Вещи, что Тави говорит
Отеческие вещи (Fatherly Things)
Ночь.
Очень хочется спать.
Но я продолжаю прозябать в этой больнице..
В её стерильных бетонных стенах с полом в виде шахматной доски...
Потому что я должна...
Я должна переждать его.
Потому что, если в моих плоти и духу есть хоть капля уважения...
...то я должна остаться самой непреклонной пони ради Октавии.
Не помогает тот факт, что, когда я, спотыкаясь, выхожу из уборной в дальнем конце этажа, уставшая, хромающая, и зевающая, я всё ещё слышу его. Его голос цвета индиго. Его равнодушный монотонный троттингемский голос.
Я поворачиваю за угол, вглядываясь в длинный коридор отделения интенсивной терапии. Свет приглушён, половина персонала медсестёр снует взад-вперёд по дверным проёмам. Это холодное, бежевое место – больница, на пороге сна, прям как я. Или это просто бирюзовый прилип к краям моих ресниц из-за того, что я провела в этой потенциальной гробнице там много времени.
– Мы найдём пластического хирурга, чтобы он осмотрел тебя, – говорит Опуленс. – Ты ещё увидишь своими драгоценными глазами, любимая, что ни одному монстру, оставившему шрамы на моей дорогой дочери, не сойдёт с рук такое надругательство.
Я приподнимаю бровь.
Любопытный фраза для разговора с медсестрой или прислугой...
...Разве что, он не разговаривает с медсестрой или прислугой.
Я бросаю взгляд на пост медсестры. Как только я убеждаюсь, что никто за мной не наблюдает, я прижимаюсь поближе к углу. Я аккуратно выглядываю и смотрю на Опуленса...
...который смотрит прямо в окно палаты Тави. Его нос так близко к стеклу, что оно немного запотевает. Обычно статное тело жеребца осунулось, обмякло. Его уши слегка подёргиваются, то одно то второе. Его голосовые связки, обычно тугие и напряжённые, переливаются жидкими пурпурными оттенками.
– Я прослежу, чтобы с него содрали шкуру. Можешь не сомневаться. Чёртов птицекот вздумал, что раз у него вместо мозгов перья, это оправдывает любые его выходки, – фырканье. Опасно близкое к хлюпанью носом. Старый пони пытается нахмуриться. В результате получается нечто полоумное, но полное искренности. – Он напал на тебя ради битс... что ж, битсы его и уничтожат, – он качает головой. – У меня лучшие адвокаты во всей стране. Он даже не поймёт, откуда пришёл удар. Место, куда его забросят, будет тёмным, промозглым и мёртвым. Я даже покажу тебе фотографии.
Он поднимает копыто. Сначала я думаю, что он собирается постучать в дверь. Но есть в этом какая-то нежная тщетность. Именно сейчас я начинаю понимать, что моя соседка по комнате никак не может его услышать. Насколько я знаю, она всё ещё спит... вырубленная усталостью, стрессом и лекарствами. Дыхание из-за окна мягкое и спокойное. Глубокий пурпур.
– Я пытался предупредить тебя, любимая. Хотел бы я, чтобы до этого не дошло. Хотел бы я, чтобы не боль стала твоим учителем, – теперь его уши полностью отогнулись назад. – Ты заслуживаешь того, чтобы вернуться к чему-то лучшему... вместо того, чтобы оставлять что-то лучшее позади. В твоей жизни и так много печальных теней, и все эти ошибки только раскармливают их ещё больше. Пока ты не утонешь под ними, слепая и озлобленная. Это ужасная жизнь... и ещё более ужасная смерть, дорогая.
Он растворяется в тени собственного голоса. Она того же оттенка, что его шерсть... и его грива. Я начинаю задаваться вопросом, всегда ли так было? Безнадёжно одинокий жеребец и падший ангел, навеки разделённые стеклом и туманом. И остатками нарушенных обещаний, образующими непроходимое болото между ними. Не знаю, что более жа́лко, существо передо мной или единоржка, которой вздумалось рассмотреть его получше.
– Больше всего на свете... Я хотел бы... Я хотел бы позволить себе роскошь спросить… – он прикусывает свой собственный язык. Краткий намёк на боль, а затем он вздыхает. Тусклые глаза устремляются в мою сторону.
Но всё, что осталось, это малиновая тень. Я жду на конце скамейке, вне поля зрения. Я сосредотачиваюсь на его дыхании. На том, как оно всего на несколько тонов отличается от её дыхания. Пусть в него и добавлены все эти оттенки бежевого. И где-то посреди медитации я теряю хватку.
И засыпаю среди зелени.