Беглец
Действие VI - День
Шелест крыльев отвлек её, заставив оставить письмо. Правительница Эквестрии обернулась.
— Луна? Что…
Рухнувшая в самом центре королевских покоев принцесса начала вставать, судорожно тряся телом и осыпая ковер ало-синими перьями. Ветер, бьющий сквозь распахнутые настежь окна, играл её беспорядочно раскиданными волосами.
— Она не одна, — с явным трудом проговорила аликорн, — Настоящая угроза гораздо страшнее…
Заросшая щетиной облезлая морда отражалась на водной глади, щуря непропорционально большие голубые глаза и скаля оснащенные резцами зубы. Своей формой она напоминала грубо обрезанный квадрат, возвышавшийся над которым волосяной покров представлял из себя подернутый сединой чёрный загривок, одиноко ютящийся среди взлохмоченной бежевой шерсти, по которой, к тому же, медленно стекала кровь. Сам же смотрящий имел странное сходство с промокшим старым псом.
— Мною только детей малых пугать…- сипло прошептал избитый жизнью жеребец. Считанные минуты назад он обнаружил себя лежащим в высокой траве, ощущая страшную боль каждым нервом пронзенного насквозь тела. Раздражающий птичий щебет и колющий глаза свет желания жить, конечно, не добавляли, но и помирать в такой чудесный солнечный денёк решительно не хотелось.
Вода оказалась на удивление холодной, идеально подходя для промывки зияющего в груди отверстия. Превозмогая агонию Беглец медленно погрузился в прозрачную гладь, верхними копытами держась берега и окрашивая поток в алые тона. Адреналин, до того державший его в сознании, начинал сходить на нет. Рассудок превращался в туманную кашу, а силы неспешно оставляли страдавшего, грозясь и вовсе утопить того в реке. Вовремя осознав неизбежность собственной гибели, тот вылез обратно и, не отряхиваясь, добрался до камышей.
Усевшись на круп и подав торс вперед, словно пытаясь сдержать рвущиеся на свободу эмоции, жеребец начал упорно рвать водную траву. Собранные стебли он скрутил в один плотный пучок, без задней мысли сунув тот себе в раскрытую пасть. Где-то вскрикнула гагара. Выживший навострил уши и оглянулся — лес и ничего кроме леса…
Кряхтя и беспрерывно стоная (благо сжавшие стебли зубы гасили животные звуки) жеребец поднялся на ноги, едва снова не грохнувшись на землю. Трясясь и мысленно бессмысленно проклиная этот свет последними словами он направился к высоким деревьям, сплетавшим кроны в непробиваемом заслоне. Уходить с открытой солнечному свету поляны было опасно, но иного не оставалось.
Он искал особое дерево. И вскоре, к своему глубочайшему удивлению, нашел. Подобрав с земли камень поострее Беглец вонзил тупое лезвие в кору.
Жижа хлынула на него мерзким фонтаном, окрашивая и без того грязную шерсть в алые тона. Она залила собою всё. Деревья вытянулись до состояния чёрных полос, совсем лишившись листвы. Пространство между ними окутала тьма.
Природный шум стих на фоне доносящегося со всех сторон гула. Зловещего, лишенного даже намека на природное происхождение. Прислушавшись, он осознал, что слышит рев моторов.
Кто-то коснулся его плеча. Машинально обернувшись, жеребец столкнулся лицом к лицу с белоснежным силуэтом, смотрящим на него оранжевыми огнями в глазницах призрачного черепа.
— Зачем?
Беглец отстранился.
— За что?
Беглец оступился.
Нечто неумолимо наседало на земного. Его лицо перекосило. То был ужас — животный, как и вездесущий гул. Судороги мёртвой хваткой сжали горло. Он узнал наваждение. Тот педиковатый пегасик, которому свернула шею его инфернальная подруга.
— Разве ты не узнаешь меня? — голос призрака стал другим. Всё внутри жеребца похолодело. Теперь он определенно понял, КТО стоит перед ним.
Детский смех громом раздался в его ушах. Лес изменился. Палки деревьев обросли густой тропической листвой. Жара стала зноем. Папоротники и кустарники выросли из заваленной листьями и ветками земли, окружив беглеца плотным кольцом. Что-то облегающее лишило тело легкости. Что-то тяжелое опустило копыта вниз. Но ему было все равно. Он смотрел лишь на неё — маленькую девочку, радостно хохочущую своим чистым, незамутненным печалью и злостью голоском.
Вой сирен.
Огонь пожирает лес. Бурое зарево на месте чистого неба. Её кожа чернеет, цветом становясь подобной углю. В безумном крике цепляясь за последнюю нитку жизни та бежит к нему — но к ногам его падает лишь обугленный скелет.
Такова цена войны. Не так ли?
Беглец очнулся в холодном поту. Сколько он пролежал под сенью вековых дубов? Пришедший в себя не смог дать четкого ответа, да и не искал того вовсе. Опираясь на совершенно целый древесный ствол он поднялся во весь рост, не сразу поняв, что стоит на верхних копытах. Но не смог простоять и нескольких секунд, тут же очутившись на всех четырех. Боль моментально дала о себе знать, звоном в ушах дав по мозгам.
Превозмогая нахлынувшую слабость, жеребец не оставил попыток добыть драгоценную смолу — сил на обдумывание произошедшего у него попросту не осталось. Кинжал бил по дереву вновь и вновь, пока, наконец, не окропился белоснежной эссенцией. Выплюнув стебли, Беглец обмазал их смолой, а после уселся у дерева, медленно и осторожно стягивая пробоину в теле.
После того, как операция оказалась успешно завершена, жеребец понял, что потерял железную насадку.
— Прелестно…и когда…- гневно пробубнил он себе под нос, шаря копытом в густой траве. Наткнувшись лишь на камни и потревожив парочку сверчков, ищущий пришел к неутешительному выводу.
— Проебал.
С гневным бубнежом тот пошел в обратную сторону пока еще шаткой, но набиравшей уверенность походкой. Знойный день постепенно переходил в прохладный вечер, пускай еще незаметно, но неизбежно перетекающий в лишенную тепла начисто ночь.
Однако Беглеца сей факт заботил мало. Уже минуту, как он вернулся на знакомый берег и просто стоял, не в силах свести взгляда с противоположной стороны.
Черногривая и к тому же зеленошерстная кобылка непринужденно щипала травку на том берегу, настолько увлеченная процессом, что, казалось, вовсе не замечала ничего вокруг себя.
В нем проснулось давным-давно забытое чувство, с которым не в силах справится ни одно живое существо. Ему страшно захотелось отведать свежей конины. В самом прямом значении этого отвратительного в своем коварстве действа.
И он помчался к своей цели, забыв уже обо всем остальном. Ни боль, ни течение не стали для него преградой, когда фыркающий и отряхивающихся жеребец выбрался на желтый песок почти у самых кобылкиных глаз. Первой реакцией той был приглушенный визг. Второй — судорожный перестук удирающих в лес копыт.
Крик лишь подстегнул его охотничий инстинкт, заставляя сердце биться в унисон с безумно скачущими ногами. Берег сменился чащобой. Подобно дикому зверю жеребец вилял среди деревьев, ни на шаг не отставая от семенящей ножками кобылки. Его бы воля — он бы еще и завыл. Но на вой времени не оставалось.
Наконец, перед беглянкой возникла каменная преграда из заросшей мхом скалы. Преследователь замедлил шаг, вскоре и вовсе перестав бежать, медленно, украдкой приближаясь к своей невинной жертве. Да, он был зверем. Или, лучше сказать, изголодавшейся тварью, которой спустя столько месяцев выпал наконец шанс отведать сочного мяса.
— Буп!
Копытце уткнулось в его нос.
Улыбка. Что она делает на её лице? Она...смеется?
— Теперь вожу я...
Что-то здесь не так.
И вправду, ряд острых как бритва клыков, сверкнувший в пасти кобылки зловещим оскалом, полностью подтвердил его опасения.
Теперь уже охотник сломя голову несся сквозь чащу, совершенно не разбирая пути.
Изменчивые тени преследовали беглеца в безудержном гоне. Окружали его, водя безумные хороводы вокруг ставшего таким жалким и тщедушным тела. Образы мелькали в его глазах — изможденные, осуждающие взгляды с лиц еще недавно живых.
— Стоило ли оно того? — с поразительным спокойствием произнесла медсестра в белом халате. Бардовое пятно растеклось по её груди.
— Вряд ли,- вторил ей лишенный головы охранник, держащий оную собственным плечом.
— Но все же он убил нас. Окончательно и бесповоротно,- зевнули изрешеченные насквозь жеребцы.
— Парадокс,- донеслось со стороны груды мяса и костей, перемолотой едва ли не до состояния фарша.
— Почему же. В этом нет абсолютно ничего удивительного,- вздохнула медсестра, изучавшая его поразительно пустым взглядом.
— Конечно. Он ведь привык убивать. Не так ли, сукин ты сын?..- сквозь смех бросила очаровательная розоволосая пегаска с желтой шерсткой приятного глазу оттенка.
— Дядя. А дядя. Ты чего копыто сосешь?
Беглец медленно вынул оное изо рта и дико посмотрел на виляющую хвостиком кобылку, как ни в чем не бывало сидевшую на лужайке в полуметре от него.
— А...изыди нахер,- пробормотал он, ежась от пробравшей тело дрожжи.
— Эй, я что, напугала тебя? Ой прости-прости! Я не хотела...- улыбка медленно сползла с лица жеребенка, сменившись настолько умилительной грустью, что в сердце жеребца екнуло что-то отличное от недавнего желания кое-кого сожрать.
— И откуда ты такая особенная...взялась? — с ярко выраженной осторожностью вопросил восстанавливающий дыхание преследователь.
— Не помню,- кобылка покачала головой,- Честно-честно! Ни-и-и-ичегошеньки не помню...сначала вокруг было очень светло — потом жуткая темень. И вот я тут.
— Мгхм. Забавно,- жеребец поднялся на ноги, отряхиваясь от грязи,- Ты ничего странного не замечала?..
— Ну-у-у-у...- кобылка хихикнула,- Сначала я тебя осалила и ты стал убегать. Правда потом зачем-то начал кричать...
— Прелестно. И что же было дальше?
— Ну, ты кричал. Довольно громко. Сначала, когда убегал, а потом, сидя на крупе. И копыто в рот сунул, вот.
— Ну хоть не в жопу,- причмокнув губами подытожил Беглец. Затем безмолвно развернулся и скрылся в кустах.
— Э-э-э-эй, ты куда?..
Просидев в ожидании несколько минут, кобылка не выдержала и поскакала следом, но едва достигнув зеленой преграды столкнулась с выпершей из листвы грудью жеребца.
— Что обычно с любопытными жеребятами делают?- сквозь зевок выдал последний, ловким движением прокручивая копье, наскоро сделанное из крепкой палки и присобаченного к ней острого камня.
— Ого...а ты им не поранишься?
— Я похож на того, кто часто ранится?
— Ага.
— Ну, в этом есть доля правды...- со вздохом признал идущий впереди кобылки, который все никак не мог отделаться от навязчиво возникающих в сознании образов. Что это было? Видение или игры его больного рассудка? Сопоставляя все произошедшие ранее события и обстоятельства знакомства с одной игривой особой он с гораздо большей охотой склонялся к проблемам с головой.
— А куда мы идем? — кобылка прервала возникшую в какой-то момент тишину.
— За мхом.
— Я не настолько проголодалась...
— Вас в школе хоть чему-нибудь учат?
— Ну конечно! Мисс Чирайли много рассказывала нам о природе Вечнодикого Леса!
— Наслышан о этом местечке...и что, по твоему, мы в нем?
— Ну конечно! Видишь поляну с синими цветами? Это ''игривая шутка''. Очень опасная штука — лучше не приближайся! И растет она только в этих местах.
— Любопытно...значит и до древесных волков не далеко.
— В-волков?
— Ага. Злых. Больших. И любящих мясо.
Кобылка нервно оглянулась.
— Т-ты же не дашь им меня скушать?
''О нет, я сам скорее тебя сожру''
— Если будешь хорошо себя вести и слушаться старших.
— Буду! — без лишних раздумий воскликнула на удивление бойкая девчонка. Внезапно она застыла, самым бесстыжим образом пялясь на его круп,- Ты...пустобокий?
— Лошади штанов, вроде, не носят.
— Где твоя метка?
Беглец развернулся к спутнице.
— С каких пор на моем заду должно стоять клеймо?
— Но ведь метки нет только у жеребят! Да и то, у большинства она к моему возрасту появляется,- та ненароком развернулась, демонстрируя феникса, величественно раскинувшего крылья на её боку.
— Это что-то навроде татуировок? Или какие-то племенные знаки?
— Нет! Метка показывает, в чем ты хорош и чем тебе стоит заниматься. Когда пони открывает свой скрытый талант, она появляется на его боку.
— Ха, подозреваю какая бы появилась у меня...
— Но у тебя там ничего нет! Как такое возможно?
Жеребец пожал плечами.
— Бездарь. Что тут поделать.
— Но такого не бывает...
— Как показывает практика — бывает все. Не мешкай, а не то останешься с волками один на один.
Зелёношерстная сорвалась с места, заметно прибавив ходу.
Окружавший парочку полумрак уже сменился вечерним сумраком. Прохладный ветерок трепал их гривы, шелестя листьями вековых дубов, под сенью которых постепенно начиналась ночная жизнь со своими разнообразными звуками.
Поравнявшаяся с попутчиком Флейми внимательно вслушивалась в них, пораженная красотой настоящей природы. В её родном Понивилле все подчинялось пони — даже дождь, и тот шел лишь по желанию таких как она. Здесь же все было иначе — дикая, не тронутая ни чьим копытом и не подчиняющаяся никому чаща, живущая по собственным причудливым законам. Не мудрено, что пони боялись этого места, как боятся всего, что не могут понять. А Флейми не понимала их. От подстриженных полей и лишенных изъяна яблоневых рощ быстро уставали глаза — подобная идеальность была словно чужда им. Хаос ветвей, травы и кустов же, открывшийся её взору, неустанно манил к себе, словно призывая раскрыть все секреты этого леса.
Копье не дало ей сделать роковой шаг. Очнувшись, кобылка обнаружила себя стоящей на краю обрыва, срывающегося в безумную пропасть потускневших крон, что простирались до самого горизонта.
— Не думаю, что ты настолько хочешь приобщиться к природе,- с ехидной усмешкой сказал спасший её от неминуемой гибели Беглец.
— Ох...что-то я...задумалась...- даже смотреть вниз было страшно. Флейми резко отпрянула назад.
Вспышки молний осветили почерневшие небеса. До того лишь ласкавший, ветер начал бить по их мордам. Буйство стихий набирало обороты, выражаясь во все новых и новых ударах светящихся копий, пронзающих облака и тщедушные сердца. Огненными обручами они вились вокруг выпиравший из леса горы. Оригинальности ей было не занимать.
— Забудь о мхе. Мы отправляемся на встречу с тётей Даст.