Стеклодув

В тот же миг как они встретились, он понял, что она — та самая.

Она была пони неизмеримой красоты, её великолепие заставляло других кобыл хмуриться вслед. Она была совершенством формы и облика, не нашедших отражения ни в одном из произведений искусства. Скульптура, оживлённая беспечными богами, не знающими, какую вражду посеет их творение. Её гладкая алебастровая шёрстка была безупречна. Аметистовая грива плавно переходила от одного оттенка к другому. Её тонкий рог сужался к изящному острию. Одним словом — совершенство.

Именно её красота привлекла внимание стеклодува, но не она покорила его сердце. Он и раньше видел красивых пони, в Кантерлоте они встречались буквально на каждом шагу. И хотя он, безусловно, испытывал физическое влечение к десяткам кобыл, но то была лишь секундная слабость. Увидел и забыл. Ей тоже суждено было стать одной из этих слабостей, если бы не случайная встреча на рынке.

Так уж вышло, что они столкнулись возле ювелирного прилавка. Плотная толпа кружилась на небольшой площади. Сотни пони суетились и пихались, глазели на всевозможные изделия и пытались выторговать лучшую цену у хладнокровных торговцев. Последние дни лета, как и всегда, ознаменовали на кантерлотском базаре жаркую борьбу за самые лучшие товары. Стеклодув и его внезапная визави смотрели друг на друга в угасающем свете полудня, мгновенно позабыв ювелира и его прилавок.

— Прошу прощения, — произнёс он после недолгой заминки.

Кобыла одарила его робкой улыбкой и трепетом длинных ресниц. Она что, флиртовала? Нет, конечно, нет. Только не с ним.

— Ох, не волнуйтесь, — заговорила пони. — Это лишь маленькое безобидное недоразумение.

Жеребец улыбнулся в ответ, и вдвоём они повернулись к витрине с самоцветами. Сотни драгоценных и полудрагоценных камней требовали к себе внимания. Рубины и изумруды лежали на подушечках из королевского бархата, топазы и гранаты теснились на подносах, словно толпа на площади.

— Этот довольно миловиден, — произнесла она, указывая рогом на большой океанский сапфир. В его глубинах теплились оттенки полуночной синевы. — Величественный, украшение под стать платью истинной леди.

Он взглянул на её шёрстку.

— Мне кажется слишком броским. Драгоценности не должны отвлекать от их владельца.

Смех кобылы зазвучал переливом колокольчиков.

— У вас намётанный глаз. Не так много пони могут похвастаться тем же. Но прошу, скажите, как вам такое сочетание? — её рог слегка окутался серебром, и из седельных сумок выплыли метры изысканной материи. Ткань различных оттенков индиго изгибалась и придавала себе форму по воле кобылы, пока ансамбль не собрался в некое подобие платья. Океанский сапфир поднялся с подушечки и поплыл к платью, остановившись на месте застёжки на шее.

Жеребец, разинув рот, уставился на её творение. Вокруг них десятки пони прекратили все свои дела и начали перешёптываться, указывая на магическое представление. Кобыла прихорошилась, польщённая вниманием.

Наконец к нему вернулся дар речи.

— Этот... — жеребец замолчал и откашлялся. — Прошу простить, миледи. Этот камень — действительно прекрасное дополнение.

Платье потеряло форму и вернулось в седельную сумку кобылы, а драгоценный камень отлетел на своё место на прилавке торговца. Она снова одарила жеребца улыбкой, затем, не говоря ни слова, повернулась и растворилась в толпе. Торговец тихо усмехнулся, увидев ошеломлённое выражение лица стеклодува.

— Охолонись, сынок, — посоветовал ювелир. — Ты выглядишь так, словно тебя мул лягнул, после встречи с ней такое бывает часто. Избавь себя от ненужных сердечных метаний и поищи себе другую.

Жеребец судорожно вздохнул. Её аромат, легчайший запах сирени, ещё витал в воздухе.

— Кто... сэр, прошу, скажите, кто эта кобыла? Как мог я все эти годы бродить по улицам и никогда не видеть её красоты? Как могла звезда, павшая с неба, лежать в пыли и всё столь же ярко сиять незамеченной? Как её зовут?

Торговец вновь рассмеялся, на этот раз громче.

— Её зовут Рэрити, и раз в месяц она снисходит до нашего скромного рынка. И каждый раз за ней тянется след из разбитых сердец. Сынок, лучше забудь, что ты её видел.

— Я скорее позабуду собственное имя, — ответил стеклодув тихим шёпотом. — Нет, её мне не забыть. Я завоюю её внимание, а за ним и её сердце.

— Знаешь, как часто я слышал эти слова? — ювелир вздохнул. — Она поклялась отдать своё сердце столь же одарённому творцу, как и она. То, что ты сейчас видел, лишь малая толика тех шедевров, что рождаются из-под её копыта.

— Творцу?! — сердце жеребца воспарило. — Да разве ты не видишь! Сама судьба наконец дала мне шанс заслужить настоящую любовь!

Торговец покачал головой.

— Остерегайся такой судьбы. Она прекрасна, да, но также и жестока. Провалишь её проверку, и она без колебаний разорвёт твое сердце на клочки.

Но стеклодув был глух. Её красота, её мастерство, её очарование, всё это металось в его сознании.

— Сударь, — заговорил он. — Я благодарен вам за предупреждение, но, клянусь, она ещё не встречала такого творца как я. Я создам для неё из стекла шедевр, какого мир ещё не видел, и как только я завоюю её сердце, поэты будут воспевать нашу любовь долгие лета.

Не красота привлекла жеребца, нет. Но грация.

---

В ту ночь он убрал каждый осколочек стекла с рабочего стола. Он отрешился от всех своих проектов; безделушки, украшения, чашки, вазы — всё было сметено в сторону, чтобы освободить место для новой мечты. Жеребец вычистил весь песок из печи, чтобы никакие примеси не испортили работу. В поисках того единственного шедевра, что покорит сердце Рэрити, он нарисовал и отбросил десятки идей, и каждая последующая была сложнее, чем предыдущая.

— Птица? — бормотал стеклодув за работой. — Колибри, может? Что способно передать её красоту? Изящные, словно её грива, крылья, клюв, столь же острый, как её рог. Малиновая грудка и лазурное оперение.

В первую неделю он рисовал, луна успела наполовину скрыться в тени. Десятки чертежей изящной стеклянной колибри наполнили полки. Одни сидели на стеклянных веточках, другие свисали со стеклянных нитей, не толще самой тоненькой паутинки. Жеребец нарисовал птенца, вылупляющегося из стеклянного яйца, но вскоре осознал, что новорождённые колибри выглядят довольно жалко и глаз не радуют.

Наконец вдохновение пришло в виде колибри, пьющей нектар из стеклянного цветка. Целый день стеклодув рисовал идеальный цветок: нежная орхидея, того же аметистового оттенка, что и её грива. Бутон свисал с ползучей хрустальной лозы бледно-зелёного цвета. Каждый лепесток должен быть изготовлен по отдельности, а после сплавлен вместе с остальными, чтобы стать единым целым.

На вторую неделю, когда убывающая луна превратилась в тонкую полосу, жеребец собрал материалы. Он часами просеивал песок, отбирая чистейшие крупинки, и растирал их в пыль пестиком. Он обследовал рынки в поисках присадок, покупая мешочки с сурьмой, кобальтом, серой и золотом. Каждый из режущих инструментов был заменён на новый, чтобы притупившийся край не оставил скол и не испортил его драгоценное творение.

Поначалу ученики стеклодува возражали, когда он раз за разом отвергал их помощь со своим новым проектом. Слишком важно, слишком деликатно, чтобы допустить до шедевра копыта тех, кто только начал осваивать ремесло. Вместо этого жеребец позволил им управлять лавкой, продавать уже готовые изделия из стекла и принимать заказы на будущие работы. Он даже разрешил ученикам создавать свои собственные простые поделки, пока сам занимался приготовлениями.

На третью неделю стеклодув создал пышные лепестки орхидеи и длинные тонкие листья. Он разогрел горн, и при помощи его жаркого пламени расплавил песок в густую лужу. Расплавленное стекло сияло жёлтым светом ярче звёзд и медленно остывало, но прежде чем оно затвердело слишком сильно, жеребец вставил в центр длинную металлическую трубку. Шар застывающего стекла прилип к трубке, стеклодув слегка потянул её на себя и, дождавшись пока цвет станет жёлто-оранжевым, подул.

Мягкое стекло раздулось, словно воздушный шарик. Образовавшаяся сфера была почти однородной, более тонкие участки, где стекло расширялось слишком быстро, охладились быстрее и впоследствии стали более жёсткими и устойчивыми к дальнейшему расширению. В результате после нескольких минут выдувания и раскручивания трубки получился идеальный шар из стекла толщиной не более листа бумаги, прозрачного, как вода, со светло-зелёным оттенком из-за меди, добавленной в песок.

Жеребец постучал по трубке молоточком, отделяя её от сферы, и при помощи резца с алмазной кромкой вырезал на стекле с десяток различных узоров, имитирующих форму листа. Как только стеклодув остался доволен тремя из них, он стукнул по шару копытом, и сфера распалась на части. Жеребец выбрал кусочки в форме листьев и быстро поместил их обратно в горн.

Не дожидаясь, пока листья растают, стеклодув вытащил их, сразу же как они начали слегка светиться вишнёво-красным. При помощи плоскогубцев он ловко скрутил их в изящные формы, поразительно похожие на настоящие листья.

Но это было только начало. Листья отправились обратно в горн. Когда они вновь стали горячими, жеребец вытащил их и бережно прочертил по их поверхности цепочку прожилок. Затем прижал в деревянному бруску, придав листьям едва заметную зернистость дуба.

Наконец, он отшлифовал их всё ещё острые края небольшим камнем, пока они не стали столь же гладкими, как любой лист, найденный в лесу. Он осмотрел их, отметив удачные детали, но также и крошечные недостатки, всегда присутствующие в любом творении. Довольный работой, он раздавил листья копытом, смёл осколки и начал весь процесс заново. Через два дня и девятнадцать попыток у него было три листа, которые могли бы, лишь могли бы показаться идеальными.

Хорошее начало.

---

— Как по мне, многовато усилий ради той, что даже не знает твоего имени.

— Пока не знает, Стикс, — ответил жеребец. Его друг, земной пони с марионеткой на кьютимарке, присоединился к товарищу за ужином. После оного они вдвоём отправились в мастерскую стеклодува, чтобы посмотреть шедевр. Десятки крошечных листочков, лепестков, крыльев и фрагментов птицы были аккуратно разложены на рабочем столе, ожидая финала, когда они наконец станут единым целым.

Стикс осторожно потянулся копытом к одному из лепестков слегка изогнутой формы, который, не будь он столь прозрачен, мог бы сойти за настоящий. Лепесток переливался в тусклом свете мастерской, и дыхание жеребца отразилось на поверхности, когда он наклонился, чтобы посмотреть поближе.

— Это что-то невероятное, — произнёс Стикс. — И ты просто отдашь ей это? Да ты даже её не знаешь!

— А мне и не нужно её знать, — стеклодув зажёг небольшую газовую горелку, из кончика которой вырвался небольшой язычок синего пламени. — Стикс, она само совершенство. Увидел бы ты её, и сразу понял.

Жеребец бережно закрепил стебель орхидеи в тиски, обитые кожей, и начал нагревать кончик одного из листьев, пока тот не засиял мягким оранжевым светом. Кончик слегка прогнулся под собственным весом, и мастер прижал его к ножке, дав ему время остыть и затвердеть на месте.

Стикс закатил глаза.

— Ага. Конечно. Тебе не кажется, что она получает с десяток подобных предложений каждый раз, когда приезжает в Кантерлот?

Стеклодув прилепил к ножке ещё один стеклянный лист, прежде чем ответить. Крошечная струйка дыма поднялась от раскалённого стекла, всё, что осталось от пылинки, что пролетела слишком близко и сгорела от незримого жара.

— С десяток подобных предложений? — спросил он. После чего критически осмотрел своё творение.

Стикс молча наблюдал, как стеклодув собирает цветок. Все стеклянные лепестки ложились один к одному, словно кусочки мозаики, будто заранее выверенные до микрона.

— Ну... может, не прямо таких, конечно, — уступил марионеточник. — Я никогда доселе не видел столь красивого изделия из стекла. Мне всегда казалось, что лишь единороги могут сотворить что-то подобное.

Готовый цветок был похож на драгоценный камень. Полированное стекло словно сияло изнутри, притягивая взгляд. Изумрудный стебель и листья струились оттенками, переливались всеми красками ночи.

— Да, у единорогов есть магия, — тихо произнёс стеклодув. — Но их магия — не единственная в мире.

Он осторожно присоединил крылья колибри к её тельцу. К лазурной головке он прикрепил пару чёрных драгоценных камней вместо глаз. И, наконец, прикрепил клюв — крошечный кусочек оранжевого стекла, острого, точно иголка. Птица словно приготовилась к полёту, а на её крылышках была вырезана почти тысяча крошечных пёрышек.

— Вот моя магия, Стикс, — жеребец подцепил стеклянную колибри губами и поставил рядом с цветком.

Стикс открыл было рот, чтобы поздравить друга, но едва заметное шевеление его остановило. Он моргнул и наклонился вперёд, чтобы приглядеться получше.

Стеклянные листочки задрожали, когда он выдохнул.

Вздрогнув, марионеточник слегка попятился и вопросительно посмотрел на стеклодува. Тот лишь улыбнулся и копытом указал на скульптуру. Прозрачные стеклянные бусинки сверкали утренней росой, стекая по ножке, и с тихим позвякиванием падали на стол. Цветок извивался на лозе, раскрывая лепестки, словно в попытке дотянуться до солнца.

— К-как... — голос жеребца затих, когда колибри пошевелилась. Её стеклянные крылышки, поначалу неуверенно, медленно захлопали, постепенно ускоряясь, пока не стали едва заметны. С тихим щелчком птичка поднялась со стола и зависла над цветком, прильнув к бутону, словно всё это было настоящим.

— Вот моя магия, — вновь сказал стеклодув. Его друг смотрел на ожившую скульптуру до поздней ночи.

---

Не придумав каких-либо лучших идей о том, как преподнести стеклянный цветок, они просто обернули его вокруг ветки, найденной в лесу за городом. На стеклянной ножке по всей длине выросли крошечные усики, которые впились в мягкую древесину, словно готовящаяся к восхождению лоза. Колибри порхала вокруг жеребцов, пока они работали, иногда останавливаясь возле цветка, когда они прерывались.

Кантерлотский базар открылся утром немного позже обычного. Холод, наполнявший воздух, медленно рассеивался по мере того, как восходящее солнце теснило остатки ночи. Смена времён года послужила главной темой для пересуд торговцев, раскладывающих товары на предстоящий насыщенный день.

Стеклодув и его друг ждали возле прилавка с тканями, предположив, что Рэрити заглянет туда первым делом. Утро они провели, болтая с торговцами. Стикс держал цветок и ветку в простой плетёной корзине под тканью, а стеклянная колибри неподвижно сидела на ручке, лишь изредка привлекая внимание прохожих.

Утро плавно перетекло в полдень, но Рэрити всё не было. Стеклодув нервно постукивал копытами. Стикс, видя нетерпение друга, закатил глаза.

— Рано ещё, — заговорил марионеточник. — Она, наверное, сначала перекусить заходит, а после уже идёт за покупками.

— А что если она не придёт? Что если в этом месяце она отправится на какой-нибудь другой рынок за покупками?

— Тогда ты продашь эту штуку за целое состояние и спокойно уйдёшь на пенсию, — Стикс наклонился поближе к колибри. Та жужжала своими крылышками, отражая солнечный свет словно калейдоскоп. — Ну правда, знаешь, сколько какой-нибудь лорд за неё отвалит?

Стеклодув лишь фыркнул.

— Ага, а ещё я могу продать свою душу. Мастерство может быть совершенным, но магия исходит от любви.

— Понял. От любви. К кобыле, которую ты видел лишь единожды. Которая даже не знает твоего имени.

— Ну хорошо, давай иначе. Из сотен марионеток, вышедших из под твоего копыта, какая твоя самая любимая?

Стикс задумался и потёр подбородок.

— Ну, наверное, та, которую я сделал на окончание своего ученичества. Месяцы на неё потратил. Да годы, на самом деле, если считать учёбу и практику, что ушли на неё.

Стеклодув кивнул.

— И где сейчас эта марионетка?

— Над очагом висит. Ты её тысячу раз видел.

— Видел. А ты продал бы её когда-нибудь?

Стикс опустил взгляд на колибри. Птичка с любопытством посмотрела на него в ответ, словно тоже в ожидании ответа на вопрос. Жеребец вздохнул.

— Нет, конечно. Нравится мне она.

— Уверен? Наверняка какой-нибудь лорд заплатит за неё монетку-другую.

— Ладно-ладно, я понял, — Стикс слегка пнул корзину, и колибри с жужжанием взмыла в воздух. Она обследовала ближайшие прилавки, зависая над разноцветными тканями, после чего вернулась к ручке. Торговцы вокруг, разинув рты, смотрели на это представление.

Пока они ждали, прошёл ещё час. Торговцы и покупатели останавливались, чтобы поглазеть на птицу, и в конце концов образовалась небольшая толпа. Стеклодув вежливо отметал любые попытки начать разговоры, позволив Стиксу отвечать на вопросы. Наконец, ровно в тот момент, когда жеребец подумал о том, что день потрачен впустую, толпа вокруг расступилась, пропустив белую единорожку с удивлённым выражением лица.

Она оглядела толпу, озадаченная их реакцией, после чего перевела своё внимание на стеклодува. У него перехватило дыхание. Она была ещё прекраснее, чем он помнил.

Он мог бы любоваться ею весь день. Да так бы и было, если бы Стикс не ткнул его в бок копытом. Толпа тихо загудела, несколько пони засмеялись, подметив, как стеклодув подскочил. К счастью, он стремительно нагнал ход своих мыслей, прежде чем выставил себя ещё большим дураком.

— Леди Рэрити, — произнёс он, подходя поближе. Та слегка отшатнулась, удивлённо раскрыв глаза. — Весь прошлый месяц я трудился над произведением искусства, подходящим для кобылы вашей красоты, шедевром, достойным...

— Простите, но кто вы? — перебила единорожка.

Запланированная речь стеклодува сорвалась. В его сердце зародилась паника.

— А, я всего лишь простой стеклодув, — ответил он. Рэрити слегка нахмурилась, и жеребец поспешно добавил. — Пони искусства, как и вы! Мы встретились в прошлом месяце неподалёку отсюда, у прилавка ювелира.

— Правда? — медленно произнесла она. — Боюсь, я каждый месяц встречаю множество пони на своём пути.

— Да! Э-эм, да. Мы говорили о прекрасном драгоценном камне, и вы сотворили для него восхитительное платье из ничего при помощи магии.

Единорожка задумчиво склонила голову набок.

— Да, полагаю, я могла бы сделать нечто подобное.

Стеклодув тут же улыбнулся, утвердительно кивая головой.

— Да! И теперь я приготовил для вас нечто не менее прекрасное! — жеребец носом подоткнул к ногам Рэрити корзину.

Единорожка долго и пристально изучала её. Колибри замерла на ручке, недвижимая, словно застывшее стекло. Толпа подалась вперёд, уплотнив кольцо вокруг них.

— Прелестная птичка, — наконец озвучила мнение Рэрити. — И, наверное, непросто было вот так вот посадить её на ручку, это свидетельствует о некотором таланте.

Её рог засветился, и ткань в корзине разошлась, обнажив стеклянную орхидею, обившуюся вокруг ветки.

— Ага! — воскликнула она. Ветка слегка засветилась, приподнялась со своего ложа и зависла перед единорожкой. Та одарила жеребца покровительственной улыбкой. — И это тоже весьма примечательная работа. Вы сделали всё это для меня? Я польщена, только посмотрите на все эти детали! Как вам удалось обернуть лозу вокруг ветки? Готова поклясться, это практически невозмо...

Голос Рэрити постепенно затих, когда она внимательно осмотрела цветок.

Стеклянные листья мягко покачивались на слабом, полуденном ветре. Хрустальный цветок свободно раскачивался на лозе, блестел и переливался цветами. Пони в толпе, наконец увидевшие этот шедевр целиком, взволнованно зашептались.

Рот единорожки распахивался всё шире, когда она поворачивала ветку. Глаза последовали его примеру, когда колибри вспорхнула от корзины, сделала пару кругов вокруг кобылы и села на цветок. Ветка на мгновение дрогнула, когда свечение её рога погасло, но она спохватилась и успела вновь подхватить шедевр, прежде чем тот успел упасть на твёрдую брусчатку.

Губы Рэрити шевелились, но рот не издавал ни звука. Она смотрела на ожившее стекло, как казалось жеребцу, целую вечность, а после повернулась к нему. Глаза единорожки блестели от сдерживаемых слёз.

— Вы сделали это? — прошептала она. Стеклодув едва мог расслышать слова из-за шума толпы.

— Да, — прошептал он в ответ. Жеребец чувствовал, что момент его триумфа близок. В любую секунду она откроет ему своё сердце. Стеклодув хотел было заговорить, но пока не доверял своему голосу.

— Волшебство, — продолжила Рэрити. — Я и мечтать о подобном не смела. Оно столь чудесно...

Единорожка вновь замолчала, на этот раз на её лице отразилось беспокойство. Её глаза расширились, и взгляд забегал между стеклодувом и его творением.

— Так что? — спросил он, шагнув вперёд. — Прошёл ли я ваше испытание?

Рэрити тут же подалась назад, но жеребец был слишком увлечён и не заметил этого. Она не находила слов, её взгляд блуждал по толпе, прежде чем остановиться на лбу стеклодува.

— Но вы же не... — единорожка остановила себя, прежде чем успела договорить. Он вновь ничего не заметил. Она сглотнула, собралась с силами и продолжила:

— Ваше... мастерство не имеет равных, — Рэрити осторожно опустила ветку обратно в корзину. — Хорошая попытка, но моё искусство не только служит усладой глаз, оно ещё и практично. Привлечёт ли цветок кавалера на балу? Согреет ли владельца?

Вопрос прозвучал как приговор. Стеклодув слегка пошатнулся, когда понял, что отвергнут.

— Н-но вы сказали, что оно великолепно, — тихо произнёс жеребец. Стеклодув едва сдерживал охватившую его дрожь.

Единорожка изящно откашлялась. Она гордо подняла голову, а в голосе зазвучали уверенные нотки.

— Я сказала, что работа весьма примечательна, но увы, этого недостаточно чтобы пройти моё испытание. Попробуйте ещё раз, если считаете, что ваше искусство того достойно, — она почтительно, но быстро кивнула ему, затем отвернулась и растворилась в толпе.

---

В первую неделю, когда с каждым ударом сердца стеклодув чувствовал, как по его венам струится яд отказа Рэрити, он рисовал. Ученики предложили пару идей, но в основном были столь же озадачены. Какое изделие из стекла леди сочтёт не только красивым, но и полезным?

Вместе они перебрали дюжину вариантов. Телескоп, шкатулка для драгоценностей, очки для чтения, заколки. Стеклодув рисовал эскизы, но быстро от них отказывался. Ни один из них не был идеальным.

Когда ответ наконец пришёл ему в голову, жеребец замер. И только после того как его ученики окатили его водой из ведра, он вновь пришёл в себя. Стеклодув бросился к чертёжной доске и начал переносить идею на бумагу, прежде чем вдохновение его покинет.

По здравому размышлению, решение было очевидным. Рэрити была прекрасной пони, а что может быть прекраснее её гривы? А что нужно кобылам со столь прекрасными волосами? Расчёска, конечно же.

Она должна быть большой. Половину длины составит черенок, а остальную часть — гребень с мелкими зубьями, подходящими для расчёсывания и укладывания гривы леди. Стеклодув думал над несколькими моделями основы и остановился на поджаром ягуаре, хвост которого служил черенком, а тело аккуратно прижималось к зубьям расчёски. Белое стекло, решил он, с крошечными рубинами вместо глаз и изящной серебряной филигранью вдоль корешка.

На вторую неделю, когда боль от отказа плавно сменилась робкой надеждой, жеребец собирал материалы. Само стекло было достаточно простым, у стеклодува уже был большой запас олова, при помощи него он изготавливал витрины молочного цвета для своей лавки. Было у него и серебра в достатке, осталось после старого проекта филиграни, а рубиновые глаза, требовали лишь неторопливой прогулки до местного ювелира.

Черенок доставил больше всех хлопот. Чистое стекло, хотя и привлекательное с точки зрения минимализма, тут не подходило. Расчёске требовалось что-то материальное, чтобы собрать воедино весь образ. Нужно нечто большее. Всё должно быть идеально.

Оплётка из двух металлов, переплетённых вместе, должна подойти. Незапятнанное золото олицетворяет собой красоту и вековую стойкость. Тысячи лет спустя, когда и стеклодув, и Рэрити, и сама Эквестрия обратятся в пыль, золотая оплётка на гребне будет сиять столь же ярко, как и в тот день, когда он подарит её единорожке.

Чтобы передать её магию, жеребцу понадобится второй элемент, который было практически невозможно найти, да и цена соответствовала. Пятнадцать грамм метеоритного железа, выплавленного из упавшей звезды и вытянутого в проволоку толщиной не шире волоска. Стеклодув заплатил за него больше, чем его мастерская приносила за месяц.

На третью неделю он изготовил гребень. Для него понадобилось меньше кусочков, чем для колибри с её цветком, листьями, стеблем и лепестками. Вся расчёска начиналась и заканчивалась одним слитком расплавленного стекла, смешанного с щепоткой олова для получения чистого белого цвета. Стеклодув дал ему остыть в одной из камер горна, после чего бережно скатал его в прут длинной около тридцати сантиметров, а толщиной в половину длинны.

Сначала жеребец оформил черенок, придав ему небольшой изгиб и плавный отвес на конце. Остальную часть кошачьей фигуры он разметил на ещё не застывшем стекле. Затем проделал в хвосте несколько отверстий, чтобы закрепить оправу. Удовлетворившись формой, стеклодув в первый из многих раз поместил форму обратно в горнило.

Остаток недели он обрабатывал сотню зубьев гребня. Через несколько минут в горне стекло стало достаточно мягким, и жеребец смог при помощи плоскогубцев из закалённой стали подцепить край стеклянной формы и вытянуть из неё тонкий шип. Немного попрактиковавшись, стеклодув смог придать каждому зубцу одинаковую длину и форму; лишь несколько из них требовалось немного подправить.

Как только вся сотня зубцов была готова, жеребец потратил целый день на шлифовку и совершенствование. Каждый из них был очень острым, поэтому он слегка затупил их кончики, чтобы избежать случайных травм. Затем стеклодув, при помощи наждачной бумаги, тонкой, словно волосок, мягкой, точно шёлк, довёл каждый зубчик до совершенства.

Наконец сам гребень и зубья были готовы. Жеребец ещё раз отправил их в специальную, более холодную камеру в горне, с температурой чуть больше тысячи градусов. Когда стекло начало светиться, и незадолго до того, как оно начало размягчаться, он вытащил его и дал остыть в тёплом воздухе мастерской.

Стеклодув положил расчёску рядом с молотком и придирчиво осмотрел свою работу. И хотя до следующего визита Рэрити на рынок времени почти не осталось, ничто кроме совершенства его не устраивало.  Жеребец без колебаний разбил бы работу вдребезги, увидев лишь малейший недостаток.

Каждый зубчик был идеален. Форма воплощала собой элегантность, продуманность и безупречность. Хвост, хотя пока ещё и голый, идеально подходил для черенка. Стеклодув убрал молоток в ящик стола.

---

— Так значит, ты всё ещё думаешь, что у тебя есть шанс? — спросил Стикс. За последний месяц он заходил несколько раз, но этот был первый, когда стеклодув его не выгнал, чтобы приятель не мешал работать.

— В каком смысле? — пробормотал жеребец. Он держал в зубах катушку золотой проволоки и тщательно отмерял часть длинной в копыто, чтобы начать обматывать черенок. Меньшая катушка с метеоритным железом лежала рядом и ждала своей очереди.

— Ну, она отшила тебя на глазах у всей толпы. Я думал, ты весь следующий месяц в подушку плакать будешь, но вот, на́ тебе, готов попробовать ещё раз.

Стеклодув отложил катушку с золотом на стол. Он зажал расчёску в тисках и осторожно продел конец золотой проволоки в одно из тончайших, не шире ушка иглы, отверстий в черенке. Ненадолго повисла тишина, пока мастер обматывал ручку первым слоем проволоки.

— Колибри произвела на неё впечатление, — произнёс стеклодув. Позади него, на полке, стеклянный цветок слегка качался, словно на ветру. Колибри большую часть времени проводила на улице, потягивая нектар из цветов в садах соседей и пугая всех окрестных кошек. — Она сказала, что изделие прекрасно, но бесполезно. А эта работа, я думаю, будет соответствовать её требованиям.

— Да как-то хрупко выглядит. Не разлетятся зубья, как только она к ним прикоснётся?

Стеклодув покачал головой.

— Закалённое стекло. Понадобится хороший такой удар, чтобы сломать их, — жеребец постучал копытом по зубьям, чтобы продемонстрировать их прочность.

Пока жеребец работал, вновь воцарилась тишина. Когда черенок был полностью обмотан слоем золотой проволоки, он убрал катушку и потянулся за метеоритным железом. Закрепив свободный конец проволоки в другом отверстии, стеклодув снова начал обматывать ручку, на этот раз более свободным узором, который открывал золото под ним.

Стикс прервал молчание.

— Просто... я не хочу, чтобы тебе было больно.

— Больно? Почему? Завтра всё пройдёт идеально.

— Или она снова отвергнет тебя. Не представляю, почему ты так сильно в неё веришь.

Стеклодув поднял взгляд на друга.

— Что ты хочешь этим сказать? Ты называешь её лгуньей? — тихо спросил он.

Стикс поднял копыто.

— Нет, я просто... слушай, я просто не хочу, чтобы тебе завтра было больно, вот и всё.

— А я говорю, что завтра всё будет хорошо, — стеклодув отвернулся, вытащил готовую расчёску из тисков и положил её на стол. В тусклом свете она сияла словно жемчужина.

— Смотри, — прошептал он. — В ней всё, о чём она просила.

Стикс осторожно склонился над расчёской, словно ждал, что она вот-вот подпрыгнет и укусит его. Та оставалась неподвижной точно камень. Наконец марионеточник нахмурился и вопросительно взглянул на друга.

— И это всё? Она не двигается, не прыгает?

Стеклодув ухмыльнулся.

— Видов магии больше, чем ты думаешь, Стикс. Если колибри ей было недостаточно, то этого вполне хватит.

---

Они ждали её возле прилавка, на том же месте, где они встретились впервые. Быстро собралась небольшая толпа, желающая лицезреть, какое же чудо на этот раз подготовил стеклодув. Несколько высокородных пони наблюдали за происходящим с краю толпы или тихо о чём-то переговаривались с торговцами, не сводя глаз с пары жеребцов. Бодрящий воздух поздней осени наполнили оживлённые беседы.

И Рэрити не заставила их долго ждать. Она прибыла через час после восхода солнца и направилась прямо к ним, сквозь толпу. Море пони вокруг неё расступалось и тут же смыкалось вслед.

Стикс нервно переминался с копыта на копыто, оглядывая толпу вокруг. Большая отделанная бархатом шкатулка, свисающая на тонкой ленточке у него изо рта, привлекла намного больше внимание, чем ему хотелось бы.

Стеклодув же, напротив, был спокоен. Лёгкая улыбка заиграла на его губах и ширилась по мере приближения единорожки.

— Леди Рэрити, — начал он, — вы сказали, что моя работа безупречно выполнена, но ей не хватает практичности. В этом месяце, я надеюсь, мне удастся угодить вашим требованиям, ибо я создал произведение искусства, столь же красивое, сколь и функциональное.

Стеклодув кивнул, и Стикс поставил шкатулку на землю и подтолкнул её к единорожке.

Рэрити на мгновение замерла, изучая взглядом коробку. Те, кто был в толпе к ней ближе всего, заметили легчайшую дрожь, когда единорожка протянула копыто и приподняла крышку.

Расчёска лежала на плюшевой бархатной подушечке, белая и яркая, словно луна. Вся сотня зубьев блестела на солнце, словно десятки идеальных игл, выстроенных в ряд. Золотая обмотка, наполовину скрытая под тёмно-серой, казалось, светилась своим собственным светом. Рынок наполнился громким оживлённым гулом.

Недолгое время кобыла внимательно рассматривала расчёску; её волнение выдавали лишь трепетавшие ноздри. Потом она наконец подняла её своей магией и начала придирчиво изучать.

— Она... хорошо выполнена, — признала Рэрити. По толпе прокатился смешок, который она проигнорировала. — Даже очень хорошо. Но это всего лишь расчёска. У меня десятки таких же.

Стеклодув покачал головой.

— Попробуйте расчесаться.

Единорожка вздохнула и подтрусила к ближайшему прилавку ювелира. Как и на всех подобных прилавках здесь было большое зеркало, которым могли пользоваться потенциальные покупатели, примеряя новые безделушки. Рэрити поправила зеркало, долго себя в нём разглядывала, после чего осторожно провела расчёской по гриве.

Результата ждать не пришлось. Хотя грива кобылы уже и так была уложена, расчёска сделала её идеальной. Она словно стала полнее и гуще, а выбившиеся волоски испарялись, точно туман. Пурпурный оттенок стал более глубоким, более ярким. Каждая прядь засияла на солнце словно драгоценность и начала отбрасывать отблески цвета индиго на её алебастровую шёрстку.

Единорожка с отсутствующим выражением лица не могла отвести взгляда от зеркала. Серебряный свет вокруг её рога дрогнул и погас, и расчёска упала на землю с едва слышным звоном, нарушив тишину. Стеклодув подошёл, поднял её ртом и положил на прилавок рядом с зеркалом. На полированной поверхности расчёски не было ни царапинки.

Жеребец встал рядом и вместе с Рэрити посмотрел в зеркало. В конце концов он наклонился к её уху.

— Я думаю, что вы и без расчёски прекрасны, — прошептал он. Толпа вокруг вновь загудела. Пони из благородных старались придвинуться поближе, чтобы взглянуть на гребень своими глазами. — Мне нет дела до того, как выглядит ваша грива, безупречна и гладка ли ваша шёрстка. В Кантерлоте тысяча тысяч прекрасных пони, наделённых богатством и известностью. Но ни один из них не влюблён в собственные творения как вы. Ни один из них не бросил вызов всему миру как вы. Ни в одном из них нет вашей внутренней красоты.

Единорожка попятилась на шаг и судорожно вздохнула. Как и прежде её взгляд скользнул ко лбу стеклодува, где у единорогов располагается рог. Жеребец невозмутимо смотрел в ответ.

— Это не честно, я... — Рэрити запнулась. — То есть, я хотела сказать, что...

Единорожка покачала головой, за недостатком слов. Стеклодув протянул копыто, чтобы поддержать её, но она с неожиданной грацией отпрянула от прикосновения.

— Ещё нет, — произнесла она. — Вы продемонстрировали мастерство и доказали, что ваши творения приносят пользу, но искусство — это нечто большее. Истинное искусство неподвластно времени. Великие работы несут в себе славу со времён юности принцессы Селестии. Создайте для меня нечто такое, что будут помнить многие поколения, и вы завоюете моё сердце.

В прошлом месяце отказ уязвил его. Теперь стеклодув улыбался. Она уже у него в копытах.

---

Первую неделю он рисовал, а за окном пепельно-серый цвет зимы сменял цвета осени. На этот раз планирования не требовалось, дизайн возник в голове стеклодува, стоило ему перешагнуть порог своего дома. Жеребец положил расчёску на полку рядом со стеклянным цветком, достал свитки пергамента и начал писать.

Она хочет что-то вневременное? Он даст ей само время. Стеклодув раздобыл в Кантерлотской библиотеке трактаты по астрономии и с их помощью набросал примерный план армиллярной сферы. Небольшой шар в центре, шириной с его копыто, представлял Эквестрию. На первом кольце, диаметром около тридцати сантиметров, было солнце. На следующем кольце была луна, а на последнем — звёзды и созвездия. Всё это вращалось вокруг планеты, соблюдая время суток и смену времён года.

На вторую неделю, пока другие пони готовились праздновать зимнее солнцестояние, стеклодув собирал материалы. И хотя он мог изготавливать металлические детали в своём горне, детали для подставки и оси требовали копыта специалиста. Совершенство, как и всегда, было ключом к успеху, и иногда требовалось обратиться к мастерам с особыми навыками. К счастью, латунь традиционно использовалась для армилляров и была очень дешёвой, в сравнении с метеоритным железом, ушедшим на расчёску.

На третью неделю стеклодув создал солнце, луну и звёзды. И вновь пригодились книги по астрономии, когда он начал выводить очертания кратеров на тонкой стеклянной оболочке луны и наносил созвездия на крайнее стеклянное кольцо.

Глобус Эквуса занял гораздо больше времени, чем жеребец рассчитывал. Он создал и разбил четыре стеклянные планеты, прежде чем одна из них подошла под его стандарты. Вместо одной целой сферы на планету он делал десяток меньших, по одной для каждого цвета, отражающего море и сушу. Синий — для глубочайшего океана, зелёный — для лесов и тропиков, коричневый — для пустынь, а белый — для ледяных шапок. Стеклодув разрезал их на сотни кусочков, после чего соединил в шар из цветного стекла. Для того, чтобы рассмотреть некоторые озёра и реки, требовалось увеличительное стекло.

Разложив отдельные части конструкции на рабочем столе, жеребец внимательно их осмотрел. Мысленно он перечислил критерии Рэрити: мастерство, полезность, неподвластность времени. Удовлетворённый, стеклодув кивнул сам себе. Все три на месте.

---

— Ты меня беспокоишь.

Стеклодув поднял взгляд на своего друга и несколько раз моргнул, чтобы прояснить зрение. Он плохо спал, а глаза неприятно зудели.

— Что? Почему?

— Ты словно одержим этой кобылой и этой штукой, — произнёс Стикс. Он указал на части армиллярной сферы на столе. — Уже дважды ты создал ради неё два невероятных шедевра и дважды был отвергнут. Не догадываешься, почему?

— У неё высокие стандарты. Ты же не думаешь, что она отдаст своё сердце первому встречному?

— Нет, и в этом всё дело. С чего ты решил, что она внезапно полюбит тебя просто потому, что ты сделаешь для неё эту... эту штуку? Кстати, что это такое?

— Это армиллярная сфера, — ответил стеклодув.

Он опустил круглую подставку на стол и аккуратно прикрепил к ней широкий медный круг, образовав вертикальный обод диаметром чуть меньше метра. Длинный тонкий металлический стержень, увенчанный остриём, пересекал круг. В центре, пронзённый стержнем через северный и южный полюса, висел стеклянный шар Эквуса.

— Карта небес, — продолжил жеребец. — Каждое кольцо представляет собой небесное тело: солнце, луну и звёзды.

При перечислении стеклодув указывал на соответствующее тело лёгким прикосновением копыта.

Стикс озадаченно посмотрел на хитроумное устройство, после чего покачал головой и повернулся к другу.

— Да что бы это ни было, она всё равно это не примет.

— Должна принять. Обещала, что примет.

— Она лжёт! — Стикс сопроводил свои слова ударом копыта по рабочему столу. Стеклодув нахмурился, когда детали на столе дрогнули. — Всё это дурацкое испытание — ложь. Я поспрашивал в округе. На деле она влюблена в какого-то принца-единорога. Она вообще не думала, что кто-то возьмётся за это испытание.

Стеклодув пренебрежительно отмахнулся.

— Стикс, она не стала бы лгать об этом. Искусство для неё — жизнь.

На некоторое время повисла тишина. Стеклодув возился со своим творением. Стикс же размышлял, как ещё убедить друга.

Стеклодув подхватил модель солнца — литой шар прозрачного стекла. Сунул его в горн, и через несколько минут оно засветилось, по началу тускло-красным, затем ярко-оранжевым и, наконец, ослепительно ярким жёлто-белым. В то же мгновение, как оно начало плавиться, жеребец вытащил стекло из горна и понёс к столу. Стикс нервно попятился.

— Эй, поаккуратней с этой штукой. Выглядит горячей.

— Так и есть, — ответил стеклодув. Стеклянное солнце, несомненно, сияло в комнате ярче всего прочего, отбрасывая тени точно так же, как и его старший собрат. — Впрочем, скоро оно остынет. Стекло излучает тепло гораздо быстрее, чем держит в себе.

Стикс не до конца понял, что это значит, но за долгие годы он научился доверять своему другу. Несколько минут они ждали, а стеклянное солнце всё не гасло. Наконец стеклодув поднёс копыто к крошечной звезде, кивнул и скатил её на стол.

Стикс невольно вскрикнул. Всё, что он знал от своего друга про стекло, говорило о том, что стол сейчас вспыхнет, а за ним и вся мастерская. Вместо этого сияющий шар прокатился несколько сантиметров и остановился. Дерево под ним даже не обуглилось.

— Ну вот, уже остыло, — произнёс стеклодув. Увидев выражение лица Стикса, жеребец не смог удержать улыбку.

Марионеточник склонился над стеклянным солнцем, щурясь от яркого света. Он протянул копыто и осторожно притронулся, отчего солнце ещё немного прокатилось по столу.

— К-как?

— О, а я разве не рассказывал? У единорогов своя магия, у меня своя.

---

Рынок открылся в обычное время, несмотря на то, что солнце первыми лучами лишь обещало выглянуть из-за горизонта. Газовые фонари, освещавшие улицы Кантерлота, всё ещё горели, когда Стикс и стеклодув подошли к лавкам ювелиров. Жеребцам пришлось позаимствовать телегу, чтобы перевезти армиллярную сферу, и они не видели нужды прятать её.

Толпа на этот раз была вдвое больше обычного. Несколько гвардейцев бродили по краям рынка, присматривая за толпой. Сотни торговцев и покупателей толпились, стремясь первыми увидеть стеклодува и его новую работу. Ювелиры, раньше вполне довольные тем, что рядом с их прилавками появилась такая-то достопримечательность, теперь, казалось, нервничали.

Стеклодув ничего этого не замечал. Хотя Стикс и заставил его поспать прошлой ночью несколько часов, он всё равно выглядел ужасно. Грива взъерошена, и это несмотря на все попытки Стикса её расчесать, а глаза опухли и налились кровью. Казалось, стеклодув тут бы и рухнул, не поддерживай его друг.

Рэрити прибыла с рассветом. И на этот раз ей пришлось протискиваться сквозь толпу, ведь теперь не её испытание привлекало внимание, нет, а работы стеклодува. Это, казалось, вызвало у неё немалое негодование, и когда она наконец протолкалась сквозь толпу, черты её лица уже слегка исказились от гнева.

Если сфера и озадачила её, то виду кобыла не подала.

"Возможно, — подумал Стикс. — два прошлых раза стали для неё неожиданностью".

Как бы то ни было, Рэрити лишь мельком взглянула на армилляр, после чего повернулась к его создателю.

И если работа стеклодува её не поразила, то внешний вид жеребца справился на ура. Единорожка вздрогнула и шагнула вперёд, гнев на её лице сменился беспокойством.

— Вы... вы плохо выглядите. Вы больны?

Стеклодув тихо рассмеялся.

— Нет, и скоро мне станет лучше, чем когда-либо было. Итак, леди Рэрити, нравится ли вам работа? Согласны ли вы, что у времени нет над ней власти, точно, как вы и просили?

Единорожка бросила на него последний встревоженный взгляд и повернулась к армиллярной сфере. Крошечное солнце медленно вращалось вокруг стеклянного шара, заставляя толпу отбрасывать отчётливые тени. Немного дальше серебристая луна, сияющая своим собственным светом, следовала по более медленной орбите. Наконец, крайнее стеклянное кольцо, диаметром в полметра, неподвижно висело. Внутри него были тысячи крошечных светящихся точек и дюжина созвездий, очерченных светящимися линиями.

— Выглядит... интересно. Качественная работа. И, думаю, какой-нибудь астроном сочтёт её полезной. Но что насчёт вневременности? Запомнят ли её будущие поколения?

Стеклодув снова усмехнулся.

— Полагаю, это вопрос восприятия, — он протянул копыто и коснулся стеклянного солнца, остановив его ход.

Мир вокруг них троих потускнел. Цвета медленно исчезали, будто их смывало дождём. Шум толпы постепенно затих до полной тишины, и всё вокруг замедлилось, пока неестественно не замерло.

Рэрити в панике огляделась по сторонам. Море застывших лиц смотрело в ответ, замершие, недвижимые. Птицы в воздухе просто зависли на месте. Даже ветер перестал дуть. Долгое, почти бесконечное мгновение единственным звуком было их дыхание.

— Селестия милосердная, — пробормотал Стикс. Он с удивлением оглядел застывшую толпу. — Ты что наделал?

Единорожка осела на круп. В её широко раскрытых глазах плескалась паника, и она повернулась к стеклодуву.

— Прошу, верните всё как было, — умоляла она. — Что бы вы ни сделали, верните всё как было!

Стеклодув тихо вздохнул и убрал копыто. Солнце снова медленно начало двигаться, и цвет вернулся в окружающий мир, расцвели и звуки, и движение. Стикс почувствовал, как тугая хватка на сердце ослабла. Рэрити же задрожала.

Толпа в замешательстве зароптала. Впервые пони старались оказаться подальше от сферы, а не ближе. Гвардейцы внезапно стали крайне серьёзными.

— Ч-что... что это было? — спросила единорожка. Ей удалось унять дрожь, хотя её голос всё ещё был слабым и прерывистым.

— Вы хотели произведение искусства, неподвластное времени? — спросил стеклодув. Казалось, он не замечал ни панику в толпе, ни шок Рэрити. — Вот это оно и есть. Просто остановите солнце на орбите, и время вокруг вас остановит ход. Это моё величайшее творение.

Жеребец долго смотрел на армилляр, после чего повернулся к кобыле.

— Скажите же, справился ли я с испытанием? Достоин ли я вашей любви?

Единорожка уставилась на него, всё ещё не до конца отойдя от шока, и замолчала. Стикс крепко зажмурился.

— Пожалуйста, — заговорил он. — Скажите же ему правду! Посмотрите на него! Он уже не остановится!

Рэрити переводила взгляд между жеребцами и армилляром. Тот неторопливо вращался рядом со стеклодувом, которого озаряло искусственное солнце, но настоящим утренним светом. Лицо единорожки смягчилось, и на мгновение Стикс подумал, что она примет верное решение.

Но затем её лицо ожесточилось. Вернулось надменное безразличие, то же, что было и при их первой встрече. Она встала. Стикс едва подавил возглас.

— Полагаю, эта работа действительно не подвластна времени, — произнесла она, обращаясь к стеклодуву. — Полезна, и великолепно изготовлена. Вы учли все три мои пожелания.

Мечтательная улыбка расцвела на лице жеребца.

— Но, — продолжала Рэрити, — где же её красота? Где шарм и грация? Создайте для меня самое красивое произведение искусства в последний раз, и обещаю, вы получите моё сердце.

Музыка для ушей стеклодува.

---

Стикс толчком копыта распахнул дверь мастерской. Как он и ожидал, стеклодув всё ещё был внутри и работал во мраке.

Протиснувшись внутрь, он шёл, стараясь обходить всяческий хлам на полу. Ученики стеклодува ждали снаружи, слишком напуганные, чтобы войти. Сам жеребец же стоял у рабочего стола и бездумно полировал большой лист стекла.

Некоторое время они молчали. Стикс даже не был уверен, что друг осознаёт его присутствие. Он подошёл чуть ближе и увидел, что лист стекла оказался овальным зеркалом.

— Значит, всё-таки ты собираешься это сделать, — произнёс он. И это был не вопрос.

Если стеклодув и слышал его, то виду не подал, лишь продолжил натирать зеркало.

— Просто пообещай мне, что на этом всё. Если она снова отвергнет тебя, ты вернёшься сюда и думать о ней забудешь. Оставь себе колибри если хочешь, но продай расчёску. Твои подмастерья сказали, что ты не платил им уже недели.

Стеклодув что-то пробормотал. От его дыхания зеркало на мгновение запотело, после чего холодный воздух испарил влагу.

— Что?

Стеклодув поднял голову.

— Я сказал, что расчёску продавать не придётся. Дворец заплатил мне целое состояние за армилляр.

После того, как Рэрити отвергла третье предложение стеклодува, гвардейцы конфисковали сферу. Стикс слышал, что её надёжно охраняют во дворце, вместе с другими магическими артефактами, слишком опасными, чтобы оставаться без присмотра.

Жеребец нахмурился.

— А как же тогда твои подмастерья? Ты что, просто позабыл про них?

— Кучка нытиков. Скажи им, что биты под прилавком, в мешке, рядом с флюсом, — Стикс услышал позади себя шорох и понял, что подмастерья всё слышали.

— Зря ты с ними так, — мягко произнёс Стикс. — Они же не бросили тебя за эти три месяца, несмотря на всё это.

Стеклодув фыркнул.

— Скоро всё закончится. Стоит ей только увидеть эту работу, и сомнений больше не останется. Всё кончится, Стикс.

— Это же просто зеркало. Как бы не льстила сама идея, мне кажется, это не совсем то, что она имела в виду.

— О, не просто зеркало. Смотри! — стеклодув откинул тряпку на пол, где она присоединилась к куче других таких же. Затем пододвинул зеркало к краю стола и приподнял, чтобы Стикс смог в него посмотреть.

Марионеточнику зеркало не показалось каким-то особым. В нём он выглядел точно так же, как и в это утро, когда смотрелся в зеркало после душа, как делал это каждый день. Коричневая шёрстка, светлая грива, кьютимарка марионетки. Длинные нити, спускающиеся с потолка, прикреплённые к его копытам и голове. Всё как обы...

Жеребец в страхе отпрыгнул и посмотрел на потолок в поисках нитей. Ничего, кроме тёмных балок и хлопьев пыли. Он быстро взглянул на свои копыта, но и на них ничего не обнаружилось.

— Какого... — Стикс обернулся на стеклодува, который повернул к себе зеркало и пристально в него вглядывался. — Клянусь Селестией, что это за штука?

— Это идеальное зеркало, — пробормотал стеклодув. — Оно не просто отражает, оно показывает, какие мы внутри. Показывает саму нашу суть.

Жеребец тихо вздохнул и продолжил:

— Когда я смотрю в него, то вижу пони, хрупкого, точно стекло, ослеплённого любовью, готового разлететься на осколки от малейшего прикосновения, — стеклодув протянул копыто, чтобы коснуться своей щеки, и вздрогнул, будто действительно ожидал, что рассыпется.

— Но ещё этот пони счастлив. Самый счастливый пони на свете, Стикс, потому что его мечты скоро осуществятся. После стольких лет все мои мечты обретут реальность.

Стикс почувствовал тошноту. Прежде чем он собрался с силами, вся комната, казалось, несколько раз обернулась вокруг своей оси.

— Не надо, — сказал он. — Эта штука не даст тебе желаемого. Если бы нам суждено было заглянуть внутрь самих себя, наши глаза бы обладали таким даром. Разбей его. Уничтожь, прежде чем оно причинит кому-нибудь боль.

Стеклодув рассмеялся.

— Я знал, что ты так скажешь. Знал, что не поймёшь. Но когда она посмотрит в него, увидит ту же красоту, что вижу я... — он протянул копыто и с любовью прикоснулся к стеклу. — Вот тогда она станет моей.

---

Толпа на рынке была ещё больше прежней, хотя и держалась на почтительном расстоянии. На этот раз ни один пони не пытался заговорить со Стиксом или стеклодувом, пока они ждали. Возможно, это было как-то связано с большим количеством гвардейцев, присланных из дворца, специально для того, чтобы держать всех подальше от работы мастера.

Стикс подумывал о том, чтобы не приходить. Он, конечно, уже знал, что произойдёт. Словно со стороны смотреть на крушение поезда в замедленной съёмке. Но стеклодув его друг, а дружба требовала быть рядом даже тогда, когда твои друзья причиняют себе боль.

Зеркало стояло на простой деревянной подставке. Стикс настоял на том, чтобы накрыть его тканью, дабы не устроить непреднамеренные беспорядки, лишь вынеся его на публику. Стеклодув не возражал, он, казалось, вообще ни о чём не думал.

Рэрити прибыла много позже, чем Стикс рассчитывал, задолго после рассвета. Пара гвардейцев провела её сквозь толпу, но предоставила ей самой добираться через пустое пространство до стеклодува. Было видно, что она вся дрожит. Грива кобылы была растрёпана и неухоженна.

Она остановилась в нескольких метрах поодаль. Единорожка едва посмотрела на них двоих, прежде чем повернуться к накрытому зеркалу. Стикс видел, как она прикусила губу.

— Леди Рэрити, — заговорил стеклодув. — Спасибо, что пришли. Наконец-то мы сможем оставить все эти мелочи позади.

Кобыла коротко кивнула ему. На Стикса она бросила вопрошающий, почти испуганный взгляд. Тот слегка покачал головой.

— Вы просили меня показать мастерство, полезность, неподвластность времени и красоту, — перечислил стеклодув, не обращая внимания на отсутствие какой-либо реакции. — Я провёл дни, размышляя о том, как создать для вас самую красивую работу, и понял, что ответ был всегда предо мной.

Взмахом копыта жеребец сорвал ткань с зеркала и отступил назад.

— Посмотрите в зеркало, и сами всё увидите.

Стикс пошёл в сторону единорожки, прежде чем она успела двинуться. Стеклодув бросил на друга раздражённый взгляд, но вмешиваться не стал.

— Пожалуйста, не делайте этого, — прошептал он ей. — Просто скажите ему, что не было никакого испытания. Ничего хорошего не выйдет, если вы посмотрите в это зеркало. Проглотите гордость, скажите ему правду и просто уходите. Прошу.

Рэрити бросила на него полный боли взгляд, и на одно краткое мгновение Стикс думал, что она действительно сможет это сделать. Но высокомерное выражение вернулось на лицо, и она с презрительной миной отвернулась.

— Вы мне льстите, — сказала она стеклодуву, подходя ближе, — но зеркала я вижу каждый день. В них нет чего-то особенного.

Единорожка остановилась перед зеркалом и уставилась в него.

Долгое мгновение ничего не происходило. Все молчали, затаив дыхание. Стеклодув улыбался так, словно уже победил. Стикс же чувствовал, как жуткое щупальце страха обвилось вокруг его сердца.

Наконец выражение лица Рэрити начало изменяться, от надменного безразличия к озадаченности, после к удивлению, за которым последовал шок, плавно перетекающий в ужас. Она попятилась от зеркала, но не могла вырвать свой взгляд из его цепкой хватки.

— Ч-что это? — выдавила единорожка. — Что вы мне показываете?!

Стеклодув озадаченно нахмурился. Не совсем то, чего он ожидал.

— Красоту, конечно, — ответил он. — Это идеальное зеркало, оно показывает нас такими, какие мы есть на самом деле.

— Лжец! — закричала кобыла. Её губы раздвинулись, обнажив зубы, а глаза угрожающе сузились. — Ложь, одна лишь ложь!

Единорожка встала на дыбы и ударила копытами по зеркалу, сбив его с подставки на твёрдые, холодные булыжники.

Обычное зеркало бы разлетелось вдребезги, но это было особенное зеркало — идеальное зеркало. Оно загремело и замерло, оставив лишь несколько царапин по краям. Но Рэрити ещё не закончила.

— Я прекрасна! — сквозь слёзы кричала она. Подкрепляя слова ударами копыт по зеркалу. Царапины обратились в трещины.

— Я честна! — очередной удар копытами.

— Я верна! — ещё удар.

— Я хорошая пони!

Со вспышкой света, от которой все вокруг на мгновение ослепли, зеркало разлетелось на тысячи сверкающих осколков.

Стеклодув уставился на своё разбитое творение разинув рот, не в силах шевельнуться. Рэрити тихонько всхлипывала, её белоснежные ноги расчертили тонкие полоски крови там, где её порезали осколки стекла. Стикс осел на землю и опустил голову в трауре по двум разбитым сердцам.

---

Больше Рэрити на базаре Кантерлота не видели.

---

Стеклодув работал до позднего вечера. Он работал, в то время как коптящие свечи оплывали и гасли. Он работал до тех пор, пока луна, висевшая высоко над головой, не стала единственным, что двигалось в ночи.

Всю долгую ночь он работал, согреваемый жарким, точно лава, пламенем горна. Все отведённые ему годы жизни он работал, но никогда больше его творения не обретали настоящую жизнь. Они были лишь стеклом, стеклом без капли волшебства любви. Он работал, работал и работал, и зимняя ночь снаружи была и вполовину не так холодна, как зима в его сердце.