреватой опасными последствиями. Что ж, думал он, во всяком случае, теперь можно быть полностью уверенным, что ими движет не академический интерес свихнувшегося учёного, а хоть и извращённый, безумный, но вполне осознанный прагматизм. Они создали разветвлённую организацию, этакого «спрута», протянувшего свои щупальца даже в окружение Императора, поэтому, когда будет вершиться правосудие, никто из них не должен рассчитывать на снисхождение, если станет говорить, что заблуждался по наивности.

Толмир закрыл папку, немного посидел, задумчиво жуя губу, затем встал из-за стола и направился к шкафу, в котором хранился кальвадос. Ему необходимо было выпить.

…Тем же летом, ровно год спустя после принятия обета, в одно погожее утро князь облегчённо высвободил шею из тяжёлого хомута, за многие дни покрывшегося налётом ржавчины, вдохнул полной грудью свежий, пахнущий росой воздух и распорядился подать плотный завтрак. В тот же день он отправил с нарочным запрос в Имперский банк на доставку в Тернец двухсот тысяч флоринов золотом. Одновременно с этим Толмир приказал своей канцелярии начать поиск надёжных подрядчиков для восстановления родового замка из руин. На следующий день он отправился в Ярборг свататься к княжне Тиане. Дорога его пролегала через перевал Сарагд.

Если, пройдя половину пути в гору, остановиться и, обернувшись, обратить взор на северо-запад, то в двух десятках вёрст, у подножия гор, можно увидеть россыпь домов, утопающих в густой зелени. Обладатель острого зрения сможет различить тонкую иглу с флюгером над зданием мэрии и тройной ажурный шпиль городского храма. Наблюдатель скользнёт взглядом по обширным садам и возделанным полям на юго-запад от города, цепи крутых холмов восточнее его и, может быть, различит чёрный зев серебряной шахты в склоне одного из них, расположенного выше и дальше городка. Ещё дальше ему откроется вид на вздымающиеся отроги Краевого хребта, чьи вечно окутанные облаками вершины направляют прохладу и обильные дожди в этот плодородный уголок.

Впрочем, князь не остановился и не оглянулся. Он был выше этого в стремлении начать новую главу своей жизни с чистого листа.