Фоновая Пони

XV — Быть рядом

Дорогой дневник,

Каким образом пони обычно влияет на окружающий мир? Играет ли она активную роль в жизни общества? Работает ли она с пони в открытую или же действует, прячась в тенях и дергая за ниточки?

Что, если ей не дано вмешиваться в жизнь ни тем, ни другим способом? Что, если она все равно хочет сделать мир лучше для всех и для каждого, кого она знает и любит? Что, если те, кто ей близок, никогда не узнают о том, что она сделала для них, равно как хорошего, так и плохого, и не смогут поблагодарить ее хотя бы за одно лишь желание помочь?

Я раскапываю правду. Ища ее в этой деревне, что служит мне тюрьмой, или же на границах проклятых земель меж Небесных Твердей, я начинаю нащупывать нечто, что было поведано мне уже давным-давно, но что только сейчас начинает выстраиваться для меня в логичную картину.

Улучшение мира — это не всегда добавление в него чего-то нового или удаление неких важных деталей. Созидание и разрушение — только лишь средства, которыми мы всего-то передвигаем с места на место те сущности и понятия, что нам доступны. Мы сами по себе являемся силами, что лепят и выстраивают вселенную, как глиняную фигурку, но об этом очень просто забыть, а потому зачастую лучший способ разрешить проблему (или хотя бы понять ее) — это просто быть рядом.

Внезапно налетает шторм. Кажется, я не успею добежать до дома сухой. Я бегу и бегу, так быстро, как только могу. Ааах! Скользкие лужи! Надо быть осторожнее. Мамочка разозлится, что я испортила прическу. Из всех самых неподходящих моментов, чтобы выйти наружу, я выбрала этот…

Вспыхивает молния. Я слышу собственный испуганный вскрик и быстрее бегу галопом по залитым дождем улицам Кантерлота. Я вижу свою квартиру прямо по курсу. О, моя Селестия, как я промокла!

Ворвавшись в тень дома и козырька, я торможу перед входом в подъезд. Я врезаюсь в стену и досадливо морщусь. Только оказавшись на крыльце, я осознаю, насколько же я замерзла. Я дрожу в темном закутке, глядя, как с козырька надо мной стекают струи дождя. Уличные деревья и цветочные клумбы вдоль тротуара затапливает противная серая непогода.

— Ооохххх… — стону я. Я смотрю на сахарный рожок, который держу телекинезом, и надуваю обиженно губы, увидев, что все мороженое смыло дождем. — Нууууу! — вновь стону я, топнув зеленым копытом. — Выкинула на ветер два моих единственных бита!

Я снова и снова поворачиваю перед глазами рожок в магическом захвате. Раздается еще один удар грома, но я его больше не боюсь. Уныло скривившись, я склоняюсь и осторожно кусаю край рожка. Он мокрый и мягкий — дождевая вода окончательно его испортила, но я нахожу маленький кусочек внутри, который еще по-прежнему сладкий. Я его с удовольствием обсасываю в надежде, что он придаст мне сил перед головомойкой, которую мне вот-вот обязательно устроит мамочка. Тяжело вздохнув, я взбираюсь по ступеням ко входной двери моей квартиры на втором этаже.

Я слышу что-то. Этот звук отличается от шума дождя, грозы и цокота моих копыт. Я застываю на месте, вновь чувствуя удар грома, но на этот раз — у себя в груди, ибо осознаю, что этот странный звук идет прямиком из-под меня. Я медленно опускаюсь на колени и с любопытством приглядываюсь между ступеней, чтобы рассмотреть источник сдавленных всхлипов и рыданий.

И в тот момент я вижу ее: она свернулась клубком в углу, укрытая полумраком от дождя и тенями от вспышек молний. Она маленькая, примерно моих лет, только меньше по росту. У нее тоже нет Метки. Перепутанные красные и фиолетовые локоны мокрой гривы заглушают ее плач и скрывают лицо.

Я почему-то не боюсь. Я заглатываю рожок целиком и чуть не срыгиваю его обратно.

— Бхх… на вкус как картон!

Я хихикаю сама над собой, но кобылке не смешно совершенно. Она по-прежнему очень увлеченно плачет. Будто бы и не подозревает вовсе, что она здесь не одна.

— Привет? — я тихо спускаюсь по ступеням и подхожу к ней с улыбкой. — Ты тоже попала под дождь? Это все из-за лентяев-пегасов! Тьфу! Наверное, у них в Клаудсдейле такое творится каждый день. Хихи! А ты как думаешь?

Она ничего не говорит. Она дрожит, обнимая себя и зажимаясь еще больше в самый дальний угол. Она мокрее меня. Как долго она мокла под дождем?

— Эй, с тобой все хорошо? — говорю я и сажусь перед ней. — Тебе грустно, потому что ты промочила гриву? Ну, ты не волнуйся. Она очень красивая, могу поспорить. У тебя очень хорошие цвета. А я? — я улыбаюсь и трясу головой из стороны в сторону, отчего серые и бирюзовые локоны свободно развеваются и мечутся в воздухе. — Меня можно потерять в теплице! Хихихи! Это очень смешное слово — «теплица». Она ведь даже не теплая, пока внутрь не зайдешь!

Она по-прежнему не говорит ничего, но, мне кажется, она обратила на меня внимание. Она опускает передние ноги и поднимает лицо. Я вижу два глаза. Один — фиолетовый. Другой — фиолетовый и… голубой? Нет, стой… что у нее с лицом?

— Что у тебя с лицом? — спрашиваю я. Затем закусываю губу и краснею. — Эм, в смысле… ты поранилась?

Вспышка молнии выхватывает синяк на ее щеке и она, задрожав, судорожно сгладтывает.

— Я… — говорит она, и это очень нежный звук, как перезвон сосулек. — Я в-врезалась во что-то, пока искала, где укрыться от б-бури.

Я удивленно вскидываю брови.

— Врезалась? Ты же единорог, а не какая-нибудь неуклюжая земная пони!

— Я… о-очень неловкая, — заикается она.

Я думаю, что это жуткая глупость, но это неважно. Выходные у меня вышли одинокими, а ей, похоже, не помешает друг.

— Меня зовут Лира, — представляюсь я как положено, как меня всегда учила Мамочка. — Лира Хартстрингс. А тебя как зовут?

Она смотрит на меня, и на мгновенье ее дрожь прекращается.

— Эм… — она закусывает губу, прежде чем окончательно признаться. — Мундансер. Меня зовут Мундансер.

Я делаю несколько тяжелых глубоких вдохов, уравновешивая себя, крепясь перед приходом морозных волн. И когда они наконец ударяют, я готова к ним, но моя готовность не облегчает мучительных ощущений. Едва замолчал «Реквием по Сумраку», я откинула голову назад и крепче ухватилась за Вестник Ночи. Мои копыта опустились на ржавую платформу, и мне показалось, будто я коснулась самой смерти. Горькая дрожь пробежала по позвоночнику и угасла в черепе, когда я с силой распахнула глаза в целеустремленном взгляде вперед.

Передо мной клубилось молниями и закручивающимися канатами воды Царство Неспетых. Платформа, на которой я стояла, вращалась без остановки в хаотичном небытие, а созвездия ржавых цепей изгибались и вились волнами, идущими по всем направлениям. Едва я сделала вдох и пар моего выдоха выбелил ледяные адские земли перед моим взором, закованные пони тут же полезли, как пауки, из своих металлических нор, слепо волочась ко мне и подползая так близко, насколько хватало длины их лязгающих оков.

Я не боялась их. В конце концов, Алебастра больше нет, и пришла я сюда говорить не с ними. Сжав крепче Вестник Ночи, я провела копытом по его ониксовым струнам. Высокая нота озарила бурлящий ветрами воздух, и меня окружила сфера золотистой энергии. Неспетые пони подползли так близко, как могли, столкнувшись в итоге с прозрачным барьером, и заколотили измученными копытами по нему. Я глядела неотрывно поверх их голов, крича в грохочущие, вихрящиеся небеса:

— Не прячься от меня! — воскликнула я; мой голос прокатился эхом, перекрыв разом и болезненные стоны, и лязг металла. — Ты богиня! А я — лишь смертная, несущая частицу той самой мелодии, что заточила тебя в этом царстве! Явись же! Явись и будь моим слушателем!

Только ветер и гром были ответом мне. Я почувствовала, как по платформе пронесся могучий порыв ветра. Несколько неспетых пони улетело прочь в небытие, тогда как барьер Вестника Ночи только лишь зарябился, но не сдвинулся ни на дюйм.

— Я не уйду, пока не увижу тебя! — решительно проорала я, скрежеща зубами под ударами ледяных ветров и капель воды. Я крепко держалась за золотую раму Вестника Ночи, как мать прижимает к себе нашедшееся блудное дитя. Его древняя энергия и само присутствие служили мне якорем, и я цеплялась им за кости забытого хаоса.

— Не… ыххх… — зашипела я, призвав разъяренный рык из глубин моего существа, который отозвался в груди вибрацией. — Не путай это с просьбой! Явись! Сейчас же!

И в этот момент разверзлись небеса. Стремительно несущаяся дугообразная струя воды распалась огромным облаком брызг, взорвавшись как бомба на дне гигантского океана. Вопли вокруг удвоились, учетверились: закованные пони растянулись по платформе и застонали в дрожащие ноги. Я подняла взгляд прямиком вверх, и мое зрение тут же застлали руны.

Передо мной возвышался он, ее дом, ее летающая в небесах крепость. Сферы внутри сфер вращались, угрожающе и зловеще надвигаясь на меня. Сферический саркофаг завис низко над головой, и руны на его поверхности сливались воедино, слепя пульсирующими фиолетовыми лучами энергии. Я услышала глубокий басовый грохот, и через мгновенье от архаичного трона отразился резкий залп необузданного звука, отправив ручейки энергии сквозь облако влаги над платформой.

Извивающиеся пони вокруг меня вторили своими стонами ее могучему воплю. Яростно зарычав, я пробилась сквозь этот хаотический хор:

— Нет! Я не буду петь твою песнь! — раздалась еще пара ударов грома, и я чувствовала, что это она издала эти звуки, а не сам мир вокруг нас. — Я не стану ничем!

Тогда она сделала первый залп. Молния понеслась ко мне, гоня перед собой стену ярких искр с поверхности платформы. В одну ознаменованную криком секунду тела пони охватило пламя. Но достигнув меня, энергия врезалась в щит Вестника Ночи со звуком разбивающихся вдребезги похоронных колоколов.

Я стиснула зубы, не отступив ни на дюйм.

— Спустись ко мне! — я провела копытом по нескольким струнам и усилила щит против разряда ее ярости. — Я освоила девятую элегию! Я заучила «Дуэт Запустения»! И ты знаешь об этом!

Сферы закрутились быстрее. Ко мне полетели две молнии-близнеца.

Золотой щит запульсировал вокруг моего тела, с легкостью отражая раскаленную добела энергию, тогда как платформа подо мной начала таять от жара.

— Присоединись ко мне в его исполнении! — закричала я супротив ее ярости. Сферическая крепость полетела неспешно прочь, и мой голос надломился в отчаянии, когда я взмолилась ей: — Сколько раз мне нужно повторять тебе?! Мне плевать на этот мир! Мне плевать на твой секрет! Мы можем вместе закончить Ноктюрн, и я уйду своей дорогой! Освободи меня от этого проклятья и я не побеспокою тебя больше никогда! Пожалуйста, помоги мне! Я должна узнать «Пришествие Рассвета»!

Сферы внутри сфер уже стали неразличимы; только лишь дым и дождь вихрились у меня перед глазами. Богиня-аликорн ушла.

— Я должна его узнать… — всхлипнула я, повесив голову. Я осталась одинока, теперь куда больше, чем прежде. — Я д-должна вернуться домой.

Всякий ее след простыл. Даже гром звучал теперь куда тише. Моих ушей вновь коснулся плач неспетых пони, опять начинающих шевелиться в оковах. Я знала, что бесполезно ждать ее возвращения. Вздохнув, я перехватила Вестник Ночи поудобнее и заиграла телекинезом новую мелодию. «Эхо Пенумбры» озарило чистилище небесными нотами и вскоре все смазалось до неразборчивости, будто чье-то вселенских масштабов копыто стирало с доски мел. Стоны улетели прочь, став смутным шепотом; ушли и сырость, и молнии, и цепи, и леденящий кости мороз. Мир остановил свое движение в нежном янтарном поцелуе живого масляного огонька, и я вновь оказалась на дне погреба, одиноко сидя меж земляных стен и пятен света.

Вестник Ночи висел на моих ногах. Я опустила взгляд на влажные копыта, качая его, как младенца. Ни единого члена моего не дрожало; но едва ли это имело значение. Я застонала обреченно и закрыла глаза.

— Десять раз подряд, Ал, — сказала я, закинув очередное полено в камин и усевшись посреди хижины. — За одну-единственную неделю я сыграла первые восемь элегий и отправила себя в Царство Неспетых уже десять раз, и я по-прежнему не могу заставить ее спуститься ко мне.

Я кинула еще одно полено и вздохнула, слушая, как оно принимает свою трескучую судьбу среди пылающих углей. Апатично сгорбившись, я вытянула, чтобы согреться, промокшие ноги к центру мирного очага.

— Что же я делаю не так? Ведь у меня есть Вестник Ночи. В моих копытах частица той самой песни, что сотворила ее. Почему же она этого не в состоянии распознать? Почему она не может встретить меня, как подобает всякой ответственной богине, и положить уже этому делу конец?

Позади меня раздался милейший из всех возможных в этом мире звук. Крохотный рыжий котик замурлыкал, и эти раскатистые трели прорезали ритмичный треск сухого корма, который он поедал из свеженаполненной миски у койки. Подняв голову и оглянувшись, Ал глянул на меня спокойным взглядом янтарных глаз и вернулся к еде. Уши полосатого кота заинтересованно встали торчком, будто он в точности знал, что я вот-вот продолжу свой нудный монолог. Умный кот.

— Может, в этом-то все и дело. Может, она просто зла на меня, потому что я забрала Вестник Ночи у Алебастра буквально из-под самого ее носа, — я вздохнула, подняв взгляд на холодный октябрьский пейзаж за окном. — Может, она всегда была зла на Вселенского Матриарха и теперь, когда я заполучила кусочек ее голоса, она уж точно не даст мне шанса увидеть луч света…

Я горько усмехнулась.

— ...в темном царстве. Серьезно, в следующий раз надо бы захватить туда фонарик, — я улыбнулась Алу дурашливой улыбкой.

Кот только лишь глядел неотрывно на меня в ответ и подрагивал усами.

Я поморщилась.

— Ага, ладно, тупая шутка, согласна, — я со стоном встала на ноги и перенесла свое промоченное потусторонним дождем тело в дальний угол хижины. — И все же, десять раз подряд? И ведь нельзя сказать, что она меня совсем игнорирует. Я имею в виду, она ведь каждый раз появляется в своем огромном шарообразном троне и пытается меня отпугнуть. Что это вообще за штука такая? Это было такое средство передвижения для аликорнов во времена рассвета Творения? Я ведь сейчас не совсем чушь сказала, надеюсь? То есть, она ведь живет с тех самых времен, когда Вселенский Матриарх ходила по этой планете, ведь так? Она же не может быть старше по меньшей мере Селестии…

Я подняла левитацией с полки полотенце и принялась тщательно вытирать им гриву насухо. Опустив тряпицу к мокрым плечам и спине и повторяя движения, к которым я уже, пожалуй, чересчур привыкла за последнюю неделю, я вдруг остановилась. Бросив полотенце висеть поперек спины, я глянула сквозь растрепанные локоны гривы в сторону Ала.

— Что, если… что, если это устройство — это часть Неспетой тюрьмы? — сглотнула я и вновь поглядела в окно. — И, может… может, эта сфера делает то же самое с ней, что проклятье делает со мной. Может, она просто не в силах вспомнить что-либо кроме собственной песни.

Эти мысли послали по всему телу быстро бегущую волну дрожи.

— Благословенная Луна, есть ли у меня вообще возможность достучаться до нее?

Ал ответил мне тем, что запрыгнул на койку и, свернувшись в самом ее центре клубком, принялся вылизываться.

Я выдохнула. Вытеревшись окончательно, я бросила полотенце в рядом стоящую корзину для белья.

— Ну, — проговорила я, пересекая пятно света от камина. — Может, мне следует больше времени тратить на изучение? У меня, вроде, есть книги, которые я набрала у Твайлайт. Хех… — усмехнулась я, разглядывая сложенную у миски Ала огромную стопку взятых на изучение манускриптов. — Если так дальше пойдет, они со Спайком решат, что к ним ночью в архив забрались Алмазные Псы и все растащили. Мне их надо бы поскорее вернуть. И все же…

Я обернулась и уставилась на озаряющий мою хижину источник могучего золотистого сияния: на краю стола стоял Вестник Ночи, благословляя эту смертную пони своим вневременным присутствием. Меня даже немного пугало, с какой же легкостью я привыкла к тому, что каждый день вижу собственными глазами священнейшую реликвию.

— На кону вещи гораздо важнее меня, — проговорила я. Мои губы на мгновенье сложились в хрупкую улыбку. — Как думаешь, каким же будет тот день, когда я заставлю ее сыграть дуэтом со мной? Тот день, когда проклятью наконец-то придет конец?

Я повернулась, смотря на него с нежностью во взгляде.

— Будут ли Селестия и Луна благодарны мне, когда я верну им их священный инструмент?

Ал глядел в мою сторону и сонно моргал. Дрогнув ушами, он закинул голову в одном из этих долгих, дьявольски жутковатых зевков, секрет мастерства которых известен одним только кошкам.

— Хммм… — я опустила голову и пошла к кровати, не поднимая от пола глаз.

— Любопытная мысль… — проговорила я вслух, поднося к себе левитацией гребень вместе с одной из библиотечных книг. — Проклятье не может даже теоретически повлиять на нее. В смысле, она ведь дотянулась до Луны тогда, много лет тому назад, когда та осмотически впитала знания о «Ноктюрне Небесных Твердей», и тем самым она превратила ее в Найтмэр Мун.

Я уселась в кратер из одеял рядом с Алом, вычесывая из гривы колтуны. Я раскрыла книгу и просмотрела несколько исторических документов, описывающих кантерлотские музыкальные традиции.

— А еще есть ее возлюбленный. Судя по тому, что удалось выяснить на эту тему Алебастру, она скучала по нему, и, следовательно, должна была хранить память об изгнании своего возлюбленного, — я нахмурилась слегка и поднесла к себе еще одну книгу, затем еще. Мои янтарные глаза блуждали со страницы на страницу в поисках ответа. — Значит, я не могу в самом деле предположить, что она не помнит меня всякий раз, когда я прихожу в ее царство. Вместо этого она меня попросту игнорирует. Но почему? Она думает, что такова ее работа? Она не желает иметь никакого дела с кем бы то ни было, кроме душ, согласных стать ее рабами на цепи?

Я почувствовала рядом мягкое пушистое тепло. Я глянула вниз и увидела Ала, который свернулся, прижавшись ко мне, и вытянул игриво две лапы, ловя висящие в воздухе многочисленные предметы.

Я глядела пустым взглядом на книги, книги, еще книги, на гребень и другие вещи, столпившиеся в воздухе рядом со мной. Нервно усмехнувшись, я опустила все на свои места, оставив только одну книгу, которую положила на кровать перед собой и Алом.

— Спасибо. Я знаю, знаю. Я опять принялась перегибать палку, — с моих губ сорвался вздох: я подняла взгляд со страниц и вновь поглядела на золотистое сияние Вестника Ночи. — Похоже, я вдруг взяла и стала крепче. Думаю, тот самый процесс, который так долго поддерживал жизнь в Алебастре, происходит теперь и со мной. В смысле, я, конечно, не знаю, что там у меня с долгожительством, но я определенно чувствую себя сильнее.

Я нервно сглотнула.

— И… и я знаю, что не продержалась бы и секунды против нее в Царстве Неспетых, если бы при мне не было этого кусочка священной песни, — я улеглась и, опустив голову к Алу, нежно потерлась об него носом.

— И все же, — проговорила я. — Я бы с радостью отдала всю волшебную силу в мире только лишь за шанс выучить «Пришествие Рассвета», если он в самом деле принесет этой проклятой симфонии долгожданный конец.

В хижине стояла тишина, и только потрескивали угли в камине. Я чувствовала тепло, уют и безопасность. Что угодно, кроме свободы.

— Могущество богини в моих копытах… — пробормотала я. — А я не могу заставить даже одного-единственного аликорна всего лишь выслушать меня.

Я вздохнула и зарыла лицо в одеяла.

— Ммммфф… Как же мне отыскать, наконец, слушателей?

Ал мяукнул и, мурлыча, потерся о мой бок.

Я улыбнулась вяло и подтолкнула его носом в ответ.

— Я знаю, я знаю. Конечно же, у меня уже есть ты, мой пушистик! — я легко хихикнула, наслаждаясь его любвеобильными трелями. — Обещаю, если будет у меня выход на бис — ты станешь первым, кто его услышит.

Я умиротворенно уставилась в мутные тени в противоположных углах комнаты. Закат угас за окном, и тишина вечера убаюкала меня в задумчивом трансе.

— Можешь повторить, дорогуша? — просит мамочка, глядя на гостью с мягким беспокойством на лице. Я не понимаю, что ей не нравится. Мы обе в полном порядке.

— Мммм… — моя новая подруга цокает по полу копытами. Она избегает взгляда моих родителей. Я не понимаю, почему она такая застенчивая: она ведь не мокрее меня. За окнами нашей кантерлотской квартиры по-прежнему бушует буря. Может, она ее боится? Я не знаю. Я перешагиваю натекшую с нас лужу и встаю с улыбкой перед ней.

— Она обо что-то ударилась, пока сюда шла! — говорю я с гордой улыбкой. — Она, может быть, неуклюжая, но, думаю, это не страшно! Посмотрите, какая у нее красивая грива! В смысле, да, она сейчас перепутана и мокрая немного, но вы только подождите, пока она высохнет! Она мне уже рассказала, как ей нравится ходить с мамой в салон! Я могу с ними тоже как-нибудь сходить? Он всего лишь в соседнем квартале! Они живут не так уж и далеко от нас! Хихи! Мы все это время были соседями, а я даже и не подозревала!

— Неужели? — спрашивает папочка. Он бросает взгляд в сторону мамочки.

Мамочка уже идет к нам. Она нежно похлопывает меня по плечу и, отодвинув меня в сторону, опускается на колени перед моей новой подругой.

— Тебя зовут Мундансер, не так ли?..

Она медленно кивает головой. Почему она их так стесняется? Секунду назад она ведь болтала со мной как сумасшедшая. Ей нравятся банановые десерты, и розыгрыши, и валяться на солнце на пляже, и…

— Дай-ка мне взглянуть на твое лицо, милая, — говорит мягко мамочка. Она на нас не злится. Это облегчение. Почему ей так интересно лицо Мундансер? — Тебе нечего бояться, дорогая. Я тебя не трону, я обещаю.

Мундансер делает глубокий вдох. Ее лицо все мокро, даже несмотря на то, что мы вышли из-под дождя уже довольно давно. Она склоняет рог и дает мамочке взглянуть на ее подрагивающий нижним веком глаз.

— Ой, какой же страшный у тебя тут синяк, — воркует мамочка. Она прикладывает к лицу Мундансер ногу. Пятно посиневшей кожи вокруг глаза моей новой подруги немного больше копыта мамочки. — Мммм… Благая Селестия…

Она оборачивается и смотрит серьезно на папочку.

Он кивает зачем-то. Взяв плащ и зонт, он идет к двери, проходит мимо мамочки и что-то шепчет ей на ухо. Она кивает и шепчет что-то в ответ. Я в итоге разбираю:

— Не иди один. Захвати с собой Даска. Он должен быть дома — я видела, как его сын, Шайнинг Армор, играл утром во дворе.

— Да, думаю, Даск уже имел дело с Найттротом. Не волнуйся, дорогая. На этот раз с нами пойдет стражник, — тихо говорит папочка. Он кратко улыбается нам с Мундансер. Почему-то я от его улыбки себя тревожно чувствую. Он открывает дверь, разворачивает зонт и уходит в бурю. Прежде чем я успеваю увидеть его в окне, мамочка встает перед нами и тоже улыбается такой же странной улыбкой.

— Мундансер, мы рады, что ты к нам зашла. Снаружи ужасная буря, так что мы разрешим тебе остаться с нами на ночь.

— Я, эм… Я… — глаза Мундансер поблескивают ярко-фиолетовыми искорками, затем моргают. Она ерзает, делает шаг назад и опускает голову так, будто ей на макушку вот-вот рухнет потолок. — Мне… мне кажется, что папе это не понравится…

— Шш… — говорит мамочка нежным голосом. Она точно так же говорила когда-то со мной, когда я была совсем маленьким жеребеночком. — Мы не скажем твоему папе, если ты, конечно, не захочешь.

Ее глаза следят неотрывно за Мундансер.

И как ни в чем ни бывало, Мундансер отвечает:

— Эм… Вы… вы можете рассказать моей маме.

Мамочка медленно кивает:

— Твоей матери, хмм?

— Ммммхммм, — кивает в ответ Мундансер и снова начинает трястись, только на этот раз ее глаза светятся от счастья. — Значит… значит я могу остаться на ночь?

Мамочка мягко улыбается:

— Ну, не волнуйся. Твоя мама тоже может прийти к нам и остаться настолько, насколько захочет…

— Лира, дорогая, — мягко укоряет меня мамочка. — Мундансер нужно отдохнуть и расслабиться. Успокойся немного…

— Я… я, эм… — Мундансер закусывает губу и мнется на месте. — Я не против. Мне нравится Лира. С ней весело.

— Видишь, мамочка? — я подпрыгиваю на месте, сверкая улыбкой. — Я ей нравлюсь! Она моя новая лучшая подруга и мы будем все делать вместе!

Мамочка терпеливо делает вдох и говорит с теплой улыбкой:

— Хорошо. Иди, покажи ей свою комнату. Только не слишком буянь. Скоро уже спать.

— Хорошо! Мы не будем сильно шуметь, обещаю! — я тяну Мундансер за копыто, чуть ли не волоча ее за собой в свою комнату. — Пошли! Пошли! Я тебе покажу всякие крутые штуки, которые мне подарили на Теплый Очаг!

Мундансер хихикает. Она издает такие милые звуки. Могу поспорить, у нее тоже есть талант к музыке. Подумать только! Может, у нас даже будут похожие Метки. Я слыхала про пони, которые получали Метки одновременно друг с другом. Может, она даже будет играть в моей группе, когда мы вырастем?

— Смотри! Смотри! — я скачу по комнате, хвалясь ксилофоном, флейтой, барабанной установкой. — Крутота, а? Я не могу сообразить, на чем у меня получается играть лучше всего, но, наверное, я выберу то, за что меня родители будут меньше всего ругать. Хихи!

— Твои… твои родители тебя ругают? — спрашивает тихим голосом Мундансер.

— Пфф! Только когда я слишком шумлю. Но, типа, они же мне подарили эти штуки! Так что они, наверное, хотят, чтобы я немного пошумела! Хихи!

— Хех… Хихихи… — Мундансер смеется до красного лица. — Кажется, я никогда об этом и не задумывалась…

— Спорю, что ты круто можешь играть на трубе!

— О, я хорошо трублю, ага, — говорит она со злой ухмылкой, скривившей ей губы. — После того, как переем Мексикантерских жареных бобов!

— Ах! — вскрикиваю я, отскакивая от нее и прячась за мягкой игрушкой. — Мундансер! Как неподобающе леди!

Она хихикает и подскакивает ко мне, размахивая рогом.

— Защищайтесь, музыкант-маг!

— О нет! — изобразив ужас, я бегаю кругами у дальней стены моей спальни. — Злая ведьма-единорог пришла украсть мой особый талант! Помогите! Помогите!

— Хихихи! — хихикает она и гоняется за мной еще какое-то время.

Я продолжаю бегать кругами, пока не понимаю, что я — единственная в этой комнате все еще хихикающая кобылка. Я останавливаюсь и оборачиваюсь, тяжело дыша, и вижу, что она сидит, уставившись в стену, увешанную моими с родителями фотографиями. Я подхожу к ней, улыбаясь:

— Мундансер? Что такое?

Ее улыбка ушла. Ну, нет, не совсем, но осталась какая-то особая разновидность улыбки. Она шмыгает носом, но вроде бы не плачет:

— Твой… твой дом…

— Что с ним?

Она сглатывает.

— Он очень теплый, — говорит она.

Я моргаю, глядя на нее. Рокот грома пробегает эхом за окном, и я содрогаюсь в преломленном дождем свете.

— Ну… ну, конечно же теплый, Мундансер! — нервно улыбаюсь я. — С чего бы ему не быть?

Она смотрит задумчиво в тень еще недолго, смаргивая что-то из глаз. Внезапно, столь же быстро, как она остановилась, она разворачивается и бросается на меня, выставив вперед рог и широко улыбаясь.

— Защищайся! Арррррг!

— Ай! Хихи! Нечестно! Ты сжульничала! Жулящий жулик!

— А вот и нет!

— А вот и да!

— А вот и нет!

— А вот и да!

— А вот и нет…

Я распахнула глаза. Резко вдохнув, я села в постели и уставилась на пустынный интерьер моей хижины. Камин давным-давно потух. Ал спал, свернувшись у меня под боком, вздымая и опуская рыжие бока. Снаружи мир был погружен в черноту, но легчайший намек на рассвет уже скользил по далекому лесистому горизонту.

Только волны холода, обрушившиеся запоздало на мое тело, наконец-то вернули меня обратно, в мое проклятое настоящее. Я потерла передние ноги друг о друга и застучала зубами. Я осознала, что уже прошло немало времени с тех пор, как любое тепло в моей жизни обратилось лишь в зыбкую иллюзию. Я посмотрела печальным взглядом на открытую книгу передо мной, что глядела на тускло освещенные просторы хижины бесконечной стеной бредовой бессмыслицы забытых кантерлотских песен.

— Ыыхх… В первый же день, как я избавлюсь от проклятья, я рухну в самый длинный сон в записанной истории, — пробормотала я, осторожно перебираясь через Ала и слезая с кровати. — Потому что он в этой истории таки будет записан, чтоб его!

Зашипев кратко от холодного касания ткани, я скользнула в темно-серую толстовку. Почувствовав себя наконец более-менее комфортно, я дотянулась до лиры и сунула ее в седельную сумку, которую затем прикрепила ремнями на плечи. Я двинулась к выходу, но остановилась все же на пути. Застонав, я развернулась и прошагала назад, к золотому сиянию Вестника Ночи.

— Раз уж в моем распоряжении оказалась материальная песнь Вселенского Матриарха, думаю, я могу тогда уж взять на себя и ее обязанности.

Ал никак не ответил на мое бормотание. Он крепко спал, а я занималась своим привычным делом: сначала, я обернула бесценный инструмент в мешочек по-королевски шикарного бархата, который для меня сшила, запросив целый мешок битов, Рарити. Затем, свернув круглый коврик, я потянула телекинезом рукоятку и открыла в полу прямоугольный тайник, который вырезала магией неделю назад. Я опустила туда с осторожностью обернутый тканью Вестник Ночи, закрыла люк и развернула обратно ковер.

И вот теперь я была наконец-то готова. Двинувшись к выходу из хижины, я поправила вес лиры на спине и ткнула копытом в сторону Ала:

— Даже не думай чего-нибудь спереть, мелкота.

Полосатый кот зевнул, перевернулся и заурчал в сторону потолка. Со скрипом входной двери я покинула хижину и, наедине со своими мыслями, двинулась навстречу грядущему рассвету.

Спутником моим вымученным мыслям стал яркий свет утра. Осень целиком вошла в свои права и я чувствовала ее дыхание своими костями. Прибытие октября прогнало прочь последние следы летней жары. Роса на пригибающихся под моими ногами листочках травы положительно обжигала леденящим холодом. Впрочем, честно говоря, я не искала комфорта. Мне нужно было спустить на что-то неугомонную энергию моего сознания, и каждая встряска и мурашка, принесенная мне холодом осеннего утра, помогала мне в этом предприятии.

Многие посчитают, что природа моего проклятья должна была наградить меня хронической бессонницей. На самом же деле, до буквально совсем недавних пор, никаких проблем со сном у меня не было. Раскрыв структуру девятой элегии, я получила вескую причину для гордости за себя: как будто бы я сделала какой-то неоценимый прогресс в моей погоне за свободой. Но трудно себе представить что-нибудь дальше от истины.

Я зашла в тупик. Девятая элегия оказалась дуэтом, и только одна душа в истории всего сущего способна привести меня к последней, искупительной композиции Ноктюрна.

Каким образом я пришла к такому выводу? Твайлайт Спаркл ничего не знала о «Пришествии Рассвета». Ни одна из записей дневника Алебастра не описывала истинной природы мелодии. Нигде во всех архивах Понивилля я не обнаружила ни единого упоминания этого названия. В качестве эксперимента, я убедила нескольких пони исполнить «Дуэт Запустения» вместе со мной, включая Эпплджек с ее скрипкой и Пинки Пай с аккордеоном. Ни одна из этих попыток никак не приблизила меня к моей цели, и я начинала понимать, почему.

Предназначение «Ноктюрна Небесных Твердей» заключается в том, чтобы запечатать богиню-аликорна, отрезать ее от остальной реальности. Кто же еще, кроме самого аликорна лучше всего годится в кандидаты на проведение этого одинокого пленника сквозь Неспетое Царство и назад, в измеренье живущих?

Я никак не могла выбросить из головы мысли о сферической структуре, внутри которой обитал ее дух. Когда я впервые вошла в Царство, и когда Алебастру пришлось спасать мою сраженную амнезией душу, она подлетела сверху, призывая молнии своей дьявольской энергии, будто я ничем не отличалась от любой другой заблудшей души, заброшенной в ее владения. Во время второго визита, когда я, прикрываясь магическим щитом, сыграла Плач и вошла в ее Царство в ясном сознании, она явилась ко мне лично. Я, должно быть, показалась для нее аномалией, когда пришла в ее измерение во второй раз. Быть может, именно тогда она впервые увидела во мне угрозу, и по той причине посчитала своей обязанностью заявить мне прямо в лицо, что я должна петь ее песнь и становиться ничем.

Но теперь, когда я вернулась, теперь, когда при мне был Вестник Ночи, теперь, когда я сильна и практически неприкосновенна в ее владениях, она держит дистанцию. Она целенаправленно старается не приближаться ко мне, не вступать ни в какой контакт. Напугала ли я ее? Тот факт, что я знаю ее секрет и по-прежнему хожу по этой земле, тревожит ей душу? Чем одинокий смертный единорог должен владеть, чтобы напугать бессмертного аликорна, потерянного даже для самого времени? Неужели я обязана этим исключительно Вестнику Ночи? Или есть что-то еще?

Вот потому я и не могу спать. Я не знаю, что хуже: осознавать, что я была беспомощна с самого начала, или понимать, что, оставив весь этот путь позади, я стала дважды беспомощнее, чем в самом начале. Были времена, когда игра расслабляла меня. Я пыталась вспомнить те ощущения, ввести их вновь в свою жизнь. В эти же дни, как я обнаружила, я только и делаю, что играю одну-единственную мелодию, которая принесла мне больше радости и облегчения, чем любая другая за всю историю моей жизни в целом.

«Эхо Пенумбры»: я играла его снова и снова, сидя на лужайке вдоль длинной бурой тропинки. Я расположилась неподалеку от западной окраины Понивилля. Солнце только-только появилось над горизонтом. В кронах деревьев пели птицы, и их щебет терялся в мягких мелодиях, источаемых перебором струн.

Я пыталась представить хотя бы на кратчайший момент, что я просто обычная, живущая нормальной городской жизнью пони. Это, должно быть, восхитительное чувство: не быть призраком; не тревожиться, что исчезнешь из чужого сознания в любое мгновенье; знать, что остались на этой земле голоса, что всенепременно скажут твое имя вслух. Я не хочу даже никакой популярности. Мне даже наплевать, что у меня будет только пять, четыре или даже всего лишь два друга. Я хочу, чтобы мое имя говорили, шептали, смеялись, его произнося, пели, и даже бурчали.

С глубоким вдохом, я закрыла глаза, играя мелодию в медленном темпе, чтобы мое сердце билось в промежутках меж касаниями каждой струны: я будто бы играла предопределенный судьбой дуэт сама с собой.

Поистине, это какой-то ироничный изворот горькой судьбы: самая важная из всех композиций Ноктюрна — это единственная из них, которую я абсолютно никак не могу исполнить в одиночку. В конце концов, сложность не в том, чтобы исполнить мелодию. Вызов бросает задача заставить ее согласиться играть со мной. Но как же обратиться к вневременному духу, что заперт в забвении? Кто я такая? Я не богиня. Я не…

— Ух ты! Лира! До чего красивая музыка! Вы… вы из Кантерлота?

Я распахнула глаза. Передо мной возникло несколько ярких мутных пятен, освещенных восходящим солнцем: рубиновая шкурка, фуксиевая грива и глаза цвета темного изумруда. Следом возникла и улыбка, что, казалось, способна озарить окропленный росой мир в два раза ярче, чем он сверкает и так.

— О, пожалуйста, о, пожалуйста, скажите, что вы из Кантерлота!

— Я… возможно, — выдавила я, растерянно выдохнув. Несмотря на свое недоумение, я села прямо, отстранившись от дерева, и, прокашлявшись, улыбнулась ей: — Мисс Чирили, я полагаю.

— О! Я знала! — она подпрыгнула на месте, чуть не уронив со спины седельную сумку, доверху набитую просмотренными работами учеников. — Вы все-таки приехали! А мне говорили, что вы слишком больны, чтобы приехать на этой неделе! О, я так боялась подвести учеников!

— Я… ээ… — я нервно усмехнулась и встала, стряхивая утреннюю влагу с гривы. — Б-боюсь, вы меня застали врасплох.

Сглотнув, я опустила голову и выдохнула с подозрением:

— Вы… вы меня ждали?

Прежде, чем она ответила, я уже и сама поняла, что ни к чему питать наивных надежд.

— Вы… вы ведь из Кантерлота, я права? — Чирили тревожно закусила губу. Сокрушительно больно было видеть, как энтузиазм сходит с ее лица. Я с удовольствием неоднократно беседовала с понивилльской школьной учительницей и могу сказать, что во всей Эквестрии нелегко будет отыскать кого-нибудь столь же полного радости и при этом столь же лишенного надоедливости. — Вот беда! Надеюсь, я не поторопилась с выводами? Видите ли, я постоянно поддерживаю связи со Школой для Одаренных Единорогов имени Принцессы Селестии и профессор Блю Нойз с музыкального факультета хотел помочь мне с устройством музыкальной программы для маленьких жеребят здесь, в Понивилле.

— О! Профессор Блю Нойз! — широко улыбнулась я. — Я его знаю! Он преподавал мне на старшем курсе… эм… — я поморщилась, осознавая, что мой восторг вынудил меня сболтнуть лишнее. — То есть, я хочу сказать, что…

— Значит, вас все-таки прислали? — просияла Чирили, вытянувшись ко мне так, что чуть не опрокинулась головой вперед. — Он обещал мне, что приедет один из лучших его студентов с лекцией по истории музыки для моих учеников, но в последнем письме он написал, что вы тяжело заболели и вам пришлось остановиться в Троттингеме, чтобы прийти в себя. Я уже подумала, что мне все-таки придется поменять тему этой недели обратно на геометрию.

— Хех. Да, ну, математика есть математика, наверное, — сглотнула я, чувствуя, как поджимаются мои внутренности, не в самом хорошем смысле этого выражения. Не так уж и часто я проваливаюсь в эти причудливые закутки случайных совпадений. Но когда такое все-таки происходит, обычно все ограничивается простой неловкостью. — Мисс Чирили, у меня действительно есть кое-какие неплохие познания в музыке. Но боюсь, что произошло ужасное недоразумение…

— О? — она склонила голову набок, невинно моргая. Наивность воспитательницы жеребят меня поистине заинтриговала. Полагаю, невинности в мире много не бывает. Сердце мое пропиталось к ней сочувствием, особенно когда она проговорила: — Значит… вы все-таки не студентка профессора Блю Нойза? Ну, которую он должен был прислать сюда из Кантерлота?

— Ну, я действительно из Кантерлота, но… — я поморщилась, услышав себя. Что я делаю? Меня эта идея даже не должна была искушать. Где-то там, где бы он или она ни был, бедолага из моего родного города выкашливал свои легкие, и последнее, что бы мне следовало делать — так это вообще даже задумываться над идеей занять место этого пони. Мое положение как призрака вовсе не дает мне права играть с выдачей себя за кого-то другого. Но все же…

Чем мне еще заняться этим утром? Сидеть? Страдать? Философствовать? Верно, если я попытаюсь изобразить из себя историка в классе, ничего это практически не изменит. К тому времени, как жеребята вернутся домой, они уже целиком и полностью забудут все, что бы я им ни рассказала. Я попросту украду у Чирили и ее класса целый день изучения куда более важных и, главное, постоянных в памяти вещей. И что из того, что я смогу рассказать, просветить и даже заставить кого-нибудь из жеребят улыбнуться, хотя бы на один и только лишь один день?

Но затем я осознала: в тот самый миг, когда я упущу возможность, неважно сколь незначительную, принести счастье и радость в жизни других пони, то тогда будет окончательно ясно: я сдалась перед проклятьем. Я не дам таким, как она, победить. И мне все равно, сколько унылых и мрачных ситуаций мне доведется пережить в моем положении парии; я в этом городе не для того, чтобы наблюдать сложа копыта, как мир рушится в жалкую труху. Если у меня есть шанс принести в чьи-нибудь жизни солнечный свет, пусть даже на кратчайший миг, то тогда, чтоб вас, записывайте меня.

Какой бы ни была импульсивной эта идея, она заставила меня улыбнуться и я поймала себя на том, что уже стою перед Чирили, глядя ей глаза в глаза.

— Знаете что? Нет больше причин прятаться. Профессор Блю Нойз пообещал, что научит этих ребят чему-нибудь, и кто я такая, чтобы дать каким-то глупым соплям оградить меня от воплощения этой мечты?

— Вы… вы хотите сказать, что вы согласны? — Чирили скрыла улыбку, но ее щеки раскраснелись на пике восторга. — Значит, вы все-таки не так уж больны?

Я сделала глубокий вдох, втягивая ноздрями прохладную свежесть раннего октября, и выдохнула с широкой улыбкой:

— В этом-то и особенность этого городка. Всего одна утренняя прогулка очищает и тело, и дух. Знаете, о чем я?

— Хихихи! Еще как! — если бы у Чирили внезапно выросли крылья и она бы принялась восторженно кружить надо мной в небесах, я бы не слишком-то этому поразилась. — О, дети будут просто в восторге! Я готовила их по начальной музыкальной теории Эквестрии уже целую неделю! Любое знание, какое у вас только есть про досовременные королевские баллады подойдет просто чудесно!

— Ох, ну… — я провела копытом по гриве и последовала бок о бок с ней по освещенной утренним солнцем тропинке. — Я, может быть, знаю одну-другую… хех…

— И весь этот фарс не прекращался, пока мне наконец-то не выпала возможность утянуть ее приемную мать, Милки Уайт, в сторону и рассказать ей об этой ситуации, — рассказывала Чирили, пока мы подходили к школьному двору в лучах раннего утра. Вскоре детский смех и цокот копыт уже коснулся издалека наших ушей. — Тогда мы все втроем устроили небольшой откровенный разговор, и малышка выложила нам кое-что начистоту. С тех пор Скуталу стала гораздо приспособленней социально и даже начала заводить близких друзей среди других жеребят. Да что там, с двумя из них она теперь практически неразлучна!

— Ого… — я помотала головой в восхищении и улыбнулась ей. — Не могу даже представить себе, насколько это, наверное, было трудно. Вы в самом деле хотите сказать, что просто взяли и позволили маленькой пегасочке убедить весь класс, что вы ее старшая сестра?

— Ммммхмм, — кивнула, с улыбкой, Чирили. — Ненадолго, по крайней мере. Позже я объяснила им, что Скуталу готовится к выступлению на местной сцене и ей нужна была моя помощь в уроках актерского мастерства. Наша с ней мистификация была, если так подумать, подделкой подделки. Хихи! Маленькая умница, в конце концов, полна решимости играть на сцене, когда вырастет. В итоге, мне удалось дать кобылке шанс выражать свои эмоциональные потребности без насмешек других детей, которые бы просто не поняли, через что ей пришлось пройти до переезда сюда.

— Фух! Как же хорошо, что я здесь приглашенный учитель всего лишь на один день, — сказала я, нервно усмехнувшись. — Думаю, я никогда на самом деле и не представляла, с чем таким учителям, как вы, приходится сталкиваться каждый день. Но в самом деле, это был гениальный ход. Никогда не подумывали подрабатывать психиатром, мисс Чирили?

— Охохохо, мисс Хартстрингс, — произнесла Чирили, хихикнув и махнув застенчиво копытом. — Что вы, вы мне льстите! К тому же, мое свободное время и так уже занято пристрастием к садоводству.

— И почему меня это не удивляет? — ответила я с ухмылкой, когда мы уже вошли во двор. — Ого, здрасте вам…

Я застыла на месте, зачарованно моргая на большую красную фигуру.

Знакомый жеребец неспеша остановился посреди школьного двора, по которому он только что катал на спине нескольких хихикающих кобылок и жеребят. Увидев Чирили, Большой Мак улыбнулся и опустился на колени. Жеребята всех видов и расцветок тут же слезли с него на лужайку, незамедлительно бросились к мисс Чирили и принялись радостно пританцовывать вокруг своей учительницы.

— Доброе утро, мисс Чирили!

— Большой Мак покатал нас вокруг школы!

— Я хочу вырасти таким же сильным!

— Да? Мой старший брат больше даже него!

— Эй! Эт неправда! Большой Мак самый большой и сильный в мире!

— Не-а, Эпплблум!

— А-га!

— Не-а!

— А-га!

— Дети! Дети! — Чирили опустилась перед ними на колени и оттащила Эпплблум от жеребенка, который показывал ей с неприличным звуком язык. — Это правда. Большой Мак сильный и надежный, но ты думаешь, он стал таким только и делая все время, что дерясь и ругаясь с другими пони своего возраста? Вовсе нет! Чтобы стать таким, он провел все свое жеребячество старательно тренируясь и работая! Так что почему бы вам не последовать его примеру и не быть друг к другу такими же вежливыми? Потому что если вы всегда будете угрюмыми, то какими же вы тогда покажетесь для маленьких жеребят в его возрасте?

— Вы прааааавы, мисс Чирили. Эпплблум, извини, что я был таким врединой.

— Хихи! Все нормально, Спринг Гейз! Я на тя не злюсь! Ты ведь на него тоже не злишься, а Большой Мак?

— Ннеа, — сказал жеребец, решительно тряхнув головой.

Дети захихикали, а затем сосредоточили внимательные взгляды на мне. Некоторые из них восторженно ахнули, и вскоре передо мной уже закружился самый настоящий хоровод, будто я была елкой на Вечер Теплого Очага.

— Ооо! Ооо! Музыкант!

— Посмотрите на ее Метку!

— Вы из Кантерлота?

— Мы, типа, будем слушать о старых песнях и всяком таком?

— А что, все единороги в городе Принцессы носят такую одежду?

— Я… — я поерзала на месте, закусив губу. — Я, похоже, уже заработала себе статус знаменитости… ехехех…

— Ученики, это мисс Хартстрингс, — сказала Чирили собравшимся вокруг нас кобылкам и жеребятам. Половина школьного двора оказалась вдруг занята плотной толпой светлых, нетерпеливо моргающих в любопытстве лиц. Я будто оказалась на берегу целого живого озера очарования. Я изо всех сил старалась не заработать себе кариес от одного только взгляда на них. — И вы правы! Она приехала сюда рассказать кое-что про историю развития эквестрийской музыки! Я скажу, нас ждет замечательное событие, так что поприветствуйте нашу особую гостью!

— Здравствуйте. Мисс. Хартстрииииииингс, — их приветственный хор положительно электризовал.

— Хех… — я помахала им в ответ, чувствуя бабочек в животе. Холодные нити моего проклятья внезапно будто отдалилсь от меня за многие континенты. — Вам того ж, ребятки.

А в это время, Чирили обернулась с улыбкой к Большому Маку.

— Спасибо тебе большое, Макинтош, что изображал за меня воспитателя. Мне надо было заглянуть по пути сюда на почту; ты и представить себе не можешь, насколько ты мне облегчил жизнь. Кстати, ты пополнил запас дров на заднем дворе?

— Аааага.

— Чудно! — просияла Чирили с вновь раскрасневшимися щеками. Я задумалась: не болеет ли она чем-то? — Нам они пригодятся, когда придет зима. Даже не знаю, как мне отблагодарить твою семью за все.

— Ага, я… э… пробыла в этом городе всего ничего, — сказала я с ухмылкой, адресованной Большому Маку. — Но я уже чувствую, что Понивилль долго не протянет без опоры на надежные плечи семейства Эпплов.

— Нннеее-аага, — сказал Большой Мак сверкнув зубами в кривой ухмылке.

Чирили вновь хихикнула.

— Что ж, можешь возвращаться к своим делам, Макинтош. Я знаю, у тебя немало работы по ферме. Итак, ученики! Уже через десять минут начнется урок! И тогда мисс Хартстрингс и я, мы…

Она обернулась и поглядела задумчиво через школьный двор, и ее улыбка тут же угасла.

— О, небеса, помогите мне, только не снова, — пробормотала она, закатив глаза.

Я с любопытством моргнула, обернувшись на нее. Но затем я услышала писклявый голосок, а следом — два хриплых смешка. Оглянувшись на звук, я увидела за качелями двух молодых единорогов, окруживших знакомого серого пегаса. Маленький крылатый жеребчик подпрыгивал на месте, отчаянно стараясь поймать мяч, который перекидывали друг другу хулиганы.

— Я серьезно, ребята! Верните! — пропищал Рамбл. На вид он был таким же маленьким, как и в тот самый день, когда я спасла его с Морнинг Дью от взрыва отеля. Раскрасневшись щеками, он пыхтел натужно, в отчаянной попытке подняться в воздух и отобрать мяч у одноклассников, трепеща крыльями так, что они сливались в одно размытое пятно. — Это не смешно!

— Не знаю, а мне смешно, прям остановиться не могу! — резким голосом сказал плотно сбитый маленький единорог с грубой бирюзовой шкурой, которая совершенно ужасно сочеталась цветами с чахлой рыжей гривой и толстыми коричневыми бровями. Ударом головы, он отправил мяч через Рамбла своему долговязому товарищу. — Хехехех… А что насчет тебя, Снейлс?

— Ага, Снипс! Хахахах! — захохотал до смешного высокий жеребенок с бежевой шкурой и лаймово-зеленой гривой. Он покрутил мяч на одной ноге, потом на другой, а затем перекинул его обратно Снипсу. — Это даже смешнее, чем когда ты назвал Рамбла пингвином, а он заплакал, потому что пингвины вонючие!

— Ага, помнишь, а, Рамбл? — фыркнул от смеха Снипс и закрутил мяч на кончике рога. — Что было веселее? Это, или то? Хехехех!

— Мне плевать! — Рамбл топнул копытами и надулся. — Просто отдайте его!

— На что тебе вообще так сдался этот глупый мяч? — прокряхтел Снипс.

— Это не мой мяч! Верни его сейчас же! — сказал Рамбл, тревожно переминаясь с ноги на ногу. И только тогда я заметила шелково-белую кобылку, скромно сжавшуюся за песочницей в нескольких шагах от них.

— Эм… все нормально, Рамбл, — сказала с красным лицом и мокрыми глазами Свити Белль. — Мне он не так уж и нужен…

— Но это нечестно! — прорычал Рамбл. — Они должны его вернуть!

— Оооооо! Какой рыцарь в сияющих доспехах! — прошипел, скрипуче рассмеявшись, Снипс, перекидывая мяч о землю между передними копытами. — Это типа твой свадебный подарок? Собрался на ней жениться? А? Хехех…

— Ээээээ… — Рамбл попятился, покраснев как свекла. Он обернулся через плечо; Свити Белль прятала в копытах столь же залитое краской лицо. — Эээээ… ээээ…

— Хехехех… — Снэйлз закатил глаза, отстраненно улыбаясь. — Смешно, потому что они оба выглядят как зефирки!

— Не выглядим! — хором пропищали Рамбл и Свити Белль.

— Пфф! Если ты так хочешь ее мяч, на! — Снипс крепко лягнул игрушку. — Лови!

Шар грубо отскочил от бледного лба Рамбла.

— Ой!

— Хахахахах! — дико захохотали Снипс и Снейлз, опершись друг о друга. Но в этот момент над ними нависла тень Чирили. Они подняли взгляд и мгновенно побледнели. — Вот блин.

— Снипс! Снейлз! — глаза Чирили были тверды настолько, что могли бы резать стекло как алмазы, и их взгляд глубоко врезался в виноватые лбы жеребят. — Когда вы уже отстанете от Рамбла? Что он вообще вам сделал?!

— Эй! Мы п-просто поиграли немножко! — сказал Снипс. Мгновенье спустя, он ткнул локтем Снейлза.

— Ооо! Ээээ… — у Снейлза отвисла челюсть. Прежде, чем с нее потекла слюна, он, наконец, сообразил: — Ага! Мы играли в «кинь мячик»!

Снипс глянул на Рамбла. И взгляд этот был недобрым:

— Не так ли, Рамбл?

Рамбл скромно зарыл копыто в землю, а Свити Белль что-то пробормотала себе под нос.

— Не пытайтесь меня обдурить! — воскликнула Чирили, нахмурившись еще сильнее. — Уже второй раз за эту неделю мне приходится вас ловить на издевательствах над одноклассниками! Вы что, уже забыли, о чем мы говорили в прошлом месяце? Мне снова поговорить с вашими родителями?

— Нашими родителями? — моргнул Снейлз, будто сама подобная идея была для него внове.

Снипс, тем не менее, внезапно посерьезнел. Всякие следы злонамеренной угрюмости покинули его черты, когда он прочистил горло и помотал головой:

— Нет, мисс Чирили, мэм. Вам не надо говорить ни с родителями, ни с кем.

— Эээээ… ага! — кивнул Снейлз, бездумно следуя примеру товарища. — Мы будем себя хорошо вести!

— И хорошо бы! У нас сегодня приглашенный лектор из Кантерлота, и я ожидаю от вас, что вы будете вести себя как нельзя лучше. А теперь, сидите здесь на скамейке до начала занятий! И я не хочу вас видеть на площадке до конца утра!

— Нуууууууууу…

— И не разговаривайте так со мной! Вам повезло, что я не заставила вас опять мыть доску! Однажды я все-таки научу вас обоих манерам! — она отвернулась и прошла мимо меня, направляясь прямиком в здание школы.

— Я правда люблю свою работу, — сказала она тихо, подмигнув с еле заметной улыбкой. — Но время от времени делу помогает немного строгости.

— Хех, ага… — кивнула я и бросила на двух угрюмых жеребят долгий взгляд. Затем я поспешила нагнать учительницу, пока она не ушла слишком далеко от меня. — Интересно, что же для нее тогда «мягкость»...

— И вот так великий генерал Чаколт единолично спас весь Старый Троттингем от армии из тысячи Лунных Империалистов, ни разу не оголив оружия! — сказала я с улыбкой по окончании истории. — Если конечно, хехех, не считать за оружие лютню.

Класс, целиком состоящий из восторженно сияющих глазами жеребят, хором пораженно охнул.

— Есть какие-нибудь вопросы? — спросила я, сидя на табурете с лирой в копытах.

Одна кобылка подняла переднюю ногу.

— Да. Вот ты, с очками.

— Это было тфак фдорофо! Полуфаетфя, генерал Фолнефной Монархии прогнал фелую армию одной-единфтфенной пефней?

Я изо всех сил постаралась не рухнуть с табурета от смеха. Чтоб мне провалиться, если она — не самое очаровательное живое существо на свете.

— Кхм. Да, мисс… — я бросила взгляд на Чирили.

Чирили подмигнула мне, сидя за своим столом, и беззвучно произнесла губами имя.

— Мисс Твист! — сказала я, улыбаясь кобылке. — Видите ли, Чаколт был известным стратегом, настоящим мастером своего дела. Лидер Лунной армии сражался с ним уже неоднократно. Так что, когда Чаколт обнаружил, что его скромные и ограниченные силы оказались окружены в Троттингеме, он прибегнул к самому бесчестному обману, чтобы спасти все население города, которого его прислали защищать. В некотором роде, можно сказать, что от этого зависела его репутация…

Я подмигнула, не прекращая говорить:

— Но я по-прежнему считаю это достижением силы музыки.

— Ооо! Ооо! — Свити Белль дико замахала поднятым в воздух копытом.

— Да, ты, с лавандовой гривой.

Свити Белль покраснела и нервно потерла передние копыта друг о друга, застенчиво спросив:

— К-какую мелодию сыграл Чаколт, когда враг пришел в Троттингем?

— Забавно, что ты это спросила. Он выбрал народную мелодию сарозийцев, живших в Квартале Теней в Кантерлоте.

— Сарозийцев? — недоуменно наморщила лоб Свити Белль.

Чирили пояснила:

— Это раса ночных пони, в основном пегасов, с кожистыми крыльями и способностями к эхолокации: то есть, это значит, что они очень хорошо слышат в темноте, чтобы с легкостью летать по ночам. Они служили в королевской страже Принцессы Луны до Гражданской Войны с Найтмэр Мун, которая началась тысячу лет назад.

— К тому же, — сказала я с теплой усмешкой. — У них совершенно очаровательные уши.

Весь класс рассмеялся беспечно, кроме пары жеребчиков, которые раздраженно застонали.

— Можете сыграть нам эту мелодию? — спросила Силвер Спун. — Эм… если вы не против, мисс Хартстрингс.

— Отчего нет, с удовольствием! — сказала я с улыбкой и подняла левитацией лиру перед собой. — Простите меня, если я ее, может, малость уже подзабыла…

От нетерпения дети подались вперед, сидя буквально на краю своих стульев. Я закрыла глаза, призывая мелодию из глубин памяти и начала играть ее настолько мягко и спокойно, насколько могла. Древние сарозийские мелодии обычно отличаются быстрым темпом и грубой резкостью, болезненной для ушей большинства пони. В конце концов, эта музыка была создана для таких, как Алебастр и его народ. И все же, как мне кажется, мне удалось сыграть ее спокойную интерпретацию. Я наслаждалась легкостью, с которой мне удалось пробудить эту мелодию из оставшихся в далеком прошлом дней моей учебы в университете.

Я не знаю, может, виной тому исполнение Реквиема в таком большом количестве ежедневно или мое непрерывное использование Вестника Ночи, обострившее мои чувства, но мне показалось, будто мои музыкальные способности усилились за последние несколько недель на порядок. Я более не музыкант-любитель; я стала единорогом, благословленным присутствием физически воплощенной песни Вселенского Матриарха. И вот теперь я делилась этим обогащенным даром с детьми. Ощущения казались… правильными, в некотором роде, будто бы я делала нечто, чего и должна была делать всю свою жизнь.

Когда мелодия подошла к концу, половина класса казалась загипнотизированной, а другая половина — готовой вот-вот выпрыгнуть из-за парт. Но как хорошие маленькие жеребятки, они терпеливо ожидали возгласа Чирили:

— О, было восхитительно, не так ли? Давайте поаплодируем мисс Хартстрингс за столь чудесное исполнение старой классики!

Дети захлопали копытами, радостно крича. Я тепло улыбалась, прижимая лиру к груди. Может, все эти восхваления и слушанье моих лекций продлится всего лишь считанные минуты, или, может быть, в лучшем случае, часы, но эта проблема как-то вдруг потеряла значение. Я ощущала частичку того, за что я все время боролась: признания. Однажды, как я пообещала себе, я вызовусь учить пони вроде этих, и они будут помнить меня всегда, а потому эти улыбки вновь и вновь будут возвращаться на их лица. Однажды…

Пока я предавалась этим мыслям, раздался возбужденный голос Рамбла:

— Вы очень красиво играли! Мне понравилось!

— Пффф! — просипел Снипс. — Конечно, тебе понравилось, голубок.

— Хахахах! — Снейлз хлопнул копытом по парте и засмеялся. — Он назвал его голубем!

— Почему бы тебе не сыграть ее Свити Белль как серенаду, а, казаигогова?! Хахах!

Рамбл закусил губу, прижав уши к застенчиво потупленной голове. Маленькая единорожка за две парты от него старательно прятала свои раскрасневшиеся щеки.

— Снипс! Снейлз! — вскочила, практически рыча, Чирили.

— Ч-чего?! Мы со Снейлзом любим голубей! Не так ли, Снейлз?..

— Не валяй дурака! Это было очень грубо и для мисс Хартстрингс, и для Рамбла! — ткнула копытом Чирили. — Снипс, я жду извинений! Немедленно!

— Хррммф… — Снипс сложил передние ноги на груди, закатив глаза к потолку. Он пробормотал: — Прошупрощениячтоятаксказал.

Чирили сердито сверлила его взглядом:

— Не слишком-то искренне.

— Что? Я же сказал, что извиняюсь!

— А-га… — Чирили указала копытом в дальний конец класса. — Иди в угол, Снипс. Прямо сейчас.

— Нуууу… Я не люблю угол!

— Вы меня слышали, молодой жеребец! У вас уже было предостаточно предупреждений на один день!

— Оххх… — он вяло потащился к табурету на дальнем краю комнаты.

— Снейлз, в другой угол. И не волочить копыта.

— Уиии! — жеребчик направился в противоположную от Снипса часть класса. — Люблю пыль!

Несколько юных пони засмеялись над двумя жеребчиками. Чирили села обратно за свой стол, массируя больную голову копытом. Она поглядела на меня и выдавила слабую улыбку:

— Пожалуйста, продолжайте, мисс Хартстрингс. Искренне прошу прощения за то, что вас прервали.

— Э-эй! Ни к чему волноваться! — сказала я с нервной улыбкой, разглядывая двух хулиганов, вставших крупами ко мне. — Какой же нормальный концерт бывает без антракта?

Еще больше смешков прокатилось по классу.

— А теперь… — я прочистила горло и подняла лиру повыше. — Кто хочет услышать песню, написанную в Эпоху Бурь Старсвирлом Бородатым, чтобы успокоить армаду злых морских змеев?

— Ооо! Оооо!

— Расскажите!

— Ага! Морфкие Фмеи это офень круто!

— Хехех… — я сосредоточилась, перебирая струны лиры, и приготовилась к исполнению очередной композиции. — Напомните мне, пожалуйста: нет ли случаем маленьких грызунов в лесу за окном? Эта мелодия славится тем, что вызывает у животных панические забеги…

— Было просто восхитительно, мисс Хартстрингс, — сказала Чирили тем ранним вечером на школьном дворе.

— Не могу с вами не согласиться, — сказала я, облегченно выдохнув. Очевидно, она говорила об уроках, которые я дала детям. Но она и не подозревала, что я была просто благодарна за возможность по-прежнему вести с ней адекватный разговор. Сколько часов я там провела? Я уже не могла толком сосчитать, но каким-то образом мне удалось продержаться целый учебный день, и она по-прежнему не забыла обо мне. Холод моего проклятья не покидал меня, и я заметила, как по крайней мере дюжина жеребят растерянно поглядывает на меня. Тем не менее, их учительница каким-то образом не потеряла знания о моем существовании, и за это я была безумно благодарна. Это был, пожалуй, лучший день, о котором я только могла попросить.

— Я бы только хотела, чтобы они все запомнили эти уроки на будущее.

— О, не надо так скромничать! — Чирили подавила смешок. — Вы положительно незабываемы, мисс Хартстрингс. Профессор Блю Нойз непременно гордится вашим талантом.

— Эхехех… Д-да, — выдавила я и сглотнула. — И все же, я все-таки немного завидую вашей работе. Ну… большей части, по крайней мере.

— Да, да, — Чирили кратко закатила глаза. И все равно, ее улыбка тут же вернулась, когда мы вдвоем оглядели школьный двор. Несколько родителей уже пришли вместе небольшими компаниями, чтобы забрать своих детей по домам. Мы помахали Большому Маку, когда он ушел с Эпплблум. Тандерлейн улетел в небо с Рамблом на спине. Милки Уайт повела Скуталу по тропинке вместе со Свити Белль: Рарити, должно быть, этим вечером занята каким-то очередным важным проектом. — Я приношу извинения за некоторых не слишком вежливых личностей.

— Эй, да мы все когда-то такими были, — протянула я, а затем подмигнула ей. — Большинство из нас, по крайней мере.

— Только не говорите мне, что вы в юности были трудной кобылкой!

— Хех. Не совсем, — я потеребила рукава толстовки. — Но я определенно выросла в компании одной кобылки, которая, едва достигнув подросткового возраста, стала настоящим ураганом.

— Хммм… Вы так говорите, будто это были приятные воспоминания.

— Времена были немного бурные местами, но в конце концов счастливые, — сказала я, кивнув.

— Все мы — сумма всех наших сторон, как хороших, так и плохих, — добавила я тихо. Я подумала об Алебастре, о ней, обо всех этих деталях, равно как ужасающих, так и восхитительных, которые к тому дню привели меня к столь глубокому пониманию и осознанию многих вещей.

— Я учусь не жаловаться на колдобины на дорогах прошлого, чтобы путь в будущее вышел глаже, — Мне еще предстояло исполнить Дуэт — последнюю преграду. Готова ли я ко всем испытаниям, что за этим последуют? — Я не могу слишком строго судить других пони за то, что они ищут собственные места в жизни, неважно, сколь неуклюже.

— Ну, некоторым приходится быть строгими, чтобы помочь им в этом деле, — сказала Чирили. Она переступила с ноги на ногу и начала отходить в сторону. — Если простите меня, мисс Хартстрингс, меня ждет пони, с которым мне надо поговорить.

— Ээээ… конечно, — сказала я, заморгав. Я проводила ее взглядом, пока она шла к высокому, сурово выглядящему жеребцу. Это был единорог с бледной шкурой, спутанной коричневой гривой и темной небритостью на лице. Жеребец был хорошо сложен, а в качестве Метки на его бедре был изображен отбойный молоток. На его передних ногах я видела пятна пота и пыли, что служили признаком тяжелого ежедневного труда, которым он занимался и сегодня. Я предположила, что он, должно быть, работает на стройке, или, может быть, занимается укладкой тротуаров.

— Явно его работа — для синей уздечки^[1], — пробормотала я себе под нос с ухмылкой. Я раздумывала над тем, чтобы присоединиться к ним, когда в облако моих клубящихся мыслей вдруг вбрела крохотная фигурка.

— Хммф… Тупой жеребенок, — проворчал Снипс, опустив глаза к газону школьного двора и бредя в моем направлении. — Иди домой сам, Снейлз. Попробуй развлечься как-нибудь самостоятельно. Мне вообще все равно.

Он врезался слепо мне в бок и упал на зад.

— Уф! Ыыхх… — он потер рог и прищурился на меня. — О. Извините.

— Привет — воскликнула я с гордой улыбкой. — Похоже, ты все-таки не совсем лишен хороших манер!

— Эээ… — моргнул он тупо разглядывая меня. — Я вас знаю, мисс?

— О. Эм… — я поерзала, смещая вес лиры в моей седельной сумке. — Наверное… наверное нет.

— А. Вы, случаем, не мама Снейлза?

— Нет, — сказала я спокойным голосом. — Уверяю тебя, я определенно не мать Снейлза.

— Потому что он ушел домой и ничего мне не сказал. Пфф. Глупый жеребенок. Его жизнь без меня скучна как грязь. Хех.

— Поразительно, — пробормотала я. Я помедлила немного, прочистила горло и прищурилась на него. — Могу я тебя кое о чем спросить?

Он пожал плечами.

— Конечно. Я не боюсь незнакомцев.

— Мило, — легко улыбнулась я. — Почему ты такой?..

— Какой такой?

Я попросту выпалила:

— Почему ты такой злой к своим ровесникам?

— Злой?

— Ну, знаешь, обзываешь Снейлза глупым, говоришь, что Рамбл голубок. Крадешь у Свити Белль ее мячик.

— Хахаха! — Снипс пнул землю, тряся неряшливой рыжей гривой. — Вы это видели?! Ооо, она почти что валялась и умоляла в слезах, чтоб я вернул ей эту глупую штуку!

— Тебе… нравится быть жестоким?

— Ой, да в самом деле, — Снипс закатил глаза, и я тут же заметила кое-что любопытное на его лице. — Они сами виноваты, что они такие неженки! Мне точно есть, чему их научить! Хехех!

— Ага… — я сверлила его взглядом.

Он скорчил странное выражение лица.

— На что вы смотрите?

— Что… — я наклонила голову набок. — Что у тебя случилось с глазом?

— Эээээ… — суровый образ жеребенка растаял за одно мгновенье. Он опустил голову, как инстинкт самозащиты диктует нам, единорогам. Он, должно быть, подумал, что тень от его рога скроет синее пятно вокруг его левого глаза. Он ошибался. — Я… я сегодня на перемене во что-то врезался.

Я не сводила с него глаз. Наконец я пробормотала:

— Да что ты говоришь.

— Хммф… — он пожал плечами, ковыряя траву копытами. — Ничего особенного.

— Уверен? — мягко спросила я, осторожно протянув копыто к его голове. — На вид — очень болезненно...

— Я в порядке, хорошо?! — внезапно рыкнул он и отбил мое копыто прочь. Показав зубы, он выкрикнул пронзительно: — Снейлз — большой, неуклюжий идиот, и он постоянно в меня врезается! Вот и все!

И как раз в этот момент по школьному двору прогудел резонансом глубокий голос:

— Снипс? Иди сюда, сын.

Снипс сию же секунду побледнел. Он застыл, вытянувшись в струнку и подрагивая нижними веками.

— Эм… М-мне н-надо идти, — хрипло заявил он. Он пошел прочь, но сначала добавил: — П-простите, что вас побеспокоил, мисс.

— Все нормально, — пробормотала я, глядя с любопытством ему вслед. Школьный двор уже практически опустел, все ученики разошлись. На его пути не попадалось никого, пока он перебирал вяло ногами, двигаясь к высокому темному силуэту жеребца. Я внимательно вглядывалась в него несколько секунд и узнала в итоге в нем того взрослого единорога, с которым несколько мгновений назад отошла поговорить Чирили.

Молодой и взрослый пони были слишком далеко от меня, а потому я не могла расслышать их речь, но я сразу определила, что они ведут не самый приятный разговор, по крайней мере, для Снипса. Низкорослый жеребенок держал голову низко, по крайней мере, пока удар копыта его отца по земле не заставил мальчика задрожать и поднять взгляд. Мои глаза блуждали по небритому лицу жеребца. Единорог хмурился. Выражение его лица было очень строгим, но я никак не могла не обратить внимания на нечто сродни головокружительной усталости в злом взгляде его глаз. Внезапно его рог засиял. Я не могла понять поначалу, почему, пока не опустила взгляд на Снипса и не увидела, как он стоит на задних ногах.

Только… Снипс не стоял. Я видела, как дергаются его передние ноги, хватая неловко воздух. Его вес качался непрочно на задних ногах. Первые десять секунд я удивлялась тому, каким же образом он продолжает стоять, не падая на землю, пока не обратила внимание, как сильно раздуваются его ноздри. На мгновенье мне показалось, будто его лицо приобретает синий оттенок. Он рванулся и вдруг вновь встал, тяжело дыша, на четыре ноги. Медленно подняв глаза, я увидела, что рог жеребца больше не светится. Нахмурившись, отец Снипса пошел, крепко топая копытами по тропинке и подгоняя жеребенка нетерпеливыми жестами. И Снипс послушался, вяло переставляя ноги.

Я поджала губы. Я собиралась сказать что-нибудь вслух, но мое поле зрения внезапно заслонило собой улыбающееся лицо Чирили.

— О, здравствуйте, мисс! Вы кого-то ищете?

— Вы… — я прищурилась и указала через ее плечо нее на две фигуры, уходящие со двора. — Вы это видели только что?

— Хммм? — она недоуменно моргнула, разглядывая мое лицо. — Что видела, мэм?

— Это. Только что. Между Снипсом и тем жеребцом...

Чирили оглянулась через плечо, но лишь едва уловила мельком два уходящих вдаль силуэта.

— А? — она повернулась обратно ко мне. — Вы член семьи Эджей?

— Это фамилия жеребца? Чирили, мне кажется… — я застыла. Я посмотрела на нее.

Она невинно мне улыбнулась:

— Извините. Мы знакомы?

Я сделала глубокий вдох. Я поглядела задумчиво на поворот тропинки вдалеке.

— Простите... Эээ… Мне пора…

Я тихо, медленно шла сквозь сердце города. Мои копыта двигались как вода, ступая бесшумно по следам двух пони впереди. Сохраняя спокойное дыхание, я шла за Снипсом и старшим единорогом. Я проходила мимо знакомых видов и звуков. Я слышала беззаботный голосок Рарити, болтавшей с Флаттершай. Я чуяла запах раскаленных углей от огненного дыхания Спайка. Я слышала музыку, льющуюся из Сахарного Уголка, и чуяла аромат готовящихся конфет из дома Бон-Бон.

Я проигнорировала все эти ощущения, что дарил мне Понивилль, вместо этого сосредоточив свой взгляд на отце и его жеребенке дальше по улице. Их шаг был печален и мрачен, подобен похоронной процессии для пони, которого никто никогда не знал. Они двигались вяло, и старший из них раскачивался слегка, бормоча что-то неразборчивое себе под нос. Снипс не пытался никак сойти с их пути; вместо этого он тащился за единорогом как тающий ледник, низко склонив голову и ровно дыша. Всякий пыл и энергичность школьного хулигана ушли без следа. Если бы я не видела собственными глазами, я бы подумала, что это маленькое существо улыбаться не способно.

В конце концов, они достигли сердца Понивилля. Ряды двухэтажных жилых домов начинались уже в двух кварталах от центра. Сады и лужайки вокруг них красовались яркими цветами и отличной ухоженностью. Все, кроме одного. Жеребец подковылял ко входной двери в свой дом. Он перебрал магией связку ключей и, наконец, открыл дверь. С глухим ворчанием он обернулся и сурово глянул на Снипса. Ноги жеребенка тут же стремительно засеменили, когда он вдруг вскинулся из своего унылого согбенного состояния, отчаянно захотев войти в дом настолько быстро, насколько это возможно. В глубине дома взглядом издалека можно было уловить двух кобыл, выглядящих столь же лишенными жизни и энтузиазма, каким был Снипс в тот самый момент. Затем все это исчезло, когда жеребец вошел, громко топая, в дом, вытер об коврик копыта и захлопнул дверь за собой.

Я стояла за деревом на противоположной стороне улицы. Постаравшись убедиться, что никто не смотрит на меня, я вернулась к непрерывному изучению дома передо мной. Я сидела там уже несколько минут, ища взглядом хоть что-то. В доме стояла пугающая тишина. Солнце поползло к горизонту. Устало выдохнув, я, наконец, оторвала взгляд от дома, развернулась и потащилась к северной окраине города.

И в тот момент раздался лязг, а следом — нечто похожее на сдавленный вскрик.

Я развернулась на месте. Я уставилась на дом, щурясь на окна. Свет за ними горел еще около десяти секунд, а затем погас. Все вновь погрузилось в тишину и неподвижность.

Я не ощущала ничего, кроме ровных гулких ударов собственного сердца, тяжко бьющегося в груди. Сглотнув сухой комок в горле, я неуверенно отвернулась и направилась к своей хижине.

Темно, и меня прям жуть как мучает жажда. Почему летом обязательно должно быть так жарко? Здесь же не Долина Снов. Кантерлот высоко в горах. Разве Принцесса не может сделать воздух прохладнее? Она ведь солнцем управляет, в конце концов.

Ух. Жааааждаа.

Я скидываю с себя одеяло. Зевая, я тру глаза и выскальзываю из постели. Я осторожно переступаю через койку Мундансер. Прошло уже две недели, и я уже привыкла к тому, что она теперь спит посреди моей комнаты. Я не знаю, как она умудряется так крепко спать. Каждую ночь я ворочаюсь в кровати, а она лежит как бревно и хоть бы что. Может, она просто так утомляется за день. Она очень хорошо умеет играть в прятки. Она может меня обогнать в гонке, и я даже видела, как она поднимает себя магией на целых три фута над землей. Я ни разу ей не говорила, но я жуть как завидую ее талантам.

Короче. Вода. Вода-вода-вода-водаааааа.

Я открываю дверь моей комнаты и выхожу в тускло освещенный коридор нашей квартиры. Я зеваю и зеваю, никак не могу остановиться. Почему, едва я вылезу из постели, я тут же хочу вернуться назад под одеяло? Сон — странная штука. С тех пор, как появилась Мундансер, мне ни разу не снилось ни одного крутого сна. Может, вот почему она так хорошо спит: она украла все мои сны. С нее бы сталось. Хихи. Спорю, она — волк в шкуре пони… ээээ…

Что тут происходит?

Я вижу толпу пони в гостиной. Там Мамочка и Папочка. И там мама Мундансер. Разве она не должна уже спать на диване? Как вообще она сможет поспать, когда вокруг столько народу? И кто это вообще? Хотя не, я узнаю двоих. Кажется, их зовут Даск и Стеллар. Они живут через улицу от нас, с двумя детьми. Одна из них — яйцеголовая, которая никогда не показывает своего носа. А другой — синеволосый жеребчик, при виде которого Мундансер краснеет каждый раз.

О чем они вообще говорят?

—…просто рада, что могу спать спокойно и не волноваться за безопасность Мундансер. Я не знаю, как вас сполна отблагодарить за все. Если бы только я предприняла чего-нибудь раньше…

— Не вини себя, Сатин. У тебя и без того было слишком много проблем.

— Но самое главное: ты сказала Страже правду. У них теперь хватает оснований, чтобы засадить Найттрота туда, куда ему самое место.

— Я… я просто чувствую себя ужасно. Мне кажется, мне гораздо раньше следовало воззвать к его разуму.

— Эй. Сатин, посмотри на нас. Не сочувствуй ему. Он скармливал тебе все это время ложь и пользовался твоим добрым характером.

— И к тому же, невозможно помочь пони, которые отказываются помочь себе сами.

— Я поверить не могу, что все до такого дошло. Он… он был так счастлив, когда мы только встретились. Так спокоен. Что с ним случилось? Хотела бы я как-то это понять, но каждый раз, когда я об этом задумываюсь... я только вспоминаю, как далеко я утянула вслед за собой Мундансер. О благая Селестия, что я наделала?

— Шшш. Сатин, самое главное, что ты дала нам помочь тебе. Ты в безопасности, и Мундансер тоже.

— И теперь я только и делаю, что занимаю впустую место в вашем доме и… и…

— Эй, наш дом — это твой дом. Мы поможем тебе пройти через это до конца. И когда суд закончит разбираться в ситуации, мы займемся борьбой за возвращение твоей собственности.

— Но… но Найттрот…

— Это твой дом, Сатин. Твой и Мундансер. Ты заслужила его. Не он. Даже не сомневайся в этом ни на секунду.

Я сонно моргаю и вхожу, шаркая, в гостиную.

— Я не понимаю. Это что, день рождения Мундансер или что? У нее будет новый дом?

Все взрослые лица разом поворачиваются ко мне. Мама говорит, и очень строго:

— Лира! Лира Хартстрингс, что ты делаешь на ногах?

— Ээ… я-я хотела попить… — я нервно оглядываю всех пони. — Что-то не так?

Я поворачиваюсь к маме Мундансер:

— Миссис Сатин? Почему вы плачете?

Мамочка обнимает пожилую кобылу, делает глубокий вдох и улыбается мне спокойно:

— У нас просто маленький разговор, Лира, дорогая. Между взрослыми, — она смотрит на папочку. — Дорогой, ты можешь?..

Папочка уже встает и шаркает ко мне.

— Пойдем со мной, принцесса. Сейчас не время бродить по дому.

— Но… Н-но я просто хотела…

— Вот, пожалуйста, вода. Держи, — он поднимает левитацией чашку, проносит ее через находящуюся по соседству кухню, где наполняет ее, и передает мне. Я делаю глоток, а он опускается на передо мной на задние ноги и кладет передние копыта мне на плечи. — Ты ведь знаешь, что Мундансер и ее мама будут жить у нас какое-то время, так?

— Ммммхммм… — киваю я. Я чувствую себя тревожно. Мои глаза смотрят на ковер.

— Ну, им сейчас нужна наша помощь. Мы с Мамочкой делаем все в наших силах, чтобы позаботиться о миссис Сатин. А ты в это время продолжай заботиться о Мундансер. А? Что скажешь?..

— Она не кукла, папочка, — говоря я, надувшись. — Как это я о ней забочусь?

— Тем, что ты ее подруга, милая.

— Но мне нравится быть ее подругой!

Он мягко улыбается:

— Именно потому это так чудесно. Она в тебе сейчас нуждается, и мы все знаем, насколько тебе нравится с ней играть. Просто будь с ней как всегда такой же доброй и милой кобылкой. Миссис Сатин рассказывала мне, какая Мундансер теперь счастливая, после того, как познакомилась с тобой.

— Правда?

— Еще как, принцесса. Ты допила?

— Ага.

Он улыбается и приглаживает копытом мою гриву.

— Как думаешь, сможешь теперь заснуть?

Я тихо улыбаюсь:

— Ммммхммм…

Он наклоняется и целует меня в лоб.

— Вот хорошая девочка. Тебе надо отдохнуть перед завтрашней школой.

Я кривлюсь:

— Нам будут рассказывать про лягушек.

— Ну, и как лучше всего избегать бородавок?

— Хихи…

Он разворачивает меня лицом к двери в мою спальню и похлопывает в последний раз по голове.

— Увидимся утром.

— Спокойной ночи, папочка.

— Спокойной ночи, Лира.

Я вхожу в комнату и закрываю дверь за собой. Я подхожу к кровати. Я останавливаюсь на полпути, растерянно моргая.

Что-то не так.

Койка пуста. И больше того, я слышу с дальнего края комнаты тихий звук.

Я вытягиваю шею в любопытстве, пытаясь увидеть, откуда он раздается. Звук идет из шкафа. Я шаркаю к нему и сдвигаю в сторону дверь. Внутри, посреди моих мягких игрушек, сидит Мундансер. Она обнимает себя.

— Мундансер? — щурюсь я. — Ты плачешь?

Она молчит. Она обычно не такая. Я не видела ее слез с того самого дождливого дня, когда она появилась впервые в подъезде нашего дома.

— Мундансер, что случилось? — я сажусь перед ней, внимательно разглядывая ее. — Ты моя подруга. Ты должна быть счастлива.

Она шмыгает носом. Она выглядывает из-за сложенных передних ног и шепчет:

— Я не хочу уходить…

— А? — я морщу нос в недоумении. — Уходить?

Она содрогается, сглатывает и выдавливает, заикаясь:

— Они ведь говорят об уходе, ведь так? Они хотят, чтобы мы с Мамочкой ушли! А я не хочу уходить!

Я улыбаюсь.

— Мундансер, ты никуда не уходишь! Вы здесь даже остаетесь еще!

Она шмыгает носом и щурится затуманенными глазами:

— Разве?

— Мммммхмммм, — киваю я.

— Я только что услышала, — говорю я приглушенным голосом, склонив к ней шею. — Мои мама и папа хотят, чтобы вы остались. И мистер Даск и миссис Стеллар, которые живут через улицу, тоже. Тебе никуда не надо уходить.

Мундансер медленно кивает; она дышит краткими, судорожными глотками.

Я ерзаю, сидя на месте. Мой взгляд опускаются на пол между нами.

— Эм… тебя разбудил плохой сон?

Она мотает головой; ее слезы продолжают стекать по щекам.

— Нет, — говорит она.

Я не знаю, что сказать.

— Но… — она снова шмыгает носом и поднимает на меня взгляд. — Если я скажу, что меня разбудило… ты останешься здесь, со мной?

Я моргаю. Я медленно улыбаюсь.

— Папочка говорит, что я должна быть твоей подругой.

— Он… он так и сказал?

— Ага. И это типа забавно, потому что мне и так уже очень нравится быть твоей подругой.

Она тихо хихикает, и на ее лице возникает улыбка.

— Хорошо…

Я гляжу на нее. Я не знаю, почему, но мне кажется, будто я нашла свой особенный талант. Я пододвигаюсь к ней и обнимаю. Мне все равно, что это, наверное, глупо: две маленькие кобылки прячутся в шкафу. Я просто не хочу, чтобы она осталась одна.

— Не волнуйся, — говорю я и трусь об нее носом. — Можешь не бояться плохих снов, когда я рядом, Мундансер.

Она бормочет что-то дрожащим от плача голосом и прижимается ко мне. У нее холодные ноги. Мне ее жалко, но при этом я очень рада, что она рядом.

— Я рада, что тебя встретила, Лира, — говорит она.

— Мммм… Я тоже рада, что тебя встретила.

И мы вместе хихикаем. Ее плач в итоге стихает. Одна из нас засыпает раньше другой. Я не знаю, кто именно.

Я сидела, не находя покоя, на краю койки и гладила мурлычущего Ала, который лежал, свернувшись, у меня на задних ногах. Его шерсть казалась мне единственным источником тепла в великом океане холода. Я сделала глубокий вдох и подняла взгляд на окна. Вновь поднималось утреннее солнце. Прошла еще одна октябрьская ночь, в которую я почти ни на секунду не сомкнула глаз.

Глубоко вздохнув, я уставилась на мои вещи, разложенные по хижине. Я оглядывала горы книг, утащенных из библиотеки Понивилля. Мой взгляд скользил по дюжинам и дюжинам фолиантов, которые по-прежнему ждут, когда я прочитаю их и изучу в моей бесконечной погоне за возможностью сыграть дуэтом с неспетой богиней. Отвернувшись, я перевела долгий взгляд на золотое сияние Вестника Ночи, маленький кусочек Творения, покоящийся в стенах хижины смертной.

К свободе ведет великое множество дорог, но каждая из них закручивается и врезается безумно одна в другую, образуя лабиринт ледяного безумия и отчаяния. Половину времени я раздумываю, что же сложнее всего разгадать: проблему, что привела меня сюда, или проблемы, что только такой призрак, как я, способен вообще разглядеть.

С глубоким вздохом, я переложила Ала на центр койки, встала и потянулась за толстовкой.

— У нас сегодня особенный гость, ребята! — просияла Чирили, ходя взад-вперед перед классом, полным пораженно разинувших рот и зачарованно моргающих жеребят. — Как оказалось, наш лектор из Кантерлота все-таки приехал! Я знаю, вы все жаждете узнать о музыкальной истории Эквестрии! Так что давайте тепло поприветствуем лучшую студентку профессора Блю Нойза, мисс Лиру Хартстрингс!

Толпа юных учеников вежливо зааплодировала и затопала копытами, когда я прошла в центр у доски и села на табурет.

— Ну, здравствуйте, ребята. Казалось бы, буквально вчера я делилась знаниями с такой же увлеченной молодежью, как вы! И поверьте мне… хехех… с каждым разом становится только приятнее.

— А это что? — спросила Даймонд Тиара, щурясь на мой золотой инструмент.

— Это… — сказала я, подняв его повыше, чтобы увидели все. — Лира. Один из древнейших инструментов эквестрийской цивилизации. Мало того, многие ученые полагают, что даже сам священный Вестник Ночи был сотворен в подобии лиры или арфы.

Я улыбнулась Чирили.

Учительница подмигнула и спросила у класса:

— Помните наш урок о Легенде Творения две недели назад?

Жеребята согласно зашептались и закивали.

— Мир начался с песни, — сказала я, дыша ровно, по мере того, как пересказывала им вариацию вчерашней лекции. — И посему, каждый раз, когда мы поем или как-то иначе выражаем свои чувства в музыке, мы, в некотором роде, соприкасаемся с самим Творением. Недостаточно только лишь осознавать ритм наших сердец. Нет, мои маленькие пони, — я улыбнулась. — Есть песни, что древнее, чем само время, ибо они определяют что есть года, они определяют, что есть мы. И более того, мы обнаруживаем утерянные части себя, когда изучаем творческие пространства, доступные пони для самовыражения. Они служили культуре Эквестрии на протяжении всей нашей великой истории и, как я вам и собираюсь продемонстрировать, они в равной степени вполне смогут работать и для нашего будущего. Каждому из вас предначертано свое фантастическое предназначение, которое вам суждено будет однажды исполнить, и я хотела бы вам показать, как с ним соприкоснуться. Как и все, что существует в природе, это началось в прошлом…

— Хех… — проворчал Снипс, со скукой положив подбородок на копыто. — История через музыку. На сохнущую краску веселее смотреть.

— Хахахах! — засмеялся Снейлз и еще несколько других учеников.

Чирили нахмурилась. Она, похоже, уже приготовилась вскочить и обругать Снипса…

— Ну, так почему бы тебе тогда не поделиться с нами своей любимой музыкой, Снипс! — оборвала ее намерение я. — Уверена, не может же она вся целиком быть скучной!

Он заморгал, будто попал в луч огромного прожектора.

— Вы… вы знаете мое имя?

Чирили прищурилась на меня.

— Вы знаете его имя?

Я только лишь усмехнулась и продолжила:

— Не стесняйся, Снипс. Расскажи нам о своем любимом жанре музыки. Ты, наверное, и не думаешь, что это может иметь отношение к делу, но я тебе покажу, что это не так.

— Ээээ… — он слегка поерзал, постукивая копытами по краю парты. — Мне… мне всегда нравился Пони Панк, наверное…

Несколько пони радостно его поддержали. Скуталу ухмыльнулась. Даймонд Тиара и Силвер Спун закатили глаза. Свити Белль только лишь моргнула.

— Хммм… Пони Панк… Пони Панк… — я покатала языком за щекой, напряженно думая. — А! Я, кажется, знаю кое-что близкое!

Я щелкнула суставами, поразмяла свою телекинетическую «мышцу» и начала перебирать струны лиры золотыми вспышками энергии. Воздух заполнился тяжелым грохотом, мелодичным и хаотичным одновременно. Челюсти многих пони отвисли, и сильнее всего — у Снипса.

Когда быстрая, психопатическая и, в целом, жесткая мелодия закончилась, я села обратно на табурет, устало сгорбившись, будто пытаясь поймать дыхание.

— Фух! А я думала, что уже разучилась!

— Я… — выдавила Скуталу. — Я-я и не думала, что такое можно сделать с арфой…

— С лирой! — поправила ее шипящим голосом Эпплблум.

— Пофигу.

— Ну… эм… — Чирили нервно поерзала за столом. — Это было определенно… эм… самое необычное исполнение национального гимна Грифонов, которое я когда-либо слышала…

— Верно! — улыбнулась я широко Чирили и кивнула. — Это действительно был национальный гимн грифонов, хоть и не того типа, который вам доведется услышать на следующей Эквестрийской Олимпиаде. Хехех…

Я повернулась к классу и широко улыбнулась.

— Видите ли, с недавних пор в Королевстве Грифонов возникло контркультурное движение. В связи с переходом властных структур от старой религиозной олигархии к новому демократическому объединению, многие грифоны молодого поколения начали искать новую отдушину для самовыражения. И потому, они взяли большую часть классических композиций и обратили их в жесткие, страстные вариации с быстрым темпом и тяжелыми ударными. Так начался «панк» — грифонское изобретение. За последние тридцать с чем-то лет это движение стало очень популярным, и его влияние перекинулось на Эквестрию, где многие известные артисты развили… — я улыбнулась. — ...«Пони Панк», который представляет собой просто его облегченную вариацию, — я поглядела прямиком на Снипса. — Полагаю, вы слышали о Филли Таленте?

Несколько жеребчиков зафыркали сдавленно и закивали между собой. Снипс же, закрыв отвисшую челюсть, сияюще заулыбался:

— Хехехехех. Ага. Ага, я слышал о них.

Чирили поглядела на класс, затем на меня, затем снова на класс.

Я улыбнулась, откинувшись назад.

— А теперь, если перейдем назад во времени на несколько сотен лет, мы увидим, что похожие движения возникли в Эквестрии во время великой гражданской войны между Лунной Империей и Селестийской Монархией. Конечно, они не породили ничего похожего по духу на «Пони Панк», но симфонии, рожденные в столь бурные и тревожные периоды нашей истории, считались для своего времени свежими и шокирующими откровениями. Не хотите ли изучить некоторые из этих мелодий? Это ведь почти что путешествие во времени! Представьте себе, что будет, когда несколько веков спустя кто-нибудь решит исполнить «Пони Панк»? Разве эти пони не прикоснутся тем самым к нашему поколению? Музыка, видите ли, во многом является частью нас самих. Это часть того, кто мы есть, кем мы были и кем мы станем. Исследуя песни, мы исследуем самих себя. Это весело и интересно, и разве может быть как-то иначе?

Несколько жеребят к этому моменту уже буквально сползали со стульев от напряженного ожидания. Одни восторженно перешептывались. Другие ерзали от нетерпения. И, самое главное, все это время, в моем полном распоряжении было жадное внимание Снипса.

А у него — мое.

— Ну, для начала… — я лизнула копыто и вывела несколько мелодичных нот на струнах лиры. — Давайте узнаем кое-что про жеребца из древних времен по имени Волтрот…

Я стояла на краю игровой площадки в нескольких футах от Чирили. Я перебирала струны лиры, а передо мной бегали кругами жеребята, наслаждаясь переменой и теплым полуденным солнцем, что сияло высоко в голубых октябрьских небесах.

— Притормози, Твист! — крикнула Чирили. Она сидела за дворовым столиком и проверяла работы учеников. — Вспомни, как ты потянула лодыжку месяц назад! Ты обещала родителям, что будешь поосторожнее на детском городке!

Шепелявый голос согласно ответил на предупреждение Чирили, и хихиканье на игровой площадке только удвоилось.

Чирили улыбнулась, выводя красной ручкой заметки на очередном листе бумаги, и глянула в мою сторону:

— Я просто не знаю, как мне выразить благодарность за ваше сегодняшнее выступление в классе, мисс Хартстрингс. Я ожидала простого обзора музыкальной истории, но сегодня вы приковали к себе внимание каждого жеребенка. Вам надо почаще заниматься преподаванием!

— Да, ну… — проговорила я, не прерывая игры. — Думаю, можно сказать, что у меня был уже кое-какой опыт до сегодняшнего урока, — я подмигнула, глянув в ее сторону. — Меньшего ожидать от лучших учеников Профессора Блю Нойза не приходится, а?

— Хихи! Однозначно! — Чирили скрестила передние ноги и улыбнулась. — Образовательной системе Эквестрии определенно не помешало бы побольше пони с такой способностью подходить к уровню мышления и выражения жеребят, как у вас.

Она застенчиво улыбнулась, принявшись оценивать следующую работу:

— Мне всегда говорили, что у меня навечно характер, как у маленькой кобылки. Я решила, что мой особый талант помогает мне находить общий язык с теми, кто расцветает, вступив на путь поиска места в жизни, путь учебы и тому подобного. И я обнаружила, что счастье не менее заразительно, чем знание.

— Хех… Да. Думаю, я понимаю, о чем вы, — я коснулась еще нескольких струн и глянула на нее. — Что мне напомнило. Насчет некоторых жеребят…

— Да?

— Я бы хотела спросить у вас кое-что… — мой голос затих, едва я заметила, кто ковыляет в нашу сторону. — О. Привет, Снипс. Чем могу помочь?

— Эээээ… Здрасте, мисс Хартстрингс, мэм.

Я моргнула и заинтересованно улыбнулась:

— Ты помнишь мое имя?

— Конечно же помнит! — заявила Чирили, благодарно подмигнув ему. — Он все-таки разбирается в вежливости. Кхм. Не так ли, Снипс?

— Э… Да. Да, мэм.

Я оглядела быстро игровую площадку. Снейлз сидел на дальнем краю школьного двора, играя в квадрат со Скуталу, Рамблом и Фезервейтом. Я вдруг поняла, что Снипс, должно быть, не отходил от меня по крайней мере уже в течение двух часов. Что-то, должно быть, отвлекало его. В некотором роде, похоже, моя «миссия» отчасти завершена успешно.

— Вас что-то беспокоит, юный сэр? — спросила я, используя напыщенный «Кантерлотский голос», которым я обращалась к классу большую часть сегодняшней лекции.

— Вы очень круто сыграли Пони Панк на этой своей лире, или как там ее! — сказал Снипс, счастливо подпрыгнув на месте. — Я никак не ожидал такое услышать в школе! Да и вообще во всем Понивилле!

— Хех, да, ну… — встряла Чирили, игриво подмигнув. — Не привыкай к такому, Снипс. Ты можешь слушать это дома, но в школе, с настоящего момента, не жди ничего кроме классики или легкой музыки в лучшем случае. Что-то мне подсказывает, что глава понивилльского комитета образования не оценит тяжелый грифонский грохот на регулярной основе.

— Мне… — Снипс закусил губу и зарыл копыто в траву. — Мне кажется, мне никогда не доведется услышать что-нибудь похожее дома…

Я уставилась на него, внимательно оглядывая. Синяк вокруг глаза уже почти ушел. На этот раз мой взгляд тут же зацепился за что-то похожее на очень неприятную шишку у него на голове, слева, у самого края рыжей челки. Проигнорировав резкий скачок моего сердцебиения, я спросила:

— Твоя семья не любит музыку, Снипс?

— Мммм… мне откуда знать.

— О? — спросила я.

— Не… — он помотал головой, переведя ничего не выражающее лицо куда-то в сторону леса на краю школьного двора.

Я наклонила голову набок.

— Ты сюда пришел, только чтобы сказать «не»? — я сделала глубокий вдох. — Снипс, может, ты бы хотел нам что-нибудь рассказать?

— Эм… — он слегка поерзал тревожно на месте и чуть приподнял голову. — А-ага. Почему нет…

Я дрогнула ушами.

— Что такое, юный сэр?

Он моргнул, а потом улыбнулся.

— Вы реально красивую музыку сейчас играете, мисс Хартстрингс.

Душа моя одновременно и стремительно рухнула вниз и радостно вознеслась. Я широко улыбнулась ему с нежным вздохом и кивнула:

— Я и сама ее большая поклонница. Я ее играю каждый раз, когда выпадает возможность. Хочешь ее послушать целиком?

— Э… Конечно.

— Ну, это не Пони Панк, конечно…

— Хехехех… — он усмехнулся и сел на толстые задние ноги. — Я не против. Я бы хотел послушать.

— Ну что ж, ладно. Попробуем… — я заиграла композицию в полную силу. Зазвучала приятная мелодия, мягкая и убаюкивающая и, в целом, лишенная резких смен темпа. В этой балладе ощущалась нотка меланхолии, но страстные движения, которыми я перебирала струны, заставили всю эту композицию звучать поистине триумфально. Когда я закончила, даже Чирили оказалась поражена. Я услышала, как рядом со мной легко хлопают ее копыта по дворовому столику.

— Браво! Браво! — она усмехнулась слегка. — Вы сыграли просто чудесно. Могу я узнать, как она называется?

Я сделала глубокий вдох и сказала:

— «Эхо Пенумбры». И эта мелодия дорога мне и близка моему сердцу. Каждый раз, когда мне грустно, или когда моя жизнь подходит к перекрестку с нелегким выбором, я знаю, что я могу сыграть эту мелодию, и тогда все снова станет как надо.

— Она определенно… — проговорил Снипс, сонно моргая, будто удаляясь по наклонной от двух возвышающихся над ним взрослых. —… расслабляет.

Я умиротворенно посмотрела на него, нежно сжав в копытах лиру.

— В твоей жизни не хватает расслабляющих моментов, Снипс?

Он раздул ноздри. Кратко наморщив лоб, он встал на ноги и пробубнил:

— Не. Я просто… — он содрогнулся и развернулся, собравшись уйти. — Мне просто было скучно, наверное…

— Она помогает мне, и когда бывает скучно тоже, — сказала я. Заметив, что Снипс застыл на месте, я продолжила: — Или когда мне грустно, или уныло, или когда я устала. Выбор слов для обозначения такого состояния не слишком-то важен. Я знаю самое главное: музыка приносит мне облегчение. Это часть нашего общего естества, как я уже сегодня рассказывала вам на занятии. Сколько бы ни было бессмертных истин касательно подлинной природы пони, Снипс, среди них есть самая главная: каждый из нас заслуживает счастья, без исключения. И нам нельзя позволять другим, какую бы большую и важную роль в нашей жизни они ни играли, убеждать нас в обратном.

Он развернулся медленно ко мне. Он поднял уязвимый взгляд мне в глаза.

— Вы… вы правда так думаете?

Я кивнула.

— Я в этом уверена.

Он, похоже, готов был что-то сказать, но вместо того лишь крепко сжал челюсти в последний момент. Он переступал с ноги на ногу, застряв между желанием уйти и остаться. Прошло несколько секунд, и мы оба услышали веселый голос Чирили:

— Ты сегодня был очень вежливым молодым жеребчиком, Снипс, — сказала она. — Мне не пришлось даже защищать от твоих нападок ни Рамбла, ни остальных. Ни разу! Я тобой горжусь.

— Эээээ… — он улыбнулся напряженно, махая из стороны в сторону коротким хвостом. — Хорошо.

— Продолжай в том же духе, и, я уверена, твои родители тоже будут гордиться тобой.

Его улыбка угасла, но он все равно спокойно кивнул.

— Ага. Ага, конечно. Спасибо за музыку, мисс Хартстрингс.

— Не стоит благодарности.

Снипс ушел прочь. Легкий морозец наполнил воздух, и я содрогнулась от мысли что мне, возможно, никогда не доведется больше достичь той уязвимой части его натуры.

— Это он просто спускал пар, ну, знаете, — сказала Чирили.

— Ох, что вы, гоните такие мысли! — улыбнулась криво я.

— От него всегда хватало проблем с тех самых пор, как он сюда перевелся, — продолжила она. — Сердце Снипса переполнено восторгом, жаждой знаний и любопытством, но при этом он одновременно склонен к проказам и хулиганству. Он, когда захочет, может быть чудесным юношей, но куда чаще этот жеребчик — просто маленький садист, а потому мне постоянно приходится контролировать его и его дружка Снейлза, иначе они могут с легкостью ранить чувства любой одноклассницы, или даже хуже.

— Значит, они в вашей корзине всегда были гнилыми яблоками? — пробормотала я.

— С их поведением часто возникают трудности, спору нет, — сказала, кивнув, Чирили. — Но пока эти молодые жеребята под моей опекой, я не дам им испортиться. Я просто хотела бы, чтобы Снипс не приставал так часто к Рамблу. Снейлз вообще не понимает ничего; для него это просто игра.

— Может, Снипс тоже считает, что это игра, как думаете? — сказала я, смотря внимательно на нее. — Типа… чтоб отвлечься от всяких вещей, о которых он предпочел бы не думать?

— Что вы имеете в виду?

— Ну… — я сделала глубокий вдох, глядя в том направлении, в котором ушел низкорослый единорог. — Я же не могу быть, в самом деле, единственной, кто заметил его в некотором роде… бросающиеся в глаза травмы.

Чирли кивнула:

— У него со Снейлзом весьма суровый и беспокойный образ жизни, мисс Хартстрингс.

— О, я не сомневаюсь, — я глянула на нее. — Жеребчики на то и жеребчики. Но что если за этим стоит нечто большее?

Чирили сделала глубокий вдох и впервые за сегодня улыбка сошла с ее лица.

— Вы хотите сказать, что у этих случайных синяков, с которыми он приходит каждый день в школу, есть кака-то другая причина?

— А разве вы сами об этом не думали? — спросила я. — В смысле, я не так много времени провожу с детьми, как вы, но у этого маленького паренька весьма кусачий характер. Он пристает к одноклассникам. Едва возникает необходимость поделиться хотя бы малейшей искренней эмоцией касательно музыки, он тут же начинает стесняться.

Я наклонилась к ней ближе и спросила тихо:

— Что, если в его доме все не так уж и мирно? Может, причина, по которой он не так уж хорошо ладит с другими учениками в том, что он не может найти общего языка с родственниками?

— Я бы солгала, если бы сказала, что мне самой такая мысль не приходила в голову, — спокойно сказала Чирили. — Но учителя в два раза старше меня и с превосходными карьерами выгонялись с позором с работы за то, что следовали за подобными подозрениями и обнаруживали в итоге, что в корне ошибались.

— О. Ну. Эм… — я покраснела, поерзав на месте. — Мда. Это будет непростое решение.

— Я люблю всех моих учеников от всего сердца, — сказала Чирили. — Заботиться о таком их количестве разом требует настоящей жонглерской ловкости. Слишком легко бывает прочитать лишнее между строк, — заметила она. Затем последовал нервный глоток. — Или недостаточно…

— Вы знаете что-нибудь о родителях Снипса?

— Я встречала его отца несколько раз.

— О, да? — я поглядела на нее, подрагивая ушами. — И каков он?

— Мистер Стрейт Эдж — так его зовут, — заметила Чирили, — работает на стройках в Понивилле. На мой взгляд, он образцовый гражданин.

— А образцовый характер в комплект входит?

Чирили закусила щеку. Я уставилась на нее терпеливо.

Она вздохнула и устало улыбнулась мне.

— Я неспроста пошла в учителя, а не в психиатры, ну, если не брать во внимание, что моя Метка — это улыбающиеся, распускающиеся цветы, которые ужасно сочетаются с чернильными кляксами. Ехехех…

— Думаю, вы вполне приличная пони, чтобы судить о других. Каково ваше мнение о нем?

— Он проработал всю свою жизнь, занимаясь тяжелым, черным копытным трудом, — сказала она. — И в результате он производит впечатление простого, грубого жеребца, больше подходящего для работы с машинами, чем с чем-то другим.

— И как же он относится к тому, что его собственный сын зачастую нарушает порядок в школе? — спросила я, помня о небольшой вчерашней «встрече» между Чирили и жеребцом. — Вы ведь правда говорили с ним об этом?

— Он… он относится к этим новостям так же спокойно и бесстрастно, как и большинство жеребцов в подобной ситуации, — сказала Чирили.

— А мать Снипса? — спросила я. — Или она никогда не приходит на родительские собрания?

Чирили медленно помотала головой.

— Нет. Не могу сказать, что мне когда-нибудь выпадала честь видеть ее с тех самых пор, как семья только-только приехала в город.

— И вам не кажется это немного странным?

— Хехех… Вот что меня интригует, мисс Хартстрингс, — заявила Чирили. — Так это ваш живой интерес в этом вопросе. Вы знаете что-то, чего не знаю я? Потому что, безусловно, если есть какой-то шанс найти общий язык с родителями Снипса, я бы с радостью им воспользовалась.

— На самом деле… — я положила лиру в седельную сумку и повернулась прямиком к ней. Я надеялась, что подобный момент рано или поздно подвернется сам. На самом деле, весь день был целиком спланирован исключительно ради того, что должно произойти в следующие несколько секунд. — Забавно, что вы спросили. Когда Профессор Блю Нойз послал меня сюда в качестве приглашенного лектора, я решила поселиться здесь у далекой родственницы моего друга. Она живет в кооперативном доме на краю центра Понивилля.

— О, я весьма знакома с этим районом.

— Ну, и с тех пор, как я сюда приехала, мне было нелегко заснуть по ночам.

— О?

— Да… — я сделала глубокий вдох. — Я готова поклясться, что слышала шум. Типа…

Мои глаза описали широкий круг, оглядывая края глазниц, пока я вспоминала звуки, раздававшиеся вчера из дома Снипса.

— Он похож на приглушенные стенами крики. Я раньше жила в квартире, мисс Чирили. И мне кажется, я легко узнаю характерный признак домашних проблем у соседей, стоит его только заслышать. Ну и когда я этим утром вышла из дома, я встретила жеребенка, идущего прочь из жилища как раз по соседству с тем, где я остановилась.

Я замолчала, просто смотря ей в лицо.

Чирили медленно кивнула.

— Неудивительно тогда, почему вы так старательно пытались достучаться до Снипса. Такое явно должно давить на душу целый день.

— Я не знаю, какова жизнь в этом доме, но она уж точно не мирная, — сказала я. В кои-то веки, я произносила чистейшую, Селестию мне в свидетели, истину: — И я… не слишком представляю, что с этим можно сделать.

— Ну, по справедливости говоря, мисс Хартстрингс, я тоже не совсем понимаю, что с этим можно поделать.

Мое сердце упало.

— Вам правда так кажется?

— Дело тут не в том, что кажется, а в том, что я думаю… — она закрыла блокнот, набитый недопроверенными работами. — Нам надо держать в уме важное обстоятельство: любое, даже самое ужасное предположение бездоказательно, пока не будет предъявлена хотя бы малая толика подходящего свидетельства.

Я открыто поморщилась.

— Да. И я уж точно не хочу оказаться той пони, из-за которой ваша работа в школе попала бы под угрозу…

— О, безусловно. Я бы ни за что не заподозрила вас в чем-то подобном. Тем не менее… — она одарила меня улыбкой с заметной ноткой озорства. — Подумать только, каким бы я оказалась ужасным учителем, если бы из-за меня пропало личное имущество ученика, а я бы не пошевелила и копытом!

Я моргнула неловко при этих словах.

— Ээээ… что?

— Как же… — Чирили фальшиво ахнула. — Зонт Снипса! Бедняга забыл забрать его с собой! Определенно я просто обязана лично занести зонт ему домой, пока его не сожрала моль!

— Но он же этим утром пришел без зонта! И в небе нет даже ни облачка! Он… — я застыла на полуслове, моргая. — Погодите… — я обернулась и прищурилась хитро. — Вы предлагаете то, что я думаю, что вы предлагаете?

Чирили ответила с невинной улыбкой:

— Скажите мне, мисс Хартстрингс, вы ведь не торопитесь сегодня же вечером вернуться в Кантерлот?

Я взглянула на нее, затем улыбнулась:

— Я никуда не тороплюсь вообще никогда.

Чирили позвонила в дверь дома Стрейт Еджа. За два дома по соседству залаяла собака. В краснеющем солнечном свете у нас над головой хлопали крыльями и чирикали птицы.

— Я уже проделывала такое пару-тройку раз, — негромко проговорила Чирили в сторону, балансируя зонтик на своей седельной сумке. — Я, знаете ли, раньше преподавала в Филлидельфии.

— В Филлидельфии было много трудных семей? — спросила я ее столь же тихо.

Она только лишь глянула на меня.

— О. Хех. Точно. «Город Братской Ненависти», — сказала я с легкой усмешкой. — Глупо было спрашивать.

— Шшш. Кто-то идет.

Я кивнула и уступила Чирили право выйти на сцену.

За дверью послышалась возня. Вскоре она отворилась и мое сердце застыло при виде высокого бледного единорога с коричневой гривой и еще более коричневым коротко обрезанным хвостом. Он прищурился на нас с холодным и скучающим выражением лица.

— О, здравствуйте, мистер Стрейт Едж! — сказала Чирили… бодро^[2]. — Искренне прошу прощения, что беспокою вас, но мне кажется, ваш сын Снипс забыл сегодня в школе зонт!

— Хмммм… Да что вы говорите… — пробормотал Стрейт Едж. Его тусклые глаза метнулись в мою сторону. — А это кто?

Я начала подбирать слова, чувствуя подступающий приступ дрожи… причем, не от холода.

К счастью, Чирили решила говорить за нас обеих:

— О, это мисс Хартстрингс. Она приехала сегодня из Кантерлота, чтобы прочитать ученикам лекцию по истории музыки. Снипсу, как мне показалось, очень понравились новые знания по этой теме, и он даже задал несколько интересных вопросов, на которые весь класс был очень рад получить ответ. Хехехех… Впрочем, я отвлеклась. Зонт, — она подняла его к лицу жеребца. — Не хотела бы, чтобы он валялся в классе и собирал пыль.

— Мрммфф… — он выхватил его телекинезом из ее копыт и поднял перед глазами. — Не могу сказать, что когда-нибудь его раньше видел.

Тон его голоса был уныл и немелодичен, подобен лязгу металла о металл.

— Вы уверены, что зонт именно его, а не кого-то другого из учеников?

— О. Ой… готова поклясться, я видела, как он его принес этим утром в школу, — Чирили улыбнулась и неловко рассмеялась. — Я сейчас проверяла такую гору работ, что, должно быть, ошиблась по рассеянности. Хехех…

— Хммф. Не беда, коли так, — пробормотал он.

— Точно! Вы живете как раз по пути из школы домой, так что я подумала заодно заглянуть и занести зонт.

— Ну, спасибо за вашу заботу, мисс Чирили, — он вернул зонт. — Но, боюсь, это не наше…

— О, у вас такой милый дом! — сказала Чирили. — Вам такое уже говорили?

Стрейт Едж оглядел без энтузиазма неухоженный сад, который окружали со всех сторон куда более красивые соседские участки.

— Правда?

— О, и, кстати, в таком спокойном районе! Жалко даже, пожалуй, что я живу на окраине Понивилля, а не здесь. Уверена, что вы с семьей можете поделиться кучей удивительных историй, — сказала она, особенно щедро сдабривая речь дружелюбием и любезностью. Она улыбнулась ему: — Если так подумать, мне кажется, что нам ни разу не выпадала возможность поговорить по душам с вами и миссис Едж как учитель с родителями.

— А что?.. — он прищурил глаза до толщины лезвия кинжала. — Снипс опять выделывается?

Я закусила губу и глянула тревожно на Чирили.

Но та уже мило улыбалась и говорила:

— Кстати говоря, все совершенно наоборот: в последнее время он вел себя превосходно! Если позволите, я с радостью расскажу вам!

Он уставился на Чирили, затем на меня, затем снова на Чирили.

— Хмммфф… — он раздул ноздри. — Конечно, почему нет?

В его голосе не было ни злобы ни оптимиза: он фыркнул, будто оказался вдруг в вонючем облаке. Развернувшись, Стрейт Едж прошествовал в дом. Мы обе не осознали поначалу, что это приглашение, пока не услышали в прихожей его басовый крик:

— Отон!^[3] Снипс! Виндсонг! У нас гости!

Чирили пошла вперед. Я последовала за ней, но поначалу настороженно. Я закрыла дверь за собой телекинезом и оказалась вдруг по макушку погружена в густые кислые и неприятные запахи этого дома. Не знаю, оттого ли это, что дом был запущен и неухожен, или оттого, что мое неприкаянное воображение твердило мне, что здесь просто обязано плохо пахнуть. Всегда, когда я вхожу в дом незнакомцев, я будто отделяюсь в некотором роде от самой себя.

Мы вошли в гостиную; кругом все выглядело нормально. Фотографии с яркими и счастливыми лицами выстроились рядами по стенам. Глянув на кухню, я увидела на ней холодильник, испещренный цветистыми жеребячьими рисунками. В посудном шкафу красовались симпатичные антикварные тарелки и серебряные столовые приборы. Стоит только закрыть глаза и интерьер на снимке, что останется висеть в темноте под веками, ничем не будет для меня отличаться от гостиных в домах моей тети или бабушки. Жилище было… нормальным, мирным на вид. Чего же я ожидала от дома Снипса? Поддалась ли я неразумно скоропалительным выводам?

На какое-то мгновенье я испугалась за Чирили, но та выглядела так, будто взобралась на вершину мира. Она улыбнулась и села на диван напротив кобылы, которая… внезапно там оказалась. Желтая единорожка с длинной красной гривой сидела со сложенной книгой у передних ног. Судя по тому, как она расположилась на диване, я могла бы предположить, что она вот так просидела на одном месте большую часть белого дня. Она улыбнулась, обменялась парой слов с Чирили и вежливо кивнула мне. Ее улыбка казалось хрупкой, как фарфор, а в глазах будто бы таилась малозаметная усталость и апатия. Я почувствовала, как вновь растет мое волнение, но промолчала.

В комнате была еще одна пони — маленькая кобылка. Единорожка, может, на три или четыре года младше Снипса. При взгляде вскользь на нее, я ни за что бы не подумала, что они родственники. Она даже не обратила на нас с Чирили никакого внимания, когда мы вошли в комнату, продолжая увлеченно рисовать по белому листку бумаги набором разноцветных карандашей. Она выводила мягкие цветные штрихи, складывающиеся в изображения домов, замков, драконов и других фантастических эквестрийских видов.

— Снипс?! — произнес Стрейт Едж, на этот раз громче. — Ты где, сын?!

— О, вам ни к чему его звать, — сказала Чирили. — Я уже сказала ему, как я в последнее время горжусь его поведением. Плюс ко всему, с начала года его оценки пошли вверх. Вы знали, что он стал вторым самым лучшим на викторине по палео-эквестрийской биологии? У него очень живой интерес к левиафанам и морским змеям. Знаете, иногда мне кажется, что его Метка означает страстное желание резать древние окаменелости! Хехех!

Кобыла на диване рядом с ней поддержала ее собственным смешком.

— О, это так приятно услышать, — сказала она. — Бывают времена, когда мне кажется, будто Снипс забыл, что уже получил свою Метку.

— Иногда мне кажется, он вообще забывает обратить внимание хоть на что-нибудь, — добавил Стрейт Едж.

— Ммммм… — кобыла глубоко вздохнула, играя копытом с книгой и опустив глаза на подкопытник дивана. — Пришлось его немного поубеждать, но я теперь могу поручиться, что учебе он уделяет гораздо больше внимания. Могу себе представить, как это для него было непросто, с учетом моего недавнего увечья…

— О, я помню, что слышала об этом! — заявила Чирили с беспокойством на лице. Она наклонилась поближе и положила кобыле нежно копыто на переднюю ногу. — Как поживает ваш рог, миссис Отон?

— В последнее время болит уже меньше, мисс Чирили, — ответила со спокойной улыбкой мать Снипса. — Благодаря лечению, мне теперь удается продержаться без припадков гораздо дольше. Доктор говорит, что я далеко продвинулась в сторону выздоровления.

— Это не медосмотр, дорогая, — донесся с кухни голос Стрейт Еджа. Боковым зрением я разглядела несколько контейнеров, сложенных один на другой. Я обернулась, чтобы разглядеть получше, но небритый жеребец уже стоял за стойкой, безэмоционально уставившись на нас. Контейнеры пропали. — Мисс Чирили не торопится поговорить с нами об обучении нашего сына.

— Мммм… Конечно, — Отон сглотнула и посмотрела сонными глазами на нас. — Простите, пожалуйста, если я вам доставляю неудобство...

— Ничего подобного! — счастливо воскликнула Чирили. — На самом деле, я решила рассказать вам, как хорошо он в последнее время себя ведет! Помимо высоких баллов на викторинах, он также продемонстрировал значительное улучшение в характере! Как раз намедни, в школу заглянула Мисс Смит, чтобы занести своей внучке, Эпплблум, обед. Но на пути назад она споткнулась на крыльце и упала. Снипс оказался единственным жеребчиком, который к ней подошел и помог встать. Пожалуй, ничего учтивее я не видела ни от кого за целую неделю!

— Оооххх… — нежно улыбнулась Отон. — Вы правы — это невероятно мило.

— Хех… — Стрейт Едж вышел на середину комнаты. — Вы просто сочиняете.

— Едва ли! — помотала головой Чирили. — Снипс значительно взрослее других жеребчиков его возраста и он продемонстрировал эти признаки взросления не вчера. Хотите услышать еще?

Стрейт Едж только лишь выдохнул молча. Но его жена, Отон, наклонилась к учительнице и сказала:

— С удовольствием.

И Чирили продолжила свою речь, тогда как я стояла рядом, стараясь изо всех сил не выдавать своего волнения. Я глянула наверх, на лестничный пролет, и увидела там маленькую коренастую фигурку, выглядывающую через узкую щель двери спальни. Едва мои глаза достигли второго этажа, лицо жеребчика тут же пропало. Я перевела с любопытством глаза вниз, на маленькую кобылку, которую, как я поняла, звали Виндсонг. Чем дольше длился разговор, тем плотнее и плотнее она прижималась к листам бумаги, на которых рисовала. Я заметила, как тревожно сжались ее плечи и я не могла не обратить внимания, что Стрейт Едж все это время стоял рядом с ней.

Я сделала глубокий вдох и постаралась расслабиться. Я не вправе делать какие-то скоропалительные выводы. В конце концов, Чирили и так на одном дыхании умудрялась делать гораздо больше, чем я лишь только могла надеяться проделать за целый день путаных монологов. Я слушала, как она профессионально вплетала в разговор маленькие детали, повествующие, равно как точно, так и преувеличенно, о поведении Снипса в последнее время. Она отыскивала кратчайшие идеальные моменты в беседе, чтобы вытянуть слово-другое из его родителей, и я четко видела, как она превращает «родительское собрание» в нечто вроде неофициального интервью.

И более того, с каждой проходящей минутой, портрет этой семьи становился все обыденнее и обыденнее. В конце концов, диалог перешел на работу Стрейт Еджа, на домохозяйские хобби, которыми увлекалается миссис Отон, на друзей, которых завела Виндсонг среди соседских детей и на прочие темы обыденных бесед. Должна признать, я начала чувствовать себя гораздо спокойнее. Тем не менее, всякий раз, когда мой взгляд обращался ко второму этажу и не находил там ни следа Снипса, сердце мое, мучимое противоречиями, набирало все более напряженный, напористый темп.

— Ну, — сказала Чирили, как только у нас за спиной закрылась дверь дома Стрейт Еджа. Солнце уже наполовину скрылось за горизонтом, и мы вдвоем вышли со двора на тротуар по краям улицы. — Все вроде прошло просто замечательно, как думаете?

— Я и не представляла, что у матери Снипса столько проблем со здоровьем, — глухо заметила я, идя бок о бок с учительницей и глядя только себе под ноги.

— Я почти что и вовсе позабыла об этом нюансе, пока снова ее не увидела. Если я правильно помню, семья Снипса приехала в Понивилль, потому что у Сестры Ред Харт и еще нескольких ее коллег в местной больнице есть опыт в лечении заболеваний, связанных с лейлиниями, — она повернулась и улыбнулась мне. — Случаем, никто из ваших родственников не страдал от острого отсечения от магии? Такое заболевание способно причинить нервной системе очень много проблем.

— Я… наслышана о нем, — проговорила я. — Оно очень болезненно и выздоравливать после него приходится много лет.

— Я и представить себе не могу, каково это — наблюдать, как собственная мать так болеет и не иметь никакой возможности что-нибудь с этим поделать. Должно быть, это не дает жеребенку покоя, — Чирили остановилась и, обернувшись ко мне, положила копыто мне на плечо. — Мисс Хартстрингс, я очень ценю вашу инициативу, и что вы поведали мне о своем беспокойстве за Снипса. Но мне кажется, здесь мы все-таки наблюдаем типичный случай, когда юный, растущий жеребчик мучительно страдает из-за здоровья матери. Не имея возможности выразить себя, молодые жеребчики зачастую выпускают накипевшее в подобной агрессивной форме, и это весьма распространено. Тем не менее, еще не все потеряно.

Она выпрямилась и улыбнулась:

— Миссис Отон, как оказалось, становится лучше. И теперь, благодаря нашему маленькому «родительскому собранию», я, кажется, знаю, о чем мне поговорить со Снипсом в следующий раз, когда он решит жестоко поступить по отношению к своему однокласснику.

— Ага, пожалуй… — я сделала глубокий вдох. — И все же, разве не странно, что он ни разу не показал носа, пока мы болтали с его родителями? Вообще ни разу?

— Хихихи. Застенчивость может совершенно неожиданно заявить о себе у кого угодно, мисс Хартстрингс. Не дайте суровому внешнему виду Снипса вас обмануть. У него чуткая душа и я верю, что еще есть надежда до нее достучаться.

— Ага… — я кивнула, мягко улыбаясь. — Полагаю, вы правы.

— Ну, мне пора идти домой и зарыться с головой в проверку работ, — сказала Чирили. — Мисс Хартстрингс, я не знаю, как мне вас в полной мере отблагодарить за все, что вы сегодня сделали. И я говорю не только о том, о чем я просила Профессора Блю Нойза, — она мило улыбнулась, сверкая глазами. — Есть ли шанс, что вы посетите школу еще раз, где-нибудь ближе к концу года? Может быть, вы захотите сопроводить нас на предстоящей вскоре экскурсии в сады Кантерлота?

— Эх хех хех хех… — нервно засмеялась я, избегая ее взгляда. — Ну… — я сглотнула и слабо улыбнулась. — Я определенно об этом подумаю. Но одно совершенно точно: я никогда не забуду ничего, что произошло сегодня.

— В таком случае, не только мои ученики за сегодня узнали что-нибудь новое, — сказала она, подмигнув в процессе укладывания зонтика в седельную сумку. — Приятного вам вечера!

— Ага. Конечно, — я повернулась и пошла прочь. — Вам тоже.

— Ээээ… Мисс Хартстрингс?

Я обернулась и посмотрела на нее.

— Да?

Она слегка покраснела, моргая растерянно.

— Куда вы идете? Я думала, вы живете у родственницы вашего друга по соседству от Эджей.

— О. Эм… — я неловко улыбнулась. — Мне… нравится гулять. И Понивилль замечательно подходит для приятных прогулок!

— Хихихи… Еще как, а? — она помахала и пошла прочь. — Досвидашки!

— Ага. Э. Всего хорошего, — вяло помахала я ей вслед. Воспользовавшись тем, что она развернулась ко мне спиной, я просто осталась на месте, наблюдая за ее уходящей прочь ярко окрашенной фигурой, пока она в итоге не слилась воедино с алым сиянием вступающего в свои права вечера. С моих губ сорвался вздох, и я поглядела с раздражением на неухоженную лужайку перед домом семьи Эджей.

Во всем, конечно, виновата моя аналитическая натура. Я могла винить в подобной жалкой неловкости только мыслителя, падальщика, расхитителя древних и позабытых песен, поселившегося в глубине души этого побитого жизнью единорога. Неужели за последний год я изменилась столь сильно, что отныне вечно обречена читать между строк слова, которых там никогда и не было вовсе? Я не школьная учительница и не психиатр. Чирили бесконечно лучше подготовлена для обоих этих задач и ее талантов в этом мне не достичь никогда. Кто я такая, чтобы столь много предположить о жизни Снипса, не увидев ее даже сначала собственными глазами?

Жеребчики есть жеребчики, а проклятые пони есть проклятые пони, и ничего тут изменить нельзя.

Пожав плечами, я развернулась и пошла к далекой хижине к северу от городка… когда вдруг услышала шум. Звучал он не четче лишь приглушенного выкрика, похожий, как мне показалось, на услышанный здесь же днем ранее. Может быть, мне показалось, но я могу поспорить, что уловила звук чего-то ломающегося.

Я практически уже отмахнулась от этих звуков. Я почти что собралась уже пойти своей дорогой. Но часть моей души, та самая, что по-прежнему в одиночестве своем знает правду; часть моей души, что дрожала от ее мучительных неспетых прикосновений, заставила мои копыта развернуться на месте. Я обернулась и уставилась настороженно на дом. Послышался еще один звук, громче предыдущего, и на этот раз я готова была поклясться: стекла в окнах передней стены задрожали от удара.

Я пригляделась в даль, в которую уходил тротуар. Чирили уже обратилась в далекую пылинку. Я обернулась на другой конец улицы. Пони шли по своим обыденным делам, возвращались домой, общались. Ни один из них не смотрел в мою сторону.

На одном дыхании я подошла обратно к дому, прокралась за калитку и скользнула к стене, почти прижав к ней ухо. Я сделала глубокий вдох и задержала дыхание, прислушиваясь. Сквозь гулкие удары моего сердца пробивались голоса за стеной: рычащие слова Стрейт Еджа до меня доносились в идеальной четкости, ибо они были самыми громкими:

— Мне пришлось лгать ради тебя ей в лицо, мальчишка! Подумать страшно, сколько я даю тебе поблажек… смотри на меня, когда я с тобой говорю!

— Но я не понимаю! Что я сделал?..

— Ты опять крал у пони всякое под копыто подвернувшееся дерьмо! Сколько раз я тебе уже говорил, чтобы ты перестал таскать все, что тебе попадается в твои маленькие загребущие ноги?!

— Что?! Папа, я не…

— Не огрызайся! Она мне сказала, что ты оставил в школе зонт! Мы никогда тебе не покупали никакого зонта! Так каким образом он у тебя оказался, а?

— Зонт?! Пфф! Да кому они нужны эти зонты вообще?..

Голос Снипса оборвался звуком, который я, пожалуй, могу описать только как удар грома. Я услышала промораживающий до костей гулкий удар и чей-то женский голос ахнул на фоне эха этого грохота.

— Я не потерплю ворье в моем доме! — вновь зазвучал грохочущий голос Стрейт Еджа. — Мы и так уже слишком многое потеряли, переехав в этот занюханый городишко!

— Стрейт! Дорогой, Селестии ради! Разве ты не видишь, что он вообще ничего не знает про этот зонт?..

— А ты! Какого сена вообще только что было?! Никто за пределами этого дома не должен выслушивать болтовню про твою болезнь! И уж точно не мисс Чирили! Того и гляди, пони подумают, будто мы побираемся на улице!

— Я просто поддерживала вежливый разговор! Не надо вываливать все это на нашего сына!..

— Если бы он изначально не был таким мелким гаденышем, его учительнице не пришлось бы совать тут везде свой нос! И уж точно не пришлось бы отдуваться за украденный им мусор!

— Я не… ыыхх… н-не брал ничьего зонта…

— Заткнись и иди в свою комнату, потому что мне уже до смерти надоело, как ты мне дерзишь!

— Я же говорю тебе, я не… ульп!

— У тебя что-то не так с ушами, мальчик? Иди в свою комнату и делай уроки. Уух! Луной клянусь! Тебе мало того, что я работаю, пока у меня позвоночник не лопнет, ради твоей неблагодарной шкуры?! Или ты хочешь вернуться в Мейнхеттен? Потому что я могу собрать вещи, и вся наша семья уедет сегодня же ночью! Как думаешь, сколько твоя мама протянет в родном городе, а, эгоистичный мелкий говнюк?!

— Нет… н-не надо…

— А?

— Э… Н-нет, сэр.

— А теперь вали отсюда. Я хотел всего-то тихий и мирный вечер, но ты мне все испортил… опять!

Все это время на фоне звучал плач, растущий в громкости и тоне; звучал, пока Стрейт Едж не рыкнул еще раз:

— Чтоб тебя, Виндсонг, заткнись и рисуй дальше! Ты почти что не лучше своего бесполезного брата. Да что там, ты и так уже в два раза тупее.

— Стрейт Едж…

— Я не хочу ничего слышать, Отон. У нас битов мало и без того, чтобы платить врачам за очередной твой проклятый припадок. Так что просто замолчи.

Дом погрузился в гробовую тишину, если не считать характерных глухих шагов хромающего, а не идущего Снипса, по пути в свою комнату, где ему придется весь вечер грустить в одиночестве. Я к тому моменту уже с трудом могла стоять на ногах, ибо дрожь моя стала невероятной. Сглотнув, я глянула на тротуар и бросилась стремительно в направлении, в котором ушла Чирили.

Меньше чем через две минуты я догнала ее.

— Чирили! — я затормозила рядом, задыхаясь. — Скорее! Вам надо вернуться!

— А? — она обернулась, моргая.

— Я была все это время права! — воскликнула я. — Едва вы ушли, из дома раздался шум! Я подслушала, и пусть Селестия мне будет свидетелем, я услышала, как Стрейт Едж кричит на свою семью! Мне кажется, он может быть даже побил…

— Простите… эм… — Чирили прищурилась на меня. — В чем дело? Вы знаете отца Снипса?

— Я… — я остановилась, тупо моргая. Я ощутила, как волна холода догнала наконец мое потное тело. — Да. Да, отец Снипса. Мы… Вы только что закончили разговор с ним и его супругой.

— Ха… Стрейт Едж… Отон… — Чирили задумчиво оглядывала горизонт. Она закачалась, будто ее накрыло волной головокружения. — Мне кажется, я виделась с ними, когда они впервые приехали в Понивилль.

Она улыбнулась мне тонкой улыбкой.

— А что с ними не так? Я преподаю их сыну в школе на западной стороне города.

Я моргнула, глядя на нее, и застонала, проведя копытом по лицу:

— Я там была. Конечно, я все это время там была с вами. Вот почему. Ради любви Селестии. Разве тебе мало, что пони просто забывают меня и только меня?

— А? — на ее лице возникло странное выражение. — Я… я-я боюсь, я не понимаю. Кто-то вас забыл? Вы ищете в Понивилле кого-то знакомого?

Я закусила губу. Дрожа, я оглянулась назад на дом. По мере того, как солнце плавилось за горизонтом, на здание наползала зловещая тень, скрывая собой его унылые стены, напоминающие побитую временем могильную плиту.

— Мэм? — моргнула Чирили.

Не сказав больше ни слова, я развернулась и пошла от нее прочь… и от жилого кооперативного квартала в целом.

Я дышала ровно, умиротворенно. Я держала себя под контролем. Каждый вдох был спокоен, а каждый выдох — точен. Вцепившись в Вестник Ночи, я подняла голову вверх, устремив взор сквозь бурные фонтанирующие потоки и цепи Царства Неспетых.

Высоко над металлическими полями, полными стонущих пленников, нависала ее сфера. Магическая конструкция нарезала круги внутри самой себя, сверкая во все стороны молниями.

Я стояла не сходя с места на ржавой платформе, а хаотический космос вращался вокруг меня. Я не говорила ни слова. Я просто снова и снова играла «Реквием по Сумраку», уставившись на левитирующий трон отчужденной богини, моего бесконечно упрямого напарника в нашем дуэте.

Я надеялась выманить ее из укрытия молчаливым терпением. Я сидела там в течение часа — это было самое долгое время, что я когда-либо проводила в измерении по ту сторону Небесных Твердей. Ничего не происходило. Она не приближалась ко мне. Ее сфера не подлетела ближе даже на считанный дюйм.

Я — единственное за столетия смертное существо, что сознательно вошло в Царство Неспетых, и несмотря на всю мою силу, способности и знания, я не могла сделать решительно ничего, кроме как сидеть там и мокнуть в водах пустоты. По крайней мере, будь я одной из прикованных пони, у меня была бы здесь роль и предназначение. И по мере того, как бурлящие потоки воды поглощали темные небеса, и гром разносился по Небесным Твердям, мне все больше казалось, что я просто смотрю кинофильм про далекое фантастическое место, а не нахожусь на самом деле в нем. Всякий страх ушел, равно как и удивление, способное заглушить любой ужас.

Я выдохнула и повесила голову в поражении. Я сыграла мягко «Эхо Пенумбры» и покинула Царство Неспетых, будто меня там никогда и не было.

Я сидела на койке посреди хижины, со всех сторон окруженная книгами. Готова поклясться, я читала одну и ту же дюжину страниц снова и снова по кругу, и при каждом новом тщательном прочтении мне все равно не удавалось удержать в памяти ни единого абзаца. За окном царила ночь. Ал гонял в углу клубок ниток. Камин трещал, и его янтарный свет отражался яркими бликами на сияющей раме лежащего на ближнем краю стола Вестника Ночи.

Спустя несколько минут я застонала и потерла копытом лицо. Я провела целый час в Царстве Неспетых. Я провела в два раза больше времени, вчитываясь в древние книги по кантерлотской музыке. И по-прежнему, сколь бы тщательно я ни пыталась, я не могла выкинуть из головы грубый и громкий голос Стрейт Эджа. Шепчущий голос Отон тоже затаился в уголках моей памяти. С каждым ударом сердца я чувствовала глухой стук упавшего тела Снипса, а пришедший следом плач Виндсонг ножом резал мою совесть.

И плюс ко всему, я по-прежнему не могла заснуть. Безумный энтузиазм, заставивший меня посетить школу Чирили два раза подряд, уже уходил. И под ним таилось сознание сумасшедшего единорога, того самого, с которым я не зналась уже многие месяцы, с тех самых пор, как безумие потеряло свежесть и перестало пугать, став вместо того источником просветления.

— Я не знаю, что мне делать, Ал, — пробормотала я. — Я в нужном месте и в нужное время, но какое это имеет значение? Даже если я вмешаюсь, какое воздействие я окажу? Все будет так же, как было и с Морнинг Дью, и с Твайлайт Спаркл, и с Мундансер. Да что там, я спасла жизнь Скуталу только потому, что она спасла мою, — я усмехнулась горько. — Кажется, будто это проклятье заставляет меня извлекать пользу из моей же бесполезности…

Ал перекатил клубок, остановился, чтобы перевести дыхание и, взмахнув хвостом, уставился на меня невинным взглядом.

— Мне надо перестать об этом слишком много думать, — пробормотала я. — Я не побывала, в конце концов, в каждом доме в Понивилле. Если так посмотреть, в этом городке творятся ужасные вещи буквально ежедневно. Мне надо просто… — я поерзала. — Мне надо просто сосредоточиться на той цели, что стоит передо мной, потому что это единственная проблема, которую я в состоянии решить, как только смогу заставить ее мне помочь и… и…

Нечто дрогнуло во мне. Комната показалась вдруг гораздо холоднее, даже несмотря на ярко пляшущие языки пламени буквально на расстоянии вытянутого копыта.

Я закусила губу.

— Гораздо… гораздо проще просто закончить этот проклятый Ноктюрн. Гораздо… — я подавила всхлип; мои внутренности завязались в узел. Дрожа всем телом, я оглянулась на рыжего кота на полу. — Ал, как думаешь, это возможно, что… ч-что я куда меньше боюсь Царства Неспетых, чем этого города? Неужели я настолько отдалилась от живых? — я сглотнула. — Настолько отстранилась? Прямо как она?

Ал не двинулся. Он даже не замурлыкал.

Я раздула ноздри. Я вновь повернулась к Вестнику Ночи и он мгновенно ослепил мои ослабевшие глаза.

— В моих копытах сила богини… — пробормотала я, нахмурив лоб. — И я убежала из дома Снипса, как маленькая кобылка… трусливая крохотная кобылка.

Я тяжко вздохнула. Стены комнаты начали гнуться и мяться. И чтобы не рухнуть самой, я силой зажмурила глаза и поплыла в дреме.

И тогда он сказал: «Ну конечно же, мисс Мундансер, я радостью готов донести ваши сумки!»

Я чуть не захлебываюсь стаканом воды. Я грохаю его на стол в школьном дворе и в шоке гляжу на подругу.

— Мундансер! Поверить не могу! Ты хочешь сказать, что?..

— Аага! — она злодейски улыбается. Ее бледные черты под волнистыми красными и розовыми локонами волос сияют в солнечном свете. — Шайнинг Армор нес ради меня все четыре чемодана! И когда мы добрались до моей комнаты на четвертом этаже отеля у Эквестрийского Посольства, он уже реально вспотел!

Я прищуриваюсь на нее с любопытством:

— И насколько же, говоришь, он вспотел?

— Оооооо, девочка… — она обмахивает себя тетрадкой с домашней работой. — Недостаточно вспотел!

— Тьфу! Мундансер!

— Хихихи!

— Мы же… Мы же о старшем брате Твайлайт говорим, в самом деле! — говорю я, чуть ли не крича. И все равно, мне очень тяжело сдержать смех. — Ради добра! Тебе что, мало того, что он согласился стать твоим телохранителем, пока ты училась в Драконьих Землях?! Ты с другими студентами ему обязана жизнью!

— Ох, Лира, радость моя, не надо себе так удила перекручивать! — она изящно махает копытцем и роется в записях. — Это все не всерьез же. К тому же, едва ли нам что-нибудь вообще угрожало. Драконьи Земли не страшнее субботнего вечера в Троттингеме, и это самое мягкое, что я могу сказать по поводу их жалкого подобия образовательной системы, — она закатывает глаза и склоняется затем вперед, криво мне улыбаясь. — К тому же, Твайлайтов Статный Бог Лучший Дефлоратор Навсегда просто щеголял своими выдающимися объемами глупого мачизма. Всего-то его первый год как стражника, а он уже уверен, что одним взмахом рога может заставить нас, единорожек-школьниц, растаять! Ха! Ну, я его эго хорошенько так приспустила! Это точно!

— Мундансер… — заикаюсь я, уставившись на нее широко раскрытыми глазами. — Ты же не?.. — я сухо сглатываю. — Ты же не пустила его, конечно же, к себе в номер, ведь так?

—Ммммм… Неа, — она улыбается и делает глоток воды из своего стакана. — Но я совершенно точно постаралась, чтобы он об этом мечтал.

— Фу. Ты такая злая. Твайлайт тебя убьет.

— Нет, если не перестанет быть третьим полукрупием Принцессы Селестии, то не убьет.

— Эй! Она же не просто пони на побегушках у Ее Высочества! Из нее готовят высококлассную волшебницу!

— На счет чего-то у нее высокого — это верно. Ты бывала в ее комнате во дворце? Фух! Местечко все пропахло старой пылью, книгами и трудовым потом! И я говорю не про сексапильный пот, как у Шайнинг Армора! Точно тебе говорю, эта кобылка так ничего и не достигла, став ученицей Принцессы! Она по-прежнему все та же убогонькая маленькая ботанка, которая не желает на солнце нос высунуть!

— Ну, я все равно считаю, что ей нужна наша поддержка во всем, во что она вкладывает свое сердце и рог, — говорю я. — Она была рядом с нами в прошлом, Мундансер, и помогала нам. И Селестия ведает, ее родители тоже.

— Ага, ага, — она ставит стакан на стол и бросает на меня скучающий взгляд. — Ну так что, как там продвигается твое тягание струн, так сказать?

Я самодовольно улыбаюсь ей:

— Мое музыкальное образование идет хорошо, Мундансер. А как твой путь к учительской карьере?

— Э. Нормально.

— «Нормально»?

— Ага.

— Я думала, раз ты вернулась только что из Драконьих Земель, на тебя свалилось теперь новое расписание, посерьезнее.

— О, ты имеешь в виду расширенный курс единорожьей социологии?

— Ага, его. Это разве у тебя не второстепенный предмет?

— Э. Не знаю. Я думаю его сменить.

— Правда? На что?

— На «Поцелуй мой круп для чайников».

— Я серьезно…

— Я тоже, — ворчит Мундансер. — Все пони в моей группе — лютые снобы. Сливные сливки кантерлотского общества, если ты понимаешь о чем я.

— Они тебе не дают прохода?

— Ну, неделю назад, может, и нет, но зато теперь точно будут! — она улыбается, двигая бровями. — В честь внезапной вчерашней потери всех волос на хвостах.

— Ээээ… — я прищуриваюсь на нее с любопытством. — Я… тебя не понимаю.

— Кое-кто может знать кое-кого, кто знает еще одного пони, который намазал их шикарные сиденья в задней части класса суперклеем, — она снова делает глоток из стакана и слегка краснеет. — И этот пони, вполне может оказаться мной.

Я моргаю и смотрю на нее, задержав дыхание.

— Ты… ты серьезно?!

— Отож, все по чесноку!

— Мундансер! — пронзительно вякаю я, притягивая тем самым многочисленные любопытные взгляды от пони во дворе. — Как… как ты могла?! Это что, магический детский сад?! Тебе же девятнадцать, ради Луны! С чего ты решила, что ты можешь творить такую хрень и тебе за это все равно ничего не будет?!

— Ээээ… С того, что мне за это ничего не было, а этим вредным снобам-выскочкам придется теперь ходить по коридорам с голыми хвостами между ног?! — она дико хихикает. — Они все сочинили байку, что, мол, в их общежитие прокралась стая алмазных псов и срезала им волосы, чтобы продать на зебринском черном рынке в Лос Пегасе!

— Ой блииин! Раз так… раз так, то оно того почти что стоило! — я прижимаю копыто ко лбу и смеюсь до тех пор, пока с краев моих глаз не текут слезы. — Охххх, Мундансер, ты когда-нибудь чему-нибудь научишься?!

— Хахаха… Охххх… «научишься»… — она усмехается, а ее лицо пылает красным. — Если бы я могла спать хотя бы половину от этого времени…

— Не знаю! Хихи! На мой взгляд, весь твой шарм и пыл на месте!

— Хехехех… хех… Но нет, правда… — она продолжает посмеиваться, но ее смех становится все более пустым, натужным даже. — Я поселилась в Кантерлот Хайтс.

Посмеявшись еще немного, я восстанавливаю дыхание, смотрю на нее и моргаю.

— Ты… ты имеешь в виду отель?

— Ну, я уж точно не имею в виду сумасшедший дом, хотя сейчас я была бы не прочь отдохнуть даже там.

— Ого. Почему… э… почему ты не ночуешь у себя? С тех пор, как ты ушла из общежитий, я думала, ты решила пожить дома.

— Хехехех… Потому что… хех… — ее смех соскользнул с края вялой улыбки. — Потому что вернулся он.

Я гляжу на нее неотрывно. Мое лицо медленно искажает гримаса.

— Он?.. Ты имеешь в виду?..

Она спокойно делает глоток из стакана.

Я хмурю лоб. Я нервно ерзаю на месте.

— Но… но ведь… — я мотаю головой и щурюсь на нее. — Он же переехал в Балтимэр. У него там теперь бизнес.

— Это просто отмазка, — Мундансер теперь уже бубнит чуть слышно. Я не знаю, что меня пугает больше: новости, которые она мне только что поведала, или как быстро она переключилась с эйфории на безразличие. — Мир полон их, Лира. Отмазок, в смысле. И мама воспользовалась одной из них, чтобы вытащить его из укрытия.

— Но… — я сглатываю, чувствуя, как дрожат мои передние ноги. — Но зачем?

— Пфф… Зачем же еще? — она вздыхает с серьезным видом, сжимая жестко губы на хмуром лице. — Потому что она старая сушеная шлюха, которая просто не знает, как удержать хвост между ног.

— Мундансер! — шиплю я, оглядываясь через плечо на окружающих нас пони. Я наклоняюсь к ней и говорю шепотом: — Как ты можешь такое говорить? Она же твоя мать!..

— Она идиотка, — бурчит Мундансер. — И я уже до тошноты устала от идиотов. Единственное, что если я над ней подшучу, она даже не заметит. Ее жизнь и так — одна большая глупая шутка, и мне это уже надоело.

Она допивает одним глотком остаток воды и хлопает стаканом по столу.

— Так что, как только мне выпадет шанс, я пойду искать себе отдельное жилье. Никаких больше общаг, никаких отелей и уж точно никакого больше этого сраного навоза.

— Мундансер, такое… такое же не может продолжаться вечно! — я пытаюсь говорить твердо и уверенно. Но все равно выходит один писк. — Твоя мать… Она, должно быть, проходит через какой-нибудь период или типа того! Ты же знаешь, каково это для кобыл ее возраста! И я совершенно точно уверена, что она вышвырнет его через неделю…

— И что тогда? — усмехается она, но на этот раз смех этот выходит сухим и безжизненным, как царапанье кошачьего языка по наждачной бумаге. — Пройдет пара месяцев и она пригласит его обратно, или сама поползет в Балтимэр крупом кверху. Это все танцы под ту же старую пластинку, которую уже давным-давно заело в ее проклятой голове.

Она смахивает несколько налетевших листьев со своей тетради, затем захлопывает ее и сердито глядит мне в лицо.

— И ты знаешь, что в этом самое мерзкое? Я провела все выходные крича на нее так, что у меня башка взорваться готова была, о том, насколько она жалкая, раз позволила этому уроду снова войти в наш дом в хренадцатый раз, и о том, что у нее хватает духу говорить, что у меня «нет сердца», что я «плохая дочь»…

— Мундансер…

— Плохая дочь?! Ты вообще представляешь, что этот бессердечный жеребец вытворял со мной? А? Я тебе когда-нибудь говорила о том случае, когда он меня заставил стоять на балконе всю ночь за то, что я описалась в кровати, и бил меня по голове каждый раз, когда обнаруживал, что я присела хоть на секунду? Этот долбаный зассанец даже сидел у окна и наблюдал! Будто ему больше нечем было заняться…

— Я… я…

— А что насчет того, когда он однажды вечером подумал, что я на него огрызнулась, и потому он вскипятил кастрюлю воды и спросил меня, какое копыто я хочу сунуть туда первым за то, что я такой дерзкий ребенок?! Это тот же жеребец, которого моя мать предпочитает уважать больше собственной дочери! Кто тут хочет поспорить, что это не оттого, что у него всегда, за все время, сколько мама нас обоих знает, было на одну конечность больше, чем у меня?!

— Хорошо, Мундансер, — бормочу я, напряженно ерзая на месте. — Я тебя понимаю. Ты права.

— О! Прости! — она вскакивает, ахая в издевательском театральном ужасе. — Это чересчур для маленьких ушек Лиры?! Не можешь слушать, как твоя лучшая подруга спускает пар?

— Я… я такого не говорила! — восклицаю я, мечась глазами из стороны в сторону. — Ты же знаешь, что всегда можешь обратиться ко мне…

— Тогда почему ты юлишь, как перевертыш в луче магического прожектора?!

Я закусываю губу. Я не говорю ничего. Я не могу ничего сказать.

По-видимому, этого недостаточно. Пылая гневом, она пихает свои вещи в портфель.

— Знаешь что? Я поняла. Я порчу тебе твой драгоценный обед. Хех. Не в первый раз, я знаю.

— Мундансер, пожалуйста…

— Что? Прости, Лира. Прости, что не могу сделать для тебя этот чудесный день еще чуть приятнее. Селестия ведает, ты не сможешь сделать последнюю неделю хоть чуточку дерьмовее, чем она и так есть, так что можешь даже не париться с планированием чего-нибудь по этому поводу. Впрочем, ты и не старалась особо никогда.

— Эй! — хмурюсь я. — А вот это уже просто несправедливо…

— Ха! — она истерично смеется, ядовито улыбаясь мне с сумкой наготове. — Вот же трагедия! Что-то в жизни моей лучшей подруги несправедливо! А следом я узнаю, что моя другая подруга станет избалованной подпевалой у Принцессы! — ее глаза раскрываются широко и она хлопает себя по виску копытом. — О, ну конечно! Это же уже произошло! О, ну надо же, я наверно утяжеляю ваши возвышенные жизни своим глупым багажом! Ну, знаешь… всякой хренью, с которой мне приходится жить богиней проклятую жизнь!

— Мундансер, не надо, — молю я ее. — Не устраивай сцену. Ты же знаешь, что я всегда рядом с тобой.

— Рядом со мной? — она хмурится. — Ты? Ты «всегда рядом со мной»? — она хмурится еще сильнее. — Будто бы ты вообще можешь понять? Будто хоть что-нибудь из сказанного или сделанного тобой имело хоть какую-то толику искренности? Что ты знаешь, Лира? Через какое дерьмо тебе вообще приходилось когда-нибудь проходить? Разве хоть что-нибудь в твоей жизни когда-нибудь шло не так, или заставляло тебя задаваться вопросом, имеет ли вообще смыл дальше жить? С этим твоим «выдающимся талантом лириста» и твоей «карьерой в области истории музыки Кантерлота»?

— Я… э…

— А суть в том, что ты никогда не была рядом со мной, Лира. И это просто смешно, что ты так считаешь. Твои родители, конечно, вытащили мою маму и меня, это да. Но ты? Ты правда считаешь, что несколько пижамных вечеринок и тупые прогулки в городском парке или в соседнюю пончиковую действительно помогали мне зализать раны от всей пережитой мной гадости? Жизнь, должно быть, охренеть какая простая для тебя, раз именно так ты очищаешь свою совесть от всех пони с проблемами, с которыми тебе придется иметь дело. Но, пожалуйста, только не давай мне пошатнуть твой маленький идеальный мирок. Это же будет попросту «несправедливо», не так ли?

Я закусываю губу, избегая ее взгляда. Свет вокруг приглушается туманом, и я чувствую боль в моей глотке, которая, как я знаю, превратит любой ответ в жалкие всхлипы.

Она это тоже знает, и она над этим смеется.

— Да, давай, поплачь, — говорит она. — Маленькое предупреждение от умудренных: плач работает только поначалу.

Она стискивает челюсти и уходит прочь, печатая шаг, будто копыта ее из железа.

— И мне уже до смерти надоело бросать дела на полпути, как бросает одна пони, которую я раньше считала подругой.

Она уходит. Двор тих. Я слышу краткие шорохи, с которыми пораженные пони начали возвращаться к своим далеким от меня разговорам и делам. И только когда цокот ее копыт окончательно затихает вдали, я зарываю лицо в ноги и даю слезам течь без преград.

Я слышала перебор струн Алебастра. Я слышала его нежную мелодию, его мастерскую интерпретацию самых тонких частей Ноктюрна. Я слышала каждый восходящий и нисходящий аккорд, что составлял собой напев, который неоднократно спасал меня из глубин Царства Неспетых, но при этом не нес мне более утешения. Я знала, что не я та кобыла, что должна была изначально услышать эту прочувствованную мелодию.

И все же это не останавливало меня от исполнения «Эха Пенумбры» раз за разом, снова и снова, решительно и твердо, с надеждой, что оно принесет мне хоть какое-то умиротворение. В конце концов, только лишь надежда поддерживала во мне жизнь в этом положении. Та самая сила, что оттащила безумную пони от карниза крыши городской Ратуши. Та самая сила, что заставила меня просить объятий у сраженной амнезией подруги, неспособной меня вспомнить никогда.

И сейчас, она же была той силой, что заставила меня сидеть на краю парка у границы города, облитой лучами вечернего солнца и обдуваемой ласково холодным октябрьским ветерком, что кружил надо мной, как он кружит над любой благословленной душой этого мира. На какую-то секунду я задумалась: когда мне больше будет нечего выдохнуть, скроет ли мое тело в итоге пыль, или даже будучи прахом, я навечно останусь аномалией для течения времени?

Я услышала тонкий цокот копыт. Оглянувшись, я увидела четырех знакомых жеребят. Скуталу вела красную тележку, в которой сидела Эпплблум с до смешного очаровательным плащом на спине. Посмотрев в подзорную трубу, она облизнула губы и указала с бесшабашным видом в сторону вершины холма. За ними следом, торопливо нагоняя, ковыляли вразвалку Рамбл и Свити Белль. Они глянули на меня, когда пробегали стремительно мимо. Затем, спустя мгновенье, они снова обернулись в мою сторону со смущением. С одинаковым румянцем на щеках, они спрятали лица и поспешили догонять подруг.

Я вскинула бровь с любопытством при виде этого, но вдруг услышала резкий голос рядом со скамьей:

— Очень расслабляющая музыка.

Я обернулась; мое сердце екнуло. Я улыбнулась неловко:

— Забавно. Вчера другой жеребчик твоего возраста сказал мне то же самое.

— Чего? — Снипс прищурился на меня. — Вы играете в городе? Типа, как странствующий менестрель, что ли?

— Эмммммм…

— Потому что у нас в Понивилле однажды побывала одна шоупони, — он прижал уши. — Добром это не кончилось.

— Разве тебя родители никогда не предупреждали, что с незнакомцами говорить нельзя? — спросила я и почти сразу же поморщилась от такой бестактности.

— Хмф! — он задрал подбородок и рог и пошел передо мной по тропинке, демонстрируя невероятную гордость. — Я сам могу о себе позаботиться! Я не маленький жеребенок, знаете ли! У меня есть Метка!

Я глянула на упомянутый символ, но вместо нее мой взгляд сразу же привлекла хромота в его походке; хромота, которую он весьма безуспешно пытался скрыть. Мои уши дрогнули при воспоминании о том звуке, с которым он упал на пол, пролетев через весь дом.

— Ты, на мой взгляд, определенно крутой маленький пони, — заметила я, стараясь изо всех сил поддерживать взрослую улыбку. — С каких это пор серьезные и рисковые жеребцы бегут сломя голову на звук приятной музыки?

— Я не бежал сломя голову! Я… — он поерзал, закусив губу. Он опустил лицо к тропинке. — Да ну… Я просто убивал время.

Я посмотрела на него, на травянистые луга, затем на яркое голубое небо.

— Сегодня, похоже, прекрасный день, — я снова глянула на Снипса. — Тебя ведь обычно видят в компании с другим жеребчиком, так? Таким, долговязым?

— Хммм? О, вы про Снейлза? — он пожал коренастыми плечами. — Он где-то там гоняется за жуками, что ли. Не знаю.

— Ну, очень жаль, что ты совсем один в такой чудесный день, — я вывела еще несколько нот «Эха Пенумбры». — Почему бы тебе не найти его и не посмотреть, чем он занимается?

— Ммрф… — он зарыл копыто в утоптанную землю тропинки и вздохнул. — У вас когда-нибудь бывают дни, когда вы не хотите видеть вообще никого?

Я улыбнулась чуть искреннее:

— Ну ты же видишь меня, разве нет?

— Ну, вы играете хорошую музыку, мисс… — он посмотрел на меня; глаза его были красными. Судя по всему, я — не единственная душа в Понивилле, которой приходится бороться с бессонницей. — И не похоже, чтобы кто-то вам платил за игру или вас заставлял. Вы играете просто потому, что вам нравится, так? В смысле, зачем же еще вы здесь сидите?

Я сделала глубокий вдох и пожала плечами.

— Тишина едва ли годится в друзья.

Он усмехнулся слегка, затем перевел взгляд на траву, окружающую с обеих сторон тропинку.

— Это, наверное, крутой особый талант.

— Что? Музыка?

— Мммхммм… — кивнул он, щелкнув копытом по изумрудным листьям травы, из которой тут же выскочили потревоженные тли. — А у меня на бедрах какие-то глупые ножницы. И я по-прежнему понятия не имею, что они означают. Куча моих ровесников очень хотят поскорее заработать Метку, а я даже не знаю, что означает моя. Разве не тупо?

Я склонилась вперед, прищурив глаза:

— Разве у тебя в доме нет ни одного пони, с которым можно поделиться своими мыслями об этом?

Он раздул ноздри, а его лицо исказила хмурая гримаса.

— Ну и что, у меня все равно убогий талант, и ничего это не изменит, — он поднял взгляд на меня, и выражение его вновь обрело мягкость. — Я не знаю, почему, но когда я слышу эту музыку, я перестаю себя чувствовать плохо. Даже если это ваш талант, а не мой, в нем все равно есть что-то такое очень… расслабляющее. Жалко, что я не могу играть музыку на ножницах, особенно такую. Хех…

Я посмотрела на лиру, ведя копытом по ее гладким контурам.

— Музыка гораздо важнее, чем мы обычно считаем. Она, в конце концов, лежала в основе мира. Она древнее, чем таланты и чувства, вместе взятые, — я усмехнулась слегка и поглядела ему в глаза. — И я правда не могу тебя винить за то, что она притягивает тебя.

— В смысле, я вас не достаю? — спросил он, дергая тревожно из стороны в сторону коротким хвостом. — Потому что… ну, знаете… я просто ходил себе тут и… и… Да ну, не знаю…

— Хехехех… Просто расслабься, — сказала я. Мои легкие умиротворенно выдохнули и я услышала собственный голос: — Музыка существует не только для того, чтобы ее играли, но и чтобы ее слушали, — я улыбнулась для себя не в меньшей степени, чем для него. — А я бы хотела себе слушателей.

— Ха… — он сел на задние ноги, поморщившись слегка от свежего синяка, но улыбаясь все равно. — Могли бы вы… могли бы вы сыграть эту мелодию еще раз? Эм, если вы, конечно, не против?..

Я кивнула.

— С удовольствием, — я начала вновь играть «Эхо Пенумбры» и буквально сразу же я увидела, как закрываются глаза Снипса, и как его уши смакуют мягкую мелодию. — В нашем мире немало радостей, — проговорила я под баюкающий ритм. — И мы никогда, вообще никогда не должны чувствовать стыд за желание быть счастливыми.

Дыша ровно, я внимательно прищурилась, наблюдая из укрытия позади дерева и зарослей кустов. Буквально за ближайшим участком ограды в свете угасающего заката возвышался дом Стрейт Еджа. Несколько часов спустя после того, как я сыграла Снипсу столько вариаций композиции Алебастра, сколько смогла придумать, я последовала за жеребчиком, соблюдая дистанцию, сопровождая его, пока он бесцельно блуждал по Понивиллю и, в итоге, нехотя не вернулся к своему дому на краю центра города.

Мое тело устало, а глаза жгла сухость после трех ночей подряд практически без сна. Я не могла отмахнуться от острой дрожи, сотрясающей мой организм. Что я здесь делала? Проклятье вовсе не дает мне права вести себя как навязчивый сумасшедший. Единственным утешением мне было лишь только то, что искала я вовсе не Снипса.

Наконец, я увидела мою цель — Стрейт Еджа. Седеющий жеребец шел домой, ну или, по крайней мере, пытался. Шаг его был слегка шатким, копыта его шаркали, вырисовывая на земле пьяные узоры, виду которых я не слишком-то удивилась. Спустя несколько минут, он, спотыкаясь, дотащился до входной двери. Он опустил плечи в усталом и раздраженном вздохе, будто бы пришел не домой, а на худшую из ночных работ, какую только можно представить. Подняв телекинезом пару ключей к замку, он вошел в тускло освещенный дом и захлопнул за собой дверь.

Я сделала глубокий вдох и оглянулась вокруг. Солнце окончательно зашло. Звезды зажигались над головой. Сверчки заполняли пением воздух, сливаясь во все более и более плотный хор. Кругом не было ни души, и никто не смог бы увидеть, что я собиралась сделать.

Крадучись, я поспешила к лужайке перед крыльцом. Я открыла калитку и скользнула, как змея, в проход. Пряча свое тело подальше от окон, я прижала ухо к фасаду. Мое сердце гулко стучало. Волоски шкуры стояли дыбом. В течение целого года, в который я блуждала призраком по улицам Понивилля, я никогда еще не делала чего-то подобного. Не буду отрицать, я время от времени не стеснялась проникнуть в библиотеку Твайлайт, но она была, в конце концов, моей подругой детства, и всякий раз, когда я вламывалась в ее исследовательские комнаты, я делала это с целью раздобыть необходимые источники информации, или изучала Ноктюрн, или играла «Песнь Созыва».

Но сейчас? Это — нарушение неприкосновенности жилища в самом худшем своем варианте. Тот же дух в моем сознании, что останавливал меня от наглого ограбления Рарити, или кражи грома у Рейнбоу Дэш, или злоупотребления гостеприимностью Эпплджек, вгонял мне в сердце кинжал вины. Я чуть было не уговорила себя отступиться за те двадцать минут, что я провела в укрытии, пока не услышала, наконец, то, зачем я сюда пришла.

Плач Виндсонг, который невозможно было ни с чем спутать, зазвучал первым. За ним последовал голос Стрейт Еджа, выкрикивающий одну кошмарную вещь за другой. Голос Снипса присоединился горячо к плачу Виндсонг, и тогда Стрейт Едж разорался пуще прежнего. На краткий миг попытались вмешаться жалобные причитания Отон, но рык Стрейт Еджа затопил их, и следом донесся звон бьющихся бутылок. За два дома по соседству залаяла собака.

Я сделала глубокий вдох и почувствовала, как какая-то сила растягивает мои губы. Я улыбалась, ибо теперь я знала, что мне нужно. Я быстро развернулась и побежала прочь от двери, подобно изумрудной молнии, озарившей вдруг улицы Понивилля.

Во входном вестибюле Полицейского Департамента Понивилля, в тусклом свете масляного фонаря один жеребец закончил полировать свои подковы, тихо рассказывая другому:

— И я ему тогда сказал: «Сэр, если, конечно носки вашей соседки не сломали магическим образом законы вероятности, я искренне сомневаюсь, что они отрастили копыта, выбрались из ее бельевой корзины, перебежали на другую сторону улицы и каким-то образом пробрались в ящики вашего рабочего стола!»

— Хахаха! — другой офицер, лениво сидевший за приемной стойкой, перелистнул страницу газеты. — Благая Селестия! И тогда ты его арестовал?

— Еще как. Оказалось, старый извращенец таскал у леди чулки уже несколько месяцев кряду.

— Вот что за ерунда у этих старых жеребцов насчет кобыльих носков… — другой пожал плечами и вздохнул. — Я никак этого не пойму.

Как раз в этот момент резко распахнулись двери участка и оба офицера резко вскочили, обернувшись на них.

— Ээээ… Мы можем вам помочь?

Я стояла, задыхаясь и глотая ртом воздух:

— Да! Да, вы можете помочь! Но не мне! Кому-то другому! В доме на Бертон Стрит проблемы!

— Можете сказать поточнее, мэм?

— Х-хотела бы! — воскликнула я, сверкая глазами, и, подняв трясущиеся передние копыта, скромно потеребила голубые локоны гривы. — Я слышала какой-то страшный шум и крики! Мне кажется, этот дом сейчас грабят! Я проходила мимо и вдруг услышала этот ужасный грохот! Я… я так испугалась! Вам надо сходить проверить!

Офицеры обменялись взглядами. Твердо кивнув друг другу, они метнулись за своим обмундированием и поспешили за дверь следом за мной.

— Не волнуйтесь, мадам. Мы этим займемся. Главное, покажите дорогу.

Я оглянулась на них. Подавив горделивую улыбку, я прочистила горло, сорвалась в тревожный галоп.

— Ох, спасибо вам, офицеры! Спасибо вам огромное!

— Здесь! Прямо здесь! — воскликнула я несколько минут спустя, указывая трясущимся копытом на газон перед домом Стрейт Еджа. — Я проходила мимо по тротуару и вдруг услышала шум!

— Хммм… — пробормотал один офицер и, поправив шляпу, подошел к ограде. — Калитка все еще открыта…

— О… Да… Эм… — я поерзала на месте и нервно улыбнулась. — Должно быть, грабитель забыл ее закрыть!

— Мы разберемся. Пожалуйста, отойдите назад, — полицейский прошагал по ступеням крыльца. И пока он шел, вдруг зазвенели стекла в окнах от нескольких приглушенных криков изнутри. Меня одновременно охватил смертный ужас и щенячий восторг.

— Эй?! — офицер постучал в дверь. — Это полиция! У вас все хорошо?

Снова накатила волна шума. Я мгновенно распознала рык Стрейт Еджа. Хныкала Виндсонг. Или, может быть, Снипс. Мне уже было неважно. Все одновременно и рушилось и собиралось воедино в прекрасную поэму.

— Я повторяю, это полиция! Пожалуйста, ответьте! — офицер приложил ухо к двери. Он нахмурился. Он оглянулся назад и твердо кивнул напарнику.

Его партнер похлопал меня по плечу.

— Ждите здесь.

Он выхватил дубинку и, зажав ее в зубах, кинулся галопом по ступеням.

— На счет три, — другой офицер развернулся кругом и поджал задние ноги. — Раз… Два… Три!

Он лягнул дверь, снеся ее с петель. Его напарник бросился внутрь, доставая на ходу дубинку с криком:

— Всем не двигаться! Это полиция!

Я сидела снаружи, поджав задние ноги, и ждала. Шли минуты, а в доме стояла полная тишина. Я нетерпеливо теребила рукава толстовки, тревожно и кратко дыша. Еще несколько минут прошли в тишине. Я слышала одних только сверчков.

Я начала паниковать. Стрейт Едж сделал со своей женой и детьми что-то ужасное? Он оказался слишком силен для двоих офицеров и они не смогли его одолеть?

— О, благая Селестия, — проговорила я вслух, чувствуя острый поток холода, проносящийся сквозь мое тело.

Не могла ли я случайным образом травмировать душу Снипсу и его маленькой сестренке? Я знала, что Стрейт Едж напрашивался на подобное, но заслуживали ли в самом деле маленький жеребчик и кобылка стать свидетелями позора их отца, которого прижимают к полу два жеребца? Не могла ли я, случаем, устроить Отон очередной приступ?

Тревога обернулась отчаянием, а отчаяние обратилось действием. Я прошла по тропинке ко входной двери, ступая осторожно и неуверенно.

— Эм… Офицеры? — в ответ я не услышала ничего. В тусклом свете прихожей виднелись картины, мебель и прочая мелочевка, из которой и строится нормальная домашняя жизнь. — Все хорошо? Ладно, я признаюсь: не было никакого ограбления.

Я сглотнула и, выдыхая пар, вошла глубже в дом.

— Но вам надо было это увидеть. Вам надо было это остановить, пока все не стало еще хуже…

Я застыла на месте.

Оба офицера как ни в чем не бывало стояли со Стрейт Еджем по центру гостиной, держа по стакану лимонада. Отон сидела на диване и качала в копытах плачущую Виндсонг. Снипс расселся на нижней ступени лестницы на второй этаж, бессмысленно и уныло уставившись на ковер.

— Ага, но Вондерболты в этом году совсеееем форму растеряли, — сказал с ухмылкой один офицер, раскручивая лимонад у себя в стакане. — И не мудрено, раз Флитфут с Меркури еще весной уехали на гастроли в Земли Грифонов.

— Эти проклятые грифоны никогда пегасам продыху не дают, — сказал ворчливым тоном Стрейт Едж. Уголок его небритой щеки чуть приподнялся вверх. — У Флитфут и ее дружка так и не вышло покрасоваться. Они просто засели в своем отеле для пони и ждут, пока грифоны их не выпихнут из страны, чтобы они наконец-то вернулись назад, к нормальной работе. Да что там, я не знаю, зачем Кантерлоту вообще уперлась эта программа обмена.

— Ага! Хех… Те два клювастых барана, которых притащили Вондерболтам, не умеют даже толком летать звеном! Слава Богине, что они сюда заявились после Соревнования Лучшего Юного Летуна в этом году, а не до! — офицер сделал глоток, обернулся, увидел меня и чуть не выплюнул напиток. — Кх! Кх! Эк. Кхм. Можем чем-нибудь вам помочь?

— Я… я… — я стояла на месте, тупо глядя перед собой и переступая с ноги на ногу.

— Хммф… — Стрейт Едж сузил глаза. — Она, должно быть, увидела снаружи дверь.

— Не о чем волноваться, мэм, — сказал офицер, помахав мне копытом. — Чистейшей воды ошибка со стороны полиции, клянусь Богиней.

— Честно, я в патруле уже пятнадцать лет, и я ни разу ничего подобного не делал! — сказал другой. — Обещаю вам, мистер Едж, что Департамент заплатит вам за ущерб.

— Эй, да ничего такого, чего я не могу и сам починить. Рад знать, что вы, ребят, всегда рядом и готовы мигом помочь.

— Да… — выдавила Отон, стараясь успокоить Виндсонг. — Хорошо, когда полиция п-поблизости…

— Я именно это и сказал, дорогая, — прорычал тихо Стрейт Едж.

— Быть… быть такого не может! — воскликнула я дрожа губами. Я нахмурилась, глядя на офицеров и указала на стены вокруг. — Вы хотите сказать, что просто вломились сюда и увидели, что здесь ничего не происходит?! Я знаю, что я слышала крики!

— Это, скорее всего, этот маленький жеребенок был напуган скорой на копыто полицией, — сказал смущенно офицер. — Хех. Если лейтенант не устроит нам головомойку за эту неразбериху, я не знаю, что его вообще сможет вывести из себя.

— Я не знаю, что на нас нашло, — заметил другой. — Наверное, это все ночные смены, знаете? В одну секунду сидишь в участке, а в другую — уже размахиваешь дубинкой на каждый громкий звук! Этот городок нам в конец крышу свернет со всеми своими Найтмэр Мун, Малыми Медведицами и параспрайтами!

— Эй, я вам ведь говорил уже — забудьте, — усмехнулся Стрейт Едж. — Если уж о том говорить, благодаря вам вечер стал куда интереснее. Эдакая встряска определенно выкинула меня из проклятой одури. Думаю, благодаря вам, ребята, теперь у меня найдется запал даже на доделку еще кое-каких дел за лишние пару часов.

— Но… Но… — я заморгала, затем нахмурилась, а затем зарычала:

— Нет! — я топнула копытом. — Это неправильно! В этом доме все неблагополучно!

— Простите? — Стрейт Едж уставился на меня уничижительным взглядом. Я чуть не опрокинулась на спину от такого. Чуть.

— Мэм, прошу вас… — один офицер поставил стакан и с серьезным лицом двинулся ко мне твердым шагом. — Я понимаю, если вы или другие соседи перепугались от шума, но вся эта ситуация — только лишь ужасное недоразумение…

— Нет! Вы просто не понимаете ничего! Вы забыли! Все вы! — я начала задыхаться. Я указала тяжелым копытом в сторону кобылы и ее ребенка. — Почему они такие напуганные, а?! Почему она все еще плачет?

Стрейт Едж вздохнул и посмотрел устало на жеребцов-полицейских:

— Офицеры, уже правда довольно поздно. Могли бы вы сделать одолжение… — он указал на меня кивком головы.

— Мэм, пожалуйста, пройдемте с нами…

— Снипс! — я указала на жеребчика. Он резко вздрогнул, услышав свое имя. — С-спросите его! Спросите его, что происходит в этом доме!

— Так, довольно уже этого…

— Как ты заработал эту хромоту, Снипс?! — я уже практически вопила, когда первый офицер схватил меня за плечо. Я вырывалась из его копыт, обращаясь издалека с мольбой к юноше: — А эти синяки на лице?

— Мммм… — он обнял себя передними ногами, царапая задними копытами по ковру. — Мы со… Снейлзом п-подрались…

— Ох… — закатил глаза Стрейт Едж. — Чтоб тебя, парень…

— Снейлз? — офицер недоуменно оглянулся.

— Его… эм… — Отон содрогнулась у себя на диване. — Его друг. Из школы.

Я нахмурилась.

— Он лжет! И она тоже! Они слишком боятся! Они слишком боятся за свою безопасность! Разве вы этого не видите?! — офицер настойчиво пытался утащить меня к выходу, но я, упираясь, кряхтела и кричала Снипсу: — У тебя этих синяков не было, когда я играла тебе музыку, Снипс! Откуда они так быстро возникли?! А?!

— Я… — Снипс сглотнул и посмотрел на отца, затем сжался, дрожа: — Я-я никогда не видел этого единорога… честно…

Я почувствовала, как цвет уходит с моего покрытого потом лица.

— Думаю, вам лучше пройти с нами в участок, — произнес жеребец, утягивая меня за переднее копыто.

— Ыыыыхх! — я зарычала и призвала вспышку энергии. Щит оборонной магии надулся пузырем из моего рога, озарив комнату зеленым сиянием. Офицер ахнул, совершенно не ожидая такой мощи. Прежде, чем он успел прийти в себя, я бросилась галопом из дома, уносясь слепо в холодную понивилльскую ночь. Глаза мои дрожали от ярости, а уши звенели от грома сбивающегося с ритма сердцебиения.

— Так, дай-ка мне разобраться, — прищурилась Рейнбоу Дэш, вися над головами Твайлайт Спаркл и Эпплджек в городской библиотеке на следующий день. — Ты жила в городе больше года, но никто об этом даже не подозревал из-за какого-то мистического проклятья, которое не дает никому совершенно ничего о тебе помнить? И вместо того, чтобы попробовать нас попросить о помощи с избавлением от этой сумасшедшей штуки, ты просишь нас заняться расследованием про какого-то жеребца, который бьет своего ребенка?

Я сделала глубокий вдох, выпрямилась и твердо кивнула:

— Да.

Рейнбоу Дэш оглянулась на своих подруг:

— Теперь я могу сказать?

Эпплджек пробормотала:

— Наверн можешь, сахарок.

Рейнбоу Дэш развернулась обратно и прошипела мне:

— Бред сивой кобылы!

Я вздохнула и закатила глаза. Я почти не спала и у меня кончались силы и рассудок. Мне требовалось космическое усилие воли, даже чтобы просто стоять на ногах прямо, не говоря уж о поддержании вменяемого выражения лица.

— Да, это явно уделывает все безумные, низкопробные, жалкие попытки привлечь внимание, какие только можно придумать! — Рейнбоу Дэш летала вокруг меня, обвиняюще и сердито поглядывая. Ее скептическое бормотание не слишком-то успокаивало мои измочаленные нервы. — Да на фоне твоей непредсказуемости даже Пинки Пай выглядит как университетский профессор! О, значит, ты слышала про Элементы Гармонии! Значит, ты слышала о Твайлайт Спаркл, магической ученице Принцессы Селестии, и как она с лучшими подругами победила Найтмэр Мун! И что теперь? Ты теперь просто хочешь тоже оторвать себе кусочек нашей популярности! В смысле, эй, честь тебе и слава за деликатность! Ты нас хотя бы не посылаешь нас какую-нибудь великую миссию через весь мир на поиски очередного «Ноктюрного шкафчика», или еще за какой-нибудь эпической и нереалистичной херней. И все равно, вся эта ерунда со Стрейт Еджем — это же тупо омерзительно! И давно ты уже суешь нос в чужие дела, а?! А мерзкие заявления про издевательства над детьми?! Ха! Этот город чист, кобылка! Я — недремлющее око в небесах Понивилля! Я бы про эту хрень знала!

Я обернулась к ней и взглянула холодно:

— И ты также должна знать, что единственная причина, по которой ты не улетела еще вступать в ряды своих «обалденных» Вондерболтов, бросив все позади, в том, что твои новые и при этом «скучные» понивилльские друзья, сами того не подозревая, заполнили пустоту в твоей жизни, развеяли величайший страх, который у тебя когда-либо был — страх навечно остаться одной.

Рубиновые зрачки Рейнбоу Дэш сжались в точки и она упала прямо на зад.

— Чч… ч-чего ты только что сказала?.. — она начала хныкать и дрожать, как маленькая кобылка.

Эпплджек нахмурилась:

— Так, послушайте, барышня…

Я повернулась к ней:

— А вы… чей отец был вдохновением для в равной степени как физических, так и метафорических основ, которые вы непрерывно закладываете и для себя и для всех пони вокруг… вы ведь никак не можете отвести взгляд от надетой на меня толстовки, ведь так? Может, это потому, что глубоко в душе, Эпплджек, вы знаете, что узнаете ее неспроста; это та же самая куртка, которую вы когда-то носили, ухаживая за садами вашей фермы. Вы любили ее, потому что ее цвет напоминал вам цвет шкуры отца, когда он зимой держал вас в объятьях и пел вам песни, переданные через полдюжины поколений.

— Ээээ… — лицо Эпплджек побледнело, и она стянула с головы шляпу, прижав ее к груди. — Ради Земли…

— А вы… — я повернулась и улыбнулась Твайлайт, которая тут же заметно дрогнула. — Пони, которая страдает от величайшего страха из всех: быть забытой. Когда вы пришли в Понивилль и увидели искру дружбы, что закрепила ваше место здесь навсегда, вы впервые поняли, что это значит — лить слезы радости, а не печали. Прежде, когда бы вы ни плакали, слезы ваши лились в одиночестве, среди стен учебных залов Кантерлотского Замка. Но вы никогда не осмеливались поделиться своими волнениями и горестями с Принцессой Селестией. В конце концов, как вы однажды сказали мне: «Старсвирл Бородатый был величайшим смертным магом, который когда-либо жил, но умер он в одиночестве, окруженный одними лишь свитками». Вы верили когда-то, что одинокое существование — необходимая цена величия. Но потом вы нашли своих друзей, здесь, в Понивилле, и частичка вашей души захотела стать забытой Эквестрийской историей, потому что она предпочла бы быть счастливой здесь и сейчас, чем печальной в будущем.

Твайлайт уставилась на меня, дрожа губами.

— Я… К-как?..

— У меня нет столько времени, чтобы объяснить вам, «как», — сказала я, наклонившись вперед и улыбаясь мягко. — Важно только лишь «почему». И ответ таков: я хочу помогать пони, точно так же, как помогаете вы. Прямо сейчас у нас появилась возможность так и поступить, но для семьи Снипса ничего хорошего ждать не придется, если мы так и останемся сидеть на задницах.

Я встала на ноги и обвела взглядом трех пони.

— Вы бы были совершенно другими, абсолютно одинокими кобылами, если бы не доверились судьбе и не решились бы стать друзьями. Но став ими, вы превратились в трех сильнейших, трех самых надежных пони во всей Эквестрии. Так почему бы вам не довериться судьбе вновь, здесь и сейчас?

Рейнбоу Дэш дрожала. Твайлайт Спаркл шмыгала носом. Эпплджек положила шляпу обратно на светлую гриву и молча оглядела подруг. Они поглядели на нее в ответ.

— Я ничего не вижу и не слышу, — пробормотала Рейнбоу Дэш в опустившихся вечерних сумерках.

— Шшшш! — сипло воскликнула Эпплджек, сидя, пригнувшись, как и все мы, на тротуаре у самого входа в дом. Внутри горел свет и мелькали тени. — Помнишь, что мисс Хартстрингс сказала? Не спеши! Похож, этому Стрейт Еджу башню срывает когда вздумается.

— Я все равно считаю, что это очень странно, — нахмурившись, заметила Рейнбоу Дэш. — Не говоря уж о том, что это правда очень не круто. В смысле… мы типа шпионим за другими понивилльцами! В их же квартирах!

— Если боишься, можешь идти домой, — угрюмо буркнула я.

— Лира, — шепнула мне Твайлайт. — Не слишком-то вежливо с вашей стороны. Мы же, в конце концов, «доверяемся судьбе» по вашей же просьбе.

— Я знаю… — вздохнула я и провела копытом по моему утомленному лицу. — И я прошу прощения, девочки. Просто… Вы ни за что не поверите, через что я прошла, чтобы хоть как-то заступиться за членов этой семьи.

— И ты, типа, хошь сказать, шо ни мисс Чирили, ни полиция никак не помогли?

— Боюсь, что нет, Эпплджек. Все ведь из-за проклятья, помнишь?

— Все это просто чересчур необычно, чтобы взять и поверить, — заметила Твайлайт Спаркл. — Поиски Скуталу, отель, рушащийся на голову Рамбла и Морнинг Дью, нашествие параспрайтов: вы хотите сказать, что вы были рядом во время каждого из этих событий?

— Да, — сказала я и поморщилась. — Хотя… последнее потребует реально, реально много времени на объяснения. И даже тогда я не смогу более-менее точно объяснить все детали…

— Я… я-я спасла Скуталу… — сглотнула Рейнбоу Дэш и по-детски растерянно поглядела на своих подруг, опустив крылья к земле.

— Ведь так? — выдавила она чуть ли не через плач.

— Блин, девочка, — заявила Эпплджек, обмахивая себя шляпой. — Того и гляди ты скажешь, что это ты свела Винд Вистлер и Карамеля!

— Хех… — я дико ухмыльнулась и согнулась пополам в хохоте. — Хех хех хех хех хех хех!

Рейнбоу Дэш скривила лицо.

— Чего, блин, тут смешного?

— Оххххх… — пробормотала я в копыто. — Мне правда, правда, не помешает выспаться…

— Твайлайт, дорогая, — Эпплджек глянула на мою подругу детства. — Ты уверена, шо с этим заклинанием мы сливаемся с тенями как надо и без ерунды?

— В миллионный раз повторяю: да, Эпплджек, — ответила Твайлайт. — Если только сама Принцесса Селестия не заявится именно в это место во всем этом огромном районе, чтобы подсветить его своим рогом, мы сейчас темнее грозового облака. Никто нас здесь не увидит.

— Хорошо, — содрогнулась Эпплджек. — Мне как-то жуть как мерзко вот так сидеть невидимкой.

— Читаешь мои мысли, девочка, — добавила Рейнбоу Дэш.

Твайлайт Спаркл нервно поерзала. Она глянула на меня.

— Мисс Хартстрингс?

— Ыыххх… — я устало глядела на дом, не отрывая от него покрасневших глаз. — Да, Твайлайт?

— С учетом, что что все вами сказанное — абсолютная правда…

— И это действительно правда.

— Да. Конечно, — она прочистила горло. — Это проклятье, похоже, по-настоящему жуткое испытание для одинокой пони. Возможно ли… помимо фантастических ситуаций, в которых вас преследует неживой аликорн и вам необходимо заучить забытую магическую симфонию… что вы просто вообразили себе эту маленькую деталь относительно семьи Снипса?

— Я уверена в том, что я слышала…

— Слышала? — встряла Эпплджек.

Я вздохнула.

— Видела и слышала. Слышала и видела… Ыыххх… Слушайте! Этот Стрейт Едж — плохой жеребец! И каким бы ужасным ни было мое собственное положение, я не хочу, чтобы эту трагедию незаметно для всех спустили на тормозах! Это просто… просто несправедливо! Этот мир…

Лицо мое исказилось от вдруг ворвавшихся в мою голову воспоминаний. На мгновенье, мне показалось, что я вновь увидела затуманенный дымкой слез школьный двор. И он жутким образом напоминал залитую дождем кантерлотскую улицу за дверью темного подъезда. Застонав, я потерла лоб передними копытами.

Три кобылы обменялись тревожными взглядами. Я буквально чувствовала, как я теряю ту жалкую, хрупкую веру, что мне удалось из них выжать.

— Твайлайт… — пробормотала я, подняв снова голову. — Ты… ты помнишь Мундансер, ведь так? В смысле… ты ведь помнишь, через что она прошла?

Твайлайт резко вдохнула, задрожав губами. Ее фиолетовые глаза затрепетали на краю слез.

— Вы… вы знали Мундансер?

Я моргнула, и мое сердце забилось тяжко. О, моя дорогая Селестия. Я забыла. Я всегда, всегда забываю об этой мелочи.

— Эм… Кхм, — я нервно улыбнулась ей. — Ты… ты мне о ней рассказывала. Ну, знаешь, во время наших прошлых встреч…

— И я об этом забыла… — кивнула Твайлайт Спаркл, неохотно принимая на веру мои слова. Она вздохнула и проговорила: — И сколько же я вам рассказала всего про Мундансер?

Я сглотнула и сказала:

— Достаточно, — я нежно положила копыто ей на плечо. — Помнишь, как твои родители, Даск и Стеллар, помогали Мундансер и ее матери, Сатин, когда они в этом нуждались?

Твайлайт медленно кивнула.

— Как я могла забыть? Я была в то время еще очень маленькой, но позже я сблизилась с Мундансер, — она мягко улыбнулась и глянула на Эпплджек и Рейнбоу Дэш. — Она была моей единственной подругой до того, как я приехала в Понивилль.

Ее тело пронзила острая боль.

— Но… все теперь изменилось…

— Ты все еще любишь ее?

Твайлайт быстро глянула на меня. Она моргнула несколько раз, и в ее глазах возникла влага.

— Конечно. Наверное… наверное, всегда буду ее любить, так или иначе…

Я улыбнулась нежно.

— Можешь ли ты себе представить, какой бы была ее жизнь, если бы ей никогда не довелось с тобой встретиться? Или если бы ее мать никогда не встретилась с твоими родителями? В смысле… — я взмахнула копытом. — Что, если бы Даск и Стеллар не заметили этих маленьких деталей, этих крохотных, незаметных знаков, которые бы подсказали им, что… — я помедлила, кратко глянув на других двух кобыл. — Кхм… что в доме Мундансер все не так уж и здорово?

Твайлайт закусила нижнюю губу.

— Меня… меня в дрожь бросает от такой мысли…

— Твайлайт, — сказала я. — Мы не просто незнакомцы в этом мире, или знакомые, или даже обычные соседи, если на то пошло. Мы все помещены на эту планету ради некой цели. То есть… мы все были сотворены из одной и той же песни, слеплены из одного и того же рефрена, которым было воплощено в реальность Творение. Это наш долг, нет, это наша природа — тянуться к другим, когда мы замечаем серьезную проблему, которая непременно должна быть разрешена. Даже самое ужасное из проклятий, когда-либо падавшее на пони, неспособно изменить тот факт, что все мы живем ради спасения друг друга, ради изгнания зла, и чтобы сдувать пепел хаоса нашим праведным дыханием гармонии. Так что, как ты понимаешь, помощь Снипсу, его матери и сестре равносильна помощи твоих родителей Мундансер! Потому что… потому что все это часть великой композиции! Подобно прекрасной симфонии, что не ведает конца…

Твайлайт Спаркл уставилась на меня. Она улыбнулась мне медленно и очень нежно.

— Да ты, блин, упоротая, — проворчала Рейнбоу Дэш.

— Рейнбоу! — прошипела Эпплджек.

— Да блин! Только послушайте эту лаймовую балаболку! — прошептала Рейнбоу Дэш, яростно размахивая копытом. — Вы вообще когда-нибудь слышали, чтобы пони говорили так мало такой кучей тупых слов?!

— Мы здесь не поэтический конкурс судим!

— Тьфу! Меня уже достало это ожидание! Или мы тут щас ловим на горячем чью-нибудь бьющую детей задницу, или идем домой! Богиня всевышняя…

— Шшшш! — воскликнула Твайлайт, подняв в воздух копыто и переведя взгляд на дом. — Вы слышали?

— Что? Что? — встрепенулась я, внезапно занервничав.

— Дай ей сказать, сахарок, — сказала Эпплджек, положив осторожно копыто мне на плечо.

Даже Рейнбоу Дэш наклонилась вперед, зависнув в воздухе и навострив уши. Она крутила глазами из стороны в сторону. Внезапно раздался резкий крик, за которым последовал глухой удар. Перья Рейнбоу тут же встали дыбом.

— Лошадиные яблоки!

— Там шо, борцовые соревнования кабанов? — добавила Эпплджек, заострив черты лица.

— Если бы, — ледяным тоном проговорила я и вперила сердитый взгляд во всех троих. — Все еще сомневаетесь?

Твайлайт Спаркл сглотнула; ее тело тревожно вздрагивало от каждого следующего вскрика, что эхом разносились по улице из дома в нескольких шагах от нас.

— Это… точно отец Снипса?

— Перо мне в глаз! — сипло воскликнула Рейнбоу Дэш. — Да это скорее разъяренный дракон!

— Вот уж чего я терпеть не могу… — рассерженно пробурчала Эпплджек. — ...так это уважающих себя родителей, которые кидаются, как охапками сена, своими же детьми.

Она поправила шляпу, чтоб эффектно добавить тени своему суровому взгляду и обернулась к нам:

— Мож, нам над позвать копов?

— Ты что, не слышала, что недавно говорила мисс Хартстрингс? — резко возразила Твайлайт. — В прошлый раз это не сработало!

— Еще одна попытка повторения проделанного ни к чему хорошему не приведет, — сказала я, стараясь сохранять хладнокровие при виде того, как продолжают дребезжать в рамах стекла. — В первую очередь мне нужно, чтобы вы все трое засвидетельствовали это одновременно…

На мое тело нахлынула внезапная и безжалостная волна холода. Я увидела, как из моего носа повалил пар. Мои глаза дрогнули в нервном тике.

— О нет…

— Что такое?

— О нет нет нет нет нет нет нет! — я метнулась к Твайлайт и дернула ее за гриву, встав с ней нос к носу: — Кто я?!

— Л-Лира Хартстрингс! — воскликнула она.

— Шо происходит… — начала говорить Эпплджек.

Но я повернулась к ней:

— Назови мое имя!

— Ээээ… Лира!

Я метнула серьезный взгляд на Рейнбоу Дэш:

— И ты!

— Балаболка!

— Рейнбоу…

— Э, в смысле, Лира! — она яростно помотала головой. — В самом деле! Что за суета?!..

— Слава Селестии! — простонала я, но затем нахмурилась. — Осталось не так уж много времени! Сейчас или никогда!

— Что сейчас?

— Никаких вопросов! — я снова потянула Твайлайт. — Ты должна нас телепортировать туда!

— Ч-чего?! — она отшатнулась от меня, как от зачумленной. — Ты с ума сошла?

— Почти! Проклятье вот-вот обернет все вспять, я не могу рисковать!

— Все пони, успокойтесь. Давайте просто подойдем к двери, как цивилизованные пони…

Из дома вновь донесся крик.

— Ага, нафиг, — сказала Рейнбоу Дэш. — Твай?

— Хорошо, но мне кажется, это плохая идея… — она начала сосредотачиваться, ярко разжигая рог.

— Просто давай! — прорычала я; под моими налитыми кровью глазами нервно дрожали нижние веки. — Пока не слишком…

Вспыхнул яркий лавандовый свет. Вечерние тени растворились в одно мгновенье, и мы все вчетвером приземлились на кухне Стрейт Еджа. Нас окружали фарфоровые тарелки, стеклянные бутылки и металлическая посуда. Воздух скис от паров алкоголя, а на ковре мне бросились на глаза пятна, которых вчера еще не было.

— … поздно! — проговорила я, застыв от вида передо мной. Эпплджек, Рейнбоу Дэш и Твайлайт Спаркл так же, как и я стояли как статуи.

Стрейт Едж держал Снипса в воздухе левитацией. На глотке вырывающегося жеребчика сияло магическое сияние, а из глаз его текли рекой слезы. Отон растянулась на полпути от дивана, протягивая в сторону драки немощные копыта. В дальнем углу свернулась клубочком Виндсонг, дрожа от страха, засевшего глубоко в ее сияющих от слез глазах.

— … и никогда, никогда не говори, что мне делать, мальчишка! — рычал, как дикий зверь, Стрейт Едж. — Я знаю, что лучше для твоей матери, и мне не нужна твоя богинемерзкая дерзость! Только я в этой семье работаю так, что у меня круп отваливается, чтобы каждый день оплачивать ее лечение! А какого сена ты… вообще… когда-нибудь… для нее сделал?..

Глаза Стрейт Еджа нервно дрогнули и нацелились на четверых вломившихся пони. Он икнул, качнулся и только лишь прорычал:

— Что это, во имя Луны, за хренота?..

Эпплджек уже метнулась к нему через всю комнату, подобно оранжевой молнии:

— Убери от него свою грязную магию, шелудивый демон!

Она врезалась, опустив голову, прямиком в него.

— Уф! — жеребец упал на спину, проломив журнальный столик.

— Стрейт! — завопила Отон.

Виндсонг рыдала.

Снипс безвольно полетел к полу, но Рейнбоу Дэш рванулась к нему и подхватила его в воздухе.

— Все хорошо, парнишка. Поймала!

— Какого сена это все значит?.. — успел сказать Стрейт Еджу, когда ему вышибло дыхание парой тяжелых копыт, с силой рухнувших ему на грудь. — Ууф!

— Никто… И я говорю: реально никто не должен так поступать со своими родными детьми! — рычала Эпплджек.

— Леди! — рявкнула Рейнбоу Дэш, качая в копытах отплевывающегося Снипса. — Скажите ей, блин, спасибо, что он не глотает собственные зубы!

— Все пони, просто успокойтесь! — воскликнула Твайлайт. Она страшно дрожала; я никогда прежде не видела ее такой перепуганной.

— Вы ввалились в мой дом?! — Стрейт Едж боролся и вырывался из захвата Эпплджек. — Вы суете свои носы в мою жизнь?! Я на вас натравлю копов, тупое бабье!

— Вот эт будет поворот, а! — Эпплджек чуть ли не плевала ему в лицо. — Хотела бы я посмотреть, как ты выкрысишься из такого, гадина!

— Слезьте с моего мужа!

Виндсонг рыдала еще громче.

— Оох! Может кто-нибудь как-нибудь у-успокость… эту к-кобылку… — Рейнбоу Дэш начала валиться на бок прямо в воздухе.

— Рейнбоу? — выдавила Твайлайт. — Что такое?

— Просто… просто голова очень кружится… — пробормотала Рейнбоу Дэш, чуть не выронив из копыт Снипса.

Я посмотрела на нее, ну или хотя бы попыталась. Пегаску от меня загородило облако пара, вырвавшееся у меня изо рта. Я резко вдохнула, стиснула зубы и выдернула Снипса из ее копыт, настолько осторожно, насколько могла.

— Уже начинается!

— А?! — Эпплджек подняла взгляд. — Что начинается… Тпру, лошадка!

— Рррррхх! — Стрейт Едж спихивал с себя кобылу. — Клянусь Тартаром, вы за это заплатите!

Эпплджек, спотыкаясь, попятилась и врезалась с силой в посудный шкаф. Разбилось стекло. По комнате метались тени от раскачивающейся люстры.

— Эпплджек! — выкрикнула Твайлайт.

Я метнулась, чтобы схватить Виндсонг. Я положила ее себе на спину и развернулась.

— Твайлайт! Вытаскивай нас отсюда!

— Но… но… — увидев, что Стрейт Едж достал из камина кочергу и бросился к оглушенной Эпплджек, Твайлайт принялась вызывать защитное поле. — Все полетело в тартарары!..

— А где еще, как ты думаешь, эти два ребенка жили всю свою жизнь?! — воскликнула я.

— Эй! — Рейнбоу Дэш увидела, как Стрейт Едж бежит в атаку на Эпплджек с оружием наготове и немедленно кинулась наперерез. — А ну стой, подлец!

Мгновенье спустя, и она уже прижимает жеребца к земле, ударом сбив картины со стен.

— Чтоб тебя, Твайлайт! — воскликнула я. — Нам надо вытащить отсюда жеребят! Это может быть наш единственный шанс…

И едва я это сказала, по дому пронеслась ледяная волна мороза.

— О Селестия, пожалуйста…

— Ыыххх! — Твайлайт уже заряжала рог энергией. Стрейт Едж выкрикнул что-то и замахнулся копытом на Рейнбоу, но мы вдвоем в тот же миг пронеслись по эфирным лейлиниям, оставив смазавшуюся перед глазами гостиную позади. Я крепко вцепилась в дрожащие фигурки Снипса и Виндсонг. Меньше, чем через две секунды спустя, мы вывалились у стены здания на другой стороне города. — Уууф!

— Оххх! — Твайлайт прокатилась по залитой лунным светом траве. Она кашляла и отплевывалась. — Я… п-перенесла так далеко, как смогла… — она поморщилась и попыталась встать. — Но Эпплджек и Рейнбоу Дэш…

— Они сильнее нас двоих, — выдавила я, крепко прижимая обоих жеребят к груди и восстанавливая дыхание. — Важно, что дети в безопасности.

— Дети?.. — спросила удивленно Твайлайт, устало помотав головой. — Я… я не понимаю. Эпплджек. Рейнбоу Дэш…

— Твайлайт, мы обе знаем, что они справятся… — я остановилась и заморгала, обратив внимание, как она растирает голову, будто приходя в себя после мигрени. — Погоди…

И в этот момент над нами загорелся яркий свет. Я поморщилась и прищурилась в направлении источника, который, судя по всему, оказался открытыми настежь двойными дверями Ратуши.

— Ну и дела! — наружу вышла Мэр Понивилля, пораженно ахнув при виде двух единорогов и двух травмированных детей. Несколько пожилых пони вышли за ней следом, изучая, прищурившись, развернувшуюся перед ними сцену. — Что здесь происходит? Судя по звуку, здесь будто взорвалась бомба!

 — Мы приносим извинения, Мэр, — сказала я. — Твайлайт телепортировала нас сюда. Видите ли, на Бертон Стрит произошло нечто ужасное и…

— М-Мэр! — Твайлайт Спаркл встала на ноги, моргая широко распахнутыми глазами. — Почему вы здесь так поздно?

— У нас ночное совещание Городского Совета, мы обсуждали подготовку к Ночи Кошмаров. А что, позвольте спросить, делаете вы посреди улицы? Вы будто с неба свалились.

— Я… э… я не знаю… — она посмотрела в мою сторону, сморщила нос при виде дрожащего, покрытого синяками единорога в моих копытах. — Снипс! О моя богиня! Что… что с ним случилось?!

— Твайлайт, ты… — я сглотнула. Я протянула к ней копыто. — Пожалуйста. Хорошенько подумай. Я знаю, что ты должна была хоть что-то сохранить…

— А? — Твайлайт подошла ближе. Она вместе с Мэром опустилась на колени, чтобы осмотреть Виндсонг и Снипса. — Что сохранить? Я не понимаю! Что случилось с этими жеребятами?

— Эй! Твайлайт! — воскликнул голос Рейнбоу Дэш.

Я ахнула. Я развернулась и задрала голову высоко вверх.

К нам летела выдохшаяся пегаска.

— Вот ты где! Нам нужна твоя помощь!

— Какая?

— Это Стрейт Едж! — воскликнула она.

Твайлайт разинула рот.

Мэр и другие члены совета начали обеспокоенно перешептываться. Виндсонг и Снипс сели прямо, дрожа от страха. Какая-то частичка моей души заулыбалась…

— Ты не поверишь! — голос Рейнбоу Дэш надломился. — В его дом кто-то вломился! И утащил его детей!

Я мгновенно прекратила улыбаться.

— Вот блин…

Мэр выдавила, затаив дыхание:

— Дети Стрейт Еджа и Отон?! Похищены?!

— Ээээ… — Твайлайт Спаркл вскинула бровь и указала на двух жеребят. — Вы имеете в виду этих детей?

Рейнбоу Дэш потрясла головой и уставилась на них нервно подрагивающими в тике глазами.

— Какого сена?! — как только она приземлилась, за один залитый лунным светом квартал от нас появилось две фигуры.

— Твайлайт! Вот ты где! Рейнбоу те уже сказала?! — Эпплджек тоже задыхалась. Отбросив в сторону выбившийся из-под шляпы светлый локон, она воскликнула: — Шо-т реально хреновое творится! Мы с Рейнбоу Дэш только шо проснулись в доме Стрейт Еджа, будто очнулись от чего-то! И следом узнаем, шо его дети пропали!

— Это, должно быть, какое-то колдовство! — заявил Стрейт Едж. — Я думал, вы, пони, победили Найтмэр Мун! Ради Неба, моя семья переехала в Понивилль, чтобы быть подальше от подобной ерунды! Нам придется сообщить в полицию, или… — жеребец застыл на месте, а его глаза сузились жестко на двух крохотных единорогах посреди толпы. — Погодите-ка секунду. Какого хрена тут творится?!

— Я-я… хотела бы я знать! — заявила Твайлайт Спаркл, разглядывая в холодном звездном свете всех собравшихся пони. — Эпплджек? Рейнбоу Дэш? Вы хотите сказать, что только что проснулись в доме Стрейт Еджа?

— Наверн, мы там оказались по пути домой из библиотеки, Твайлайт, — сказала Эпплджек. — Поди разбери, как мы вообще оказались у него в доме…

Она почесала подбородок.

— Оооу… Мои копыта будто реально крепко по чему-то стучали. Так или иначе, нас с Рейнбоу Дэш шо-то вырубило, и оно все еще может быть где-то поблизости!

— Может, дети смогут пролить немного света на эту ситуацию, — предложила Мэр.

— Виндсонг? Снипс? — Стрейт Едж сурово уставился на них сверху вниз. — Вы знаете, что тут происходит?

Виндсонг только лишь хныкала. Снипс непонимающе моргал, растирая шею копытом.

— Ну? — глаза Стрейт Еджа сузились.

— Я… — Снипс дрожал, его губы тряслись. — Я… я не знаю…

— Ыыыххх! — я топнула копытом по траве, напугав их всех. — Снипс, скажим им! Скажи им правду! Тебе ни к чему бояться его!

Стрейт Едж напряженно глянул на меня:

— А кто эта сумасшедшая кобыла?!

— Эээээ… — начала Твайлайт.

Я закричала снова:

— Снипс, не дай ему тебя запугать! Ты окружен пони, которые могут помочь тебе, твоей сестре и матери! Скажи им, как твой отец швыряет тебя и издевается над семьей!

— Что?!.. — Стрейт Едж, скривившись, попятился.

— Какого сена?! — Рейнбоу Дэш удивленно вскинула бровь, глядя на Твайлайт. — Твай?! Ты знаешь этого долбанутого единорога?

— Эм… Мэм? — Твайлайт осторожно пошла в мою сторону. — Я… я не знаю, кто вы, но мне кажется, вам следует успокоиться…

— Ыыххх! — я отмахнулась от нее, задыхаясь. Я опустилась на колени перед Снипсом, умоляя его: — Снипс. Пожалуйста. Все пони заслуживают счастья, особенно ты, особенно прямо сейчас! Скажи им правду!

— Мне… — он сжался, отодвигаясь от меня; в его глазах начали скапливаться слезы. — М-мне страшно. Я хочу домой…

Мое сердце упало в копыта. Я плачуще простонала:

— Снипс. Снипс, пожалуйста…

— В-вы меня пугаете, леди, — прохныкал он, крепко вцепившись в маленькую сестренку и сжимаясь под моим бешеным взглядом. — Пожалуйста, я просто хочу домой…

Я чуть было не упала прямо на месте. За спиной Мэра приглушенно переговаривались между собой пожилые пони. Я почувствовала, как надо мной сошлись тени Эпплджек и Рейнобу Дэш.

— Поостынь-ка, девушка. Похож, ты у нас тут новенькая, но, думаю, ты можешь пролить кой-какой свет на эт недавнее похищение…

— Если только… — Рейнбоу Дэш прищурила глаза и зашипела на меня с подозрением: — ты сама не похитительница.

Я обернулась. Я посмотрела на Стрейт Еджа. Может, это был отблеск света луны. Может, это было только мое воображение, но я готова была поклясться, что увидела широкую, сияющую, как жемчуг, самодовольную улыбку.

— Ыххх!.. — все затмило огненное, слепящее изумрудное сияние. Едва вспышка закончилась, половина пони оказалась на земле, включая Рейнбоу Дэш и Эпплджек.

Я даже не собиралась помочь им встать, ибо едва я высвободила этот магический разряд, я тут же бросилась бежать к северной окраине города. Холод моего проклятья обдирал мне шкуру между каждым тяжелым вдохом. Толстовка отяжелела от пота, который изливался из каждой поры.

Мир мерцал калейдоскопом лунного света, пробивающегося лучами сквозь кроны над головой. Мои нервы промораживал ночной октябрьский ветер. Едва я выбежала за пределы слышимости из центра города, я затормозила и прислонилась к парковой скамейке. Это место было мне очень хорошо знакомо: место, где умиротворенный единорог однажды играл одинокому жеребчику нежнейшую из песен.

Не было больше места покою, не было места счастью: не для Снипса и уж точно не для этой одинокой парии.

Сквозь мои легкие порхнул низкий рык, вскипел в глотке и взорвался во рту. Мир вновь сверкнул изумрудным светом. Раздался удар грома, подобный ее яростному гневу, рябью проносящемуся по Царству Неспетых, и с мощью, родственной священному Вестнику Ночи, я высвободила перед собой волну ничем не сдерживаемой магии. Скамья разлетелась в мелкие щепки, которые разметало далеко по заросшей травой вершине холма позади.

Только одно пугало меня больше моего беспричинного акта разрушения: я знала, что кто бы ни увидел на следующий день эти обломки, он обязательно найдет им какое-нибудь проклятое объяснение и оправдание. Помотав головой и борясь с подступающими слезами, я понеслась галопом к своей хижине.

Плач плавно перетек в Реквием. Струны Вестника Ночи звенели резко, грубо, подобно скрежету моих собственных зубов. Я подняла голову и разъяренно уставилась в кружащие бурные потоки. Во все стороны вокруг меня сверкали молнии, но никаких громов Царства Неспетых не хватило бы, чтобы утопить мой крик:

— Спускайся оттуда! — глухо рычала я. — Спускайся со своего трона, высокомерная сволочь, и играй со мной «Дуэт Запустения»!

Сферы внутри сфер левитировали, зловеще маяча вдалеке, но не опускались ко мне ни на дюйм. Разряды молний подсвечивали ряды стонущих пони, ползущих по платформе в ее всеподавляющей тени. Вокруг разливались тугие струи воды, но все равно ничего не менялось.

— Я не прошу тебя! Я приказываю тебе! — шипела я, злобно смеясь навстречу промораживающему ураганному ветру. — Ты спустишься и поможешь мне закончить Ноктюрн, и ты это сделаешь прямо сейчас! И потом я уйду из твоей жизни, перестану быть репьем в твоей гриве, и никогда не вернусь в эту проклятую яму, которую ты зовешь своим домом! Я знаю, как ты не хочешь, чтобы я путалась у тебя под ногами, так давай же с этим покончим! Спускай сюда свой неживой круп и давай вместе убьем музыку!

Свернутая в кольцо молния вскипела на поверхности сферы и сплелась в ветвь яростной энергии, рванувшейся ракетой ко мне. Я крепко сжала Вестник Ночи, призывая вокруг себя щит, который отразил всю ее ярость без остатка. Оглушительный взрыв сдул всякую влагу с ржавой платформы, опрокинул стонущих пони на крупы.

— Ыыыхх! — я сражалась грохотом в облаках пара, перекрикивая звон рамы Вестника Ночи: — Я не буду петь твою песнь! Ты будешь петь мою, чтоб тебя!

Еще один сгусток энергии пулей понесся на меня. Я перенесла натиск, отбив его собственной магией и заскользив при этом копытами со скрежетом по ржавчине и грязи. И когда гром утих, я уставилась вверх, скрежеща зубами и заливаясь слезами.

 — Я ненавижу тебя…

Сфера медленно, плавно полетела прочь.

— Я ненавижу тебя! — кричала я в бурлящем хаосе меж Небесных Твердей. — Будь ты проклята, и будь проклята твоя поганая симфония! Будь проклята ты, и твой гулкий голос, и твои разбитые крылья, и твой холодный дух, и твой жалкий нейтралитет, и это твое «святее тебя, чернь»! Неудивительно, что ты правишь одними жалкими оборванцами! Ты королева одних бессердечных, бездумных ходячих мертвецов! Кто еще в здравом рассудке вообще захочет тебя любить?! Уж точно не Вселенский Матриарх! Думаю, она неспроста спустила тебя в этот кошмарный туалет между измерениями! Какая же богиня, имея столько силы и власти, не пошевелит при этом копытом, чтобы сделать этот мир хоть чуточку лучше?! Что такого особенного и трагичного в твоей жизни, что тебе приходится прятаться здесь, как упрямому маленькому жеребенку, закатившему у себя в комнате истерику?!

Сфера скрылась из виду в бурлящих потоках, что носились за пределами слышимости.

Но несмотря ни на что, я рычала, как дикий зверь:

— Ты эгоистка! Ты слышишь?! Ты эгоистка и трусиха! Может, вместо того, чтобы переписывать историю, тебе следовало бы подумать, как улучшить будущее! Твои сестры так и делают! Почему не можешь ты?! — я сжала Вестник Ночи так, что будь он обычной лирой, он бы уже переломился, и выплюнула: — Я всего лишь хочу быть настоящей! Влиять на мир! Помогать окружающим меня пони! Но ты ведь никак не можешь мне это позволить, да?! Знаешь что?! Мне плевать, сколь могущественной ты сама себя считаешь! У меня есть Вестник Ночи, слышишь, ты, мерзкая демоница?! Я могу кричать на тебя хоть целую вечность! И помоги мне богиня, если ты хочешь, чтобы я была призраком, то я тогда буду преследовать тебя до конца времен! Слышишь меня?! Тебе никогда не доведется отдохнуть в этой твоей жалкой могиле, которую ты считаешь своим домом! Я не дам тебе отдыха! Я не дам тебе отдыха, ты, потраченная впустую песня! Я не дам тебе его никогда!

Кругом царили лишь безумие и холод. Я сидела на краю тонущей бездны, дрожа над единственным источником тепла, что у меня остался.

И этот источник тепла породил протяжный крик на моих губах, когда я вскинула в раздражении копыта, рыкнула сердито и заиграла на Вестнике Ночи «Эхо Пенумбры».

Я стояла перед входом в мою хижину, попирая копытами проселочную дорожку, что вела на северную окраину города. До моего крыльца было всего несколько футов, но я никак не могла себя заставить их пересечь. Я стояла абсолютно неподвижно; даже остаточный холод Царства Неспетых не будил во мне дрожи.

За окном горел свет: я оставила зажженной лампаду. Я знала, что где-то внутри меня ждал Ал: он либо спал, либо обследовал полупустую миску с едой, и, может быть, мурлыкал, задаваясь вопросом, когда же я вернусь, наконец, домой.

Я не могла его видеть. Не сейчас. И не в ближайшее время.

Сделав глубокий вдох, я обернулась лицом к разгорающемуся на горизонте утреннему сиянию. Я на мгновенье покачнулась, вспоминая все пережитое за последнее время, время, за которое я по-прежнему ни разу не сомкнула глаз.

Послышался шорох моих копыт. Я развернулась немо лицом к дороге на Понивилль.

— Хммм? — Амброзия подняла шлем, вытерла накопившийся в лучах жаркого дневного солнца пот с бледного лба и нахлобучила его обратно. — Стрейт Едж? Ага, парень всегда со мной работает; он хороший трудяга. Редко в нашем строительном деле найдешь единорога, который не боится запачкать копыта. К тому же, хех, я скажу, этот рог его — реальн полезная штуковина, когда машины вдруг иногда раскорячит. Эт неслучайно он себе отбойный молоток на Метку получил. Улавливаете?

— Меня… не волнует, как он работает, — вяло протянула я, стоя перед ней у стены частично возведенного дома на окраине города. Со всех сторон грохотали дрели и молотки. Я поморщилась и постаралась твердо устоять на ногах. — Мне интересно, куда он ходит после работы.

— Эй, с вами все хорошо, барышня? — спросила Амброзия сузив взгляд зеленых глаз. — Глаза у вас, прям скажем, совсем красные.

— Я в порядке, — буркнула я. — Если хотите знать правду… — я сухо сглотнула и пригладила как бы невзначай гриву копытом. — Я… я соседка жеребца и его крики мешают мне спать.

— Крики? Стрейт Еджа? — Амброзия изобразила удивление. — Вы эт сказать хотите, шо делишки у него дома идут не пучком-торчком?

— Вас это удивляет?

— Ну… хех… — неловко улыбаясь, Амброзия пожала плечами. — Он жалуется вечн, шо его жена постоян пилит, но эт обычная болтовня, ну, знаете, как оно. Обычное дело — все подкалывают своих близких, ну, а с нашей-то работенкой так особенно, не то шо у большинства. Но я и не думала об этом особо. Да что там, даже мой жеребчик подслушивает нас время от времени и хихикает часто весьма…

 — Послушайте, можете просто… — я помотала головой, вздохнула и проговорила: — Можете просто сказать мне… эм… куда он обычно ходит перед возвращением домой? Потому что я совершенно точно знаю, что он не приходит в дом до самого позднего вечера.

— Ну… — Амброзия переступила с ноги на ногу. — Здесь есть на самом деле одно местечко, куда работящие пони ходят на закате…

Тем же вечером я стояла на крыльце таверны «Медная Корона». Я никогда прежде не входила в это место. И принюхавшись к ее интерьеру, я поняла, почему. В воздухе висел плотный туман. В дальних углах тускло освещенного заведения кашляли, бормотали неразборчивые слова и сдавались на милость глубоким кружкам эля пони. Проигрыватель играл трескучую вариацию народной песни тридцатилетней давности. Колонки давно нуждались в ремонте, а музыка, что исходила из них, скорее напоминала шорох наждачной бумаги. Никто, впрочем, похоже, не возражал: стеклянные глаза посетителей глядели все бессмысленнее, чем ближе их обладатели располагались к бару вдоль длинной стороны заведения.

Две конкретных личности шумели громче всех прочих посетителей таверны. Одна из них — розовошкурая кобыла-единорог, с еще более розовыми локонами волос. А другой… был целью моей безумной задумки, нашептанной мне бессонницей.

— Аага… — сонно ухмыльнулся Стрейт Едж и, сделав глоток из кружки, потер квадратный подбородок. — Я был в команде строителей Эквайн Стейт Билдинг. Я ходил по лесам и платформам с самими лучшими, приклепывал балки чистой магией. И всем земным пони, разумеется, приходилось следовать моим указаниями. Ну, ты знаешь, как оно с этими несчастными и убогими. Без магии, они не полезнее грязи.

— Хехехех… и не говори! — проворковала единорожка, хлопая ресницами. — Они, наверное, очень полагались на твой опыт.

— Еще как.

— И как вид на небоскребы Мейнхеттена с такой высоты? — она прищурила глаза над покрасневшими щеками. — Наверное, дыхание перехватывает!

— Ммммфф… — Стрейт Едж приложился к кружке, заглотил эль и улыбнулся ей маслянно. — Поверь мне, я знаю парочку интересных способов перехватыватить дыхание, и в обоих участвует мой рог.

— Хихихи… — она поправила гриву и наклонилась вперед, облокотившись о стойку. — Вот как?

Я сделала глубокий вдох. Со льдом во взгляде, я вышла вперед.

— Это место воняет, — пробормотал Стрейт Едж.

— Что, бар или этот захолустный городишко?

— И то и другое. Не хочешь сходить куда-нибудь, где реально сладко, детка? — спросил Стрейт Едж. — Куда-нибудь, где проще перехватить тебе дыхание.

Я подпрыгнула и приземлилась на табурет рядом с жеребцом.

— Я бы не советовала диван. На нем, похоже, Отон спит каждую ночь.

Стрейт Едж побледнел.

Кобыла вытянула шею и вскинула бровь.

— Прошу прощения?

— И я имею в виду не октябрьскую погоду^[4], — пробормотала я не глядя. Я уставилась на стойку, моргая усталыми глазами. — Я имею в виду имя кобылы, кобылы, которая, какое совпадение, жена этого жеребца.

Единорожка сильно прищурилась. Она посмотрела недоуменно на меня, затем на Стрейт Еджа.

— Я не… Что за дела?

— Пфффф… В самом деле… — напряженно усмехнулся Стрейт Едж. — Ты что, собираешься поверить первым же словам первой попавшейся тупой девки, которая сюда завалится?

— Нет, — пробормотала она, а затем нахмурилась. — Думаю, я могу тут еще немного посидеть, пока тоже не стану для тебя очередной «тупой девкой».

— Ээээ… ээээ…

— Извини, — буркнула кобыла и слезла с табурета. — Но ты прав. Это место воняет. И я думаю, мне лучше уйти, пока оно не завоняло еще больше.

Взмахнув гривой, она медленно вышла из таверны.

Стрейт Едж сделал глубокий вдох. Яростно шваркнув копытами по барной стойке, он развернулся резко в мою сторону, нацеливая на меня способный резать стекло взгляд:

— Повеселилась небось, а? Дай мне хоть один повод не воткнуть тебе в глаз твой же собственный рог, леди…

— Я знаю, что ты делаешь со своими детьми, Стрейт Едж, — безэмоционально протянула я.

Он уставился на меня пустым взглядом. Что-то мокрое потекло по его задним ногам. Он подпрыгнул, шипя, едва заметил, что опрокинул себе на колени кружку. Грохнув посудину на стойку, он отряхнулся и тут же удивленно прищурился:

— Откуда… откуда ты знаешь мое имя?

— Ты меня слышал только что, нет? — я повернулась и уставилась лишенным выражения лицом на него. — Я знаю, что ты делаешь со Снипсом и Виндсонг.

Он молчал как камень. В его глазах я не видела ни единого проблеска совести.

Но это не помешало мне продолжить тихо говорить:

— Я знаю, что ты душишь Снипса, пока он почти не перестанет дышать. Я знаю, что ты сваливаешь все свои проблемы, ненависть и страх на бедную голову невинного жеребенка. Я знаю, как ты принижаешь интеллект Вингдсонг и мешаешь ее развитию. И плюс ко всему, я знаю, что ты прячешь все свое уродство, всю свою жестокость и все свои грехи за фасадом порядочного мужа бедной единорожки-инвалида, которую ты перестал любить многие годы тому назад, если любовь вообще была, конечно.

Стрейт Едж сверлил меня взглядом; его немолодые и суровые черты застыли в неподвижности. Пластинку, что играла на фоне, заело. Барпони перевернул ее с громоподобным скрежетом из колонок, и вернулся назад за стойку.

— Налить еще, Едж?

Стрейт Едж безмолвно кивнул и поднял кружку. Барпони наполнил ее, затем подошел ко мне. Я мягко отмахнулась от него, и он вернулся к своим делам.

Стрейт Едж сделал еще один глоток, и перевел холодный взгляд на меня.

— Какого хрена это все вообще значит-то?

Я устало разглядывала него. Прошло двадцать четыре часа блужданий без отдыха, прежде чем наступил этот момент, и я по-прежнему улавливала запах неспетой ржавчины на моем утомленном теле. Я молила Селестию, чтобы он тоже чуял его.

— Я — самое близкое подобие совести, которое у тебя когда-либо будет, — проговорила я. — Тебе нужно прекратить то, что ты делаешь. Тебе нужно прекратить разрушать себя. Я не знаю, через какие беды ты сейчас проходишь или какую боль ты пытаешься скрыть. Но ты должен служить опорой своей семье. И едва ты дашь себе рухнуть, дашь разрушиться своему телу, своим силам, своей морали, твоя семья провалится в тартарары вместе с тобой. Целых три жизни, которых ты должен был защищать, ты вместо этого выбрасываешь на свалку. Отон нуждается в тебе как никогда; именно потому-то вы сюда и переехали, ведь так? Снипсу нужен отец, который будет вдохновлять его, а не запугивать и злить. Твое раздражение и твой гнев перенаправляются на его одноклассников, на его друзей в школе и если эти чувства не контролировать, они обратит бедолагу в чудовище. А Виндсонг? Кобылка юна, невинна и полна потенциала. Она художник в душе и ей еще предстоит получить свою Метку, а ты рушишь всякий шанс, который обязан у нее быть в этом самом чудесном, самом важном моменте ее юной жизни.

Я наконец-то развернулась на табурете лицом к нему и наклонилась вперед, сверкая искренним чувством в глазах.

— И ради чего? Ради еще одного дня, в который ты прячешь свои тревоги на дне кружки? Ради еще одного вечера приступов гнева и страданий? Я знаю, что ты ненавидишь этот город, Стрейт Едж. Я не знаю причину твоей ненависти, но если ты сделаешь шаг назад и посмотришь очень внимательно, ты поймешь, что этот город не ненавидит тебя. Это место полно любви, полно надежды, полно пони, которые только лишь хотят друг для друга самого лучшего. Почему же ты не…

Я подавилась натужным вдохом, стиснула зубы и прошептала:

— Что же такого сложного, такого непреодолимого, такого, ради богини, невозможного в простейшей идее, что можно принять помощь, что можно признать необходимость перемен? Признать, что… что ты идешь по жизни не той дорогой? Что еще не поздно начать все заново, ради семьи, ради себя?

Стрейт Едж смотрел на меня, раздувая ноздри, втягивая влажный воздух заведения. Он сделал еще один глоток из кружки, выдохнул и проговорил:

— Знаешь, я раньше верил в любовь, — он уставился на край кружки, вращая ее в магическом захвате. Его глаза под прищуренными веками были подобны иззубренным стеклянным шарикам. — Я раньше верил в перемены. Я раньше верил в надежду и процветание и прочую педиковатую чушь. Да что там, я раньше был такой же светлый и цветастый, как ты. Я так верил во все это дерьмо, что на нем женился. У нас с Отон была свадьба. Обе наши семьи присутствовали, улыбались. Были гуляния, торт, воздушные шарики. Мы провели медовый месяц, и он был… очень… очень милым. И после этого знаешь, что я обнаружил?

Я моргнула на него с любопытством:

— Что же? Что же ты узнал?

Он сделал еще один глоток, вздохнул и, зарычав, метнул с жаждой убийства в глазах кружку мне в лицо.

Удар электризовал своей болью даже так, что смог бы пробудить меня от самой смерти. Но вместо этого, я рухнула на пол, среди осколков и пенистых луж эля. В ушах стоял звон от столкновения с деревянным полом. Морщась от боли, я подняла взгляд и увидела сквозь заливающий глаза ручеек крови, как копыта Стрейт Еджа приземляются рядом с моей головой. Мое зрение проследило линию его ног вверх, пока не остановилось на драконоподобном оскале лица, с которым он, плюясь, зарычал:

— Что все кобылы — никчемные пиявки! — рычал Стрейт Едж, перекрывая пораженные вскрики ближайших посетителей. — Сильное Магическое Разъединение — генетическое! И эта коварная шлюха знала, что она им болеет еще до того, как начала со мной встречаться! И спустя всего один год… один драный год нашего брака, она превращается в задыхающуюся и кашляющую развалину! Эта так называемая «любовь», о которой ты так возвышенно говоришь, загнала меня в ловушку на всю мою жизнь, для начала, превратив меня в ее ходячий кошелек! Я ненавижу своих детей?! Да, ты, чтоб тебя, права! Я презираю этих вонючих поганцев! Я ненавижу всякую богиней проклятую мерзость, что вылезла из нее! Цепи и кандалы — это цепи и кандалы, как бы мило они не заливали слезами свои тупые головки всякий раз, когда я их пытаюсь научить чему-то правильному! Хочешь поговорить о перемене?! Хочешь поговорить о надежде?! Ну так, ничто не вечно, пока они относятся ко мне с таким же неуважением, как и их никчемная мать!

— Довольно, Едж! — рыкнул через стойку барпони. Я и не заметила до этого момента, что все последние тридцать секунд он пытался перекричать яростные вопли жеребца. Он обвил копытом нечто навроде железной дубинки и рассерженно уставился на пьяницу. — Мне плевать, насколько там твоя женушка ужасна. Но вот кидаться посетителями я тебе не позволю. Не в моей таверне.

Я молча глядела снизу вверх на Стрейт Еджа; мой лоб дрожал от свежей, все еще блуждавшей по телу, боли.

Он встал, трясясь в гневе, и щелкнул суставами шеи. Все пони тревожно наблюдали за тем, как он подобрал седельную сумку с табурета и спокойно накинул ее на бедра. Наконец он указал на меня копытом и пробурчал:

— Я не знаю, какой трюк ты задумала провернуть, леди. Если ты из тех сердоболов из мейнхеттенских социальных служб, то можешь идти лесом. Но если я узнаю, что послала тебя она… Если она думала, что этот трусливый способ отомстить мне ей поможет… — он злобно оглянулся, подходя к двери. — То клянусь Луной, обе ваши головы найдут завернутыми в эту грязную тряпку, которую ты носишь вместо куртки.

Он протиснулся мимо двух посетителей и с лязгом петель распахнул пинком дверь. Звездный свет на мгновенье пробил влажную дымку бара и пропал вновь, едва захлопнулся выход, отделив его от пораженной толпы.

Я села и провела копытом по теплому ручейку крови, стекавшему по щеке. Стерев его, я поглядела на запачканную ногу.

— Будто этот урод вообще заслуживает теперь обслуживания по расписке, — пробурчал барпони позади меня. Он вздохнул: — Я думал, я оставил всю эту дрянь в Мэрйами…

Он наклонился и посмотрел сверху вниз на меня.

— Эй, вам, похоже, очень крепко досталось. Могу вас чем-нибудь за это угостить?

Мой взгляд вернулся к двери и к царящей за ней холодной октябрьской ночи.

— Мэм?

Я сделала глубокий, глубокий вдох.

— Мэм, с вами все хорошо?

Стрейт Едж шагал по центру Понивилля. Лунный свет бросал длинный блик на грязь и траву. Качаясь то влево, то вправо, жеребец бормотал и бурчал себе под нос. Он сонно моргал, и с каждым новым взмахом ресниц глаза его наливались все большей и большей усталостью.

Он подошел к стоящим в ряд закрытым магазинам в рыночном районе. Каждый из них пустовал. Каждая лампа погашена. Холодный ветер гулял по улице, шурша в пустоте пылью и листьями.

— Хммффф… Долбаная кучка грязефермеров, клянусь Тартаром…

После такого красноречивого заявления, он потянулся к седельной сумке и вытащил стальную флягу. Отвинтив телекинезом крышку, он скривил слегка губы. Он поднял ко рту жестянку и сделал глубокий глоток.

— Ммффф… ыыххх… хехех… Амброзия. Хех… интересно, на вкус она такая же замечательная, как на слух? Хехехех…

Он покрутил флягу в воздухе и вновь поднял ко рту. В глотку не потекло ни капли.

— А? — моргнул он, а затем обнаружил, что фляги у него больше нет. Глянув вниз, он увидел, как она лежит в грязи и заливает все вокруг содержимым. — Ох, ради небес…

Стрейт Едж согнулся, чтобы подобрать флягу.

Она внезапно сдвинулась от него прочь.

Он моргнул, хмуря лоб.

— Какого сена?! — произнес он, выдыхая клубы холодного пара. С легкой дрожью он наблюдал за тем, как фляга скользила прочь с улицы, прямиком в тени соседнего переулка. Он скривил лицо в злой гримасе и поднял в пьяном ступоре взгляд к ночному небу. Ни единого дуновения ветерка не коснулось его лица. Тем не менее, Стрейт Едж нахмурился и двинулся прямиком вслед за флягой.

Тьма в узком переулке поглотила его. Он врезался в один-другой мусорный бак по пути, и выругался себе под нос, когда под его спотыкающимися ногами пискнула и метнулась в сторону крыса. Прошагав к штабелю досок, он прищурился, вглядываясь в глубокую нишу между зданиями. Наконец он увидел в ней тусклый отблеск лунного света.

— Вот ты где. Тьфу… Проклятая хреновина уже вся в грязи, наверное, — он подошел к фляге и нагнулся, чтобы ее подобрать.

И в этот момент в щетки его задних ног безжалостно врезалась доска.

— Ааааагх! — завопил он, тут же рухнув вперед на грудь и пропахав мордой бетон. Содрогнувшись всем телом, он попытался, раскачавшись, нащупать центр тяжести.

Та же самая доска развернулась в воздухе, закрутилась, ведомая зеленым сиянием магии, и врезалась в колено его правой передней ноги.

— Ыыыххх… Богиня! — вскрикнул он; эхо его голоса поглотили собой высокие двухэтажные кирпичные стены с двух сторон переулка. Он вновь перекатился, парализованный, по земле, шипя и вцепившись в правую переднюю ногу. — Кххх… Ааагх… оогххх…

Доска треснула посередине и расщепилась по краям. Но это меня все равно не остановило и я протащила ее телекинезом по земле за собой, выходя из теней. Я нависла над ним, подрагивая нижними веками в нервном тике. Тени ожили искрами, моими искрами.

Он стонал, как животное при родах. Хотела бы я, чтобы этот момент был столь же священен. Он прищурился на меня и разряд страха засверкал в его влажных глазах.

— Кто ты, сеном тебя, такая?!

Этот рычащий голос: я внезапно представила, как прекрасно бы подошли к его губам ржавые скобы. Вместо них, я украсила его рот всей длиной деревянной дубины. Раздался грохот призрачного грома, и жеребец перевернулся, выплевывая кровь на пятно лунного света. Воздух пах медью, напоминая о ржавчине Царства Неспетых. Я возвышалась над ним, не мешая ему играть рефрен сиплых вдохов и жалких стонов среди окружавших нас кирпичных стен театра боли.

— Кто я? — монотонно проговорила я. — Это неважно. Ты не запомнишь. А даже если и запомнишь — значения это иметь не будет. Ты все равно останешься единственным источником яда для трех невинных пони… семьи, что слишком долго покорно сидела за решеткой из твоего гнева, невежества и обозленности.

— Ыыхххх… это… это ради денег?! — выкашлял и выплюнул в мою сторону Стрейт Едж. Я видела, как его лоб морщился натужно в мертвенном поцелуе лунной ночи. Даже в боли и параличе, жизнь его держалась только за гнев. — Так возьми проклятую сумку, долбаный псих!

— Речь идет не о битах! — крикнула я и надавила острым краем разбитой дубины на его ушибленное колено. Он жался и ерзал, пока я выла ему в лицо: — Речь идет о покое! О счастье! О том, что никогда не увидит белый свет в твоем доме, пока в твоем никчемном роге есть силы на издевательства над твоими собственными детьми, которых ты превращаешь в безжизненные оболочки!

— Это… это из-за этих гаденышей?! — пропищал Стрейт Едж, округлив в ужасе и неверии глаза. — Леди, забирайте их! Только скажите, и я сделаю что угодно! Т-только перестаньте меня бить!

— Нет… — прошипела я. — Нет, ты не изменишься.

Мое тело дрожало каждой клеточкой. Где-то вдалеке должно быть вибрировал Вестник Ночи, но я не смогла бы отличить его божественный звон от гула крови в ушах.

— Именно потому я обязана внести перемену в их жизнь, пока это еще в моей власти…

— Что… — его лицо исказила растерянность. — Ч-то?!

— Ты не слышал меня в первый раз?! — я взбесилась; мой рог разгорелся жарким изумрудным маяком. Расколотая доска взметнулась в моем левитационном захвате, озаряя призрачным сиянием узкий, как гроб, переулок. — Никто ничего не заметит! Даже ты! Я призрак в этом городе. История пронесется мимо и ни одна душа не узнает, что я вообще здесь была. Но ты?! Кто будет горевать, когда уйдешь ты?!

— Пожалуйста. Пожалуйста, леди…

— Кто будет по тебе горевать?! — крикнула я.

Он поднял, дрожа, здоровую переднюю ногу к лицу.

Я поднимала дубину все выше и выше. Я кипела от ярости.

Просто разбей его рог. Избавься от него. Он не сможет больше мучить своих детей.

Он дрожал под изумрудной тенью. В нос лез запах мусора, пота и мочи.

Просто избавься от его рога… вот и все…

Я стиснула зубы. В воздухе висел плотный морозный туман. Каждой пульсирующей артерией я ощущала ревущие потоки, несущиеся позади него. Тысячи тысяч душ выли ее вечную песнь. Меланхоличную, целостную, праведную…

Просто избавься от него. Избавься от него. Избавься от…

Шкаф был забит мягкими игрушками. Мундансер сидела среди них, обняв себя копытами и рыдая. Я свернулась, прижавшись ближе, но Снипс не сказал ничего. Она была вся покрыта синяками, растерянная и одинокая, а за дверью подъезда, подобно похоронной вуали, лился дождь. Я умоляла и умоляла, чтобы он сказал Твайлайт и остальным правду, но он отказался. Школьный двор был пуст и туманен, когда она меня покинула. Я никогда не смогу понять боль, никогда не смогу понять страданий. Стрейт Едж тоже не мог их понять, даже в тот момент, даже тогда, когда глядел на меня, разинув окровавленный рот, ожидая, когда я нанесу последний удар. Скоро никого не останется, кто понимает.

Кроме меня.

Мой кипящий гнев растаял в тяжелом дыхании. Рог потух. Переулок зазвенел от эха упавшей дубины, и я рухнула следом на задние ноги. Даже закрыв рот копытами, я все равно не смогла заглушить рыданий. Они выходили из меня как лезвия скальпелей, прорезая себе дорогу сквозь мое тело и зовя за собой слезы, чтоб те смыли весь ужас момента. У них ничего не вышло.

Я задыхалась, прижавшись к стене переулка напротив дрожащего жеребца. Его тело было клеймлено моим именем в синяках и порезах. С каждой секундой, что я тупо разглядывала его тело, их все больше размывала занавесь тумана в глазах. Я превратилась в дрожащую, плачущую развалину. Где-то рядом простонал голос:

— Ты… ты… — пропищала я, с шумом вдохнула и выдавила: — Т-ты чувствуешь ноги?

Он не ответил мне. Слишком уж сильно его била дрожь. На узкий промежуток между домами, где он плевался кровью и паром меж израненных ног, обрушилась ледяная волна.

Я сглотнула. Я протянула к нему копыто.

— Сэр… Сэр, с вами все хорошо?…

— Ыыыыыхх! — он отмахнулся от меня, рыча, ярко сияя белками глаз в лунном свете. — Ааааых! Убирайся!

Я отпрыгнула от него, сглатывая в горле комок.

— Я… Я не… — мое лицо надломилось в болезненной гримасе. — Я не п-причиню вам зла…

— Аааааооох… Богиня! Богиня, где я?! К-как такое произошло?

— Пожалуйста. Я обещаю, я не причиню вам зла… — я попыталась улыбнуться. Но я только лишь зарыдала пуще прежнего. — Я позову на помощь. Пожалуйста…

— Гыххххх… Того мне, чтоб тебя, и не хватало! Катись оно все в Тартар!

— Я донесу вас до врачей. Главное… — я помотала головой и нежно обернула его изумрудной магией. — Главное доверьтесь мне, мистер Едж. Шшшш… С вами все будет хорошо.

— Откуда… откуда вы знаете?.. — начал он, но зашипел от боли, когда я настолько мастерски, насколько смогла, плавно оторвала его от земли.

Медленно пошатываясь, я несла его по городу под светом неподвижных звезд. Путь занял у меня невероятно долгое время. Он забыл обо мне по пути по крайней мере четыре раза и с каждым разом он все глубже и глубже впадал в панику, пока боль и растерянность, в итоге, не оглушили его, и избитый жеребец не потерял, наконец, сознание. И тогда я впервые смогла услышать собственное напряженное дыхание, и я возненавидела эти звуки больше чего угодно, что когда-либо касалось моего слуха.

На следующий день я сидела на скамейке у стен Понивилльской Главной Больницы. Грива моя пребывала в полнейшем беспорядке. Толстовка пропахла потом и слезами. Я услышала шорох копыт: кто-то остановился передо мной. Должно быть, этот пони решил на меня попялиться в свое удовольствие. Я могла лишь только предполагать: все это время я не поднимала лица с передних копыт.

Сон не приходил. Не было спасительного падения в бессознательную тьму после такого. Мое сердце билось ровно, виновато, уже большую часть этого болезненно долгого дня. В кои-то веки, мороза проклятья вдруг не хватило, чтобы охладить тот жаркий узел, в который завязались мои внутренности.

Наконец, когда мой разум уже начал трещать по швам, я услышала, как отворились двери главного входа в больницу. Я встала, стряхивая засохшие слезы со щек. Я обернулась посмотреть, не находя сил унять дрожащие губы.

Наружу выковылял Стрейт Едж. Правой передней ногой он опирался на костыль. Задние ноги, будучи завернутыми в марлю, тем не менее, удерживали его вес. Половину его головы закрыли бинты. К моему шоку и недоумению, на лице его был написан скорее гнев, чем боль. Ворча себе под нос, он бросил на ясное, солнечное небо хмурый взгляд и поковылял вперед неловкой походкой.

Он был цел. Еще ни разу в жизни я не хотела одновременно возрадоваться и спрятаться в страхе. Но вместо того и другого, я храбро спрыгнула со скамьи и, поморщившись от затекших ног, пошла к нему.

— Мистер… э… Мистер Едж…

— Ыыххх… — ему потребовалось поразительно много времени, чтобы развернуть на меня свой сердитый взгляд. — Какого сена вам надо?

— Вы… эм… — я потеребила рукава толстовки. — Вы в порядке? В смысле, доктора не сказали, что вы заработали что-нибудь очень?…

— Тьфуу! — он сморщился в омерзении и отшатнулся от меня. — Отвали от меня, вонючий бродяга! Богиня, я ненавижу этот город!

— Пожалуйста, мне нужно знать…

— Во-первых, нет, я не в порядке! — рыкнул он. — Хреновы докторишки хотят высосать у меня последний бит. И во-вторых, какого долбаного хрена от меня бомжам надо?

— Я…

— Проваливайте, леди! — проворчал он. — Луной клянусь, дохлой кошке некуда упасть, одни тупые бабы кругом! Аааагх! — взвыл он и дернулся вперед, ругаясь, не переставая, себе под нос. Спустя некоторое время он добавил: — Это последний раз, когда я пил в Медной Короне больше трех кружек. Забегаловка — все равно помойка та еще…

Я села на задние ноги, уставившись ему вслед, и обхватила плечи передними копытами. Вечер клонился к закату, а потому я в итоге развернулась и медленно пошла на север.

Вяло отворилась дверь в мою хижину. Ал мгновенно подбежал ко мне и мяукнул, принявшись ласково тереться о передние ноги.

Я глядела на него тупым взглядом. Я заметила пустую миску. Не говоря ни слова, я подняла левитацией мешок корма и насыпала немного в его тарелку. Я почти закончила это дело, как магия внезапно отказала. Мешок рухнул на пол, и следом за ним рухнула и я. Я села, прислонив бедро к ножке койки и уставилась в никуда.

Ал взмахнул хвостом. Он поглядел выжидающе на меня, затем на неряшливо рассыпанный корм. Он дрогнул усами и я вдруг почувствовала его теплые лапы, карабкающиеся по моему потному телу и его дыхание у самого носа.

Я моргнула несколько раз. Я перевела взгляд на него. Я вяло подняла копыто.

Он потерся о него головой, лаская меня носом и мурлыча.

Я сглотнула. Подняв тихо второе копыто, я заключила его в объятья. Почувствовав его тепло так близко к себе, я начала шмыгать носом. Зажмурив глаза, я приоткрыла губы, чтобы слова успели обогнать неминуемые слезы:

— Почему я не могу, Алебастр? — всхлипнула я. — Почему я обязана быть столь ужасно и глупо прикована к одному месту? Почему я не могу сделать то, что должно? Я у-уже целый год — привидение, и… и я п-просто не могу с этим смириться. Я… я могу сделать столько всего… Я могу изменить все к лучшему. И никому не нужно знать, какая цена была заплачена. Никому не н-нужно знать, что я с-сделала, чтобы мир стал гармоничнее…

Ал свернулся рядом маленьким пушистым клубком, устраиваясь меж дрожащих линий моего тела. Он поднял рыжую мордочку и мяукнул.

С моих губ сорвался стон. Я содрогнулась и сказала:

— Но буду знать я, — я обняла его крепче и потерлась носом, несмотря на текущие по его шерсти слезы. — Я буду знать.

Всхлип вышел на этот раз мягче. Уткнувшись носом в мягкую шкурку кота, я взмолилась приглушенно:

— Помогите мне, небеса. Но я рада, Алебастр, что ты покинул меня. Тебе не доведется смотреть, когда время придет… — я подняла голову и уставилась, задыхаясь, туда, где лежал, сокрытый, Вестник Ночи. — Тебе не доведется наблюдать, как я становлюсь ею…

Ал в невинности своей цеплялся за меня, а мои слезы высыхали сами. Час или около того спустя, я закончила с его кормежкой. И когда опустился вечер, я погасила свет и свернулась среди холодных одеял моей койки и, наконец, заснула тревожным сном.

Я перебирала струны моей лиры на холодном утреннем воздухе, проверяя звучание в свежем октябрьском ветерке каждой экспериментальной ноты, в отчаянной попытке извлечь из памяти какие-нибудь полные одиночества сны, что могли бы сниться мне этой ночью. Мне не довелось вспомнить решительно ничего, ибо вскоре у моего уха весело чирикнул голос Чирили:

— Я так рада, что профессор Блю Нойз послал именно вас! Но еще больше я рада, что вы побороли свою простуду и все-таки пришли! — она улыбалась ярче восходящего солнца. На школьном дворе перед нами играли и веселились ученики, наслаждаясь тем свободным временем на игровой площадке, что выдалось им перед началом занятий. — Вы даже не представляете, какая радость ваш визит для моих учеников. Они просто до смерти жаждали услышать про эквестрийскую музыкальную историю с самого моего объявления, что у нас будет гость!

— Чисто из любопытства, — устало пробормотала я. — Что вы изучали в течение всей той недели до моего приезда?

— О, обычную начальную математику, геометрию и… — Чирили замолчала, моргая изумрудными глазами. — Ха…

Она потерла подбородок и сощурилась:

— Или я это с ними проходила неделю назад? Все… почему-то как смазалось…

Я сделала глубокий вдох.

— Ну… — утомленно улыбнувшись ей, я сыграла еще одну мелодию на лире. — Уверена, что все это время они были с вами счастливы. Только это ведь и имеет значение, когда речь идет о детях.

— Ну, счастье это, конечно, хорошо. Образование же… хехех… о нем мы забывать не должны!

— Мы способны забыть многие вещи, — сказала я. Я прочистила горло и пожала плечами. — Думаю, я просто хочу сказать, что вы значите для этих детей куда больше, чем просто источник знаний. Вы… вы дарите им радость и интерес, мисс Чирили. И эта вещь не способна выпасть из разума, ибо она оставляет свой след в самом сердце.

Она улыбнулась, покраснев рубинового цвета щеками, если это вообще возможно, конечно.

— Мне нравится ваш образ мыслей, мисс Хартстрингс. Или… хихи… лучше сказать «чувств»? — она прищурилась в кратком беспокойстве. — Могу я, впрочем, поинтересоваться, вы уверены, что совершенно здоровы?

— Да, мисс Чирили. Я вполне в норме.

— Потому что если вы по-прежнему немного хвораете, я уверена, что профессор Блю Нойз с радостью перенесет нашу встречу на после экскурсии в Кантерлот…

— Поверьте мне, — сказала я с легким намеком на рык в голосе. Прочистив горло, я улыбнулась ей столь безмятежной улыбкой, сколь только смогла из себя выжать. — Моя… моя голова еще никогда не была яснее за всю мою жизнь.

Она моргнула в ответ на эти слова и улыбнулась робко.

— Ну ладненько тогда. Думаю, всем нам не помешает немного… — она вдруг повернула голову в сторону и ее глаза просияли. — Большой Мак! Ты пришел!

— Аааааааага.

— О! И принес еще дров к зиме! — она вскочила из-за пикникового стола, за которым сидела рядом со мной. — Вот, дай я тебе помогу!

Она обернулась и подмигнула мне:

— Простите меня на минуточку, мисс Хартстрингс. Много времени не займет.

— Только… э… не уходите слишком далеко, — проговорила я.

— Хихи! Даже не беспокойтесь! Кхм… — она подошла к большому красному жеребцу, стоящему у поленницы возле стены школы. — А теперь осторожно! Я знаю, ты большой парень, но каждый может поймать занозу!

Он лишь только усмехнулся и принял помощь учительницы.

Я наблюдала за ними издалека. Я по-прежнему перебирала струны лиры, но лишь отчасти осознавала играемую мелодию, если она вообще была. После первого сна за многие дни, все вокруг этим утром казалось как в сонном тумане. И, как от всякого видения, я вдруг пробудилась от звука — знакомого сиплого голоса:

— Сколько раз мне тебе повторять, Снейлз? — буркнул Снипс, ковыляя неподалеку от пикникового столика. — Я сейчас не хочу ни во что играть!

— Нууууууу блииииииин! — за ним тащился дующийся Снейлз. — Ты вообще теперь не хочешь со мной гулять!

— Я просто устал, — проворчал Снипс. — И раз я хочу подтянуть викторины, мне надо учиться и все такое!

Лицо Снейлза исказило недоумение.

— Ээээ… С каких это пор тебя вообще волнуют викторины?

— Кому какое дело?! — рявкнул на своего высокого товарища Снипс. — Может, я не хочу дурака валять целый день! Может, я не хочу быть бесполезным!

Снейлз с любопытством наклонил голову набок.

— Ты не бесполезный, Снипс, — пробормотал он. — Ты мой самый лучший друг.

Снипс закрыл глаза, явив свету легкий синяк на левом веке. Он вздохнул и проворчал:

— Мы погуляем потом, хорошо, Снейлз? Иди куда-нибудь и… погоняйся за бабочками, или чем ты там вообще занимаешься, когда меня нет рядом, чтобы уберечь тебя от глупостей.

— Бабочки? — Снейлз встал прямо, медленно моргая. Он внезапно ахнул, оттолкнувшись от земли всеми четырьмя ногами. — Я должен спасти цветы!

Он бросился со всех ног через забитую жеребятами игровую площадку, слившись от скорости в размытое бежевое пятно.

— Оооххх… — Снипс продолжил ковылять дальше, пока вдруг чуть не врезался в меня. — О. Музыка!

Он поднял взгляд на меня, или, точнее, на лиру и прищурился.

— Привет, э… Вы, наверное, тот музыкант, про которого Чирили постоянно говорила?

Я спокойно глядела на него сверху вниз. Я не говорила ничего… поначалу.

— Но… типа… я думал, вы совсем больная и не можете прийти?

Выдохнув, я утомленно улыбнулась ему:

— Мне полегчало.

— О, — кивнул он, а потом перевел взгляд на траву под своими копытами. — Это хорошо, наверное.

— Я не могу упустить шанс выступить перед классом, — сказала я, перебирая струны в очередной случайной мелодии. — Делиться музыкой с другими — это радость всей моей жизни и мне кажется, что… что все пони заслуживают счастья.

— Хех. Как скажете, — пробормотал Снипс, ковыряясь то одним копытом, то другим в земле. — Глупое место выбрали для такого.

— О?

— Ага. Школа такая… такая скучная, — пробормотал он. — Вот если бы она была концертным залом или шоу талантов Понивилля или… или…

— Ты ненавидишь школу? — спросила я.

— Ну… — он нахмурил лоб. — Нет, наверное, нет. В смысле, да, конечно, она скучная. Но в ней я могу пообщаться с кучей других жеребят. Могу устраивать розыгрыши над одноклассниками, — он хихикнул украдкой. — Могу гулять со Снейлзом, пусть даже он большую часть времени просто тупой болван.

— Расслабляет, не так ли? — сказала я. — Как хорошая песня, которая постоянно меняется, но все равно остается такой же нежной?

Он закусил губу. Я услышала всхлип, и он отвернулся в сторону, пробормотав:

— Расслабляет — это хорошо…

Я поглядела на лиру, затем на него.

— Когда тебе в последний раз доводилось слышать музыку?

— Я… — он по-прежнему смотрел в сторону. Его маленькие плечи содрогнулись невольно. — Мама мне раньше пела. Но… Она больше не поет колыбельных.

— Совсем?

— Совсем… — вздохнул он. — Было бы неправильно.

— Было бы неправильно?

Он молчал.

— Ты их по крайней мере помнишь, ведь так? — спросила я. — Тебя расслабляют мысли о них?

Он повернулся обратно и поглядел на меня. В его глазах стоял туман.

— Послушай меня… — я наклонилась к нему, улыбаясь мягко. — Музыке не обязательно умирать, пока мы можем быть счастливы, где бы мы ни находились. В конце концов, мы заслуживаем счастья, все до единого.

Постепенно на его лице возникла улыбка — отражение моей. Он взмахнул хвостом.

— Вы правда сегодня будете играть в классе музыку?

— Ммммхмммм, — сказала я, кивнув. — Это… это самое меньшее, что я могу для тебя сделать, малыш.

— Хех… — он медленно кивнул, уведя взгляд к школе, у стен которой Чирили помогала Большому Маку укладывать в поленницу дрова. — Думаю, мне это нравится.

— Эй, парень! Иди сюда!

Снипс тут же вздрогнул всем телом. Я видела, как стиснулись его зубы. Дрожа, он развернулся, кратко выпалив:

— Надо идти!

Я проводила его взглядом, смотря, как он несется через двор, вверх по травянистому холмику и прямо в жуткую тень жеребца у тропинки. Мое дыхание сорвалось, и я прекратила играть.

— Ты глухой, сопляк? — рыкнул опирающиеся на костыли Стрейт Едж у края тропинки. — Я сказал, двигай свой круп сюда, быстро!

Снипс застыл на месте. На мгновенье я не могла понять, почему, пока не увидела, как он дрожит под пробежавшей по его телу волной мороза.

— Ээээээ… А? Папа? Как ты?..

— Чего ты ждешь?

— Я… я не знаю. Я просто… Что я делал?

— Иди ко мне, когда я тебя зову! Слышишь?

— Мммм… — Снипс опустил рог к земле. — Да, папа.

— Не надо мне твоих «да папа», — проворчал Стрейт Едж, и махнул забинтованной шеей. — Заткнись и двигай за мной. Мы идем домой.

Снипс наморщил в растерянности нос.

— Эээээ… Д-домой?

— Да. Ты меня слышал. Домой.

— Но… но… — он обернулся через плечо на игровую площадку и ярко-красное здание за ней. — Сейчас же учебный день! Мне правда надо идти домой?

Стрейт Едж развернулся на месте, сверкая глазами, как раскаленными углями.

— Я тебе говорил не дерзить мне на публике?! — его рог засветился и крепкое телекинетическое поле дернуло Снипса за переднюю ногу, потащив его по земле. — Меня вчера по пути домой побило Богиня-ведает-что! Я и так уже достаю докторам деньги буквально из ушей, так еще мой начальник запретил мне работать, пока не залечатся ноги! А это значит, что тебе придется сидеть дома, чтобы помогать своему любимому старому папочке!

— Но… но…

— Собираешься мне перечить?! И это после всех тех лет, когда я убирал за тобой дерьмо и покупал еду? Ты мне задолжал, парень. Не беспокойся о школе. Уверен, у мамы найдутся книги для обучения дома. Селестия ведает, она и так целый день только и делает, что сидит на крупе и их читает.

— Ладно… — тупо пробормотал Снипс, повесив голову.

— Тьфу… — Стрейт Едж похромал в сторону центра городка, морщась при каждом повороте костыля на его правой передней ноге. — И давай не будем тащиться, слышишь?! Мне и так уже за тебя стыдно. Впрочем, я и не надеюсь даже, что ты поймешь вообще…

Я видела, как они начали уходить прочь. Я повернулась и поглядела в противоположную сторону. Чирили и Большой Мак в полном неведении заканчивали укладку дров. Я могла что-нибудь сказать. Я могла подбежать и сказать им, что Стрейт Едж утаскивает Снипса. Я могла сделать столько всяких храбрых и красивых действий…

Я выбрала нечто иное. Спокойно вдохнув, я подняла лиру передо мной и громко, но ровно, заиграла октябрьским ветрам очень дорогую мне мелодию.

Стрейт Едж и Снипс шли дальше по тропинке. Мне уже тяжело было разглядеть Метку жеребенка. Проклятья, которые бормотал его отец, уже слились в далекий неразборчивый шум.

Терпеливо, настойчиво, я проиграла композицию до конца, давая мелодичным нотам свободно взлетать и опадать. Я наблюдала за ними без капли влаги в глазах. Мои легкие застыли в призрачном морозном дыхании проклятья.

И затем, с красотою момента, способной поспорить лишь только с огоньком маленькой свечки, застыло также и тело Снипса. Он замер, но его маленькие ушки вздрагивали с каждой ритмичной нотой «Эха Пенумбры». Всякая дрожь и тревога в движениях его ног мгновенно растворилась без следа. Он стоял на месте совершенно неподвижно.

Стрейт Едж, конечно же, это заметил. Может, потому, что не слышал более цокота копыт Снипса. Может, потому, что не было более рядом с ним тела, от которого бы отражались эхом его сдавленные проклятья. Он обернулся резко, моргнул на пустоту позади и, наконец, развернулся, нахмурив растерянно лоб.

— Парень?! Ты меня не слышал?! Я сказал, мы идем домой, и все тут!

Снипс не сдвинулся с места. Октябрьский ветерок обдувал его, неся с собой звуки умиротворяющей композиции Алебастра. На фоне хихикали жеребята и кобылки. Я застыла, затаив дыхание, и наклонилась вперед, выжидая, готовая сорваться с места в любой миг.

И оно свершилось.

— Нет, — сказал Снипс.

Стрейт Едж развернулся и навис угрожающе над крохотным единорогом.

— Что… ты… сказал?..

И оно свершилось вновь.

— Нет.

Я выдохнула, но тут же резко вдохнула, едва завидев, как полетел в грязь костыль Стрейт Еджа и как он склонился над маленьким жеребенком, отвратительно рыча:

— Парень, я тебе не дам играть мне на нервах…

— Ыхххх… Ты мне не дашь ничего сделать! — внезапно рявкнул на него Снипс. Дрожь вернулась в его тело, но отныне дрожь та была праведной яростью. — Ты просто наорешь на меня и швырнешь на пол, и будешь обзывать маму, а потом поставишь это все в вину мне!

— Заткни свою вонючую пасть! — Стрейт Едж поднял копыто. — Ты вообще знаешь, с кем говоришь…

— Да! — завопил Снипс; по его лицу катились слезы, но он рычал и шипел: — Я знаю, насколько ты ненавидишь меня, и маму, и Виндсонг! Я знаю, каким ты становишься ворчливым без причины! И я не хочу возвращаться в такой дом! Больше не хочу возвращаться к такому! Пони должны… д-должны быть счастливы!

Он хныкал и орал одновременно. Жеребята поворачивали головы к ним. На игровую площадку опускалась тишина, и только эхо его божественной вспышки гнева гуляло по ней.

— Все пони… з-заслуживают счастья! И мне плевать, какой ты злой, потому что я тебе не дам больше отбирать у меня счастье!

— Парень, если еще раз откроешь рот…

— Убирайся от меня! — кричал Снипс, зажмурив залитые слезами глаза и воя снова и снова: — Ты плохой отец! Ты плохой отец! Ты плохой…

— Ыыыххх… — Стрейт Едж врезал копытом по рогу Снипса. Он подхватил брызжущего слюной жеребенка сияющим телекинезом за шею. — Чтоб тебя, сопляк! Я собираюсь сделать кое-что, чего должен был в тот самый день, когда эта тупая шлюха тебя вывалила на свет!

Жеребята ахнули хором. Кобылки плакали. Я слышала раздающиеся снова и снова бесстрашные выкрики Скуталу. Я же сама не делала абсолютно ничего, кроме исполнения Эха.

Чирили подошла к ним, привлеченная адским шумом.

— Что, во имя Эквестрии, здесь творится?! — ахнула она, распахнув широко глаза. — Благие небеса! Снипс! Мистер Едж, что вы…

— Не лезьте! — прорычал Стрейт Едж. — Семейные дела!

Он вновь поднял Снипса в воздух.

— Он… он не может дышать! — завопила Чирили. Она развернулась кругом и крикнула в сторону школы: — Мак! Быстрее, он задушит Снипса!

— Эээээнеа, — рыкнул Большой Мак, стиснув зубы. Грохоча копытами, он пересек галопом школьный двор. Врезавшись на полной скорости во вскрикнувшего единорога, он опрокинул его на тропинку, подняв целую тучу пыли.

— Аааагх! — фыркнул Стрейт Едж. — Какого… Слезай с меня, ты, вшивый жлоб…

Ответом Большого Мака было железное копыто прямиком в зубы Стрейта.

— Гххх… Ааагх!

— Урааа! — подпрыгивала на месте Эпплблум, вскидывая в воздух копыто. — Покажи этому уроду, Маки!

Скуталу присоединилась к крикам поддержки. Свити Белль вдалеке дрожала, спрятав глаза в копытах, тогда как Рамбл обнимал ее, утешая и улыбаясь.

— Ыыыххх… Ты, вшивый кусок огородного дерьма! — Стрейт Едж бормотал без остановки, орал неразборчиво, сверкая жаждой убийства в глазах. Но после того, как Большой Мак придавил его ничком к земле, он мог лишь только трепыхаться и стонать.

— Гххх… Худший город! Я вырву вам всем сердца! Только держите меня… ууф! — Большой Мак налег ему на затылок всем своим весом и крики заткнула грязь, набившись единорогу в рот.

А в это время Чирили бросилась к дрожащему Снипсу. Она опустилась перед ним на задние ноги и схватила его копытами.

— Снипс! Снипс, бедняжка! Ты можешь дышать?

Снипс плевался, глотал жадно воздух. Он свернулся в клубок в объятьях Чирили и слабо кивнул.

— Д-да, — пробормотал он. — Пожалуйста, держите его от меня подальше. Он ужасен. Все это время… был просто ужасен…

— Ох, Снипс… — она наклонилась и потерлась носом, будто он был ее собственным жеребенком. — Конечно! Я тебе клянусь, он больше никогда тебя не тронет!

Ее глаза подернулись влагой, и она выдавила:

— Если бы я только узнала раньше. О благие небеса, бедняжка!

— Мама… Виндсонг… — дрожал он и цеплялся за нее в перерывах между отчаянными приступами плача. — Им… им нужно…

— Он не тронет и их тоже. Не волнуйся об этом, — она оглянулась на стройный ряд разинувших рты жеребят. Смахнув слезы, она подозвала одного из них. — Снейлз. Иди сюда…

Высокий жеребенок нехотя подошел, дрожа и не отрывая широко распахнутых глаз от рыдающего друга.

— Д-д-да, мисс Ч-Чирили?

— Со Снипсом все будет хорошо. Но я хочу, чтобы ты сбегал в город и привел полицию. Можешь для меня это сделать? И для своего друга?

— Эээээ… К-конечно!

— Хорошо. Не волнуйся. Большой Мак держит здесь все под контролем. А теперь давай, Снейлз! Беги!

Снейлз убежал в центр городка, прочь за пределы слышимости разъяренного рыка Стрейт Еджа.

Чирили качала Снипса, крепко прижав его к себе, улыбаясь и шепча:

— Шшшшш. Все хорошо, милый. Ты теперь в безопасности. Не бойся…

— Н-не боюсь… — икнул Снипс, закрывая копытами влажные глаза. — Больше не боюсь… Больше не боюсь…

— Шшшш… Это не страшно Снипс, — сказала она, сглатывая слезы. — Плакать — это не страшно. Просто дай волю… Это не страшно…

«Эхо Пенумбры» наконец замолкло, но лишь потому, что я более не могла продолжать. Я прижала лиру к груди, обнимая ее, как Чирили обнимала Снипса. Я задрала голову навстречу утреннему небу, и мое лицо не выдержало под давлением первых нескольких тяжких всхлипов. Мои губы колеблись меж улыбкой и болезненной гримасой, и я зажмурила глаза, рыдая в небеса. Одно короткое слово со стоном протискивалось сквозь сжатые зубы, снова и снова, до тех пор, пока у меня более не осталось сил, чтобы помнить, кого же я благодарила.

И, впрочем, мне было все равно. Вскоре прибыла полиция и помогла Большому Маку утихомирить беснующегося единорога. Жеребята собрались вокруг Чирили, помогая ей утешать Снипса. И один всеми забытый призрак, которого, возможно, здесь никогда и не было, внезапно исчез. Осталась лишь только музыка.

— Есть кое-какие новости о Стрейт Едже, — сказала Твайлайт Спаркл, сидя несколько дней спустя за столиком Сахарного Уголка.

— Ты имеешь в виду того гадского единорога, который избивал своих детей или чо? — нахмурилась Рейнбоу Дэш, оторвавшись от газировки. — Его еще не утащили на эшафот?

— Рейнбоу Дэш, в самом деле! — скривилась Твайлайт Спаркл. — У нас что, эра Солнечной Гражданской войны?!

Она спокойно сложила газету и перевела внимательный взгляд на Рейнбоу Дэш и Эпплджек.

— Было решено не отпускать его под залог. Он останется за решеткой до самого суда. На этого рабочего коня накопали еще кое-какую грязь, и, судя по всему, мистера Еджа ждут в Мейнхеттене по делу о страховом мошенничестве. Эквестрийское Бюро Расследований искало его по всей стране уже несколько лет. Похоже, они так и не догадались заглянуть в Понивилль.

— Другими словами, до наказания за использование жеребят вместо боксерских груш, ему еще предстоит незнамо сколько прохлаждаться за возней с горой вшивой бюрократии, — буркнула Рейнбоу Дэш. — Ну и где тут справедливость?

— Мне кажется, не на шо тут вовсе жаловаться, Рейнбоу, — сказала Эпплджек. — Главное, его поймали с поличным, и больше ничего он не сможет сделать бедным пони, с которыми жил.

— Ага, но все равно реально хреново, — сказала Рейнбоу Дэш, сложив передние ноги на груди и угрюмо насупившись. — Разве вас, ребят, не волнует, что он жил в нашем же районе и издевался над своими же родными детьми, и никто из нас даже не задумался ни о чем?! В смысле, как вообще такая фигня сохранилась до наших дней?! Если Принцесса Селестия о таком услышит, она же с ума сойдет, разве нет?

Твайлайт сделала глубокий вдох, нервно теребя копыта у края стола.

— Если Селестия не может помешать каждому злу без исключений, то с чего тогда мы можем считать, что получится у нас?

— Ну, да, но… — Рейнбоу Дэш вздохнула и опустила плечи, откинувшись на стуле. — Когда какое-нибудь дерьмо типа этого вылазит на свет, я задумываюсь, что мы и не пытаемся что-нибудь сделать как положено. В смысле, мы же Элементы Гармонии, или кто?

— О, не надо так унывать прям, сахарок, — сказала с мягкой улыбкой Эпплджек. — Небеса свидетели, ты самая храбрая и самая внимательная пони в городе. Едва заметишь шо-т нехорошее и уже спешишь геройствовать!

Она глянула на Твайлайт и подмигнула ей.

— Думаю, то ж самое верно и для всех нас здесь за столом, и для остальной банды тоже.

— Нет идеального способа построить идеальный мир, — сказала Твайлайт Спаркл. — Привнесение гармонии в жизнь… оно как находить друзей, — она мило улыбнулась. — Кочек на этой тропинке не избежать.

— И после того, как Стрейт Едж показал настоящего себя, все пони в Понивилле, скорее всего, получили прекрасный урок, — Эпплджек обернулась к Рейнбоу Дэш. — Если хочешь поиграть в дворовую дружину — лучше времени не найти.

— Хех. Ага. Ага, пожалуй, — хлопнув крыльями, Рейнбоу взлетела к потолку. — Вот что: я, конечно, таких вещей обычно не предлагаю, но что если мы соберем в библиотеке остальных девочек и устроим особое совещание какое-нибудь? Мне кажется, это неплохая идейка — основать какую-нибудь общественную штуку, чтобы типа… не знаю… достучаться до местных семей и рассказать, что случилось. Что думаете?

— Я, например, считаю, что это восхитительная идея! — подскочила с широкой улыбкой Твайлайт Спаркл. — И, думаю, честь ее организовать должна принадлежать тебе, Рейнбоу!

— Еще как! — добавила Эпплджек. Она встала из-за стола и опустила на голову шляпу. — Куда идем, капитан, мой капитан?

— Давайте сначала вытащим Рарити из Бутика! — сказала Рейнбоу, указав копытом за дверь, к которой троица уже направлялась на выход. — Ну, вы же знаете, как долго она собирается на импровизированные встречи.

— Пфф! Капризная кобылка, ага! Придет конец света, а она будет волноваться о ресницах!

— Ну, к счастью, нам в ближайшее время апокалипсис пока останавливать не надо, — сказала Твайлайт.

Три подруги захихикали, выходя из кафе. Протиснувшись мимо них, в сердце Сахарного Уголка ворвалось несколько жеребят. Не просто несколько — то был целый парад пони школьного возраста. Чирили сунула голову в дверной проем и сказала им вслед:

— Только не тратьте все карманные деньги! Берите только фрукты и сок! Нам еще ехать на поезде долго, так что я не хочу гоняться за моими маленькими пони по всему вагону!

— Даааа, мисс Чирилиииии, — хором ответила группа. Чирили хихикнула и встала в проеме, разговаривая с Большим Маком и еще одним сопровождающим.

— Оооо! Клубничное Совершенство! Клубничное Совершенство! — подпрыгивал на месте Снейлз, пока другие дети передавали биты миссис Кейк на стойку и получали взамен коробки с соком и яблочные дольки. — Давай скинемся на сок «Клубничное Совершенство»!

— Чего?! — резко ответил Снипс, бросив ему безумный взгляд. — Но это же только одна коробка! Она, конечно, большая, но как нам ее делить?

— Эээээээ… Купить две соломинки!

— Снейлз! — ахнул Снипс. — Ты гений!

— Хехехххх.

— Но… эм… чтоб тебя! — Снипс копался в седельной сумке на коренастом бедре. — Нам обоим не хватит одного бита! Так что придется обойтись коробками поменьше. Значит, никакого Клубничного Совершенства.

— Нууууууу… — Снейлз прижал уши и повесил низко нос.

И как раз в этот момент между жеребятами на пол приземлилось три монеты.

— Вот, держите. Купите себе два Клубничных Совершенства.

Увидев биты, юные единороги ахнули хором и обернулись пораженно на меня.

— Ого! Леди, вы серьезно?!

Я мягко улыбнулась и села на стул с лирой наготове.

— Я всегда серьезна, — сказала я и усмехнулась. — До неприличия.

Я махнула копытом в сторону стойки вдалеке.

— Угощайтесь.

— Круууууууууто! — воскликнул Снейлз.

— Вот, Снейлз! — Снипс сдвинул биты к нему. — Купи нам два Клубничных Совершенства и столько соломинок, сколько тебе в рот влезет!

— Не вопрос, дружище! — высокий жеребчик схватил монеты зубами и побежал к широко и приветливо улыбающейся миссис Кейк.

— Едете в какое-то особое место? — спросила я.

Снипс развернулся и поглядел на меня.

— А? О… — он улыбнулся, в восторге размахивая хвостом. — Мисс Чирили везет нас на экскурсию в Кантерлотские сады! Там будет огромный лабиринт и куча статуй и флагов и всего такого!

— Ого… — сказала я, кивнув. — Звучит жуть как скучно.

— Кххх-хахаха! — сорвался он на головокружительно счастливый смех. — Хех… Да, ну…

Он спокойно выдохнул и глянул в дальний конец заведения.

— Я никогда раньше не бывал на экскурсиях, — он сглотнул. — Мой… э… мой папа считал, что это просто пустая трата времени.

— Не слишком-то он по-доброму… или по-умному, считал.

— Ну, да, такой уж мой папа, — кратко буркнул Снипс. Жизнерадостная улыбка, впрочем, тут же вернулась на его лицо. — Но мне больше не надо о нем волноваться. Он сейчас где-то в другом месте, и семье лучше без него.

— И… извини, — сказала я мягко. — Мне не стоило совать нос…

— Нет! Нет, все нормально… просто я… — Снипс глубоко вдохнул и выдохнул, а затем поглядел на меня. — Я просто и не знал никогда, что можно чувствовать себя так… так легко, знаете? Хихи… будто у меня под кожей прятались пегасьи крылья! Потому что кажется, будто я летаю!

Я кивнула.

— Значит, ты счастлив?

— Как не был уже давно, — сказал Снипс. — И мама тоже, и сестра. Мы пока живем у семьи Снейлза и с ними очень здорово и весело. К тому же, маме пришла помогать целая толпа пони. Они сказали, что ей будет лучше, что они ей помогут выздороветь. И… и…

— Эй…

Он моргнул, не сводя с меня глаз.

Я улыбнулась.

— Вот это самое счастье, которое ты ощущаешь... Ты можешь его передать другим пони, так, как твой папа не мог никогда.

Какое-то время он стоял с приоткрытым ртом, а потом проговорил:

— Я знаю, — он сглотнул. — Какое-то время я боялся, что… что…

— Шшш… — я наклонилась вперед и улыбнулась, опустившись на один уровень с его глазами. — У нас у всех еще полно времени, чтобы стать такими, какими мы быть хотим, а не такими, какими мы стать боимся, малыш.

Снипс уставился на меня. И его улыбка, что пришла следом, несла в себе тепло, подобно улыбкам на Метке Чирили. Примерно в этот момент к нам подскочил Снейлз, неся телекинезом две коробки.

— Сооооооок! — победно пискнул он.

У входа раздался голос Чирили:

— Вооот и все, маленькие пони! Пора идти! Поезд ждать не будет!

— Пошли, Снипс!

— Да! Одну секунду только! — низкорослый единорог обернулся ко мне. — Эй, мэм, спасибо, что поговорили со мной. Кажется… — он моргнул.

Перед ним никого не было.

— Мэм?

— С кем ты говорил, Снипс?

Он внезапно покачнулся. Стуча зубами, он потер передние ноги.

— Блиин. Здесь что, кто-то морозилку не закрыл?

— Ээээ… Снипс! Нам пора! Чирили хмурится! Я ненавииижу, когда Чирили хмурится!

— Э… Точно! Вперед, на Кантерлот!

Снейлз бросился прочь из Сахарного Уголка, а следом за ним — остальные жеребята. Снипс шел последним, балансируя на макушке коробку с соком и напевая под нос одну очень расслабляющую мелодию, что звенела здесь в воздухе…

Я слышу стук в дверь комнаты, и каким-то образом я знаю, что за дверью может быть только она и больше никто. Я подхожу и открываю. Ничто на свете не способно было меня подготовить к ее жалкому, ужасно замерзшему и одинокому виду.

— Мундансер! — восклицаю я. Это подлинный шок. Я прикладываю копыто к груди, а она неловко переминается передо мной с ноги на ногу в коридоре кобыльего общежития. — Я… я… — я сглатываю и нервно улыбаюсь. — Может, зайдешь?

— Эм… — она жмется неловко на месте. — А твои… твои соседки...

— Мы одни. Девочки убежали на вечеринку у Квартала Теней.

— Хммфф… — она, наконец, забредает внутрь, уныло таща за собой седельную сумку. — Тебе стоило пойти с ними.

— Мне здесь, на самом деле, больше нравится, — говорю я тихо. Я медленно закрываю за ней дверь. — К тому же эти… ээ… ночные пони в том районе меня вымораживают.

— Лгунья, — бурчит она, ходя из угла в угол темной комнаты. — Ты совсем как Твайлайт. У всего, чего ты боишься, есть академический буфер.

Она с отвращением оглядывает разбросанные по комнате кучи мусора.

— Благая Луна, твои соседки — те еще неряхи!

— Мундансер…

— Или один известный мятно-зеленый единорог растерял с последнего нашего разговора все свое благородное девичье воспитание?

— Мундансер, я знаю, зачем ты вернулась в Кантерлот, — говорю я, подходя к ней. Я поднимаю копыто к ее плечу, но сомневаюсь, стоит ли мне ее касаться. Закусив губу, я медлю, а затем говорю: — Когда я услышала, я… э… я зашла к твоей маме.

Она сглатывает. Она опускает голову.

— Я знаю.

Я моргаю удивленно.

— Ты… ты с ней говорила?

— Ммммхмммм, — медленно кивает она. — Буквально только что.

В комнате какое-то время стоит тишина. Шаркая копытами, я кружу по серым теням и встаю в итоге перед нею. В ее фиолетовой с красным гриве не осталось ни одной кудряшки. В ее фиолетовых глазах — мука и усталость. Передо мной моя добрая подруга, но при этом вроде и нет. Я пытаюсь удержать свой голос от дрожи:

— Мундансер, я… ты знаешь, когда я пытаюсь сказать что-нибудь важное, я только начинаю нести ерунду без остановки. Ты была права обо мне во всем. И всегда была. Мне никогда не доводилось пройти через те ужасные вещи, которые пережила ты. Как я вообще могу знать? И более того…

— А чего знать-то? — бормочет она. — Все очень просто, Лира.

Она поднимает голову и глядит пустым взглядом на меня.

— Он мертв. Он откинул копыта, сыграл в ящик, постучался смерти в дверь. Короче, ты же поэт, Лира…

— Музыкант.

— Пофигу. Описывай, как хочешь, — она глубоко вздыхает и уходит к окну. Она смотрит в него, но даже не думает сдвинуть шторы. — Он ушел. Ушел и… и…

— И что, Мундансер?

— Я поговорила с мамой. Я даже заглянула к предкам Твайлайт. И все равно… И все равно никто из них не может мне помочь… Как можешь ты… — она трет переднюю ногу другим копытом и со всхлипом выговаривает: — Как всегда помогала…

— Как… — заикаюсь я в искреннем недоумении, ошеломлении даже. — В самом деле, Мундансер? — я горько усмехаюсь. — Разве я вообще тебе когда-либо помогала? Я только…

— Ты была рядом, Лира. Ты всегда была рядом, всякий раз, когда была мне нужна, и даже когда не нужна была… или я просто прикидывалась, что не нужна. И я тебя держала за грязь под ногами безо всякой причины.

— Хех… Мундансер… — я качаю головой и смотрю на ковер. — Ты не держала меня за…

— Я держала тебя за грязь! — рычит она; ее голос начинает дрожать. — Я сломала тебя и выкинула вон, потому что… потому что была так зла и так… — она содрогается, сутуля спину. — Так боялась, что этот день однажды придет и мне придется сказать тебе… с-сказать тебе…

Я поднимаю встревоженный взгляд:

— Что сказать, Мундансер?

Она оборачивается; ее глаза сверкают от слез.

— Что… что я чувствую себя так ужасно… — она резко вдыхает, с гримасой боли на лице. — Он мертв, и теперь я чувствую себя т-так ужасно, Лира, и я… я-я не могу понять, почему!

— Ну… эм… он был твоим отцом, Мундансер…

— Он был сволочью! — вопит она, кривя лицо еще сильнее. — Он был садистом, он был агрессивным гадом, и грязным, грязным уродом, и теперь, когда он мертв, я ведь должна радоваться, но… но я-я не могу, Лира! Ты говоришь, что не можешь знать, что я чувствую?! Я была его долбаной д-дочерью, но я тоже не могу! Г-где здесь вообще логика?

— Мундансер, мне кажется, ты себя недооцениваешь! — восклицаю я. — Я знаю, ты, должно быть, думаешь, что ты с ним всегда была две подковы пара, но…

— Что но?! — рыдает Мундансер. Она слегка пошатывается, проводя копытом по лицу. — Лира, он… он — воплощение всего х-худшего во всей моей жизни! Он б-был… для меня эталоном л-любой мерзости! — она икает и обнимает себя копытами. — М-мне кажется, истинная причина, по которой я… я не съехалась с каким-нибудь жеребцом, или вообще не нашла себе любовь только в том, что… что я боюсь, Лира. Ты знаешь, я всегда хотела родить однажды собственных детей. Но как… — она зажмуривает глаза и содрогается. — К-как такая пони, как я-я, может сделать что-нибудь, ничего не испортив?

— О, Мундансер… — улыбаюсь я и наконец пересекаю разделяющее нас расстояние, оборачивая вокруг нее передние ноги. — У тебя будут самые лучшие, самые здоровые и счастливые жеребята на свете…

— Я боялась так д-долго, Лира… — она цепляется за меня, зарывает лицо мне в плечо. — Я не хочу, ч-чтобы такое когда-нибудь повторилось. Помоги мне, Селестия, я-я не хочу п-превратиться однажды в него…

— Шшшш… Ты не превратишься в него, Мундансер, — говорю я, прижимая ее крепче. — Я тебе не дам. Слышишь? Я не дам тебе превратиться в него…

Она шмыгает носом, плачет и смеется одновременно, окончательно отдаваясь моим объятьям.

— Спасибо тебе, Лира. Мне только… мне только лишь нужно, чтобы ты была рядом… Т-только этого мне всегда и надо было. Только чтобы ты была рядом…

— Шшшш… — я трусь о Мундансер носом, нежно качая ее, как младенца, и шепча ей на ухо: — И я всегда буду рядом, — я улыбаюсь. — Всегда…

Реквием играл в полную мощь, и я стояла посреди Царства Неспетых: единственная искорка тепла в этом месте. Я медленно подняла голову вверх. Закованные пони по обе стороны от меня даже не шелохнулись. Гром гремел тихо.

Над головой нависли сферы внутри сфер, как и всякий раз до того: жуткий аккомпанемент к изменчивым бурным потокам воды и ветра.

— Я знаю, что ты здесь, — спокойно сказала я, держа крепко в копытах Вестник Ночи. — Но я не знаю, и никогда не узнаю, сколь долго ты здесь пробыла.

Я сглотнула и прошептала:

— Так же как никто не узнает, сколь долго я блуждаю по землям, к которым твое проклятье приковало меня.

Сферы висели на месте. Не звучала песнь. Не сверкали молнии. Все было неподвижно.

Я храбро продолжила:

— Я — раньше была счастливой, удачливой пони. Каждое утро я просыпаюсь с мыслями об этом. Именно это знание придает проклятью такую сокрушительную мощь. Но… — я помедлила немного, затем хрипло заговорила: — Я также знаю, что я была очень слепой пони и невежественной, к тому же. Я оглядываюсь на свою жизнь до того, как все началось, и думаю, нет, знаю, что я стала лучше от всего произошедшего со мной. Я стала мудрее, сильнее…

Я зажмурила крепко глаза и увидела перед собой испуганное лицо Стрейт Еджа в полуночной тьме.

— … но я далека от совершенства.

Несколько пони лязгнули своей длинной цепью. Облако воды обдало холодом платформу и воссоединилось вновь с хаотичной бездной.

— Я хочу стать лучше. Я хочу быть хорошей пони, хочу достучаться до тех, кто меня окружает. Я… — я закусила губу. Я открыла глаза, и из них хлынули слезы, — содрогаясь, я подняла взгляд на ее трон и простонала: — Я хочу нести радость другим, кто живет в этом мире. Я хочу оставить свой след, хотя бы только ради того, чтобы вести других по пути праведности и гармонии. И теперь… теперь, после всего того, что случилось в моей жизни, после того, что я узнала, я… — я икнула, проглотив очередной всхлип и пропищала: — Я не способна ни на что. Ни на что, без помощи чуда или чистой случайности.

Я крепче вцепилась в Вестник Ночи, упав на колени и глядя сквозь слезы на сферы над головой.

— Неужто моя просьба об еще одном чуде столь эгоистична, столь нечиста? — сглотнула я и попыталась удержать ровное дыхание. — Пожалуйста… Пожалуйста, говори со мной. Пой мне. Я прошу тебя… Я молю тебя… Спустись и сыграй Дуэт со мной. Помоги мне вырваться из этого проклятья. И, может быть, только лишь может быть, я смогу найти способ помочь и тебе.

Я сглотнула и выдавила:

— Потому что никто, смертный будь то или бессмертный, не станет жить в подобном месте по доброй воле, а не как в тюрьме. И хотя я, может быть, никогда не захочу стать тобой, это вовсе не значит… — я слабо улыбнулась сквозь слезы. — Это вовсе не значит, что я не смогу попытаться тебя понять.

Сферы холодно висели над головой. Вдали, подсвечивая бескрайние просторы Небесных Твердей, виднелись яркие и беспорядочные вспышки света.

— Пожалуйста… — пропищала я вновь. — Я могу лишь только сидеть здесь. Поможешь ли ты мне? Освободишь ли ты меня?

Мои ноги онемели и я чуть не выронила Вестник Ночи прямо там, прямо тогда.

— Что тебя удерживает от хотя бы беседы со мной? Обязаны ли мы играть в прятки до конца вечности? Обязана ли ты меня игнорировать? Я молю тебя, ответь, что же удерживает нас от завершения Ноктюрна?

И в этот момент молнии вдалеке удвоились, утроились. Я услышала лязг цепей. Он становился громче с каждой секундой, сплетаясь в какофонию страсти и хаоса, пока из каждого уголка Царства Неспетых не зазвучал хор из каждого закованного пони, стонущего одну и ту же омерзительную фразу снова и снова:

— Ее возлюбленный просыпается! Ее возлюбленный просыпается! Ее возлюбленный просыпается!

Я ахнула и уставилась широко распахнутыми глазами на сотрясающиеся, бьющиеся в агонии тела пони, каждое из которых выло:

— Ее возлюбленный! Ее возлюбленный! Ее возлюбленный!

Все они окружали меня, тянулись ко мне и друг к другу, корчась в агонии, страхе и радости одновременно. Ошеломленная этим зрелищем, я наморщила нос, опустив голову к железной платформе и начала спешно играть «Эхо Пенумбры». Прежде чем их пение и их цепи успели меня затопить, Царство Неспетых унеслось прочь, смазавшись в размытое пятно, и я вновь оказалась на озаренном лампадой полу погреба, окруженная пылью и гуляющим эхом моего тяжелого дыхания.

Я села, проведя дрожащим копытом по гриве, пока высыхали мои слезы, а голос пробивал себе путь сквозь мою глотку:

— Ее… «Е-ее возлюбленный просыпается»? — я нахмурила лоб. — Но… но… чего?..

Воздух был неподвижен. Казалось, земля перестала вращаться.

И в то же время, ничего путешествие в чистилище мне не дало.

Вздохнув, я запаковала Вестник Ночи, погасила лампу и пошла к поверхности.

— Что-то… что-то не складывается. На этот раз она не пыталась меня смести с платформы молниями. Неужели я все-таки достучалась до нее? — я вновь вздохнула. — Алебастр, как же ты продержался в том месте хотя бы день, не говоря уж о тысяче лет? Не удивительно, что ты сошел с ума…

Я открыла дверь во двор. Но вместо солнечного света меня там встретил пирог в лицо.

— Ааах! — спотыкаясь, я отшатнулась назад. Ошметки вишен, крема и взбитых сливок залепили мне глаза и нос, облепили целиком рог. Морщась, я подняла копыта и вытерла с лица съедобную материю.

— Ради любви Селестии, — зарычала я. — Пинки Пай! Если ты опять кидаешь во все стороны выпечку…

Я пораженно застыла, едва открылись глаза.

Пирог был не один — еще четыре штуки… зависли стройным рядком над лужайкой за хижиной. Вдали я заметила еще несколько висящих в воздухе предметов. Сощурившись, я безо всяких сомнений опознала среди них стаю крылатых свиней. К моему ужасу, в небе также висели круглые куски земли, усеянные деревьями и перевернутыми вверх тормашками домами. Над всем этим хаотичным бардаком нависали розовые косматые облака, время от времени проливая отвратительные на вид потоки бурого дождя на Понивилль, разбитый на кусочки и собранный в виде лабиринта, который лишь отдаленно напоминал стоявший здесь какие-то несколько часов назад городок.

Все вокруг казалось слишком глупым, чтобы быть правдой, но при этом слишком пугающим и странным, чтобы воспринимать происходящее как-то иначе, кроме как с полной серьезностью. В некотором роде, все это идеально напоминало собой…

— Конец света…

Я оглядела беспорядок над головой и со всех сторон. Я медленно обернулась и поглядела на ступени, ведущие в погреб. Я моргнула, услышав, как повторяются в моем сознании несколько жутко звучащих слов. Не теряя ни секунды, я вскочила и бросилась к хижине, на бегу стряхивая с лица последние ошметки пирога.

Даже целый год изучения новых вещей не в состоянии был меня подготовить к грядущему…