Донор

Донор

Тумблер Автора — Carpenter.

DA Художника — A.Z.

Не смотря на то что это первый опубликованный фанф по млп, в черновиках у меня около двух десятков лежит которые я разделил на три группы по возросту моей ОСки в них:

+Урд — Старше мейн 6 \ Сеттинг “Ксенофилии” без людей и попаданцев вообще (самый средний по мировозрению мир)
+Верданди — Примерно ровесник \ Максимально канон, с уклоном к “Миру Солнечной Пони” (Наиболее “добрый” мир)
+Скульд – Заметно моложе \ “Там есть магия, но ничего не происходит по волшебству” (Наиболее “злободневный” мир)

Донор относися к последнему миру, стоит это учитывать.

Версия 1.0 25-27.02.2013

Версия 1.7 02-07.03.2013

Версия 1.9 14-18.05.2013

Первые лучи рассвета проникли сквозь неплотно закрытые шторы. Привыкшая к четкому распорядку дня, пегаска встала с постели за несколько секунд до того как солнечный зайчик должен был потревожить её сон, так что маленький проказник не успел этого сделать. Флаттершай никогда не осуждала своих подруг, которые любили поспать подольше, но для себя считала негожим спать тогда, когда принцесса уже бодрствовала, подняв солнце.

Утро проходило буднично. В первую очередь следовало позаботится о питомцах, проверить поилки, узнать как спалось. Для пони, чей талант — уход за животными, это было не долго — всего минут двадцать и уже можно посвятить время своим нуждам. Туалетная комната, душ, расчёсывание. Всё это сопровождалось тихим пением, под аккомпанемент пары соек, которые сидели на окне, и слушая свою наставницу готовились к очередному выступлению по случаю грядущего забега листьев. В конце утреннего ритуала, Флаттершай подошла к небольшому календарику висящему на стене. Осторожно взяв в только что начищенные зубы красный карандаш, пони зачеркнула крестиком сегодняшнее число, хотя оно уже задолго до этого было обведено в кружочек. Осознав это, она сжала зубы, так сильно, что даже почувствовала клубничную сладость грифеля. Сегодня был её день донора.

Нарочито аккуратно, она положила карандаш на место, так чтобы маркировка “2М” была сверху. Концентрируясь на подобных мелочах она пыталась сосредоточиться и успокоиться. Несмотря на то, что она была донором уже несколько лет, подобные дни всегда были для неё неожиданностью. Поднявшись наверх, в ту часть спальни что гордо именовалась "кабинетом", она села на мягкий пуфик и выдвинула ящик стола. Несмотря на то что она помнила распорядок наизусть, ей хотелось ещё раз всё перепроверить. Сверяя свой рабочий график и медицинскую карту, она на секунду представила, что это Твайлайт в очередной раз сидит за своими бесконечными листами с планами и рассмеялась от этой мысли (впрочем, почти сразу закрыла рот копытцем — нехорошо было смеяться над лучшей подругой, независимо от того, слышит она или нет). Просто она не могла себе представить что Твайлайт является донором. Это было нелепо, она была слишком возвышенной для всех этих мирских дел. Твайлайт — донор. Бу-ху-ху. Никто из её близких подруг этим не занимался. У Пинки была неправильная диета, у Рейнбоу напряженные тренировки, Эпплджек и так хватало головной боли на ферме чтобы ещё кому-то что-то давать. Разве что Рарити, но после того единственного раза когда Флаттершай всё же убедила свою подругу попробовать, единорожка в свойственной ей вежливой манере попросила пегаску более никогда не втягивать её в подобные мероприятия. Несколько странное поведение для элемента щедрости, но Флаттершай никогда бы не стала ставить ей это в вину. Донорство было сильным испытанием для психики и здоровья, далеко не каждый мог это сделать.

Флаттершай же могла и внутренне этим гордилась. Едва ли бы когда-нибудь она бы сказала это в слух — во всём этом было что-то постыдное, неправильное, про это не принято было говорить в обществе. Но всё же скромница Флаттершай была очень взволнована ожиданием процедуры, от чего в итоге смущалась ещё больше, полностью отметая в глазах окружающих вероятность того что ей подобное может нравится.

Сегодня завтракать было нельзя, но она не могла оставить без внимание своих подопечных. Разделить трапезу к ней пришли мисс Белка и мистер Бобёр, разумеется неизменно был Энджел. Медленно попивая через соломинку яблочный сок, пегаска вежливо слушала их незатейливые истории о лесной жизни. Наконец когда вышло необходимое приличием время, Флаттершай извинилась и вышла из-за стола. Подхватив в гостиной седельную сумку, она поднялась в туалетную комнату. Управившись с делами она открыла зеркальную дверцу шкафчика над раковиной и достала оттуда металлическую коробочку, осторожным движением копытца открыла тугую крышку и понюхала содержимое. На самом деле оно ничем не пахло, было полностью стерильным, как и полагается медицинскому инструменту. Но мнительной пегасочке чудился запах золота, из которого был сделан прибор, запах благородного золота, запах бритвенной остроты, остроты его кончика — запах опасности. Ей очень нравился этот запах. Закрыв коробочку она положила её в сумку, забрала просмотренные ранее утром бумаги и вышла на улицу.

Уже на мостике через ручей, что отделял её домик от остального Понивилля она развернулась и помахала своим друзьям животным. Те вежливо помахали ей в ответ, провожая в больницу. Только Энджел кривлялся — делал вид что его тошнит. Ему очень не нравилось что Флаттершай занимается донорством. Но обычно во всём потакающая ему пегаска в этот раз игнорировала своего любимца. Что его кривляния? К вечеру прибежит как миленький за свежей морковкой, а сейчас она делает дело полезное для всей Эквестрии. И в конце концов это так приятно. Поймав себя на этой мысли пегаска сразу же краснеет и спешит в город, почти не глядя вперёд, уткнув взгляд в копыта. Только через минуту она успокаивается и сориентировавшись продолжает идти в больницу. Лететь туда на самом деле — всего ничего, но она по привычке идёт пешком, следуя запутанной и бессистемной логике Понивилльских улочек.

На самом деле в посещении больницы не было такой уж необходимости. Если тех кто проходит процедуру в первый раз оставляют под присмотром врачей все пять дней, следя чтобы доноры соблюдали диету и не нарушали режим, то почетные доноры, которым являлась и Флаттершай, были лишены этой необходимости. По сути всю процедуру они могли проходить на дому, вызывая медсестру на дом или и вовсе — полностью самостоятельно. Ведь не смотря на благополучие Эквестрии и царящие везде дружелюбие всегда был шанс нарваться на грубость и непонимание, особенно в большом городе. Толпа жеребят сбежавших пораньше со школы ради пересмешничества, просто слишком циничные или завидующие пони за время существования донорства изобрели множество обидных шуток и прозвищ. Не важно от чего — непонимание, брезгливость, зависть. Ведь за донорство полагалось как разовое вознаграждение так и долговременные льготы. Здесь было полегче, но всё равно, боясь насмешек, большинство понивилльских доноров делали всё дома, однако Флаттершай всегда приходила в больницу на процедуры. Её скромный характер бы просто не выдержал необходимости вызывать медсестру на дом, отвлекать её своими мелкими проблемами от несомненно более важных дел, а делать это самостоятельно она просто боялась.

В глубине души зная, что ей это нравится, Флаттершай в мысленной борьбе сама с собой яростно всё отрицала. Это было неправильно. За одни только мысли об этом она называла себя “плохая пони”. Краснея, смущаясь, нервничая — она всё равно не могла не думать об этом. Мысленно возвращаясь к содержимому своей коробочки она представляла инструмент в деталях. Начиная от изображения бабочек на рукоятке в точности повторяющих узор её кьютимарки, заканчивая бритвенной остротой посеребрённых лезвий. Как удивились в больнице когда она попросила нанести рисунок на рукоять, большинство доноров вообще хранили свои инструменты в больнице и уж тем более никогда не стали бы их персонализировать — вдруг кто увидит, смеху то будет. Личный золотой инструмент выдавался всем донорам после десятой сдачи, это указывало их статус почетного донора если они оказывались вдали от своих обычных больниц, а заодно считалось более гигиеничным, чем обычные общие инструменты. Их разумеется стерилизовали со всем тщанием, но личный инструмент давал большую уверенность, а здоровье почетных доноров было куда дороже золота.

Поздоровавшись с медсестрой в регистратуре, Флаттершай протянула ей карточку. Та не глядя, привычным жестом открыла её на нужной странице и нашла последнюю строчку. Зацепив копытцем подковку-печать, она цокнула сперва по чернильной подушечке, затем по специальному полю на бланке, после чего вернула карту владелице. Флаттершай здесь знали и уважали, поэтому молчание вовсе не было признаком невежливости, просто так было принято — говорить как можно меньше слов в отношении доноров и их дел.

Поднявшись на нужный этаж пегаска постучалась в дверь кабинета. “Занято!” донесся оттуда приглушенный ответ. Флаттершай прилегла на диванчик стоящий в конце коридора. Так неприятно получилось, обычно в кабинете всегда было свободно, а сейчас получается она потревожила приватность другого донора. Давно зная наизусть плакаты рассказывающие о том почему важно донорство и не желая листать порядком истрёпанные многочисленными копытами журналы, она просто лежала, разглядывая пейзаж за окном. Погодные пегасы сегодня постарались, день был просто замечательный возможно ближе к вечеру она даже решится и полетает немного над белохвостым лесом. После процедуры у неё всегда подымалось настроение и она делала обычно невозможные для себя поступки — такие как просто полёт ради полёта и ощущения скорости.

Минуты ожидания кончились, лихо распахнув дверь по коридору прогарцевала незнакомая ей кобылка. Флаттершай мысленно поморщилась — новенькая. Это сразу бросалось в глаза. Слегка расширенные бегающие глаза, вздёрнутый хвост, нервная походка и конечно-же — разговорчивость. Так всегда бывало с новичками, но ничего — нарвётся один раз на грубость и враз научится хвост ровно держать, Флаттершай это по себе знала. Обычно нервничающая от самого невинного происшествия, в этот раз пегаска через силу заставила себя свернуться в клубок стыдливого смущения, но это не помогло — та всё равно остановилась рядом.

— В первый раз пришла подруга? Не робей это вовсе не так больно как рассказывают! Чики-Пуки и всё! Я уже второй раз прихожу — за это платят хорошие деньги. Удачи!

Взглядом проводив до лестницы надоедливую новенькую, Флаттершай встала с дивана и пошла к кабинету. Да, действительно, за это платили неплохие деньги, иначе бы едва ли кто-то, кроме подобных ей, увлеченных, занимался донорством. Это позволяло ей сохранять тайну своих потребностей, что несказанно радовало, а ведь когда-то она тоже начала этим заниматься только из-за денег, преодолевая брезгливость и стыдливость. Уходя из дома после страшной ссоры с родителями, не желающими слушать то, что их дочь собирается покинуть лётную школу и жить на земле, она буквально оказалась без гроша за гривой. Конечно добродушные жители по началу помогали ей чем могли, но с каждым днём она всё отчетливей понимала что скоро ей станет негде спать и нечего есть (с непривычки она даже травой толком не могла питаться). Тогда-то ей и предложили стать донором. Поначалу вообще не подозревающая об этом пегасочка пол дня провела в этом коридоре изучая плакаты, пока урчание голодного живота не заставило её открыть дверь. Да и потом, она уже не могла отказаться от этого — всё её пособие уходило на курсы ветеринарии, ей приходилось экономить на всём, поэтому ей были нужны как бесплатные обеды для доноров в “Ромашковом Саде” так и муниципальные комнаты по льготной цене. Сейчас она вполне могла отказаться от этого, пускай потеря налоговых льгот уже не позволила бы ей покупать для Энджела вишенки или ходить в спа три рази в неделю, но... А впрочем к чему все эти “но”. Она не могла отказаться от этого из-за того что ей это нравилось.

Смущенная своими мыслями, а следовательно принявшая свой обычный вид, Флаттершай вошла внутрь. Редхарт радостно её приветствовала, но пони почти не слышала её слов, все её мысли были в предвкушении. Закончив ставить отметки на карточке медсестра отвела её за ширму: померила давление, измерила температуру, прощупала живот, спрашивая где болит. Удовлетворившись осмотром она дала ей выпить раствора, следя чтобы не пролилось ни капли. Флаттершай не обращала внимание на привычные процедуры, расходящиеся по всему телу тепло и так подсказывало ей, что уже скоро. Смущенно прижимая ушки она уже собиралась задать вопрос, но Редхарт сама принесла ей поднос со всем необходимым. Там был инструмент из её коробочки, тщательно вымытый корень и стерилизованный накопытный нож. Флаттершай предпочитала подготавливать всё сама, и Редхарт не в первый раз делая процедуру, это знала.

Надев ножик на правое копыто, Флаттершай поместила имбирь в специальный зажим на тумбочке возле кушетки. Несколько резких взмахов и заведомо лишние части падают на поднос с глухим стуком. На какое-то время установилась почти полная тишина, слышно было только как Редхарт заполняла свой бесконечный журнал с отчетами. Выдохнув пегасочка отошла от эмоций вызванных ощущением того как, движения острого металла, послушного её воли, режут плод. Теперь работу следовало делать аккуратно, но и не теряя время попусту. Магическое тепло заполнило её тело почти целиком, а этот момент не продлится вечно. Навыки чистки морковки для Энджела пригодились и быстро придав корню коническую форму она начала доводить мелкие детали. От правильности обработки во многом зависело её здоровье и полученные ощущения, что сейчас было для неё особенно важным. Когда все острые углы и неровности были срезаны, оставался последний штрих. Это было лично её идея, в руководстве начинающего донора про это не было сказано ни слова. Она очень боялась что Редхарт может заметить ей за этим, однако та явно была занята процедурным листом. Положив на поднос ножик, Флаттершай взяла корень обоими копытами, снимая его с подставки. Осторожно его понюхав она улыбнулась — свежий, то что надо. Приоткрыв ротик, она осторожно облизнула самый кончик. Пряный, терпкий, жгучий — этот вкус всегда ассоциировался у неё с процедурой, с чем-то приятным. “Ты плохая пони, Флаттершай, ты плохая пони, остановись”. Так говорила она себе, но вопреки своим словам она не остановилась, пока не взяла весь имбирь в рот целиком. Потом подождала пять секунд, ровно столько, сколько можно было терпеть его пряность и вынула, в конце откусив острый кончик, затупив его так чтобы потом не было больно. С румянцем на щеках она смотрела на то как остатки её слюны смешивались с соками корня, образуя единое целое. В эту секунду наконец-то наступил момент когда раствор полностью подействовал.. От ощущения что её тело готово пегаска хлопнула крыльями, так приятно это было. Следовало спешить пока это чувство не прошло. Взяв свой инструмент, она приставила его острый конец к основанию имбирного конуса. Нажатие, ещё, ещё сильнее. Наконец металл победил и трёхточечный штопор по самый ограничитель впился в корень. Капля сока, прокатилась вдоль ограничителя, через гриф и далее пока не оказалась на одной из бабочек на рукоятке. Созерцая эту капельку, Флаттершай унеслась мыслями куда-то далеко за пределы процедурного кабинета. “Ты плохая пони” — мысленно повторив это, она вновь вернулась в реальность. Сделав небольшое круговое движение она окончательно соединила свой инструмент с корнем в единое целое, после чего спустилась с кушетки на пол. Услышав цоканье копыт по кафелю, Редхарт сама подошла к Флаттершай:

— Уже готова? Тогда давай становись.

Послушно выполняя указания медсестры пони встала в позицию. Широко разведёнными задними ногами, она осталась стоять на полу, передней же половиной тела опиралась на клеёнчатую кушетку. Её крылья нервно подрагивали от нетерпения. Редхарт говорила что-то успокаивающие, принимая это за нервозность. Она и в мыслях не могла представить что Флаттершай ждёт этого почти месяц — ведь если бы не это ограничение она бы приходила на процедуры гораздо чаще. Когда раздался звук натягивания резиновых накопытников, пегаска уткнулась головой в подушку так сильно, что едва могла дышать. Скоро очень скоро долгожданный момент настанет.

Прикоснувшись к бёдрам Флаттершай, почти в районе кьютимарок, но чуть ближе к хвосту, медсестра начала лёгкий массаж, постепенно сводя вместе свои передние копыта. Ощущая нарастающие давление, вдвойне сильное от того что сейчас на неё опиралась взрослая земная пони, весящая раза в полтора больше неё, пегаска слегка вильнула крупом и вздёрнула хвост, разрешая той приступать. В последний раз осмотрев поле деятельности и убедившись что Флаттершай полностью здорова, Редхарт взяла подготовленный инструмент с подноса, после чего начала процедуру.

“Да. Сейчас. Это случится прямо сейчас!”. Почувствовав как копыто медсестры упёрлось ей в подхвостье, Флаттершай затрепетала от предвкушения. Приняв дрожь за страх, Редхарт погладила её по бедру призывая расслабится. “Ох, во имя неба, скорее”. Мысленно проклиная её за промедление, пегаска всё же уняла волнение и расслабилась. В этот момент началось — кончик, ещё недавно бывший у неё во рту, начал проникать внутрь неё уже с другой стороны. От первого холодного касания мышцы сжались и теперь продвигаясь дальше он преодолевал их сопротивление. Флаттершай прикусила подушку, сдерживая стон. Это было безумно приятно, ощущать это движение, неправильное, противоестественное движение в обратную сторону. Каждой складочкой своего сфинктера пегаска сейчас чувствовала, все мелкие неровности корня, которые упустила случайно или намеренно. Капли сока собирались по краю и начали раздражать нежную кожицу того места которое не было покрыто шерсткой как все остальное тело. Этот зуд, который нельзя было утолить, он тоже был приятен, вся Флаттершай словно сосредоточилась на нём. На нём и на движении которое всё не прекращалось. Постепенно расширяя проход и увеличивая градус ощущений имбирный корень словно говорил с ней на особом языке, то поддразнивал — терзая нежную плоть плотной гранью, то дарил особое душевное тепло, силой трения. Но вот она почувствовала как кончик миновал узкий проход и попал внутрь, к искомой цели. Чуть отстранившись от подушки она сделала резкий вздох — следовало подготовится, не упустить момент кульминации, чтобы прочувствовать всё.

Она успела. Когда большая часть корня оказалась внутри, её мышцы непроизвольно разжались и инструмент погрузился внутрь почти мгновенно. Но для её обострённого восприятия это мгновение тянулось потрясающе долго. Плавное расширение сфинктера стало почти пульсацией, кончик внутри казалось легонько царапал само её естество, а в конце был хлопок. О, если бы не невероятная скромность, Флаттершай наверняка бы написала поэму про хлопок. Тот момент когда толстое окончание корня сменяется тонким стержнем золотого грифа, расслабленные до этого мышцы резко напрягаются и обволакивают его с резким звуком похожим на хлопок, который резонирует об ограничительную рукоятку. Шарик с бабочками утыкается в анус и даже чуть входит внутрь, но сразу вылазит наружу как только Редхарт убирает копыто. Брызги оседают на шерстки бёдер пегаски. Эти капли — смесь соков имбиря, её собственной слюны и пота. Она сильно потеет от такого сладкого переживания. Медсестра же считает это следствием стресса и осторожно протирает всё салфеткой, убираю в том числе и ту влагу что может стать уликой её состояния.

Резко выдохнув Флаттершай встаёт с кушетки. По очереди, сперва левым, затем правым копытцем она делает небольшой шажок, разминая затёкшие мышцы и сводя задние ноги вместе. Потом с некоторым усилием ей удаётся опустить хвост который был высоко вздёрнут всё это время. Редхарт выбросив в ведро одноразовые накопытники возвращается к ней, снова ощупывая живот. На лице её приветливая улыбка, но внутренне она хмурится

— Что-то не то.

Когда пегаска начинает чувствовать что-либо кроме всепоглощающего счастья, она тоже чувствует дискомфорт. Не обычное жжение, как это бывает после успешной процедуры, скорее какое-то покалывание внутри, не такое, как во время процедуры — неприятное, гнетущие.

— Кажется в мышечную складку попали, придётся вынуть. Прости, Флаттершай.

Лицо пегаски меняется от этой новости. Неужели? Такое искушение. То чего она боялась. Из-за этого она никогда не делала процедуру дома. Она боялась что у неё будет повод вынут инструмент, а потом снова вставить. А потом ещё раз и ещё, пока не случится самое страшное, самое предательское, запретное удовольствие. “Ты плохая пони, Флаттершай, ты плохая пони, ты не будешь об этом думать, ты не будешь так делать”. Внутренняя мантра плохо помогала. Не понимая сути эмоции протекающей у неё на лице, Редхарт смущенно просит прощения ещё раз. Она сейчас сама похожа на свою пациентку, так же неуверенно шаркает копытцем, те же порозовевшие щечки и виновато прижатые ушки.

Успокоившись и смирившись с неизбежностью удовольствия, Флаттершай снова встаёт в позицию. Раздаётся резкий хруст — это Редхарт зубами рвёт пакет с новой парой накопытников, от чего по кабинту разноситься резкий запах антисептика. Снова массаж, чуть другой, обычно так делают при завершении процедуры, когда у доноров забирают материал. Сейчас пегаска готовится к подобному, но ощущения совершенно другие. Нет чувства внутренней наполненности, а приятное ощущение от инструмента заглушены внутренними коликами. Это был первый раз когда процедура пошла неправильно, первый раз когда она будет пустой на извлечении, а не спустя пятидневье как обычно. Это будет что-то новое, это пугает и будоражит пегасочку, но в тоже время это так сладко притягательно, ощущения почти такие же как имбирь на вкус.

Наконец наступает долгожданный момент, когда Редхарт начинает своё дело. Это всегда происходит очень интимно, в Понивильской больнице нет медсестёр единорогов, поэтому всё делается копытами. Она цепляется за рукоятку, очень неловко, металл скользит, но в конце концов резиновые накопытники справляются и Редхарт начинает вытягивать. Флаттершай снова вжимается в подушку. В обратную сторону всё происходит быстрее, нельзя упустить ни мгновения этого движения. Внутренняя сторона штопора начинает прокладывать себе дорогу наружу, пегаска напрягается, стремясь задержать инструмент внутри. Всё тщетно, сжатое снаружи колечко сфинктер — изнутри не слушается свою хозяйку. Наконец толстая часть утыкается во внешнее кольцо, Редхарт берётся за рукоять двумя копытами.

“Да, началось”. Движение назад. На этот раз оно шло в правильную сторону, но тело ему сопротивлялось. Отчасти металл все равно был холодный, отчасти сказывалось раздражение от имбирного сока, но главное — она сама сжималась изо всех сил, чтобы лучше прочувствовать это. “Ты плохая пони, Флаттершай” — это помогло, она начала расслабляться. Инструмент поддался и продолжил движение. Вот снова толстая часть начала растягивать её анус, заставив пони делать резкие вздохи. Внезапно она резко подалась назад. Кажется она не выдержала и громко застонала от удовольствия. Удовольствия чувствовать хлопок второй раз подряд. Волшебный, прекрасный хлопок, недаром врачи между собой называли доноров “хлопушками”, безобидно, но символично. Ей пришлось переступить ногой чтобы не потерять равновесие, звякнули инструменты на потревоженной тумбочки. Она не выдержала, она сделала это — искушение овладело ею, пусть на краткий миг, но всё же. “Ты плохая пони, Флаттершай”, пока она говорила это, бедная Редхарт взволновано причитала, думая что сделала слишком больно своей пациентке. Шокированная тем что только что сделала, пони продолжала стоять и слушала запахи. Сейчас главенствовала имбирная тема, либо она происходило из неё самой, либо виной тому потревоженные огрызки на столе, но факт оставался фактом. Этот запах всегда остающийся символом её искушения, сейчас словно насмехался над нею.

— Думаю всё нормально, вы всё поправили, Редхарт, — оставить, оставить это в себе — вот чего ей хотелось прямо сейчас.

— Нет, Флаттершай, даже не думай, это всё моя вина, я сейчас выну его. У тебя внутри всё растревожено, нельзя сейчас проводить процедуру.

Ну раз нельзя так нельзя. Флаттершай дрожит, уже не от предвкушения — это обезболивающая мазь которую втирает Редхарт, оказывает такой эффект. К счастью для пегаски, медицинские кудесники перестарались — несуществующая боль ушла, оставив чувствительность в полной мере.

— Ну же, осталось совсем немного, — Редхарт как могла успокаивала Флатершай.

Вот она снова растянута до предела, пропуская через себя самую толстую часть имбиря. А сейчас началась череда пульсаций, когда весь конус соскальзывает по её колечку. Так приятно вновь чувствовать все неровности, ей казалось что она узнаёт некоторые, приветствуя их как старых знакомых, словно пожимает им копыта, только делая это своей попой. “Ты плохая...”. Она прерывает свой внутренний голос чтобы почувствовать самое приятное в процедуре изъятия. Редхарт оставляет самый кончик внутри пегаски. Ей нужно несколько секунд чтобы перехватить инструмент половчее, ведь нельзя позволить ему упасть на пол, это не гигиенично. Флаттершай пользуется моментом, мысленно прощается со своим запретным пороком. Обычно в эти моменты сил что-либо думать у неё не остаётся, вся воля идёт на то чтобы, сдержаться, не пролить ни капли драгоценного донорского назёма. Но сейчас когда она пуста, она наслаждается моментом. Прощается со своим искушением, прощается с чувством пряного тепла внутри. Корень словно в благодарность за гостеприимство чуть проворачивается, даря ей последние ощущения, иллюзию проникновения. С небольшим звуком бздения как с последним прощай инструмент полностью покинул хозяйку. Раздался звяк его падения в каретку к ножику, и другим медицинским приспособлениям нуждающимся в стерилизации.

— Расслабься, золотце моё. Всё уже закончилось, — Пегаска недоумевающе смотрела на медсестру, как это всё закончилось?

— Но, нам ведь нужно закончить процедуру, — Однако строгий взгляд Редхарт заставил её послушно встать на ноги и сделать несколько приседаний разминая затёкшие мышцы.

— Флаттершай, ты такая самоотверженная, но нельзя столь многого от себя требовать. Здоровье донора прежде всего, никаких процедур до среды. Ты должна восстановится от раздражения. Ох как же ты сейчас мучаешься из-за моих кривых копыт, — Пегаска согласно кивнула. Облегчение от того что искушение осталось позади, вперемешку с сожалением от того же сбивало её с толку.

— Я оставлю инструмент у тебя до следующего раза? — Она просто не могла сейчас смотреть на него, опасность которую он для неё представлял стала ещё сильней, мысль о том что нужно взять инструмент домой где бы она осталась с ним наедине пугала.

— Конечно же, я всё сделаю не беспокойся, его уж точно не перепутают, — Да точно, бабочки, капелька сока стекающая по бабочкам... “Ты плохая пони, Флаттершай”. Не думай, не думай об этом.

— Тогда я пойду, до среды? — Редхарт с удивлением смотрит на неё, но затем вспоминает что сама называла такой срок.

— Ох, определённо тебе стоит сделать перерыв подольше, но как хочешь. Вот выпей раствору, он снимет боль внутри, только не ешь ничего в течении часа, — Флаттрешай послушно пьёт безвкусный, после пряного корня, раствор. В нём нет необходимости, но она не смеет нарушить указание Редхарт. Попрощавшись с медсестрой она покидает больницу.

— Привет Флаттершай! — донеслось сверху, — У тебя сегодня был день донора?

Пегаска удивлённо смотрит на приближающуюся подругу, интересно как она догадалась. Рейнбоу всегда любила выглядеть эффектно и сейчас планировала сверху так, что лучи заходящего солнца превращали её в маленькую радугу.

— У тебя пробка на солнце сверкает, — рот Дэши растянут до ушей, она явно довольна своей шуткой, но пегаске-донору не смешно.

— Мы называем это “инструмент”, Рейнбоу, — от такого улыбка сразу слетает с её лица, Дэши осторожно садится рядом, благо облако достаточно большое и легко выдерживает их обеих.

— Прости подруга, я не хотела тебя обидеть, ляпнула не подумав, курья моя башка.

Слегка прижавшись она обнимает её крылом. Флаттершай что-бы показать что не сердится делает тоже самое. Какое-то время они лежат в молчании любуясь пейзажем. Облако медленно дрейфует над белохвостым лесом, словно пытаясь догнать заходящее солнце. Понивилль со своими суетливыми делами остался где за хвостом, так что ничто не может их отвлечь.

— Летала сегодня? — Флаттершай согласно кивает, — Жаль я не догадалась прилететь сюда раньше, замоталась с делами патруля, а ведь мне так нравится наблюдать за твоим полётом — сквозь желтую шерстку отчётливо проступает румянец, однако скромница действительно была переполнена эмоциями от сегодняшних полётов которые не могла сдерживать внутри.

— У меня сегодня получилось выполнить “колокол” — заявляет она, удивлённая Рейнбоу даже привстаёт с места.

— Серьёзно? Как тебе удаётся такое без регулярных тренировок? По моему ты губишь свой талант, — Флаттершай лишь улыбается в ответ, повернувшись на бок она указывает на свой круп:

— Вот мой талант, на кьютимарке.

Рейнбоу лишь фыркает и снова ложится, расслабляясь после долгого дня. Сегодня ей пришлось побывать в множестве мест — близилась осень и хлопоты связанные с подготовкой к смене сезона отнимали все её силы. Флаттершай тоже ничего не хочет, она слишком устала и сейчас отдыхает, слушая как пульсирует кровь в натруженных крыльях. Когда диск солнца коснулся горизонта, Рейнбоу опять нарушила тишину.

— Знаешь Флаттершай, мне всегда казалось что внутри тебя есть некий стержень, — резкий хлопок крылом по голове прерывает пегаску, — Эй, за что? А... Нет я ничего не имела ввиду. Просто я действительно поражаюсь тебе. Тогда когда ты ушла из дома, вся школа обсуждала это чуть ли не полгода. То как ты смогла пойти наперекор всему — своим родителям, общественному мнению, пойти на встречу своему призванию, это... Я бы наверное так не смогла, — Флаттершай вновь удивлённо смотрит на свою подругу которую внезапно понесло в философские разговоры.

— Рейнбоу, о чём ты? Следовать своему призванию — это так же естественно как дышать, кто может сказать что ты не прикладываешь усилий чтобы реализовать свой талант?, — Рейнбоу резко моргает потом весело смеется:

— Прости, кажется утром на меня Твайлайт чихнула вот и вырвалось сейчас. Я просто хотела пригласить тебя в паб, но потом вспомнила что у тебя же сегодня день донора. Подумать только — уже больше года ты продолжаешь это дело. Ух, не хочу даже думать чего это тебе стоит. Так вот взять и продолжать делать однажды начатое — это то что мне всегда в тебе особенно нравилось.

Флаттершай вновь краснеет и отводит взгляд. Внизу сейчас пролегают обширные сельхоз угодья, основа процветания Эквестрии, результат работы пони крестьян и доноров, что давали им волшебный назём, позволяющий снимать по три урожая в год с самой бедной земли.

— Паб говоришь? — спрашивает желтокрылая пегаска. Рейнбоу радостно продолжает свою мысль:

— Да в “Сером Облаке” отличное имбирное пиво, посидели бы повспоминали школу. Знаешь у меня сейчас то самое настроение когда хочется просто посидеть со старой подругой, — Какое-то время Флаттершай прислушивается к своему внутреннему голосу и наконец решает:

— Ну если ты угощаешь то я согласна, — сказав это она разворачивается в сторону Понивилля и изгибается, приоткрываясь. Всего на секунду, но этого достаточно чтобы увидеть что под хвостом ничего нет.

— Что? Но ты же сказала что у тебя день донора! — Флаттершай хихикает, глядя на обескураженную Рейнбоу. Впрочем мгновенная вспышка храбрости кончилась и прежним скромным голосом она отвечает:

— Он будет только через два дня, или ты думала что я летаю только по этому поводу, а? — после чего взлетает с облака, Рейнбоу без труда догоняет не спеша машущую крыльями подругу, и пристраивается рядом.

— Нет конечно же нет, но ты... ты меня разыграла! Ох небеса мне в свидетели! Флаттершай меня разыграла! Я определённо никогда не забуду этот день!

— Думаю ты можешь назвать его “Канун дня донора”, чтоб не забыть, — какое-то время Рейнбоу делала вид что серьёзно обдумывает это предложение.

— Пфф, слишком скучное название, давай лучше добавим пару крыловатт, не хочу умереть от голода прямо в полёте, — Флаттершай согласно ускоряет темп.

— А ведь я сегодня даже не завтракала, — Рейнбоу вновь удивлённо смотрит на подругу, которую, до этого вечера, она казалось знала как свои семь перьев.

— Тем более поспешим! Я обязательно угощу тебя их фирменным клубничным пирогом!

Понец