Интимное в туалете на вокзале

Интимное.

Место внизу. Место в глубине.

Я обращаюсь к вам разумные создания. 

Я обращаюсь к вам ибо верю, 
что романтика не умерла.

Толл Тэйл.

Рейс задерживается.

Холодно. Грязно. Одиноко.

Это удивительно, но никто не винил бушевавшую метель. Каждый находил причины для раздражения в чём-либо другом. Кассир. ЖД компания. Пегасы-синоптики. Небеса. Тартар. Родственники. Машинист. Так далее. Метель была не причём для них. Они считали её безвольным проявлением хаотичных причинно-следственных связей.

Но очевидно же, что она виновата. Только вот чем она провинилась?

Двери раскрылись. Холодный поток воздуха скользнул в душное помещение для ожидания. Вместе с ним впорхнули хлопья снега, падая на измаранную мраморную плитку. Лишь после них зашла она.

Одета в:

Чёрная тонкая шапка.

Дублёнка, тёмного цвета.

Бежевые сапоги. Испачкались.

В этом странном наряде она выглядела куда старше, чем её молодые заплаканные глаза, спрятавшиеся под растёкшимся макияжем. Притворяясь, что вокруг неё никого нет – почти так и было, никто не обратил на неё внимания, кроме меня – она пошла к кассам. Очевидно, что с транспортом были проблемы, но она сама захотела убедиться в этом. Сложно сказать есть в этом конфликт или нет. Я просто жду на вокзале, когда наконец придёт моя очередь. Когда придёт мой транспорт, что заберёт меня в другую сторону. Ожидание затянулось для меня из-за этой метели. Она задержала меня здесь.

Пони с заплаканными глазами громко усмехнулась у кассы. Она кокетливо попросила очередь позади неё разойтись и виляя хвостом устремилась к помещениям ожидания. Чужое холодное безразличие и мой одинокий взгляд встретили её, пока она топала по оттаявшей грязи. Она села на лавочку. Не рядом со мной. Уже прилипла к жеребцу. Уже лапает его. Расстояние между нами большое.

Это не кинофильм в конечном итоге. К сожалению. Мне бы хотелось глянуть на байопик обо мне, но боюсь большую часть времени там был бы закадровый голос на фоне иллюзорно статичной, почти не меняющейся картинки, где вроде бы ничего не происходит. Фильм был бы чёрно-белый. Она расстёгивает дублёнку, и мы случайно сталкиваемся под фонарём, который, вторя повреждённой плёнке, мигает несколько раз. Экран гаснет и загорается. Гаснет и загорается.

Но всё было иначе. Я сама подошла к ней. Беру вину на себя.

Я демонстративно кашляю. Привлекаю внимание. Она — хищник. Из её лап выпадает пресный единорог, которого она обольщала минуту назад, приготовившись быть съеденным, он уже и не знает, что ему делать, пытается домогаться до неё и жалеет, что не взял её сразу, она ведь предлагала, она была открыта, а он решил поиграться, осознав ошибку, тянет к ней копыта и выдаёт жалкие шутки, а она всё смотрит на меня и хлопает ресницами, её умело расставленные сети – туда жертвы забредают по собственному желанию.

Мы обе знаем, чем это закончится.

— Здравствуйте, мисс. Вы красивая.

Она громко усмехается и затем гулко смеётся. Скулы её приподнимаются, выпячивая вперёд потёкшую тушь. Она потёрла одним ботинком о другой. Они точно были бежевые?

— У тебя всё очень плохо со вкусом, если ты правда так думаешь, моя сладкая.

— Я не помешала вам? – я мягко улыбнулась, кивнув головой в сторону жеребца.

Он с надеждой глянул на неё.

— Что? – она слегка усмехнулась на этот раз наигранно. – Совсем нет. Очень даже наоборот, – стрельнув в жеребца взглядом, она обрубила его последние шансы.

Я ещё раз мягко ему улыбнулась, когда он тихо выругался на меня и ушёл, притворившись, что ему нужно проверить билеты. Я села рядом. Довольная. Она оценивающе пробежалась по мне взглядом.

— Милая, ты в одной футболке. Тебе не холодно?

— Нет.

— Что ты делаешь тут одна?

— Ищу с кем поиграть.

Она улыбнулась.

— А запачкаться не боишься?

— Да я аккуратно.

— Ну ладно, — она скинула дублёнку с плеч. Я вообразила её светской львицей на Гранд-Галлопинг-Гала. Огромный зал в хрустале и огнях, фужеры с шампанским и оркестровая музыка. Вместо этого раздалось объявление по громкоговорителю, передали что рейс до Хуффингтона откладывается. Вздохнув, она убрала с глаз грязные, сальные локоны гривы, — Мда. Похоже я тут надолго застряла, — она метнула взгляд в меня. Я улыбнулась её попыткам меня напугать. – Любишь играть, значит?

— Обожаю, — сказала я.

— И много с кем уже играла?

— Всех не вспомнишь, — она откровенно рассмеялась, а я продолжила. – Люблю приходить в места с подобной энергетикой. Суета, толкотня, все на взводе, вот-вот взорвутся, все в нетерпении. Дрянные привокзальные закусочные, терминалы, рынки и сами вокзалы, разумеется. Сегодня день удачный, чтобы поиграть. Отличный день, но всё не могла найти с кем поиграть.

— Так ты избирательная? А я играю с кем попало, — она вздохнула и поддалась грудью вперёд.

— Поэтому я и пришла к вам, — она опять рассмеялась. – Вы так часто смеётесь, — я улыбнулась, стараясь быть ближе к ней, хотя было совсем не до смеха в общем-то. – Только почему-то глаза у вас заплаканные.

— Это метель виновата, — она опустила взгляд, шаря по карманам.

— Ага.

— Пошли покурим, — результатом её поисков стала пачка сигарет.

Вот и началось наше кино. Темнота. Свет лишь от болезненной и умирающей лампочки, да от форточки, сквозь которую тусклые лучи порой пробирались, пережив столкновение с метелью. Пони выпускала клубы дыма, наводя атмосферу нуара. Кто из нас детектив, а кто роковая кобыла? Отличный вопрос, но сегодня на повестке дня другое.

Она, опираясь на раковину, придвинулась к треснувшему зеркалу, её мордочка отразилась в миллионах осколках, и на всех одни и те же заплаканные глаза. Заплаканные глаза из раза в раз. Из раза в раз. Она не была удивлена, но вздохнула, осознав с каким видом ходила по улице. У неё на мордочке было написано, что она была и в ситуациях похуже, но когда она смыла тушь под глазами, показались мешки годами копившиеся там от усталости. От чего ты устала, милая? Разве праздная жизнь утомила тебя? Разве ты не пела и не смеялась?

Мне очень жаль.

— Я много таких как ты видела, — сказала она, пытаясь спрятать как можно больше грязной гривы под шапку. — Юные лилии. Тебе сколько?

Она выпустила сигаретный дым, оторвала взгляд от зеркала и из укрытия тумана стрельнула взглядом через плечо. 

– Семнадцать? Шестнадцать? — её выстрелы мимо. 

Она решила глядеть на меня через зеркало, но кроме разбитых осколков и её раздробленного изображения там ничего не было. 

– Не переживай. Это я так. Из интереса спрашиваю. В плане практики мне разницы никакой. Уж простят меня небеса, люблю периодически развлекать малышек вроде тебя.

Она крепко затянулась. Опустила голову вниз. В сером дыме еле виднелась её чёрная дублёнка в тусклом свете хворой лампочки. 

– Вот что мне действительно не нравится, так это когда вы думаете, что можете повеселиться надо мной. Ненавижу, когда смеются надо мной. О да... Постоянная херня. Улыбаетесь, хохочете, а мне потом приходится смеяться вместе с вами. Смеюсь и думаю – ну и дура же я! А затем посреди вечера вы выбегаете из бара под дикий хохот подружек. Время потрачено. Приходится выруливать из гей-бара в ближайший притон с клубной музыкой и тереться об того кто попадётся.

Она развернулась всем телом.

— Но знаешь. Иногда удаётся вас удержать.

Она погасила окурок о холодную раковину.

— Не успеете выскочить. Или увязаете в море моих поцелуев, заслушаетесь всеобещающего голоса.

Она раздавила окурок копытом и скинула на грязный пол.

— А утром, стыдливо поджав хвост, выскальзываете из кровати. И когда почти-почти выходите из квартиры, я начинаю громко смеяться.

Одиноко стоя в облаке дыма, она издала пару смешков.

— Мисс, вы так и не ответили мне. Почему у вас заплаканные глаза? – спросила я.

— Дура, блять, — она осеклась, развеяла дым копытом и подошла в плотную.

Приперев меня к стенке, она прошлась копытом по моей мордочке, схватила гриву и слегка потянула в сторону. Не знаю зачем. Наверное примерялась. Как именно будет убивать жертву.

— Я честно сказать устала от игр. Год блядских игр впустую, — её голос осёкся. — Наигралась уже.

Запахи. Духи. Один кобылы. Другой жеребца. И ещё духи кобылы. Но уже другие. Не её. Сапоги. Бежевые сапоги. Совсем ей не подходят. Она бы не стала такие покупать. Это чужие сапоги. 

Я улыбнулась. Сочувствующе.

Она лениво поцеловала мою шею. Она старалась быть яростной, но ей явно было сегодня не до этого. Она грызла меня как уставший и больной волк. Только такие волки на пони и нападают. Голодные. Отбившиеся от стаи. Невольно уткнувшись в меховой воротник дублёнки, я думала как деликатней перейти к более интимным вещам, пока она меня не запачкала.

О ну давай обхвати мой круп копытами! Разочарование приходит быстро, но она упорно продолжала мять того чего нет. Я взглянула в зеркало. Моя мордочка освещённая лампой отражалась в верхнем осколке, а под ним раздробленная тень в виде дублёнки её. Она оторвалась от шеи и с закрытыми глазами принялась меня целовать. Как это мило. Закрытые глазки. Она на секунду раскрыла их и встретившись с моим взглядом опять закрыла сдавленно фыркнув при этом. Люблю запах сигарет. Пахни от неё только ими было бы здорово, но это трезвучие из духов так огорчало меня.

Её копыто потянулось вниз, скользнуло между ног... Ой, вот а это не надо делать. Я слегка придержала её и отстранилась как могла – она всё-таки буквально припёрла меня к стенке. Ёе глаза раскрылись явив строгий взгляд. Она немного постреляла им в меня, я взамен прикрылась виноватой улыбкой переводя при этом дыхание – она тяжело сопела. Звуки её вздохов стали громче, она была намного выше меня и с лёгкостью дотянулась губами до уха.

— Я сказала никаких игр.

Затем она решила укусить меня. В наказание. Мило. Пора уже действовать.

— И частенько ты срываешь злость на маленьких пони?

Она помолчала немного.

— Я ведь знаю чем тебе рот занять, — сказала она.

— Знаете почему вы расстроились на самом деле?

Она усмехнулась.

— Ну-ка просвети.

— Вы ведь знали чем всё закончится. С первой секунды было ясно, что жить втроём это гиблое дело.

Она ударила. Смачная пощёчина откинула меня к стенке, под форточку. Я приподнялась. Посмотрела на неё. Её испуганное выражение мордочки, тяжёлое дыхание, в глазах скопились слёзы. Поздно останавливаться. Давай. Давай! Сделай ей больно. Помоги ей небес ради! Я раскрыла рот...

Она бросилась прочь.

— Поджала хвост и скрываешься!

Она остановилась.

— Откуда ты знаешь про это? – испуганно спросила она. — Откуда ты знаешь про нас.

— Ты расстроена не потому что они бросили тебя...

— Кто ты?! – крикнула она.

Метель выбила хлипкий засов форточки и ворвалась внутрь. Снег бросился на неё. Вцепился в ресницы. Обелил дублёнку, сорвал шапку и растрепал светлые кудри гривы, весь сигаретный дым махом сдуло, тусклый свет удерживаемый мутным окном осветил её и бросил к её ногам мою тень.

Сколько их было?!

Сколько пони её бросили?!

На скольких отыгралась она?!

Пора закончить это.

— Ты расстроена потому что знала, чем всё закончится с самого начала, но всё равно понадеялась на лучшее. Ты расстроена, потому что не знаешь кто виноват в твоих бедах – ты сама или судьба сделала тебя несчастной.

Она стояла в нерешительности с её глаз текли слёзы. Остатки макияжа растеклись опять. Она выплакивала из себя гниль, чужую в общем-то.

— Все эти годы ты молила о чистой и светлой любви. Каждый раз когда ты спала с кем-либо ты надеялась, что это будет твоя настоящая любовь.

— Откуда ты знаешь? Ты... Ангел?

— Порой меня и так называли, — улыбнулась я. Мне было лестно. – Я знаю тебе будет тяжело.

Я сделала шаг ближе. Метель ринулась на нас с бо’льшей силой. Выйдя из под форточки теперь и я попала под её удар, сдерживая грубый снег и прикрывая эту заплаканную несчастную пони.

— Но кто обидел тебя много лет назад? — спросила я. Она громко всхлипнула в ответ. Я приблизилась почти в плотную и опять почувствовала запах сигарет. – Сколько тебе было лет. Шестнадцать? Четырнадцать? – она сжала дрожащие губы от боли и кивнула, несколько лет боли рвались наружу.

Освободи её.

— Я знаю тяжело говорить об интимном, — сказала я и обняла её. – Но скажи мне кто же предал твоё доверие?

Она зарыдала. Я с облегчением вздохнула.

— Он сказал... Сказал... Сказал, что будет вечно любить меня... Он... Он обещал... И потом... Я осталась одна и... Я чувствовала... Так... Так... Холодно... Одиноко... Грязно...

Сквозь череду всхлипов она рассказала мне обо всей своей боли. Все осколки были бережно собраны один за другим. Каждый раз когда её глаза были заплаканы, каждый раз когда находила в себе силы доверять вновь и каждый раз когда она опять убегала. Это не была её вина. Она была свободна от всего этого теперь.

Мы стояли на перроне. Подъезжал поезд. Всё было спокойно. Метель закончилась.

— Я теперь и не знаю, что делать. – сказала она, — Я думала бросить всё и убежать. Но теперь надобности в этом нет.

— Это отлично, — улыбнулась я.

— А ты?

— Мне надо ехать. Здесь закончилась метель. В другом месте она бушует.

Она грустно кивнула.

— Слушай, — вдруг сказала она. Затем скинула с себя дублёнку и протянула мне. – Возьми. Ты в одной футболке... Не хочу чтобы тебе было холодно.

Я улыбнулась и накинула подарок. Большая. Но тёплая и с запахом сигарет. Кстати. Достала пачку из кармана и отдала ей.

Подъехал поезд.

— Прощай, — сдавленно произнесла она.

Я обняла её и пошла к вагону.

Когда я была совсем близко к поезду, стояла под фонарём, она подбежала ко мне, я повернулась... И мы столкнулись. В свете фонаря её волосы сияли и светились сами.

— Может... – она начала говорить сбивчиво, — Я подумала... Может мы, то есть ты и я...

Я улыбнулась. Грустно.

— Мы ведь обе знаем, чем это закончится.

Она расстроенно смотрела на меня сквозь окно вагона, когда состав двинулся. Она стояла там в снегу не зная, что её ждёт теперь счастливая жизнь, её ждёт день, когда она вновь доверится и никто её не бросит и не обидит, а вознаградит её веру в лучшее. Веру в настоящую любовь.

Я обращаюсь к вам разумные создания. Я обращаюсь к вам ибо верю, что внутри вас не умерла вера в любовь.