Миниатюры по TES'y.

Битва.

Уходящее солнце красило бескрайние равнины близь Вайтрана, придавая им таинственный вид, вуалью наступающих теней скрадывая расстояние, отбрасывая красноватый отсвет на землю. Одинокий человек, стоявший рядом с вековой елью, каким-то чудом сумевшей прорасти на пустошах, не обращал внимания на закат. Его целью было нечто иное.

— Я, Драконорождённый, вызываю на бой тварь не из нашего мира, ужасного предвестника гибели Нирна, раба Алдуина! Сразись со мной, монстр!

Собственно, эти слова, обращённые в пустоту, вряд ли нашли бы того, кому предназначались. Но мужчина добавил нечто, наполненное Силой, отчего выброшенные в воздух слова оказались не просто вздорной фразой из тех, что бросают после третьего кувшина пива, но Вызовом.

Человек устало скинул с себя походной мешок и прислонил его к дереву. Затем присел на корточки и стал ждать.

Несколько минут спустя на горизонте показалась точка. Она быстро увеличивалась в размерах, обретая очертания и объём. Довакин приподнялся и, сощурившись, вгляделся в неё. Недостаток света делал это занятие малополезным, но когда точка приблизилась настолько, что можно было различить мерно вздымавшиеся крылья, то Драконорождённый вздохнул и вытащил меч из ножен: летел дракон.

Приземлившись рядом с елью, заставив пошатнуться землю вокруг, ужасная тысячелетняя тварь взревела, оглушая Довакина.

Не удержавшись на ногах, победитель чудовищ свалился на землю, грязно выругавшись при этом. Дракон выпустил в небо огненную струю, заставив равнины на секунду осветиться, а потом задал вопрос:

— И ради этого падения ты заставил меня явиться сюда? Не спорю, проделано весьма ловко, но всё же…

Драконорождённый, споро поднявшись на ноги, уже замахнулся мечом, когда простая мысль осветила тёмные закоулки его сознания вопросом:

— Ты разговариваешь?

Дракон — серый ящер с размахом крылья в несколько метров — зевнул, умудрившись сказать при этом:

— Если потомки приматов как-то умудряются болтать, то почему не могу я?

Довакин опустил меч.

— Это что, оскорбление? — прищурившись, спросил он.

— Нет, это факт, — лениво ответил дракон.

Так и не сумев разобраться в хитросплетениях логики чуждого Нирну существа, крепко сложенный мужчина с довольно маленькой для такого внушительного тела головой вновь поднял клинок, направив остриё на змея.

— Я Вызвал тебя сюда не для болтовни, монстр! Я положу конец твоему существованию, ты не увидишь более тёплого света Мундуса, ибо сейчас ты умрёшь!

— Ну, я и сейчас едва могу разглядеть солнце. Ты собираешься сражаться в темноте, мой бескрылый родич? Я согласен полетать, но как бы тебе не наткнуться в темноте на эту железку, — дракон чуть склонил голову, указывая, очевидно, на меч. Вот только из-за размеров казалось, что он хочет протаранить своей головой Довакина.

Человек, поняв, что как-то не уследил за временем, с криком бросил меч на землю. Ударившись о твердую почву, уже успевшую ощутить на себе цепкую хватку осеннего мороза, клинок чуть слышно звякнул.

— Проклятье, такую удачную фразу про Мундус испортил, — Довакин сел на землю. — А всё из-за спешки. Прознал, что тут где-то дракон живёт, рванулся сразу из Вайтрана. Эх, а ведь об этом бое могли бы сложить поэму!

Чешуйчатый зверь, поняв, что боя не будет, сложил крылья, до этого распахнутые и готовые к полёту, задумчиво произнёс:

— Знаешь, я мог бы написать о нашей битве стих. Мне говорили, что у меня неплохо получается…

— Нет, стих — это не то. Нужна баллада, прославляющая мои деяния. — Досадливо отмахнулся Довакин. Потом, опомнившись, добавил: —Нет, я не ради славы… просто приятно, когда тебя знают.

Он задумчиво взглянул на краешек яркого диска, ещё выглядывающий из-за горизонта. Потом, будто ужаленный целым роем злющих пчёл, подскочил:

— Девять богов! Я совсем забыл! Проклятье, я даже ещё не начинал!

Дракон с интересом следил за тем, как Драконорождённый торопливо рылся в походной сумке, достал несколько листов чистой бумаги, перо и чернила. Потом, ногой ударившись о подвернувшийся ему на пути корень, человек выронил пару бумажек, громко завопил и стал прыгать на одной ноге, нелепо прижимая к себе остальную добытую из недр мешка добычу. Наконец, собрав всё ему необходимое и перестав причитать насчёт того “самим Алдуином выращенного здесь” корня, Довакин сел на кочку. Со вздохом сожаления он поглядел на солнце, а после, явно пересилив себя, попросил дракона.

— Не мог бы ты поджечь это дерево? Мне нужен свет, а Мундус почти зашёл. И… потом мне будет нужно, чтобы ты сжёг ещё кое-что. Бумагу, если не затруднит.

Последователь Алдуина послушно дунул на ель, быстро загоревшуюся под действием полумагического драконьего пламени.

Довакин стал рассуждать вслух, стараясь поймать мысль, которая стоило бы того, чтобы записать её.

— Так… нужна мораль… что я сегодня сделал? — почесал затылок человек. — подрался на деньги с каким-то парнем из деревни… нет, не то… украл курицу… тоже не подходит…

В отчаянии он воскликнул:

— Ну не про морковку же вайтранскую писать!

— Что не так с морковкой? — тут же заинтересовался дракон.

Довакин слегка покраснел… хотя, возможно, это последние лучи солнца и неверный свет горевшей ели создали весьма правдоподобную иллюзию этого.

— Ну, я тан Вайтрана. Могу, — мужчина закашлялся. — Брать вещи с главного рынка, не заплатив. А там… морковка…

Он стушевался.

— Ясно, — прокомментировал дракон, решив не уточнять.

Некоторое время они молчали. Затем Довакин принялся что-то строчить на листке бумаги, но быстро прекратил, со злостью скомкал бумажку в шарик и кинул в костёр из дерева.

— Будь проклят тот, кто придумал каллиграфию! Ну не умею я писать красиво и ровно, — извиняющимся тоном объяснил он.

Дракон, все познания которого о человеческой каллиграфии заканчивались тем, что однажды он съел проезжающего мимо его пещеры писаря, мотнул головой, обозначая кивок.

— Знаешь, — жалобно произнёс Довакин ещё пару скомканных бумажек спустя, — в жизни не мечтал о том, чтобы стать Драконорождённым. Даже в детстве. Дурацкая обязанность.

— Понимаю, — оживился крылатый змей. — Я тоже не слишком-то мечтал об этом мирке. Я ведь хотел стать архитектором… — он пригорюнился, — проклятая приёмная комиссия, эти бездари ничего не понимают в современных пещерах и утёсах.

Довакин пропустил эту тираду мимо ушей, так как известие о том, что драконы бывают архитекторами, выбила бы его из колеи надолго.

— Но, — продолжал развивать свою мысль дракон. — Мой проект забраковали, отказав в обучении в Академии Архитекторов. Тут вернулся Алдуин, а мне всё равно некуда идти. Вот я и соблазнился. Открытый мир, интересные персонажи… фи! — ящер фыркнул, и рой искр посыпался на землю. — Сплошная скука.

Он окончательно уныл, когда вспомнил слова Алдуина, высказанные им перед строем драконов, готовящихся войти в Нирн. “Пушечное мясо”. Знай он заранее — попытался бы ещё раз пройти в Академию.

А вот Драконорождённый оживился. Шальная мысль влетела в его голову, покружилась там, подобно паре бабочек, и осела, превратившись в идею.

— Может, написать про эту встречу? Она подходит! Ну, то есть мир, все дела… мы познакомились, узнали друг о друге кое-что, — он возбуждённо застрочил что-то на последнем остававшемся у него листе, но в это мгновение последний солнечный луч, ласково коснувшись всех живущих и некоторых не-живущих, возвестил о закате.

Равнина погрузилась во тьму, единственным источником света был огонь почти догоревшей ели.

Довакин смял листочек.

— Проклятье, — прошептали его скривившиеся губы. Человек побледнел. Кинув листок куда-то под ноги, он встал. После недолгих сборов мужчина сказал:

— Я пошёл, дракон. Мне нужно… побыть одному.

Рептилия с недоумением посмотрела на человека, но ничего не сказала, лишь махнув лапой на прощание. Силуэт Драконорождённого быстро исчез в ночи.

Чешуйчатый ящер завозился, вспоминая, куда мужчина кинул листок. Тот обнаружился довольно скоро. Драконы — существа любопытные. К счастью, этот к тому же знал пару человеческих языков, так что сумел разобрать в неверном свете написанное. Старательной, хоть и не слишком умелой рукой там было нацарапано: “Дарагая пренцеса Силестия! Сиво дня я узнал…”. Остальное было слишком заляпано чернилами. Дракон досадливо полыхнул:

— О люди! Эти полуобезьяны потеряли остатки того, что они называют разумом! Всё-таки Алдуин был прав, когда говорил, что этот Нирн не стоит существования.

Рептилия свернулась калачиком у прогоревшего дерева, засыпая. Ничего не омрачило сон дракона — своё письмо Селестии он отправил ещё несколько часов назад.