Вещи, что Тави говорит
Отцовские вещи (Paternal Things)
Я стою на месте.
Вся боль в моих конечностях исчезла. Полагаю, такое происходит, когда твоя кровь закипает в жилах. Вещи тают.
– Хммм...? – богатый жеребец моргает, глядя на меня, удивлённый тем, что я всё ещё нахожусь в пределах досягаемости плевка. – Почему вы всё ещё здесь? Я же сказал, что обо всём позабочусь, не так ли? – он вздыхает, закатывая глаза. – Постоянно забываю. Вы глухая или немая? Помню, что одно из двух...
– Вообще-то... – Лира выходит вперёд, прочищая горло, – она гений.
– А вот это довольно любопытный взгляд на вещи, – зевает жеребец. – А кем тогда являетесь вы, дорогуша?
– Лира. Лира Хартстрингс, – она приседает в реверансе с неизменной улыбкой. Её желтые глаза пронзают насквозь, как и её голос. – Близкая подруга Октавии.
– Мммм... теперь все ошибки складываются воедино.
Лира моргает.
– Что ж, а теперь уходите. Вы обе, – он машет копытом, его индиго ещё глубже погружается в коричневый цвет. – Хоть мы и высоко ценим ваше сострадание, мы в нём не нуждаемся. Что Октавии сейчас нужно, так это быстрое выздоровление... даже если она его не заслужила.
– Хм... прошу прощения, сэр, – говорит Бон-Бон, подходя к нам, – но мы не собираемся уходить, не навестив Октавию.
– Что ж, это довольно печально, – бормочет он. – Учитывая тот факт, что это у вас не получиться.
– Эм... возможно, мы начали не с того копыта, – Бон-Бон наклоняется вперёд. – Откуда именно вы знаете Октавию?
– Я привёл её в этот мир, дорогая моя. Вот откуда, – жеребец со вздохом поправляет галстук. – Уж поверьте мне. Не проходит ни дня, чтобы она не напоминала мне об этом своим вопиющим, пассивно-агрессивным молчанием. Но таковы уж молодые кобылки. Я собираюсь это исправить... после того, как позабочусь о её здоровом восстановлении.
Лира прищуривается.
– Вы отец Тави?
– О, богиня добрая! И этой невыносимо банальной кличкой она пользуется в повседневной жизни? 'Тави'? – сильная дрожь. – Будьте прокляты замки́ моего банка, я знал, что следовало вмешаться раньше, – тем не менее, он прочищает горло. – Да это так, моя сбитая с толку гражданка, меня зовут Опуленс Вон Мелоди, и кобылка в этой палате, что подверглась бессмысленному насилию на этом, безвкусно названном, "Торжестве дружбы", является, как бы иронично это ни звучало, моей последней живой кровной родственницей. Проследить за её выздоровлением – мой семейный долг. Вам не о чем беспокоиться. В моём распоряжении обширные ресурсы, и это даже не говоря о финансовой поддержке. Ей станет лучше. И, с небесной помощью, она образумится по поводу многих своих... нездоровых жизненных выборов за последнее время. А теперь можете идти.
Бон-Бон смотрит на меня, потом таращится на жеребца.
– Эмм... мы не собираемся уходить, мистер Мелоди.
– Что ж, если вы желаете постоять на лестничной площадке и побить баклуши, это ваш выбор. Не то чтобы в этом ленивом крестьянском городке было чем заняться.
– На лестничной площадке? – хихикает Лира.
– Ну, безусловно, вы не рассчитываете на самом деле навестить её! – Опуленс косится на нас сверху вниз. Он такой же высокий, как его слова, и такой же грязный. – Моя дочь нуждается в отдыхе, релаксации и надёжном руководстве своего отца. Я не могу позволить, чтобы какая-то докучливая помеха всё это нарушила.
– Извините нас, мистер Мелоди, но мы вам не помеха, – Бон-Бон хмурится. – Мы её друзья.
– Мммм... да. Я полагаю, она действительно убедила себя в этом.
– Ха?
– Посмотрим... как бы мне объяснить это простыми, понятными для плебейских ушей, словами...? – он прочищает горло, прежде чем позволить струиться его поблескивающему индиго. – В течение последнего десятилетия или около того, с тех пор, как она вышла из подросткового возраста, моя дорогая дочь была невероятной упрямицей. Я долго терпел это, с любовью и мудростью упрекая её в письмах, которые она стойко игнорировала. И к чему это всё её привело? – он качает головой. – Что ж, настала пора исправить все ошибки. Пришло время вмешаться в жизнь моей дочери, пока очередной инцидент не опустил её ещё ниже. Достаточно грустен уже тот факт, что она позволила себе опуститься до такой нищей жизни в этом жалком фермерском городке. Но, увы, такое происходит, когда вы поощряете музыку, искусство и другие капризы. Из них не составить надёжного фундамента, и сейчас самое время спасти мою дочь из-под обломков всего того, что, как она считала, она сама и построила.
Я так сильно скрежещу зубами, что чуть не теряю сознание от звука.
– Эмм... разве Октавия не имеет права голоса в этом вопросе? – замечает Лира.
– Когда она в следующий раз проснётся, я намерен привести её в чувство, – говорит Опуленс, отряхивая свой пиджак. – В конце концов, этот разговор давно назревал. Но вас это не касается. А теперь, уходите, – он поворачивается, чтобы вернуться в её палату.
– Эй... Эй! – Бон-Бон топает копытом, привлекая внимание нескольких медсестёр и санитарок. – Вы не можете так поступить!
– Мне жаль. Я не расслышал вашего имени, дорогая.
– Бон-Бон!
– Естественно. Подходящее имя для продавщицы нездоровой пищи, – он фыркает. – Мадам, я могу и я поступлю. Она моя дочь. Она была моей заботой задолго до того, как сбежала из дома и связалась с вашими, захолустными гарпиями.
– Но...
– И если вы не прекратите беспокоить меня по этому поводу, я буду вынужден вызвать охрану.
– Что?! – Бон-Бон пошатнулась, широко раскрыв глаза. – Вызвать охрану?! Но ведь…
– В этом нет необходимости, мистер Мелоди, – коридор наполняется серым. Мне вдруг хочется сделать сальто назад. Твайлайт подходит со Спайком... и с двумя стражами в доспехах. – Я обеспечиваю безопасность Октавии, – она говорит спокойным тоном, почти сглаживая накопившийся накал страстей. – С тех пор, как стало известно о том, что с ней случилось на Гала, я взяла на себя её защиту. Это меньшее, что я могу сделать.
– Ваше высочество, – Опуленс немедленно склоняется перед ней. В его глазах нет света, только лёд, когда он поднимается обратно. – Я в долгу перед вами за то, что вы сделали, чтобы спасти мою дочь из её бедственного положения. Настолько... что готов закрыть глаза на очевидный изъян в защите вашего замка, что позволил бродячему грифону напасть на неё в первую очередь.
– Спасибо вам, мистер Мелоди, – выдыхает Твайлайт. – Уверена, вы уважаете тот факт, что мы стремимся к самосовершенствованию.
– Назовите вашу цену, ваше величество, – говорит Опуленс, – и я уверяю вас, мои инвесторы щедро заплатят вам. Мы даже можем профинансировать новые укрепления для вашего кристаллического бастиона.
– Моя забота о вашей дочери это не вопрос денег, мистер Мелоди, – говорит Твайлайт. – Я ценю её как надёжного друга, – она притягивает к себе Лиру, Бон-Бон и меня, своими лавандовыми крыльями. – Также, как и эти кобылки здесь... также, как и многие другие пони, похожие на них.
Опуленс делает глубокий вдох.
– Я вижу...
– И будущим отношениям между семьёй Мелоди и Королевским Домом Дружбы пошло бы на пользу... если бы вы признали друзей Октавии и уважали их обоюдное желание навещать друг друга, – она приподнимает бровь. – Вам это ясно?
Он кивает.
– Кристально ясно, ваше величество, – он морщит лоб. – Хоть и не могу сказать, что понимаю ваши причины. Но, со своей стороны, я готов вам довериться.
Твайлайт спокойно улыбается.
– Важно, что хоть один из нас понимает.
– Я разрешаю им навещать Октавию, – Опуленс поднимает копыто. – Но только из-за вашей настойчивости в этом вопросе. Давайте не будем забывать, что я – её семья. И закон Эквестрии диктует, что дом Мелоди и его оставшиеся в живых представители имеют за собой все права, касающимся вопросов благополучия пациентки. Особенно в случае, если произойдёт что-то ещё.
– Что ж, будем надеяться, что единственное, что произойдёт, это её выздоровление, – говорит Твайлайт. – Вы это имели в виду, да?
Он делает глубокий вдох.
– Да, принцесса. А теперь, если вы меня любезно извините, – он ещё раз кланяется, поджимает хвост и удаляется, чтобы поговорить со своими слугами.
Твайлайт делает глубокий вдох, в то время как Лира и Бон-Бон смотрят друг на друга. В данный момент я уже вся дрожу.
Спайк, тем временем, прочищает горло.
– Я могу быть первым, кто скажет это?
– Не сейчас, Спайк, – тихо ворчит Твайлайт.
– Пожалуйста? – Спайк оглядывается по сторонам, затем наклоняется к принцессе и шепчет: – Это рифмуется с 'брусок ведра'.