Хранители гармонии

Долгая ночь Короля-чародея

В тронном зале царит тишина. Кристаллы давно перестали петь, обратившись в мёртвый хрусталь в моей тени. Ты дрожишь? Тебя полнят страх, отчаяние, ненависть? Это мои дары. Тебе и каждому пони под моим копытом. Но… Что ты пытаешься скрыть в глубине души, спрятать в опущенных долу глазах? Смотри на меня!

В тронном зале царит тишина. Кристаллы, из которых сделаны стены, колонны, даже сам трон, безмолвны. Они давно перестали петь, с того самого момента, когда моя тень впервые пала на Кристальную Империю. Лишённые света, силы, что питала их на протяжении столетий, они превратились просто в куски хрусталя — мёртвые, тусклые, бесполезные.

Стоящая передо мной кобылка пытается сдержать дрожь, но безуспешно. Голова её опущена, уши прижаты, взгляд устремлён в пол. Безжизненно свисающие пряди гривы и хвоста словно колеблет неощутимым ветром. Потускневшая, утратившая почти весь естественный блеск шерсть едва заметно искрится. Даже в столь жалком виде она красива.

— Как твоё имя? — Тон моего голоса сух, ровен, скучающ; мне нет дела ни до её имени — оно мне известно, ни до неё самой — я знаю, кто она, кем была, и кто есть сейчас. Этот вопрос — прихоть, не более, часть игры, что должна скрасить часы моего досуга.

— Хоуп, господин, — тихо отвечает она, не поднимая взгляда.

Я позволяю улыбке на мгновение тронуть уголки моих губ: всё равно никто этого не увидит. Это даже занятно. Всё же у судьбы есть чувство юмора, хотя и проявляется оно порой так, что не сразу удаётся понять, что это было — искренняя шутка или жестокая насмешка.

Несколько секунд продолжаю смотреть на униженно склонившуюся передо мной кобылку, затем отворачиваюсь к окну. И хотя она не издаёт ни звука, явственно слышу невольный вздох облегчения, когда свинцовая тяжесть моего взгляда перестаёт давить на неё. Это не метафора. Глаза — зеркало души, а в моей душе содержится то, что не по силам выдержать ни одному другому пони.

Какое-то время царит тишина. Я молчу, разглядывая пейзаж, она же боится даже пошевелиться, вздохнуть, сказать хоть слово. Её страх ощущается, как едкий дым пожара в утреннем воздухе. Всеобъемлющий, тёмный, лишающий воли страх, глубоко угнездившийся в сердце, оплётший, словно паразитическая лоза, душу, сковывающий тело, погружающий в оцепенение разум… Это страх передо мной. Страх за себя, своих близких, своих детей. Не в её случае — она слишком молода, чтобы иметь жеребят, но я прекрасно знаю, что чувствуют другие пони. Каждый день, каждый час, каждую минуту я слышу, как их сердца трепещут от страха. Но не только…

Отхожу от окна и останавливаюсь прямо перед ней. За те мгновения, что мой взгляд скользит по телу моей игрушки, её дрожь усиливается, словно в зале внезапно сильно похолодало. Колени её начинают подгибаться: она явно держится из последних сил. Немногих оставшихся у неё сил.

— Смотри на меня.

Она вздрагивает и съёживается, вжимая голову в плечи, хвост метёт по полу.

— Смотри на меня.

Её дрожь усиливается настолько, что мне начинает казаться, будто она вот-вот вовсе лишится чувств.

— Смотри на меня!

Резонирующий, нутряной рык действует: она вскидывает голову, скорее, от желания встретиться со мной взглядом и, не выдержав, скрыться в спасительной темноте беспамятства. Но нет, этого ей не получить: она сильная, сильнее, чем можно подумать по первому впечатлению. Сильная Хоуп.

В её глазах то, что я и ожидал увидеть — страх. Ледяной, вязкий, почти животный страх, затопляющий душу и не оставляющий ничего, кроме отчаяния — тяжёлого, удушающего, высасывающего не только силы, но и само желание к сопротивлению. Страх и отчаяние — моё наследие, мой дар всем и каждому из моих подданных. И последняя составляющая триады моих даров — ненависть. В самой глубине глаз, на самом дне души, в таких уголках, о которых, возможно, она, да и никто из пони, и не знала до этого момента. Ненависть ко мне. Чёрная, обжигающая и чистая, как слеза жеребёнка, ненависть.

Через три удара сердца — моего, её же успевает отбить долгую дробь — я разрываю зрительный контакт, разворачиваюсь и возвращаюсь к окну. Некоторое время молчу, ожидая… чего? Падения тела наконец-то лишившейся чувств и получившей несколько минут долгожданной свободы кристальной пони? Выдохнутого сквозь крепко стиснутые зубы проклятья, полного той самой подсердечной ненависти, что я только что видел? Стремительного цокота копыт, не предвиденного мною, застающего врасплох и завершающегося отчаянным, изо всех оставшихся сил, ударом задними ногами в спину? Бессильного плача?..

— Ступай. — Тон моего голоса сух, ровен, скучающ; я завершил развлечение и более не нуждаюсь в её присутствии.

Секунду-две царит тишина, затем по залу разносится цокот медленных, неуверенных шагов, направляющихся к дверям. Вероятно, она ещё не пришла в себя после моей игры, и ждёт приказа вернуться. Но я сохраняю молчание, и шаги удаляются, унося трепещущую душу кристальной пони от ненавистного ей тирана. Двери с лёгким стуком смыкаются, отрезая тронный зал от остального дворца.

С высоты дворцовой башни мне прекрасно видна моя Империя. Медленно скольжу взглядом по открывающемуся виду, не пропуская ничего. Всё идёт так, как должно: вереницы закованных в цепи пони, моих кристальных рабов, медленно шагают по пыльной, иссушенной магией земле. Их движение не бесцельно: каждый шаг, каждый поворот головы, каждый вздох каждого жеребца и каждой кобылки приближают миг моего триумфа. Всё, что сейчас есть Империя, и все, кто сейчас есть в Империи, исполняют мою, и только мою волю. Так есть, и так будет до тех пор, пока цель моя не будет достигнута.

Я прикрываю глаза, восстанавливая в памяти то, что увидел в краткие мгновения, когда мой взгляд прожигал до дна душу этой кобылки… Хоуп. Снова позволяю усмешке тронуть уголки губ, но тут же изгоняю её. Не время. Сосредоточившись, вновь прогоняю перед оком разума увиденное, медленно, такт за тактом, чтобы исключить малейшую ошибку. Да, я вижу…

В её глазах не только страх, отчаяние и ненависть, хоть ради этого знания приходится нырнуть так глубоко, что я едва не утрачиваю возможность вернуться. Но риск оправдан, и награда достойна: на самом дне, под давящим титаническим столбом страха, в вязком, засасывающем омуте отчаяния, за тёмным пламенем ненависти, жгущим её душу своей чужеродностью, есть кое-что ещё. Ирония столь неприкрыта, что усмешка вновь почти касается моих губ.

Надежда.

Вот что таится в самой глубине глаз и души Хоуп, вот что она полуосознанно и безуспешно пыталась скрыть от меня. Надежда. Светлая искра, не дающая ей окончательно сломаться и пасть в пучину отчаяния, что остужает пламень ненависти и едва-едва разгоняет страх, ровно настолько, чтобы сохранить тягу к жизни. Жизни, превращённой мною в кошмар. Не только этой кобылки: уверен, что у каждого кристального пони под моим копытом в глубине души теплится эта животворная искра, только и не позволяющая им лечь и умереть, смирившись с неизбежным.

Открываю глаза и на мгновение прислушиваюсь к окружающей тишине: нет, я один, никто не смеет вторгнуться в мои покои. Перед дверями тронного зала не стоят охранники, но в них нет нужды — меня защищают куда более сильные стражи, нежели все лучшие воины в Империи, вместе взятые. Страх. Ужас и отчаяние. Обречённость. Уверенность в невозможности противостояния. Ими пропитаны души кристальных пони, напоена их плоть, и они покорно исполняют мою волю, не смея даже помыслить о сопротивлении. Но, как я только что убедился, в глубинах их сердец нашлось место и свету, сокровенные тайники души оказались способны сохранить то, что, как я полагал, было выжжено дотла и развеяно по ветру.

Надежду.

То, чего я лишён. То, в чём мне отказано.

Устремляю взгляд к далёкому горизонту. Ночь подходит к концу. Тёмная магия исказила землю и небеса, так что даже я не могу сказать, откуда льётся этот отвратительный, грязный свет, и уже долгое время мои кристальные пони живут, не видя ни солнца, ни луны, ни звёзд. Но я знаю, что ночь подходит к концу. Их ночь. Моя ночь. Самая долгая ночь в моей жизни.

Меня зовут Сомбра, но это не моё имя. В переводе с древнего языка оно означает «тень», и как нельзя лучше подходит мне. Я лишь тень, плоское пятно на стене, отбрасываемое тем, что некогда было мной настоящим. Я также известен как Король-чародей, Чёрное Сердце, Кроворог, Тиран, и под другими, ещё более уродливыми прозваниями. И большинство из них даны мне моими же подданными.

Каждый день, каждый час, каждую минуту я слышу, как их сердца трепещут от страха и ненависти. Страха за свои жизни, жизни своих близких, своих детей. И ненависти ко мне. Королю-захватчику, что превратил в абсолютный кошмар жизнь своих подданных, своего народа… И что бы они сказали, узнав, в какой кошмар давным-давно обратилась моя жизнь?..

В минуты слабости я закрываюсь в своих покоях, ложусь на пол, сворачиваясь подобно новорождённому жеребёнку, и скулю от жалости к себе. Почему я оказался столь силён, что выдержал явленное мне в тот проклятый день? Почему эти видения не сожгли мой разум, обратив в трясущегося, пускающего слюни и ходящего под себя идиота, неспособного сложить воедино ни единой мысли? Почему этот вкрадчивый, едва слышный, но такой убедительный голос сумел?.. Почему я?..

Впрочем, это не имеет значения. Я оказался недостаточно слаб, и теперь обречён довести начатое до конца. Надеюсь, сделанного хватит хотя бы на тысячу лет.

Больше всего я боюсь, что незаконченная работа вызовет осложнения, и заклинание сработает не так, как нужно. Страшно подумать, чем это может обернуться для Империи и моих кристальных пони. Только бы всё прошло как запланировано. Если же нет… Если же я почувствую, что моим подданным грозит неминуемая гибель… Я смогу сделать только одно. Я боюсь этого, но альтернативой будет смерть каждого пони не только в моей Империи, но и, вероятно, во всей Эквестрии. Я не хочу видеть этого и сделаю то, что должно. Если то, что мне стало известно, хоть наполовину верно, так я сумею хотя бы защитить их жизни. Я верю в это. Верю, потому что не могу надеяться.

Что же до цены… Я готов заплатить. Собой. Тем, что я есть. Возможно, какая-то часть меня всё же сумеет уцелеть, пусть незначительная, пусть только маска, что я вынужден носить всё это время — пустая оболочка, лишённая сознания и даже малейшего намёка на мою истинную сущность. Мой страх перед неизбежным и неведомым столь силён, что я согласен и на это.

Мой взгляд обращён на север, но внутренний взор тянется к югу. Я чувствую, что они уже ступили на земли моей Империи, и с каждой минутой стремительно приближаются. Что ж, это неизбежно. То, что должно, свершится, и я лишь раз за разом прошу всех, кто может услышать меня, чтобы сделанное мной не оказалось напрасным. Иначе я никогда не смогу посмотреть в глаза ни одному из моих кристальных пони, если в итоге окажусь лишь тем, кем представал перед ними всё это время.

Сегодня двадцать седьмое месяца Жатвы первого и последнего года моего правления Кристальной Империей. Близятся последние часы страданий моего народа. И последние мгновения моей жизни.