История, о которой забыли

Тёмная ночь перед рассветом

«Это никогда не кончится», — с горечью думал Граунд, глядя, как соседские жеребцы выстраиваются в неровные шеренги. Новый отряд земнопони покидал деревню, чтобы присоединиться к повстанцам, обосновавшимся в Эверфри.

Граунд был земледельцем, как и положено порядочному земному. Он любил жену, любил труд и ненавидел ситуацию, его окружавшую.

Война. Он уже шла, когда его родители только учились произносить первые слова. Всю жизнь свою Граунд провёл в осознании того, что война – это часть жизни, а вражда и презрение – неотъемлемые составляющие отношений между тремя народами пони. И Граунд подозревал, что война не прекратится и после его смерти. Однако сам он не принимал и не поддерживал этой никчёмной резни, как он сам называл войну. Граунд никогда не вставал в шеренги воинов. Он был земным. Земля – вот, что действительно имело значение. Имело силу. Граунд прекрасно понимал, в чём дело. Никто не хотел делиться и помогать. Просто так. Однако это не значило, что ему нужно было менять род деятельности.

-Я земледелец, — гордо говорил Граунд, -Я выращиваю пищу для пони. И я буду это делать, потому что это мой долг. Если бы каждый понимал свой долг и понимал свои обязанности…

Если бы все пони в ту поры были столь же мудры, как Граунд. Недавние события, обросшие крыльями слухов, быстро облетели земли земных и единорогов, не обойдя вниманием и Клаудсдейл. Зверское уничтожение штурмового звена пегасов «Громовые Раскаты», сожженный подпольный штаб повстанцев вынудили провести тайное совещание Платинум и Харрикейна, чтобы найти способ прижать к копыту «распоясавшихся» земных. И хотя переговоры проходили в чрезвычайно напряжённом ключе, пару раз охранники обеих сторон даже хватались за оружие, однако решение было принято единогласно.

-Земных одолеть очень сложно, — говорил генерал Харрикейн, -да, впрочем, нам это и не нужно. Необходимо подчинить их, сломить. Убедить в том, что они в наших копытах и в нашем распоряжении. Скажи, Платинум…

-«СкажиТЕ», — раздражённо поправила королева пегаса, но тот не обратил на это ни малейшего внимания.

-…что нужно, чтобы постройка рухнула?

-Ну, — протянула единорог, задумавшись, -необходимо разрушить его опоры, фундаменты…

-Именно! Убрать опоры! А что есть наши опоры?

Платинум вопросительно посмотрела на генерала. Тот лишь самодовольно улыбнулся в ответ.

На следующий день прокатился слух, что единороги и пегасы врываются в поселения земных и отнимают детей у родителей. Действия были подкреплены Указом, гласившим, что все жеребята земнопони, в возрасте от пяти до пятнадцати лет, в принудительном порядке направляются в интернаты и воспитательные колонии, ввиду «несоответствия условий содержания нормам». Крики, рыдания, мольбы – всё было безуспешно. Жеребят уводили в неизвестном направлении. Что с ними случалось – родители более не знали. Поговаривали, что некоторые иногда случайно замечали в строю Охранных Отрядов единорогов «кого-то, напоминавшего соседского парнишку».

Это не было далеко от истины. Лагеря для жеребят земнопони делились на два типа – трудовые, где из них готовили «профессиональных чернорабочих» и военные, куда направлялись наиболее физически развитые жеребцы. Однако это держалось в тайне. Никому из земных не позволено было знать об этом.

Сёла и деревни теперь казались опустевшими. Тишина, безмолвие и густая, липкая тоска окутала поселения земных. Казалось, с детским смехом и хлопотами вокруг надоедливых сорванцов ушла жизнь земных. Харрикейн оказался прав с «выбиванием опоры». Однако кое-что он всё же упустил. Произошедшее не сломило пони-земледельцев. Напротив, они стали ещё злее и нетерпимее к единорогам и пегасам. Участились случаи нападения на сборщиков урожая и даже на Охранные Отряды. Очаги возмущения возникали то тут, то там и зачастую их просто не успевали подавить.

С тех пор прошёл почти целый год.

Граунд вышел на улицу из дому, чтобы проверить рабочие инструменты.

-Эй, Граунд!, — прокричал один из жеребцов в шеренге, -айда с нами! В Эверфри! Будем засады устраивать «рогаликам». Да и «курятина» нас сверху не достанет.

-Нет, Кочерга, я останусь. Скоро сбор урожая. Кто-то же должен этим заниматься. Иначе мы и вовсе одичаем и начнём кору жрать. Да бутерброды с цветами строгать.

-Этим пусть кобылы занимаются! А мы будем воевать!, — горячо ответил Кочерга, -А если боишься, так и скажи!

Граунд покачал головой лишь. Зло – как снежный ком, говорил его отец. По маленькой снежинке налипнет тут, там…А в результате на тебя рухнет целая лавина.

Но и у жеребцов этих была правда. Сидеть, сложа копыта? Не годится. Слишком много зла рухнуло за эти десятилетия на головы пони.

-Не понимаю я тебя, Граунд, — подошёл к нему Том Стоун, командир импровизированного отряда, -У тебя увели двух дочерей. А ты в земле копаешься. Да ты первый должен в бой бежать, рвать этих негодяев!...

-Око за око и весь мир ослепнет, — ответил Граунд и поковылял к сараю.

Его дочерей действительно забрали год назад. Пятилетняя Лилит и семилетняя Кармин. Каждое утро он просыпался с мокрыми от слёз глазами, в надежде, что это лишь затянувшийся сон, и сейчас его дочки с радостными криками бросятся будить его…Ни кочерга, ни Стоун, попрекая его бездействием, не могли представить, как страдал Граунд. Но не в его силах было мстить. Он не был молод, силён и хитёр. Он не был воином. Снабжать продуктами повстанцев – это пожалуйста. Если это можно считать местью, то тогда Граунда можно было считать полноценным мстителем.

Да, план Харрикейна почти удался. Пошатнулась почва под копытами земнопони. Пошатнулась, но не ушла. Невозможно выбить землю из-под ног земнопони, как невозможно отнять небо над головой пегаса.

Уже за полночь деревня, в которой жил Граунд, проснулась от криков, смеха и песен. Из Эверфри возвращался ушедший утром отряд повстанцев. Все они были пьяны и веселы, живы и здоровы, что не могло не радовать. Они тащили какие-то тюки и ящики, а впереди пинками гнали какого-то единорога в очках, зализанной назад гривой и аккуратными усиками.

-Вы ответите за это, бандиты!, — негодовал он, -Моя королева вас всех…

-Заткни хлебало, а то останутся от тебя рожки да ножки!, — ржали жеребцы.

Граунд вышел на улицу и подошёл к еле стоявшему на ногах Кочерге.

-Что всё это значит? Кочерга, откуда эти вещи, единорог?...

Пьяно хихикая, заплетающимся языком жеребец ответил:

-Черз Эверпфри свайу павоз-ик-у гнали. Сааавсем страх потеряли!, — проорал Кочерга в сторону леса. –Ну мы-ых и трмзнули, гыгы. Там, непдлёку, — он махнул копытом, -Мжешь пйти псмтрть. Там дьтали всякии, инстраменты..Мжет, чё и прбрёшь себе.

Жеребцы расположились на земле и начали делить трофеи с вышедшими из домов жителями. Граунд же, потоптавшись на месте, вдруг сказал сам себе:

-А знаешь, старик…Ты заслужишь немного помародёрствовать. И быстрым шагом, на какой были способны его убитые работой суставы, он двинулся в чащу, прихватив из дома масляную лампу.

Разграбленная и разбитая карета была действительно неподалёку. Похоже, напали партизаны сразу, как только единороги въехали в лес. Кругом были разбросаны вещи, коробки, доски – составные части ящиков и кареты. Так же Граунд нашёл несколько бездыханных тел – это были молодые единороги, кажется, не самого низкого сословия. Тел ездовых Граунд не нашёл. Его посетила догадка – вряд ли единороги стали бы запрягать друг друга. Да и какие из них ездовые? Скорее всего, это были пленные земные, которых забрали с собой партизаны.

Граунд залез в карету в поисках чего-нибудь интересного. Нет, всё вымели подчистую. А что не забрали – переломали. Жеребец уже собирался возвращаться несолоно хлебавши, как вдруг…

-ЧИИХ!, — пискнуло что-то за его спиной.

Граунд чуть не подпрыгнул от неожиданности. За спиной его не было ничего, кроме крупного и тяжёлого на вид ящика под сиденьем…Граунд торопливо вытащил его и кое-как взгромоздил на сиденье. В ящике однозначно лежало что-то. Вернее, кто-то, теперь земнопони в этом не сомневался. К счастью, там не было замка. Граунд открыл крышку и сердце его сжалось, наверное, до размеров грецкого ореха. Две единорожки, обнявшись, лежали клубочком на дне ящика, смотря влажными, полными ужаса и обречённости большущими круглыми глазами. Когда Граунд открыл ящик, одна из единоржек, та, что была, видно постарше, прижала к себе малышку и инстинктивно вжалась в угол ящика.

-Ну же, малышка, иди ко мне! Я тебя не обижу!, — говорил Граунд медленно протягивая к жеребятам копыта и улыбаясь так искренне и добродушно, как только мог. Ему вдруг начало казаться, что это Лил и Кармин, только меньше.

-Не бойтесь, маленькие, идите ко мне. Я не дам вас в обиду.

Граунд бормотал эти незатейливые фразы, совершенно отключившись от всего мира. Словно в трансе, он тянулся к ним, улыбаясь, шепча и капая слезами в ящик. Вдруг старшая единорожка аккуратно отпустила сестру и медленно подалась вперёд, протянув дрожащее копытце. Граунд медленно проделал то же самое легко коснувшись своим натруженным копытом этого маленького и нежного.

Единорожка широко улыбнулась и вдруг, встав на ножки, прыгнула на грудь Граунда, молча обняв его. Прижимая малышку к себе, пони мысленно кричал на себя:

«Не смей плакать, размазня! Не смей! Если ты проронишь на малышку хоть одну слезу, я тебе все кости переломаю!»

Единорожка показала на сидевшую в углу сестрёнку и похлопала по передним ногам Граунда. Весело посмеявшись, пони взял дрожавшую малютку и прижимал теперь обеих к себе.

-Я никому вас не отдам. Я не дам вас в обиду. Клянусь, я сделаю всё, чтобы вы были счастливы, — он чмокнул обеих в носики по очереди.

Кобылки расслабились и, кажется, доверились Граунду. Они засыпали, тихо посапывая ему в грудь. Жеребец начал медленно покачиваться из стороны в сторону, мыча старую колыбельную, под которую засыпали его дочери.

Допев, он посмотрел на малюток. Он сладко спали, расположившись на его передних ногах. Младшая чуть приоткрыла рот и пустила слюну на него. Что, впрочем, ничуть не смутило Граунда.

-Я думаю, — чуть слышным шёпотом произнёс он, -у вас впереди огромное будущее. Вы положите конец этой войне. Вы принесёте нм мир. Я чувствую это в тебе, — он провёл копытом по нежно розовой гриве белоснежной единорожки, -и в тебе, — он аккуратно чмокнул в лоб её тёмно-синюю сестру, почти сливавшуюся с ночной темнотой.

-Ну а я, — прошептал он, откинувшись на сиденье кареты, -я клянусь, что сделаю всё от меня зависящее. Всё, что в моих силах.

Он знал, что в деревне его не одобрят. Приютить детей врага, подвергнуть такому риску всё поселение…Но ему было плевать теперь. Тепло этих двух маленьких беззащитных комочков грело его душу, вселяло надежду и уверенность в том, что он поступает правильно.

Граунд выглянул на улицу. Небо на востоке начинало чуть заметно светлеть. Тьма неминуемо отступала под натиском восходящего солнца.