Всё, что мы хотели сделать…

Городская ратуша Понивилля, внеочередное заседание, созванное в связи с произошедшими событиями.

Добрый вечер. Меня зовут Эпплблум, и я хотела бы зачитать обращение, которое составил наш адвокат. С нашей помощью.

Кхм.

Ой, простите. Я не… Стоп. Прекрати. Хватит уже! Хочешь читать вместо меня? Тогда сядь на место!

Уфф. Прошу прощения. Все мои друзья немного… Ладно, неважно.

Ах да, обращение. Давайте начнём.

Всё, что мы хотели сделать — это заработать наши знаки отличия, раскрывая тайны, что не относятся к числу противозаконных, и представляющие неподдельный интерес для жителей Понивилля. Как вы все уже знаете, у нас возникли с этим небольшие проблемы, в основном концептуального характера, что привело к нескольким неприятным инцидентам, поставившим в неловкое положение массу невинных пони. Я вновь хотела бы принести свои извинения всем, кто пострадал от наших расследований, и я надеюсь, что вы дадите нам возможность объясниться, прежде чем примите решение о каких-либо наказаниях, которые мы, может быть, и заслужили, но, и я на это надеюсь, возможно и нет.

Многие из вас полагают, что узнали о наших недавних действиях из отчётов, которые мы опубликовали в бесплатной газете “Резвые жеребята”. Вы не поверите, но эти статьи были написаны исходя из благих побуждений. У нас не было причин считать, что мы делаем что-то предосудительное. Это моя вина, и я беру на себя полную ответственность.

Мне доводилось слышать мнение, что мисс Черили как наш консультант должна разделить с нами наказание. Некоторые пони говорят, что мисс Черили обязана была прочесть эти статьи до того, как они были напечатаны и наша газета оказалась на всех прилавках, перекрёстках и дверных порогах Понивилля. Что мисс Черили, будучи взрослой пони, несет бо́льшую ответственность за этот прискорбный инцидент, нежели мы, три юные невинные кобылки, которые никак не могли уразуметь масштабов своей ошибки.

Эти пони правы? Не мне судить. Я поднимаю этот вопрос лишь потому, что слышала, как об этом мимоходом упоминали мудрые взрослые, знающие мир гораздо лучше несчастного наивного жеребёнка вроде меня.

Вспомните себя, когда вы были жеребятами. Помните, как обидно было постоянно слышать: “Узнаешь, когда подрастёшь”? Я бы сказала, что это совсем не тот ответ, который хотели бы получить любознательные юные кобылки. Если быть точной, как раз наоборот — он лишь разжигает в нас стремление узнать больше. Вы не можете вываливать перед нами тайны, словно сверкающие раковины, и ждать, что мы будем просто сидеть пред ними, не двигаясь и не смея протянуть копытце, чтобы узнать, что скрывают их прекрасные створки. Мы не овцы, не взрослые кобылы и не почтенные жеребцы. Мы маленькие пони.

А когда маленькие пони видят перед собой закрытую дверь, нет ничего удивительного в том, что они задают себе простой вопрос: “Что же находится по ту сторону?”

Свити Белль, сердито надувшись, лежала на своём тёплом серебристо-голубом покрывале, когда её ушей коснулся тихий звук. Он донёсся со стороны застеклённого окна и был резким, словно щелчок или стук. Солнце уже село, и Понивилль окутал гнетущий сумрак пасмурной ночи. Оранжевые уличные фонари разгоняли тьму и подсвечивали низкие облака, делая их похожими на дым над далёким костром.

Навострив уши единорожка повернулась на шум, и как раз вовремя: он раздался снова и теперь она услышала его гораздо отчётливей. Это было очень похоже на звук, с которым редкие градины ударяются о стекло. Сгорая от любопытства она бросилась к окну, отодвинула щеколду и распахнула его, впустив в комнату свежий осенний воздух.

Третий камешек тут же угодил ей прямо в нос. Взвизгнув от неожиданности, она потёрла мордочку и уставилась в темноту.

— Эй! — прошипела кобылка.

— Прости, прости! — прошептала темнота в ответ голосом Эпплблум. — Хочешь с нами? У нас на ферме целая прорва опавших листьев, мы сделали из них большую кучу и теперь собираемся рыться в ней, чтобы наловить слизняков.

— Зачем? — моргнув, удивилась Свити Белль.

— Мы поспорили со Снейлсом. Он говорит, что они со Снипсом обставят нас и соберут больше слизней до начала занятий. Мы хотим отдать их мисс Черили для урока “Покажи и расскажи”.

Что ж, повод был достойный. Мисс Черили всегда поощряла исследования окружающей среды и она любила, когда ученики дарили ей подарки. Даже если при этом её иногда слегка подташнивало и она как можно скорее прятала эти подношения в ящик стола, она всё равно говорила, что очень рада. Мисс Черили была лучшей учительницей на свете.

Но… Свити вздохнула.

— Я не могу. Сегодня Рэрити запретила мне выходить из комнаты.

Всё затихло. Вскоре единорожка услышала шорох, когда что-то зашевелилось в кустах под окном, а затем раздался голос Скуталу:

— Это ещё почему?

— Не знаю! — Свити облокотилась на подоконник, свесив голову в темноту. — Она сказала, что мне нужно лечь пораньше, и что, если приспичит, я могу сходить в туалет, а ещё я могу принести себе воды, но её дверь закрыта, и мне нельзя стучаться, шуметь или звать её, если только не начнётся пожар, и тогда лучше бы это был настоящий пожар, а не тот, что мы устраиваем на кухне, когда готовим печенье.

И снова тишина.

— Почему тебе нельзя в её комнату? — спросила наконец Эпплблум. — Она от тебя что-то скрывает?

Единорожка взглянула на дверь, ведущую в коридор. Это просто глупо. С чего бы Рэрити, лучшей старшей сестре на свете, что-то от неё скрывать? Она любила поговорить о чужих секретах, но никогда не рассказывала Свити Белль о своих, наверное, просто потому что у неё их не было. Или были?

— Я… я так не думаю, — в конце концов сказала она.

За окном отчаянно зашебуршилось, словно кто-то изо всех сил цеплялся копытцами за деревянную обшивку, и над подоконником внезапно появилась голова Эпплблум. Её грива была как птичье гнездо, спутанная, с торчащими во все стороны листьями и веточками.

— Погоди, мы сейчас.

Единорожка отпрыгнула назад, когда Эпплблум и Скуталу ввалились в окно. Они тут же решили почистить шёрстку, стряхнув с себя листву, землю и даже пару-другую слизняков. Свити едва хватило её невеликих магических умений, чтобы собрать весь мусор и выкинуть обратно в окно. Впрочем, слизней она решила приберечь на потом, мало ли, вдруг они пригодятся им завтра утром? Кобылка сунула их под подушку, чтобы не забыть.

— Ну, и что тут у нас? — спросила Скуталу. Изогнув шею, она прикусила выбившееся перо и уложила его вровень с остальными.

— Рэрити что-то скрывает, — заявила Эпплблум. — Зачем?

— Почему сразу “скрывает”? — вступилась за сестру Свити Белль. — Может, она просто устала?

— А что, она выглядела усталой? — спросила пегаска.

Свити нахмурилась. Рэрити вовсе не выглядела усталой. Унося в свою комнату свечи, плывущие за ней в сиянии магии, она улыбалась и от неё пахло дорогими духами, которыми Свити однажды попыталась надушиться и на целую неделю угодила под домашний арест, поскольку духи были хорошие, а юные кобылки не должны прикасаться к таким, пока не подрастут.

— Нет.

— Я так и знала! — Эпплблум топнула по ковру копытом. — Эпплджек тоже так делает. Когда я спрашиваю, что у неё там такое, она просто отправляет меня в мою комнату! Ты, мол, узнаешь, когда подрастёшь.

Кобылки скривились. Снова эти три слова, столь ненавистные и столь часто слышимые. А что такого плохого в том, подумали они, чтобы разузнать всё прямо сейчас?

— Ладно, может, она и правда что-то скрывает, — согласилась Свити. Её голос стал ниже и тише, отчего приобрёл заговорщицкий тон, и она наклонилась ближе к подругам. — Что же нам теперь делать?

— Мы, — усмехнувшись, Эпплблум многозначительно умолкла, чтобы нагнать побольше напряжения, —  собираемся провести расследование!

Да, вот так всё и началось. Рэрити, дорогая сестра моей подруги, стала первой невинной пони, в чьё личное пространство мы влезли своими немытыми копытцами. Ни для кого не секрет, что Рэрити — кладезь всех добродетелей, которыми мы столь дорожим: щедрости, доброты, любви и всепрощения. Она очень снисходительна, особенно к юным, невинным жеребятам, которые не ведают, что творят, и что поступают при этом неправильно. Она — само великодушие, и это высшая похвала, которую может заслужить пони.

Мы ничего не желали так страстно, как приоткрыть завесу тайны, которая, как нам казалось, застилала наши глаза. Разумеется, это естественная потребность каждой молодой кобылки.

Мои подруги последовали моему примеру — да, именно моему. То, что произошло, было моим решением, и я принимаю на себя всю полноту ответственности. Втроём мы выскользнули из комнаты Свити Белль и крались по тёмным коридорам, пока не достигли комнаты её сестры. И там, прижав уши к деревянной двери, мы начали подслушивать.

Позвольте мне избавить вас от повторного пересказа того, что мы там услышали. К сожалению, всё это было детально проанализировано и со всеми подробностями изложено на страницах “Резвых жеребят”. Теперь, задним числом, мы понимаем, что нам не следовало прикладывать к своим отчётам полную расшифровку каждого звука и слова, которые мы сумели разобрать, или список предполагаемых имён тех пони, что могли оказаться в комнате Рэрити. Это была ошибка, досадная, но, если принять во внимание нашу точку зрения, увы, неизбежная. Мы думали, что поступаем правильно.

Три кобылки тихо прокрались обратно в комнату Свити Белль. Скуталу медленно притворила дверь; чтобы не скрипнули петли, она двигала её чуть ли по сантиметру в минуту. Когда створка наконец закрылась, пегаска ещё раз сильно нажала на неё, так, на всякий случай.

Жеребята молчали. Нахмурившись, они сидели, уставившись под ноги, и прядали ушками, возможно, вспоминая странные звуки, которые слышали весь последний час. За время, что они провели под дверью Рэрити, они не проронили ни слова, и теперь Свити Белль чувствовала, как её распирает от вопросов, громоздящихся один на другой и умоляющих об освобождении. Она подумала, что те же вопросы терзают сейчас её подруг.

— Что… всё это было? — спросила наконец Скуталу.

— Не знаю, — пробормотала Свити. — Сначала мне показалось, что она хихикает.

— Да, но потом она начала стонать, — возразила Эпплблум. — Как думаешь, ей было очень больно?

— Мне показалось, что в конце она даже вскрикнула, — заметила Скуталу.

— Но потом она с кем-то разговаривала, — сказала Свити. — С ней был кто-то ещё!

— Может, они репетировали пьесу для спектакля? — спросила Эпплблум.

Они снова замолчали. Свити рассмотрела это предположение со всех сторон — оно имело смысл, или, по крайней мере, куда больше смысла, чем все остальные догадки, которые могли бы прийти им в голову.

— Но почему они держат это в секрете?

— Может быть… — Скуталу нахмурилась, — они хотят устроить нам сюрприз?

— Но что это за пьеса такая, в которой играют всего два пони? — удивилась Эпплблум. — И почему Эпплджек делала то же самое в своей комнате? Она не шибко любит спектакли.

— Значит, так тому и быть, — припечатала Свити. — Девочки, перед нами тайна, и мы обязательно разберёмся, что к чему!

Прежде чем я продолжу, мне хотелось бы обратиться к вопросу, который подняли несколько наших горожан. А именно: что случилось со всеми номерами специального издания “Резвых жеребят” под названием “Искатели знаков отличия — частные детективы и охотники за тайнами”, которые мы напечатали и распространили по всему Понивиллю?

Как известно большинству из вас, обычно “Резвые жеребята” выходят тиражом в тридцать пять экземпляров, которые мы бесплатно раздаём ученикам и их родителям. Это четыре, а иногда восемь страниц, заполненных вышедшими из под копыт наших одноклассников статьями, фотографиями, рисунками, стихами и рассказами. Весь еженедельный тираж обходится примерно в десять бит за бумагу и чернила. Эти расходы покрываются из бюджета газетного кружка.

Для нашего специального издания мы решили немного изменить правила. Вместо тридцати пяти мы напечатали четыре тысячи пятьсот пятьдесят экземпляров. Кроме того, на этот раз в газете было тридцать две страницы. Неловко это признавать, но мы бы напечатали и больше, если б не исчерпали весь запас газетной бумаги Понивилльской бумажной фабрики. Мы успели заказать ещё, но, судя по тому, как общественность восприняла наш выпуск, эта бумага, вероятно, останется неиспользованной. Это расточительство, и я вновь приношу свои извинения.

На этот раз затраты на бумагу и чернила оказались несколько выше, чем обычно. Несмотря на то, что с увеличением тиража удалось несколько уменьшить себестоимость каждого экземпляра, в итоге мы заплатили почти одиннадцать с половиной тысяч бит, в основном за бумагу. Мы также потратили ещё восемь тысяч, чтобы заказать бумагу дополнительно, но она, как я уже упоминала, скорее всего, останется неизрасходованной.

В то время на балансе газетного кружка было ровно пятьдесят пять бит. Кроме того, мы смогли распродать буклеты, рекламирующие специальный выпуск, что принесло нам беспрецедентную прибыль в восемьсот семьдесят два бита. Само по себе это удивительное достижение, и я хочу, пользуясь случаем, поблагодарить Пипсквика за все приложенные им усилия. Я не хочу, чтобы какие-то негативные впечатления от нашего проекта бросили тень на ту грандиозную работу, которую проделал наш друг, чтобы нам помочь. Ещё раз спасибо, Пип. Я надеюсь, ты сможешь помогать нам и дальше, если газетный кружок когда-нибудь снова откроется.

Так или иначе, несмотря на наш успех в продаже рекламных буклетов, мы закончили с отрицательным балансом в размере примерно восемнадцати с половиной тысяч бит, покрыть который помог предоставленный нам кредит. Не спорю, это приличная сумма, и я понимаю, почему это так ужаснуло и повергло в ярость членов школьного совета. В свою защиту могу сказать лишь то, что в школе мы всё ещё проходим основы математики, а отнюдь не бухгалтерию. Мы не понимали, какие расходы стоят за нашими начинаниями. Однако у нас уже есть идея, как компенсировать некоторые из этих затрат, и мы планируем провести серию мероприятий по сбору средств. Основываясь на предыдущем опыте, я полагаю, что после четырёх лет ежедневной продажи выпечки мы сможем окупить большую часть наших потерь, не считая процентов.

Да, к сожалению, процентов. Впрочем это всего лишь восемнадцать процентов в год, что, кстати говоря, очень даже неплохая ставка для юных кобылок, не имеющих кредитной истории. Всё могло быть гораздо хуже.

Вот откуда и взялись все эти газеты. Наверное, многим из вас интересно, что же мы с ними сделали?

Бо́льшую часть — и я хочу это подчеркнуть, потому что это очень важно — так вот, большую часть я и другие сотрудники “Резвых жеребят” вернули в редакцию, когда поняли, что совершили ошибку. Мы бегали по Понивиллю не жалея сил и собирали газеты, несмотря на то, что иногда за нами гналась разъярённая толпа. Это было нелегко, и я хочу принести личные извинения всем кобылкам и жеребчикам, которым пришлось нам помогать.

Таким образом, мы собрали почти восемьсот непрочитанных газет. Мы прятали их в нашем домике на дереве, пока мэр не приказала нам сжечь их, что мы и сделали. Они больше никогда не доставят нам проблем.

Оставшиеся три тысячи семьсот экземпляров были либо подобраны пони, успевшими добраться до них раньше нас, либо доставлены поездами в различные пункты распространения по всей Эквестрии. Доставка потребовала дополнительной оплаты в размере тысячи двухсот бит, но я думаю, вы согласитесь, что по сравнению с остальными расходами это сущая мелочь, едва ли достойная упоминания.

Я вижу, что эта новая информация вызвала у вас заметное оживление. Да, мы распространяли газету и за пределами Понивилля. Это было моё решение, и только моё. В то время я полагала, что мы как журналисты достигли таких небывалых высот, что наше издание заслуживает быть представленным и на рынках других городов, таких как Мэйнхэттен, Филлидельфия и Кантерлот. Мы заключили контракт с их местными газетами, опять же за определённую плату, и…

Простите, кто-то хочет задать вопрос? Да, принцесса?

Вы не ослышались, и Кантерлот. Мы отослали по пятьсот номеров во все крупные города и по двести — в отдельные посёлки. Мы сосредоточились на тех местах, где проживают родственники наших горожан, и на дворце, чтобы пони было о чём поболтать за праздничным сто…

Ладно, похоже, принцесса Спаркл нас покидает. Наверное, решила, что всё это нелепо и глупо, и не стоит её внимания. Она вся такая умная, что прям вообще.

Простите, к слову пришлось.

Кхм, о чём это я? В общем, в Понивилле осталось лишь полторы тысячи неучтённых экземпляров. Я поставила у входа корзинку, так что любой, кто захочет вернуть нам газету, может бросить её туда. Мы не станем задавать лишних вопросов.

Спустя два дня Свити Белль, притаившись в темноте, сидела на полу в доме Эпплджек. Жилище яблочных фермеров было гораздо больше бутика; в нём был целый десяток комнат, высоченные потолки и древние рассохшиеся половицы, издающие душераздирающий скрип, если наступить не туда. Эпплблум провела их по коридору, и они следовали за ней, аккуратно ступая копыто в копыто. Бесшумно передвигаться по дому она научилась давным-давно.

Они остановились перед дверью её сестры. Она была закрыта, но из щели над полом просачивался мерцающий свет. За дверью они услышали голоса двух пони — Эпплджек и чей-то ещё, более низкий. Свити решила, что он принадлежит жеребцу.

Дверь была тоньше, чем в комнате Рэрити, и слышно через неё было гораздо лучше. Почти час они простояли перед ней в темноте, прижавшись друг к другу плечами и прислушиваясь к тому, как разговор внутри сменяется тихими звуками и хихиканьем, а затем негромкими стонами и скрипом матрасных пружин. В конце концов всё затихло, и вновь послышались голоса.

Наконец свечи за дверью погасли, погрузив коридор во тьму. Они подождали, пока глаза привыкнут к слабому лунному свету, льющемуся в окно, и медленно вернулись в комнату Эпплблум. Дверь со щелчком захлопнулась, и они запрыгнули на кровать и забрались под одеяло, укрывшись под ним словно в маленькой уютной крепости, где их никто не смог бы услышать.

— Это было прямо как у Рэрити, — прошептала Свити Белль. — И часто она так делает?

— Да где-то раз в неделю, — ответила Эпплблум. — Причём всегда в те дни, когда вам нельзя приходить ко мне в гости. А иногда, когда я спрашиваю у неё, можно ли мне переночевать у тебя, она прям вся светится от счастья.

— Хм. — Свити нахмурилась. Мало того, что Рэрити что-то скрывала, так ещё и Эпплджек! Которая, вообще-то, должна быть Элементом Честности, а не Элементом Обмана Младших Сестёр И Запирания Их В Своей Комнате Безо Всяких Причин.

— А тот жеребец, судя по голосу, был Карамель, — заметила Скуталу. — Думаю, он тоже не любит спектакли.

— Это не спектакль, девочки, — твёрдо сказала Эпплблум. — Я не знаю, чем они все занимаются, но мы это выясним.

— Но как? — спросила Свити Белль. — Мы же не можем вламываться в дома других пони.

— Очень просто. Нам нужен помощник.

— Привет, девочки! — обрадовался Спайк, когда они вошли в библиотеку. Он отложил метёлку и помахал лапой, чтобы привлечь их внимание. — Что стряслось?

— Привет, Спайк, — отозвалась Свити Белль. Она потрусила к нему, а за ней Эпплблум и Скуталу. — Мы хотели узнать, не мог бы ты нам кое в чём помочь.

— Без проблем! — Дракончик стянул свой пыльный передник с оборками, украшенный спереди надписью “Ни дня без уборки и сортировки книг”, набранной печатными буквами. — А что вам надо?

— Просто ответь на несколько вопросов, — сказала Эпплблум. Она обошла его с левой стороны, в то время как Скуталу встала справа, аккуратно отрезав все пути к отступлению. — Твайлайт дома?

— Э-э, нет, — ответил Спайк, — она сегодня в Кантерлоте. Так вы хотите…

— Круто, — обрадовалась Скуталу. — Слушай, мы тут пытаемся раскрыть одну тайну.

— Тайну?

— Тайну, — подтвердила Свити Белль. — И нам нужна твоя помощь.

— Тебе не приходилось замечать, как Твайлайт делает что-то такое странное по ночам? — спросила Эпплблум. Спайк задумался.

— Твайлайт, говоришь? Когда ты сказала “странное”, ты…

— Я имею в виду, бывают ли у неё по ночам другие пони.

— Думаю, я бы это знал, — покачал головой Спайк. — Моя корзинка стоит совсем рядом с её кроватью.

— Вот как, — пробормотала Свити Белль. Она хмуро уставилась в пол и краем глаза заметила, что Скуталу и Эпплблум тоже нахмурились.

— Кроме тех ночей, когда она заставляет меня спать внизу, — продолжил дракончик. Единорожка моргнула.

— Что?

— Да, раз в неделю она заставляет меня спать здесь, чтобы я мог охранять библиотеку. — Спайк выпятил грудь. — Ей нужен большой, сильный дракон, который сторожил бы книги, пока она в своей комнате занимается исследованиями!

— И что это за исследования? — поинтересовалась Скуталу.

— Ну… — Спайк сразу утратил весь задор. — Я не знаю. Она говорит, что это скучные взрослые штуки, и я сам не захотел бы ими заниматься.

— Ясно. — Кобылки переглянулись. На их лицах было одно и то же понимающее выражение. — Ладно, Спайк. Вот что нам от тебя нужно.

Я слышала, некоторые пони отмечали, что наши статьи оказались на удивление подробными и хорошо организованными, со множеством сносок и перекрёстных ссылок, а также были снабжены диаграммами и целыми разворотами фотоснимков, размещённых на центральных страницах. Хотя мне и хотелось бы поставить этот нелёгкий труд себе в заслугу, но бо́льшую его часть проделал Спайк, дракон. Он имеет многолетний опыт работы в качестве научного ассистента Твайлайт Спаркл, и он оказал неоценимую помощь, когда пришло время обработать результаты наших наблюдений. Конечно, я хотела бы, чтобы мы воспользовались его талантами в более подобающих обстоятельствах, но об этом мы поговорим как-нибудь в другой раз.

Многие из тех исчерпывающих отчётов, что вам довелось читать, были основаны на заметках, написанных Спайком, когда он вёл наблюдение за комнатой Твайлайт Спаркл. Она уже ушла, так что, полагаю, она не будет против, если я расскажу об этом подробнее.

Видите ли, отчёты, написанные мною и Свити Белль, были довольно сумбурными, так как являлись лишь жалкой попыткой перенести на бумагу все звуки, исходившие из комнат наших сестёр, да и то по памяти. Как вы можете убедиться, они весьма прозаичны и страдают недостатком внимания к конкретным деталям, таким как время, точное описание этих звуков и обоснованные предположения о том, кто же их издавал. В свою очередь записи Спайка отличаются особой скрупулёзностью. Он подробно описал, как долго разговаривали Твайлайт Спаркл и Безымянный жеребец номер три, составил полную стенограмму их разговора, насколько смог его разобрать, и сформировал подробный список хихиканий, стонов, криков, вздохов и прочих звуков, не забыв указать для каждого из них точный хронометраж.

Увидев эти записи, мы поняли, что просто обязаны его переплюнуть. Как и все остальные жеребята, которых мы успели привлечь на свою сторону.

Эпплблум стукнула копытом по трибуне.

— Мы здесь из-за того, что взрослые что-то от нас скрывают! — крикнула она.

Жеребята, собравшиеся в школьном подвале, тут же зашумели. Вопросы сыпались один за другим. Кто-то подался вперёд, кто-то закатил глаза. Эпплблум жестом копыта велела всем замолчать.

— Я знаю, в это трудно поверить, — продолжила она. — Но мои друзья уже расследовали несколько случаев необычного поведения наших сестёр и других выдающихся горожан. Перед нами заговор, и мы обязательно разберёмся, что к чему!

Во время её речи Свити Белль ходила по рядам, раздавая копии их отчёта. Он уже разросся до несколько страниц, и когда жеребята приступили к его изучению, комната ненадолго погрузилась в тишину. Но вот откуда-то сзади послышалось бормотание, с каждой секундой становящееся всё громче и громче. Первой не выдержала Даймонд Тиара:

— Что это такое? Ты что, шпионишь за пони?

— Это не шпионаж! — вклинилась Скуталу. — Это расследование! То, чем занимаются хорошие репортеры!

— А по-моему, это больше похоже на слежку!

Бормотание снова усилилось. На лицо Эпплблум набежало сердитое облачко, но прежде чем она успела вспылить, слово взял серый жеребчик:

— Хм, думаю, это правда, — сказал Рамбл. Оказавшись в центре внимания, он испуганно съёжился. — Тандерлейн тоже так делает. Он отсылает меня в мою комнату, но я каждый раз слышу, что он делает у себя с Клаудчейзер. Я думал, они занимаются борьбой.

— Иногда мамочка заставляет меня ложиться спать пораньше, — сказала Динки. — Но потом я слышу, как они с Тайм Тёрнером болтают о том о сём.

Эти слова словно прорвали плотину, каждый жеребёнок внезапно захотел поделиться своей собственной историей. Забравшись с ногами на стулья, они галдели, перебивая друг друга, пока наконец на них не прикрикнула Даймонд Тиара.

— Хватит! Прекратите! — завопила она. — Вы что, забыли прошлый год? У нас были неприятности из-за того, что ты, — она ткнула копытом в Эпплблум, — вместе с ними, — она махнула в сторону Свити Белль и Скуталу, — напечатала всю эту ложь в “Резвых жеребятах”. Мне больше не нужны проблемы!

— Ты права, Даймонд Тиара, — сказала Эпплблум. При этих словах в комнате воцарилась внезапная тишина. — Нечасто я говорю такое, но ты права. Мы влипли в неприятности, потому что напечатали ложь. Но в этот раз всё будет по-другому! Мы собираемся докопаться до истины, и когда мы узнаем, чем занимаются пони за этими дверями, мы опубликуем разгадку в нашей газете, и все восславят нас как Искателей знаков отличия — разоблачителей тайн!

Теперь я понимаю, что именно тогда всё и пошло вразнос. До этого мы просто подслушивали под дверями то одних, то других пони, что с нашей стороны, и я полностью признаю это, было недопустимо. Но потом мы — а под “мы” я подразумеваю уже всю школу — начали вести подробные записи о том, кто посетил чей дом и в какое время. Мы установили магнитофоны в комнатах наших горожан и делали фотографии, иногда прямо через окно. И к концу недели у нас набралось столько материала, что я не знала, что с ним делать. Кое-что пришлось в итоге выкинуть, и всё равно нам еле хватило места, чтобы разместить его в газете.

Прошу не считать мои слова признанием в каком бы то ни было преступлении. И, опять же прошу заметить, мне хотелось бы обратить ваше внимание на то, что городской устав Понивилля налагает недвусмысленные ограничения на уголовное преследование жеребят младше двенадцати лет. Мудрые пони, писавшие наши законы, ясно понимали, что юные жеребята не представляют всех последствий принимаемых ими решений, и было бы верхом глупости считать их злоумышленниками, тогда как на самом деле они просто невоспитанные озорники.

Оглавление, размещённое на последней странице нашего специального издания, даёт понять, что мы успешно раскрыли сто пятьдесят три различных случая вступления пони в некую связь, и указывает, на какой странице можно найти соответствующую статью и/или фотографии. Теперь я понимаю, что эти пони ничего от нас не скрывали, не готовились к спектаклю, не занимались борьбой или чем-то другим, о чём мы выстроили кучу ошибочных теорий. Они просто наслаждались общением друг с другом, а каким именно образом, я разумеется узнаю, когда подрасту.

То, чем занимаются двое пони за дверями своей спальни, — совсем не наше дело. Даже если иногда это трое или четверо пони. И снова я хотела бы принести отдельное искреннее извинение мистеру и миссис Кейк.

Мы обманули доверие многих пони, и я снова прошу их меня простить. Это был познавательный опыт, но самое важное, чему мы научились, — не стесняться задавать вопросы, когда сталкиваешься с неизвестным, а также не совать нос не в своё дело.

И, если мне будет позволено заметить, я также узнала кое-что о ценности прощения. Эпплджек уже простила меня за то, что я сделала, и она говорит, что я смогу переехать обратно на ферму после первого сильного снегопада. А пока на сеновале нашего амбара тепло и уютно, и это гораздо больше, чем я заслуживаю. Каждый раз, когда я засыпаю, слушая доносящееся снизу мычание коров и писк летучих мышей на стропилах, я вспоминаю о её любви.

Я слышала, что Свити Белль тоже прощена. Во всяком случае, мы до сих пор надеемся, что Рэрити вернётся в Понивилль и снова сошьёт для нас красивые платья.

Прежде чем я передам слово мэру, и вы обсудите приемлемые для нас наказания, я хочу напомнить собравшимся, что по сути мы уже наказаны. Ведь если призадуматься, стыд, испытанный нами, когда мы поняли, какую боль невольно причинили нашим семьям, друзьям и соседям, в конечном счёте намного хуже любого наказания, которое вы могли бы для нас избрать. Воистину, мы уже наказаны.

И напоследок я хотела бы ещё раз напомнить всем присутствующим, что с завтрашнего дня на школьном дворе открывается распродажа выпечки, которая продлится в течение всего обозримого будущего.

Благодарю за внимание.