Изменённые

Те, кто остался.

— Осторожно, держись за поручни.

— Меня больше волнует, не найдут ли нас тут и не накажут? Ты уверен, что это легально?

— Я уверен, что это нелегально, но так же уверен, что никому нет дела. Ты лучше под ноги смотри…

Мы с Евой уже некоторое время шли по подвесной дорожке под мостом, предназначенной для обслуживания и ремонта. Но, к счастью, сегодня здесь никого не было, и мы могли не беспокоиться, что нам кто-то помешает. Пока над нами один за другим проезжали ленивые потоки машин, шум которых уносил с собой ветер, мы, наконец, добрались до середины моста, где и сели, свесив ноги с края металлической дорожки. Сейчас было начало осени, и от не успевшей остыть реки поднимались белые клубы пара. Всё вокруг было затянуто туманом, а сама река совершенно скрыта белым маревом, который постоянно менял свои очертания. Казалось, что мы попали в заколдованный мир, где уже не существовало ни берегов, ни нашего города – всё было скрыто туманом. Даже звуки машин над нами казались отголосками чьих-то совершенно чужих воспоминаний. В этом холодном островке морока реальным было лишь тепло Евы, что ощущалось даже через пальто. Она прижалась ко мне, положив голову на плечо, а я обнял её свободной рукой. И так, вместе мы могли вечно бы любоваться этим завораживающим, фантасмагоричным зрелищем. Вот она здесь, такая прекрасная и хрупкая — словно хрустальная фигурка, что создали сами ангелы. Вместе с влажным холодным воздухом я вдыхаю её запах: сирень и ландыши – парфюм, которым она всегда пользуется.Стоило мне вдохнуть этот аромат, меня одолевало чувство ностальгии, воспоминаниями о доме, где я вырос, заднем дворе, где ландыши выбрались за пределы выделенной им клумбы и разрослись как сорняки, наполняя воздух своим сладким ароматом. Может поэтому перед ней я каждый раз чувствую себя глупым влюблённым мальчишкой… Но сейчас ничего не имело значения.

— О чем ты сейчас думаешь? – спросила Ева. Я заглянул в её серо-голубые глаза, полные нежности и любви.

— Ни о чем. Знаешь, мы слишком быстро забываем о том, насколько ценны моменты, когда не нужно ни о чем думать, достаточно просто чувствовать.

Она рассмеялась своим лёгким, звонким смехом и снова прижалась ко мне.

— И когда можно просто раствориться в этом маленьком раю… — Закончила за меня Ева, — я тебе когда-нибудь говорила, что с детства мечтала научиться летать? Я не имею в виду на самолёт, нет. Я говорю про настоящий полёт, как во сне.

— Немного по-детски, но… — Ева внезапно напряглась, и я поспешил исправиться, – но, наверное, потому она и звучит так мило. Возможно, нам всем не хватает детского, незамутнённого взгляда на мир?

К счастью, она расслабилась. Но дуновение ледяного ветра обожгло меня так, словно на мне не было никакой одежды. Попытавшись пошевелиться, я с ужасом понял, что всем мои мышцы словно задубели.

— Ева… — прохрипел я, пытаясь позвать на помощь, но казалось, холод проник в саму суть моего естества.

— Ты прав, Вик. – Отозвалась она, – но такие мечты чаще остаются мечтами. И всё что остаётся, так это надеяться, что случится чудо, и это глупое, детское желание исполнится. Главное, — Ева освободилась от моих объятий и встала у края дорожки, — не проморгать это самое чудо и ухватить его за искрящийся хвост.

Стоило ей уйти, как моё тело стало покрываться инеем, от чего казалось, что в меня на живую втыкают тысячи маленьких иголок.

— Иногда, в такие моменты, мне кажется, что я могу распахнуть свои крылья, и взлететь. Взмыть над облаками, спуститься к самому низу и коснуться водной глади.

Ева развела руки в стороны и ступила ногой на поручень, в то время как я мог издавать лишь неразборчивое мычание.

— Один вздох… один взмах… И ты летишь.

С этими словами она без капли сомнений спрыгнула с моста, и бесконечная белая рябь подо мной проглотила её не оставив и следа.

И только сейчас, я смог открыть глаза.

Прошло несколько тяжелых ударов сердца, прежде чем я понял, где нахожусь. Всё еще моя квартира, которую я когда-то называл домом, а ныне место моего добровольного заключения. И провёл я уже здесь… Даже не могу сказать сколько. Когда мне пришлось наглухо заколотить окна, я оградился не только от врагов, но и от солнечного света. А вместе с ним, ушло и ощущение времени. Говорят, что прошло два месяца, но для меня могла пройти как неделя, так и целый год. Еда закончилась относительно недавно, возможно пару дней назад, если я заснул вчера, и проснулся сегодня. Но никто не даёт гарантий, что сейчас я бодрствую. Никто не даёт гарантий, что за пределами островка света, что исходит от моего монитора стоящего на столе в центре комнаты, осталось хоть что-то. Возможно, это всё что осталось от мира в одночасье проглоченного бездной, и теперь медленно перевариваемого желудочным соком из всепроникающей тьмы.

На секунду моё сердце замирает, когда в недвижимых тенях комнаты я замечаю что-то похожее на человеческую фигуру. Казалось, кто-то сидит согнув ноги в противоположном углу комнаты и положив руки на колени и смотрит в пустоту. Сердце похолодело, когда он повернул ко мне голову, на которой угадывалась маска лошади, и я вскочил гонимый ужасом, судорожно ища то ли путь к отступлению, то ли средство для самозащиты. Но никого в этой комнате кроме меня уже не было. Еще какое-то время я продолжаю стоять в оцепенении, не смея даже пошевельнуться или стереть со лба холодный, липкий пот.

Просто морок… – шептал я себе, – просто чертов морок… нужно посмотреть, что делают Оставшиеся…

Первые дни были настоящим адом. Трудно передать чувство, когда ты просыпаешься утром и осознаёшь, что проспал апокалипсис. Настал он неожиданно, без предупреждений и паники. Зло распространилось по венам мировой паутины, оплетя СМИ и всё то, что могло передавать изображение превратилось в смертельную ловушку. Подумать только, но то, что перевернуло мир с ног на голову, оказалось с виду простой картинкой, где розовая лошадь из мультфильма с довольной мордочкой уплетает кекс. Но через несколько секунд, ты уже не можешь отвернуться, пока в твоём мозге выжигаются несколько килобайт информации, превращающие человека в существо, что сейчас называют «Изменёнными».

Везение тех, кто избежал обработки, можно было назвать лишь временным. Сидя за заколоченной дверью, я был отрезан от мира. Включать телевизор было слишком опасно, а социальные сети с самого начала являлись ловушкой. По этому, я в некотором роде ослеп, не имея возможности узнать, что творится вокруг. Но я всё еще мог слышать крик агонии, в которую погрузился мир. В первые два дня это был непрекращающийся вопль. На третий день улицы стихли, очистившись от людей, а те, что нашли убежище, боялись издать шум громче собственного дыхания. Однако квартира сверху была обитаема, и скрыть этот факт её жителям не удавалось. Там жила женатая пара, которую я почти не знал. Глава семейства уходил на работу ранним утром и возвращался лишь когда сядет солнце, пока его супруга заботилась о ребёнке. Несмотря на тяжелую жизнь, они никогда не ссорились. Когда вас с соседями разделяет тонкая железобетонная плита, скрывать такие вещи очень трудно. Может дело в том, что у них банально не оставалось сил, либо они любили друг друга слишком сильно, чтобы жаловаться. Однажды мне довелось видеть, как ранним утром, сосед очень спешил на работу, но когда он уже подходил к машине, его окликнули с балкона. «Обед!» — крикнула его жена. Он подошел поближе, и она скинула ему завёрнутый в пакет пластиковый контейнер с едой, которую приготовила только что. Поймав свёрток, сосед помахал жене, но не ушел, задержал на ней взгляд. Она смотрела в ответ, положив локти на перила балкона. Он не хотел уезжать, она так же этого не хотела, но оба понимали, что выбора нет, поэтому им хотелось продлить этот момент хотя бы на минуту. Я видел его лицо, когда он уезжал. Ему предстоял очень долгий день, а за ним бесконечная череда таких же, но у него была цель, и он собирался обеспечить любимую семью. В наше время такое стало настолько редким и удивительным зрелищем, что невольно начинаешь надеяться, что с ними обоими всё будет в порядке.

Но апокалипсис застал его на работе. Что бы с ним ни случилось, сейчас его жена была одна с ребёнком, и я мог представить, насколько ей страшно, когда тот начинал плакать. Изменённые знали, что она там, но не предпринимали ничего и это пугало еще больше.

Я не мог ничего видеть или знать наверняка, но в тот день в этой ужасной тишине, что воцарилась в этом доме, можно было расслышать неестественно громкие шаги по лестнице. Я замер, ожидая, что сейчас они остановятся возле мой двери, но звуки двинулись дальше, на следующий этаж. Стук в дверь, осторожные шаги хозяйки квартиры. Это всё, что я мог слышать. Но потом, я в ужасе понял, что она открыла дверь, а следом раздался её вопль ужаса. Шаги Изменённых были слишком хорошо различимы, словно они носили обувь с деревянной подошвой. Она убегала, умоляла, угрожала, выкрикивала имя своего супруга. Уже позже я понял, что произошло. Один из изменённых был её муж — подвергнутые изменению люди приходят за своими близкими. И вот услышав знакомый голос, что просил впустить его внутрь, она открыла дверь. Но вместо спасения и любимого супруга она впустила к себе чудовищь.

А сейчас, она забилась в детскую комнату, пытаясь защитить рыдающего в навзрыд ребёнка. Малыш чувствовал, что что-то не так. Он не мог понять, что происходит, но его мать была в ужасе, что передавался и ему. Не вольно в моей голове появилась картина. Она, загнанная в угол монстрами, одним из которых был её супругом, в одной руке прижимала к себе своё дитя, а другой пыталась размахивать импровизированным оружием, возможно даже не задумываясь, что это конец. Её задачей было защитить ребёнка, и она была готова стоять насмерть. Но, вскоре она замолкла, и всё что осталось, это истошный детский плачь. Судя по всему, они просто показали ей файл, и в панике она даже не поняла что происходит. Детский крик стал отдаляться. Ребёнка с матерью повели туда, куда и всех найденных людей. Тогда я не знал зачем, и вероятно отдал бы многое, чтобы оставаться в неведении.

Оживление на этаже ниже удивило меня до глубины души. Всё это время оттуда не исходило ни звука, а сейчас…

Соседа снизу я знал лучше, чем тех, кто жил со мной на этом этаже. И это было отнюдь не приятное соседство. Что можно сказать о жителе квартиры подо мной? Ветхий старик, живший в добровольном затворничестве. Но, в его иссушенном годами теле всё еще оставалось достаточно сил, чтобы дать отпор любому, кто посягает на его покой. Он мог неделями не покидать квартиры и единственное, что позволяло понять, жив ли он – это визиты социального служащего, что приносил ему еду и лекарства. В такие моменты он словно копил в себе ненависть и желчь, готовясь выплеснуть их на любого, кто будет иметь неосторожность потревожить старика. Было достаточно одного неверного звука, чтобы последовал взрыв. И не раз под этот град ненависти попадали мы с Евой. Общались мы с ним с ним лишь во время таких яростных ссор, которые были слышны во всех частях дома. В особенно жарких спорах старик угрожал, что у него есть ружьё, и он не побоится его применить, если его не оставят в покое. Такое поведение создало ему репутацию обезумевшего от возраста и одиночества старика, и мало кто знал о нём что-то большее. По слухам я знал, что его связь с окружающим миром ограничивалась радио и примтивным дисковым телефоном. Что уж говорить о телевизоре или сотовом телефоне. И это только укрепляло мнение о его безумии. И это по иронии судьбы оказалось его спасением. В его доме просто напросто не было ничего, что могло транслировать злополучный файл.

Прошло четыре дня с того момента, когда это началось, и сейчас в квартире этажем ниже началось движение. Снова были слышны шаги изменённых, громкий, размеренный шаг. Как и в прошлый раз дверь в квартиру открыли без шума, как будто её открыли ключом. Судя по брани старика его звали те, кто когда-то был с ним хорошо знаком. Скорее всего это был тот самый работник социальной службы, попавший в лапы монстров. Тот пытался убедить старика присоединиться к ним, но ответом ему был выстрел. Я вздрогнул. Все эти росказни про ружьё казались мне лишь враньём, последней попыткой запугать.

Раздался оглушительный вопль. Нет. Люди не могут издавать такие звуки. Этот крик, словно минуя все преграды, звучал прямо в голове, от чего кровь стыла в жилах. Но очередной выстрел заткнул чудовище навсегда. Через мгновение стрельба возобновилась, но в этот раз, судя по всему, старик ни в кого не попал. Изменённые отступили, и было слышно, как их громогласная поступь удалялась всё дальше.

Закрылась дверь, послышался скрип — судя по всему, старик стал баррикадировать дверь. Я незамедлительно последовал его примеру.

Прошёл примерно час прежде чем я решился на попытку выйти на контакт со стариком. Я не был уверен, хорошая ли это идея, но ничего иного не оставалось. Я бросился искать рации, которые мы с Евой купили перед поездкой в лес. Держа в руках две чёрные пластиковые коробочки я невольно стал вспоминать ту самую поездку. Заброшенный летний лагерь, лес, костры, весёлые друзья. Сейчас было глупо предаваться воспоминаниям.

Склеив несколько банок консервов из запаса, я осторожно обвязал их и одну из раций бечёвкой, я стал осторожно спускать их на балкон ниже. Ещё некоторое время я продолжал сидеть в нерешительности, пытаясь перебороть страх, что не давал мне покоя. Но в один прекрасный момент рация ожила.

Кто это и что тебе нужно? — тон старика не предвещал ничего хорошего.

Я прекрасно понимал, насколько он сейчас напуган. В его дом ворвались неизвестные, и ему пришлось убить одного из них. Предстоящий разговор больше напоминал ходьбу по тонкому льду.

Я ваш сосед, Виктор. Я слышал выстрелы. Что у вас там произошло?

Это ты мне скажи, чёрт бы вас всех побрал! Я ему дробью грудь разворотил, а он не сдох, пока я не снёс ему голову. Что это ещё за твари?

Тогда они ещё не имели имени, и мало кто знал, как они выглядят сейчас.

Не знаю. Я видел одного лишь однажды, в день, когда всё это началось. Кажется, люди становятся такими, если увидят транслируемое везде изображение...

Люди? — воскликнул старик. — Чёрта с два это люди. С каких пор у людей копыта?

Помню, как после этих слов меня пробрала дрожь. Когда я видел одного из них, он выглядел, как обычный человек, носивший самодельную маску лошади.

Рассказ старика продолжался.

У этой твари колени смотрят назад. Может быть я пропустил какую-то новую молодёжную моду, но, когда я в последний раз видел человека, он ходил нормально.

Я не находил, что ответить. Моё воображение рисовало жутких карикатурных чудовищ, бывших когда-то людьми. И сейчас они ходят, как завороженные, и стремятся увеличить своё число. Всё это изначально было ужасно, но сейчас стало значительно хуже. Я закусил губу, ожидая, когда старик продолжит.

Ты был прав, — тон старика резко изменился, словно гнев в его душе сменился страхом.

Что? — переспросил я.

Это были люди. У него всё тело в швах. Чем бы он сейчас ни был, его перешили, как тряпичную куклу. У него на руках разметки. Кажется, с ними ещё не закончили. Что с лицом мы уже не узнаем, за что я очень благодарен.

Слова старика казались дикими, безумными. Легче было объявить его душевно больным, чем поверить в подобные описания. Но на ум всё равно шли ужасные мысли о том, куда же уводят всех этих людей. Рассекают плоть, распиливают кости, а за тем собирают свои чудовищные марионетки. И теперь они встают, ведомые ниточками невидимого кукловода, идут за своими знакомыми, друзьями и близкими. Идут, чтобы утащить их во тьму. Один взгляд на чертову картинку, и ты один из них. Но страшнее всего было от того, что никто из нас не знает ответа на главный вопрос: “Зачем?”. Это оставалось такой же тайной, как и то, что же скрывают наспех сшитые маски лошади.

Эй, как там тебя, зачем ты мне всё это бросил?

Моё имя Виктор. Когда я понял, что вы живы, я решил поделиться запасами.

Знак доброй воли, да?

Да.

Знаешь куда ты свою добрую волю засунуть можешь?! — Внезапно взорвался Старик. — Думаешь мне нужна помощь идиота, разбрасывающегося едой во время подобного безумия? Если память мне не изменяет, тебе есть о ком позаботиться, так что, сопляк, сиди тихо, и не лезь к тем, кто этого не просит.

Я не ожидал, что затворнические повадки Старика вернутся так быстро, и его реакция буквально выбила у меня землю из под ног. От этих слов, мне захотелось бросить рацию в стену, но вместо этого, не знаю почему, я сказал.

Её со мной больше нет.

Старик долго не отвечал.Я ожидал новой вспышки гнева, слов о том, что ему всё равно, по этому эта перемена в его настроении очень удивила меня.

Ты знаешь, что с ней случилось?

Да.

Всё что я мог ответить. Всё что ему нужно было знать. Старик всё и сам понял, по этому сменил тему.

Ты говорил про какую-то картинку, да?

Её транслирую через любые устройства, способных передавать изображение.

А что на ней изображено?

Мне не хотелось отвечать на этот вопрос. В такой ситуации, это прозвучит вызывающе глупо.

Розовая мультяшная лошадь лошадь уплетающая кекс.

У того, кто заварил эту кашу явно проблемы с чувством юмора.

Так прошло ещё несколько дней. За это время я многое узнал о Григории, так звали старика. О том, почему он стал затворником, в чём причина такого его отношения к людям. Невероятно, что может стоять за поведением людей. Всегда легче назвать оппонента слабоумным или неадекватным, чем попытаться понять его.

Моя жена умерла больше двадцати лет назад. У нас был сын, с которым я никогда не ладил, характером вышел моей полной копией. Такой же вредный и твердолобый. Но ум унаследовал от матери, так что при первой удобной возможности он съехал от нас и завёл свою семью. С тех пор наше с ним общение стало разве что формальным: и меня, и его это устраивало. Но я знал, что он в порядке, что его жена порядочная девушка, уже носит ребёнка. Я был рад, что вырастил его достойным человеком. Но жизнь такая штука, порой самые обычные вещи могут обернуться трагедией. Сколько бы статистика ни пыталась доказать безопасность перелётов, факт остаётся фактом — иногда самолёты падают. Семье моего сына не повезло. Для нас с Элен, моей супругой, это был сильнейший удар. Но если я со временем оправился, то она стала постепенно угасать. Свои последние дни она провела в больничной койке, и тут я был совершенно бессилен что-либо сделать. Когда её не стало, у меня не осталось совершенно ничего. Друзья и коллеги как один повторяли слова сожаления. А я просто хотел, чтобы меня оставили в покое. Поэтому, когда всё это окончательно меня довело, я просто продал всё, что меня удерживало, и уехал как можно дальше от старой жизни. На вырученные деньги я купил себе небольшой домик у леса. Пятнадцать километров до ближайшего города. Когда ты живёшь один в таких условиях, тебе просто некогда предаваться воспоминаниям, и можно спокойно доживать свой век. Но природа наградила меня на удивление крепким здоровьем, и прошло больше десяти лет, прежде чем Костлявая постучалась в мою дверь. Сердце стало отказывать, и я уже был готов отправиться на тот свет к своей семье, но мир не без добрых людей. Людей, которые не думают, что их помощь принесёт больше страданий, чем если бы они всё пустили на самотёк. Продавец, у которого я закупался продуктами каждую вторую пятницу месяца, заметил, что я не появлялся слишком долго не появлялся. И потому попросил местного шерифа проведать меня. Этим же днём я очнулся в больнице, где врач отчитал меня за то, что я так себя запустил. Не слишком приятная ирония. А потом подключились социальные службы. Что меня нельзя оставлять одного, и для моей же пользы засунули сюда, в эту квартиру. У меня уже не было сил спорить. Всё, что мне оставалось — это тихо ненавидеть их всех. Понимаешь, даже если у меня нет причин жить, я не могу закончить всё это самостоятельно. Таким уж меня сделала жизнь. А вот тихо угаснуть подходит мне гораздо лучше. Но они помешали мне уйти сейчас, и они украли не только мою смерть, но и решимость. Я не хотел жить, но я стал бояться смерти. И теперь я сижу здесь, окружённый шумом большого города, который сводит меня с ума. За десять лет я так отвык от всего, что громче звуков природы. В итоге, все эти социальные службы подложили хорошую свинью, как мне, так и соседям. Всё, чего я желал — это тишины. Но то, что творится сейчас — совсем не то, чего я хотел. Это мёртвая тишина. Как на кладбище.

Итак, нас осталось двое. Всё что нам оставалось, так это ждать помощи. Должны появиться военные, и как в фильмах спасти нас и положить конец чудовищам. Но время шло, а сигналов извне так и не поступало. И чем дальше, тем больше росло напряжение. Ни я, ни Григорий не озвучивали это в слух, но в воздухе давно висел вопрос: «А есть ли кому приходить?». И что если тот, кто на другой стороне радиосвязи уже не является собой? Старик не принял больше от меня провизии, и сейчас я думаю, что он не использовал даже то, что я дал ему в первый раз. Кто знает, что было в этих жестяных банках, дарованных незнакомцем с верхнего этажа. Но, в своей паранойе он был не одинок. Григорий терпеть не мог людей, но в какой степени Изменённые люди? Старик признался, что не хочет жить и боится умереть. А сейчас у него появилась альтернатива. Нужно быть безумцем, чтобы добровольно стать чудовищем, но, сколько здравого смысла осталось в уставшем от жизни и одиночества человеке? Тем не менее мы не прекращали связь, ведь оба слишком боялись остаться одни.

Со временем, Григорий стал вести себя странно. В своих рассказах он стал часто повторяться, детали менялись, словно воспоминания стали ускользать от него самого. Я думал, что это всё последствия стресса, вероятно в его квартире до сих пор находился труп одного из этих монстров. Но в один прекрасный момент его состояние достигло своего пика.

— А вот и один из них. – сказал Григорий по рации – Уселся на моём балконе, сложив железные крылья. Смотрит на меня сквозь свою кое как сшитую маску, изучает, словно ребёнок диковинную зверушку. Они добрались до самых небес, переделали ангелов на свой извращенный манер, и один из них залетел в моё окно. Но не проходит дальше, осторожничает. Решил проверить, что осталось от старого волка запертого в собачьей конуре.

Я слушал Григория, в ужасе глядя в окно ожидая увидеть там одного из них. Я не мог прервать его, пока он не отпустил кнопку на рации, пока его речь становилась всё более и более безумной.

— Нам уже не скрыться, Виктор. Даже смерть не дарует спасение, их крылатые бестии достанут нас и там, чтобы растерзать наши души, и переделать то, что осталось. Но черт бы меня побрал, там вся моя семья! Они заслужили покой, а теперь на них объявили охоту эти монстры. Мне нужно к ним. Я не могу потерять их еще раз.

Когда я понял, к чему он вдёт, меня обуял ужас. Я пытался кричать, в надежде, что Григорий услышит меня, но он всё продолжал свой монолог.

А ты, Виктор, не смей следовать за мной! Продержись до прихода подмоги и не разбрасывайся едой. Позаботься в начале о себе, а уже потом думай о других. Я рад, что у меня под конец была возможность излить душу.

Рация замолкла. А потом, снизу раздался выстрел. Маленький взрыв, вырвавшийся из ствола двенадцатого калибра, за которым последовала оглушительная тишина. Я стоял в оцепенении, не веря в происходящее, пытался убедить себя, что это сон. К горлу подступил тяжелый ком, и вот я уже стою на коленях в ванной, содрогаясь в очередном спазме пока мой организм исторгает из себя то немногое, что я съел за сегодня. Словно с рвотой должен выйти яд ужаса и паники. Когда я на всё еще трясущихся ногах покинул ванную комнату, в голове всплыла одна мысль: «Кого старик увидел у себя на балконе перед тем, как застрелиться?»

Краем глаза, я увидел, как что-то промелькнуло в окне. Что-то явно большее, чем птица. То, что было дальше словно в тумане. Паника взяла верх, и я как одержимый стал заколачивать окна. Когда кончились материалы, пришлось разбирать мебель, дабы забить даже самую маленькую щель, будто чудовища могут проникнуть сюда даже через луч солнечного света. Когда я закончил, в квартире воцарилась тьма. И только сейчас я осознал, насколько тихо стало с уходом из жизни последнего человека, с которым я мог выйти на контакт. Когда-то шумный, кишащий жизнью город затих, словно не осталось ни единого живого человека. А я заперт в своей железобетонной коробке, отрезанный от любых источников информации. Но затишье обманчиво, там, за пределами этих стен во тьме прячутся «Они». Ждут момента, чтобы превратить меня в такого же монстра.

Я остался один. Один во всём этом доме, и возможно один во всём городе. И кто гарантирует, что я не последний человек в мире? Если так, то ждать нет смысла, нужно искать ответы самому.

Эта картинка была везде. Её транслировали на всех каналах, размещали во всех социальных сетях. Взгляд на неё означал заражение, но что если не смотреть на неё на прямую? Взяв маленькое зеркало и повернувшись спиной к экрану телевизора и наконец пересилив свой страх решился проверить свою теорию. И поскольку я до сих пор человек, можно сказать опыт оказался удачным. Но само телевидение не дало ответов. Никаких экстренных трансляций обращений президента или инструкций. Везде одно и тоже изображение чертовой лошади.

Сеть. Объединение миллионов пользователей в один огромный информационный ком. Сейчас же, всё это богатство сайтов и форумов пустовало, все кто сидел на них в момент распространения чертовой заразы обратились. Интересно, сколько людей избежали этой участи и сколько из них знают чего нужно избегать?

Сотни и тысячи зараженных ресурсов. Каждый пользователь подвергшийся обработке отправлял файл дальше и таким образом сеть покорилась быстрее чем мы могли представить. А потом зараженные вставали, делали из подручных материалов маску превращающую их в безликую массу чудовищ.

Так прошли часы исследования сети, и голова уже раскалывалась. Я был полностью выжат, а отсутствие каких либо результатов ввергало в отчаяние. Ощущение, что я последний человек на планете буквально разъедало меня изнутри, усиливая чувство одиночества. Невольно я нашел в темноте очертание тумбочки у входной двери. Там до сих пор лежал сотовый телефон Евы, и записка. маленькое напоминание о том, что у меня был выбор. А на кухне, в разукрашенной деревянной подставке стоял острый как бритва керамический нож. Всегда есть альтернатива, не правда ли? Тьма, отгоняемая тусклым свечением экрана словно сгустилась, пыталась добраться до меня и проглотить.

Ноутбук издал тихую птичью трель — на мою электронную почту пришло новое сообщение. Я мог проигнорировать его, выключить компьютер и забыть о попытках связаться с людьми. Но что я терял в конце концов?

Почтовый ящик был буквально забит письмами. Тема каждого из них: “Присоединяйся”. Они шли от каждого у кого был этот адрес: друзья, коллеги, знакомые. Семья. Они слали мне этот файл, чтобы я мог разделись с ними это жуткое преображение. К горлу снова подступил ком, хотелось просто расплакаться. Всех их постигла эта участь, и теперь они звали меня к себе. Эти письма словно шепот в темноте в унисон роптали: “Ты остался один”. Меня трясло от одной мысли об этом, а тьма подступалась всё ближе.

Перед глазами стоит картина — отец семейства, что жил наверху, весь в шрамах от операций, с переделанными ногами, стоит перед своей женой. Она лежит на операционном столе, а пустые глаза смотрят в потолок. И вот, он делает первый надрез, первый шаг к великому и ужасному изменению. Неподалёку стоит коляска с их ребёнком. Дитя рыдает, кричит что есть мочи. Он чувствует запах крови, и что-то животное, на уровне инстинкта говорит ему об опасности. Ребёнок зовёт маму. Но ему не придётся долго ждать, ведь скоро она встанет с операционного стола и придёт за ним. Не могу даже представить какая участь его ждёт.

Но было всего одно письмо, что отличалось от прочих — самое последнее.

Его тема приковывала взгляд, ведь среди сотен “Присоединяйся” сияло “Оставшимся”. Текст внутри был написан на десяти языках — кто-то призывал всех кто получил это сообщение присоединиться с оставшимся людям. Мне по-прежнему нечего было терять, а метод с зеркалом защищал меня от ловушек. И, чего бы я не ожидал, это было совсем не то о чем я мог подумать. Сайт был склёпан наспех, и на белом фоне меня встретил лишь ряд вопросов. Витой психологический текст, которой мне пришлось заполнять почти полчаса. Если это был трюк зараженных, то до момента когда капкан захлопнется было слишком трудно добраться. Когда с этим было покончено, меня попросили указать языки на которых я говорю, с чего я выхожу в интернет и есть ли у меня возможность видео связи. Последний вопрос был самым странным из всех: “Вы всё еще человек?” После положительного ответа мне дали скачать файл с просьбой установить их программу. Я не знал кто рассылал эти письма, но хуже уже точно быть не могло. Стоило ей установиться, как меня поприветствовало окошко видеосвязи. Через некоторое время, установки сигнала, в нём появилось лицо женщины с сигаретой в зубах. Качество оставляло желать лучшего, картинка была покрыта кубиками и дефектами, но я мог разглядеть что неё были коротко подстриженные светлые волосы, и он всматривалась в экран, видимо пытаясь меня рассмотреть.

Вы меня слышите? Понимаете, что я говорю?

Я не верил своим глазам. Это был человек. Настоящий человек, и она искала других людей, что избежали обработки файлом. Я был так так поражен, что еще некоторое время не мог выдавить из себя и слова.

Там, за пределами этой комнаты и непроницаемой тьмы были люди. И, наконец, спустя столько дней отчаяния, я нашел маленький лучик света, ради которого стоило жить.