Стальные крылья: Огнем и Железом

Глава 17: "Тайны уходящего года" - часть 7

Что ж, в целом, Ник был прав. Следуя полученным инструкциям, я дотопала до указанного перекрестка, и зябко кутая нос в воротник своей курточки, полчаса проторчала под мокрой снегообразной крупой, сыпавшейся из некондиционных, набрякших влагой туч, которые местный Погодный Патруль уныло тащил обратно на снежную фабрику, по слухам, располагавшуюся где-то под боком у Клаудсдейла, все еще болтавшегося, непонятно зачем, между Мейнхеттеном и Кантерлотом. Порядком продрогнув, я без слов заскочила в остановившееся передо мною такси, проигнорировавшее не самую короткую очередь страждущих попасть поскорее домой, и выбросив из головы раздавшиеся за спиной возмущенные крики, набросила на задние ноги жиденькую тряпичную полость, прикрывая их от влажной изморози и талой воды, летевшей из-под копыт и колес.

В этот вечер мысль о теплых штанах вдруг уже не показалась мне такой уж крамольной, как раньше.

Ресторан Уотергейт располагался в самом центре города, на первом этаже одного из его небоскребов. Несмотря на царапнувшее мозг название, задумываться над вывеской времени не было, хотя занимавшее ее центральную часть изображение горы, над которой изгибались старогрифоньи черты и резы, заставила нервно дернуть щекой.

— «Вам заказано?».

— «Возможно» — я должна была оставаться спокойной. Я должна была примечать все, что творилось вокруг. И я не должна была оглядываться на соседние дома, в окнах которых, за занавесками, наверняка уже блестело множество любопытных глаз. Если таким образом меня хотели сразу же поставить на место, то это была не слишком тонкая игра — или, возможно, чересчур тонкая для самой простой, незамысловатой пятнистой пегаски. Поняв, что я не собираюсь настаивать на чем-то и дернув щекой, намылилась развернуться и просто уйти, пожилой грифон в огромной, неподъемной ливрее швейцара, напоминающем богато украшенное разными рюшечками пальто, решил свериться для виду с каким-то списком, после чего распахнул все же большую, остекленную дверь — «А, так значит, вы приглашаете?».

— «Мы будем рады видеть вас в нашем знаменитом ресторане» — нахмурившись, проскрипел грифон, когда увидел, что я не спешу разворачиваться, и бежать во всю прыть в сияющий светом проем. Дернув головой в подобии приветственного поклона, он наконец склонился еще ниже, когда встретился глазами с моим холодным, оценивающим взглядом.

«Ладно, не будем пока обострять».

Внутри было... странно. Это был действительно новый ресторан, решивший по-настоящему отойти от традиций богатых интерьеров, похожих на театр или дворец, но вместе с тем, отринувший и уют семейных заведений для существ со средним и более чем приличным достатком, устремившись к чему-то новому и неизведанному. Смелое смешение двух культур на грани бунтарства, выражавшееся в нарочито небрежном использовании традиционной грифоньей резьбы лишь по самому краю стен, где-то под потолком, заставляло надеяться на благосклонность хозяев заведения к традиционной единорожьей строгой теплоте дубовых стеновых панелей — но и тут гостя ждало разочарование, когда на все органы его чувств обрушилось крепкое, грубое, выкрашенное черной краской, и толсто залакированное дерево, заставляя ощутить себя внутри древнего рояля. Вместо паркета пол укрывали толстые и широкие доски, издававшие гудение и стук при каждом шаге неосторожно ступившего на них копыта, и даже толстые зеленые ковры и дорожки не могли приглушить этот тревожный гул, похожий на рокот старого барабана. Высокие потолки, стилизованные под своды дворцов и храмов, украшали шикарные люстры, но режущий глаза молочно-белый свет их кристаллов скорее тревожил, чем расслаблял, делая главный обеденный зал похожим на какую-то сцену. Любоваться на нее можно было с балкона и из многочисленных закутков, образованных решетками-ширмами, отделяющими друг от друга группы из нескольких столиков с мягкими диванчиками, призванными приютить желающих перекусить едва ли не на ходу, и именно туда я устремила свои шаги, стремясь оказаться подальше от света софит и большого овального стола, приковавшего к себе внимание всех без исключения посетителей ресторана. Теплый свет ламп закутков в этот вечер манил меня больше, чем эта эстрадная яркость сверкающих люстр, будившая в моей голове не самые приятные мысли, поэтому я решила поскорее очутиться подальше от устремленных на меня любопытных глаз зала.

Что ж, в одном мы с Ником ошиблись, полагая, что ресторан будет забит боевиками Д.Н.А. — вместо этого меня встретили взгляды десятков респектабельно выглядящих гостей, парочками и группами проводящих время за ужином. Мое появление, конечно же, вызвало к жизни шелест шепотков и пересуд, похожий на шуршание опадающих листьев, и живо напомнило мне званые мероприятия при дворе, c их неприкрытым жеманством, нарочитостью и прочими бесящими меня обычаями. Здесь этого было меньше, но в то же время, я заметила другую интересную деталь — старавшихся не привлекать к себе внимания одиночек, рассевшихся за случайными, казалось бы, столиками, но с мордами и клювами, неизменно направленными в сторону входа. Нет, конечно же, я бы легко поверила, что состоятельные господа, сэры, джентельгрифы и джентельпони могли, совершенно случайно конечно же, все одновременно, в один и тот же вечер, заглянуть в один ресторан — но чтобы они все, совершенно случайно, конечно же, оказались не голодны, и столь же случайно испытывали тягу к крошечным чашечкам кофе и вечерним газетам? В это не поверила бы даже такая глупая пони, как я, и оглядевшись, мне оставалось лишь боднуть каждого из них тяжелым, недружелюбным «я-вас-запомнила-и-знаю-где-вы-живете» взглядом, рожденным в легионерских казармах, после чего расслабиться, и откинувшись на спинку, наблюдать за происходящим.

«А вот и добыча» — ждать пришлось не так чтобы долго. Я не стала нервничать, лихорадочно озираться, или пытаться привлечь к себе внимание официантов — я положила себе в этот вечер вести себя так, как вела бы себя моя новая учительница, решившая преподать мне уроки столь же важные, сколь же тайными являлись те знания, которыми делилась со мною ее оставшаяся в Кантерлоте сестра. «Что бы сделала в таких обстоятельствах наша принцесса?» — эта мысль, вдруг пришедшая мне на ум во время поездки в такси, родилась не сама. Она возникла внезапно, когда, на очередном повороте, четвероногий движитель притормозил, и пытаясь объехать неповоротливую сталлионградскую фуру, на какое-то время был вынужден остановиться напротив большого окна, выходившего на тротуар. Там, за многочисленными стеклянными стеклышками, вставленными в деревянную раму, весело прыгали и скакали жеребята, под копытоводством строгой учительницы репетируя какую-то сценку ко дню Согревающего Очага. Расслышать, о чем гомонили ребята, я не могла, но именно вид той скромной кобылки, наряженной в бутафорские регалии солнечной принцессы, надолго врезался мне в память, заставив вспомнить о Санни и Берри… И о том, как бы вел себя, что бы делал белоснежный аликорн, доведись ему очутиться в столь непростых обстоятельствах. 

Мысль о том, что наверное, надел бы розовую шапочку с пушистым помпоном и отправился на каток, я отмела как кощунственное богохульство.

Как я уже неоднократно писала, Твайлайт, принятое решение было для меня благом. Когда не знаешь, что делать и как поступить, принятое решение и четко обозначенный курс — это просто спасение, о котором я не упомянула принцессе. Да, это следовало бы сказать, ведь как только решение принималось, страхи отступали, прекращая терзать мою душу, когда я сосредотачивалась на деле. Вот и тогда я сидела, стараясь не просто выглядеть расслабленной, но и расслабиться по-настоящему, представляя себя этакой светской львицей, ожидающей приглашения на званый вечер, или третьего театрального звонка. Скользила спокойным взглядом по гостям, оглядывала планировку, и большим усилием воли даже не повернулась в сторону протопотавшего мимо официанта, всем своим видом демонстрируя отсутствие необходимости куда-либо торопиться, или нервничать по пустякам. Да, внутри меня понемногу закручивалась пружина из напряженности и раздражения, но всеми своими силами я старалась не допустить, чтобы кто-то узнал, что творилось у меня на душе. Быть может, это было всего лишь мое разыгравшееся воображение, но я не собиралась давать окружающим возможность повеселиться за мой собственный счет. Поэтому, когда в распахнувшиеся двери вошла уже знакомая мне фигура алой пегаски, я тихо и искренне рассмеялась, ощущая, как уходит из тела сковывающее его напряжение — все шло по плану, и мы не ошиблись, когда раздумывали с Ником о том, что может и должно произойти. Два старых коня не ошиблись, и я с трудом подавила усмешку при виде вытянувшейся морды Армед Фур, увидевшей меня за одним из столиков, к которым она направлялась.

— «Привет-привет».

— «Раааааг!» — выглядела она замечательно в обтягивающем платье цвета золота, отороченном белым меховым воротником, к которому прилагалась такого же цвета сумочка с золотой оторочкой. А вот глаза ее вспыхнули пламенем, едва увидев мою пятнистую шкурку, выглядывавшую из-под поношенной, видавшей виды курточки, отороченной залихватской бахромой. Похоже, она почему-то совершенно не ожидала меня здесь увидеть, и это шло вразрез с нашими планами и подозрениями. Поэтому я лишь ухмыльнулась, заставив остановившуюся передо мной кобылу передернуться от омерзения при виде моего перекошенного рта, и приглашающе похлопала по диванчику, приглашая присоединиться ко мне за узким столом — «Что, дискорд тебя дери, ты здесь делаешь?!».

— «Меня сюда пригласили» — вновь широко ухмыльнулась я в ответ на злобное шипение красной мегеры. Нет, это уродство хоть и заставляло меня плакать по ночам, но и оно все же давало хотя бы какие-то преимущества, заставляя окружающих отводить в сторону взгляд — «А ты тут часто бываешь?».

Судя по злобному взгляду, я оказалась права со своим нарочито наивным вопросом.

— «Разрази всех вас гром!» — поколебавшись, наконец прошипела она. Мне показалось, что Фур развернется и тут же уйдет, но только сделав  намек на движение к двери, она остановилась и злобно выдохнув затрепетавшими от гнева ноздрями, в два шага очутилась рядом со мной, усевшись на соседний диван.

— «Во что ты меня втянула, Раг?!».

— «Я? Да меня вообще сюда пригласили!» — тотчас же демонстративно обиделась я, но не удержавшись, ехидно поинтересовалась — «Неужели тебя тоже, Фур? Ну ты погляди, как тесен, оказывается, мир! А может, это просто совпадение, как мыслишь?».

Скрип зубов красной кобылы показался мне треском перемалываемых костей.

— «Понятно» — не дождавшись ответа, светски ухмыльнулась я, давая собеседнице прийти в себя, и украдкой оглядываясь назад, чтобы выяснить, кто или что могло остановить ее от столь поспешной ретирады. Вроде бы ничего примечательного не происходило — просто несколько пони, в дорогих костюмах и платьях, не торопясь, входили в дверь ресторана, с некоторым высокомерием, но вполне дружелюбно кивая в ответ на приветствия метрдотеля. Скидывая модные пальто («Подарить такое Графиту!» — вновь напомнила себе я), они неторопливо шли, несли себя словно драгоценность, выставленную напоказ, сопровождаемые помощниками, больше похожими на секретарей. Ничего пугающего или опасного — так отчего же всполошилась сидевшая напротив кобыла?

Неужели и в самом деле не ожидала увидеть здесь своих новых хозяев, столь нагло бросивших ее в зубы волков?

— «Хмммм» — с сомнением протянула я, отвлекаясь от прибывающих высоких гостей. В отличие от меня, Фур не игнорировали, и хоть официант нарисовался и не сразу, на его подносе стояла пара конусовидных бокалов, в которые было налито что-то красное, сладко пахнущее вишней и алкоголем — «Выглядит как какой-то сироп...».

— «Это новый, очень модный коктейль, который называется «Мейнхеттен», Раг» — просветила меня Фур, первой беря в копыто бокал. Она полностью пришла в себя, и оправившись от потрясения, вызванного этой незапланированной встречей, явно решила взять реванш, обрив меня своим ядовитым и острым кобыльим языком – «Смесь этого уиски, который уже несколько лет продвигает твой дружок, и старого грифоньего вермута, с добавлением пары капель вишневого сиропа».

— «Замечательно подходит к твоему естественному цвету» — комплемент оказался неудачным, и я поспешила ухватить второй бокал, скрываясь за ним от заледеневшего взгляда пегаски. Что поделать, годы вытопили из меня то, что вложила создательница в это тело, пожертвовав частичку себя, оставив лишь крепкие кости и жесткое мясо, обтянутое покрытой шрамами шкурой, и я уже вряд ли буду привлекательной даже для мужа, не говоря уже об окружавших меня пони.

— «Так за что мы выпьем?».

— «За нежданную встречу!» — ядовито хмыкнула я. К черту! В конце концов, даже если я и не выглядела настолько же отлично, как она, то хотя бы могла похвастаться юным возрастом, в отличие от этого алого кугуара!^[25].

— «За это можешь выпить сама».

— «Ну, я же сюда пришла не просто так, накидаться перед обедом» — признаюсь, этот раунд остался за ней, и мне пришлось напомнить себе, что следовало держать себя в копытах, и не позволять провоцировать себя нарочитым высокомерием, мастерски подчеркнутого отторжением, сквозившим из каждого слова – «Поэтому хотелось бы вкратце узнать о том, кто будет на этой встрече. Ну, чтобы глазами не хлопать, когда ко мне обратиться кто-нибудь из гостей. Поэтому можешь определиться, и начать что-нибудь делать. Остаться со мной. Сбегать на поклон к своим покровителям, представить меня, и с чувством выполненного долга уйти. Ну, или придаться низменным развлечениям, вроде выпивки и жеребцов».

Направленный на меня взгляд, полный глубокого отвращения, я проигнорировала, записав одно очко себе и сравняв тем самым невидимый счет.

— «А можешь уже определиться, с кем ты, и рассказать мне хотя бы вкратце, с кем я буду иметь дело за этим ужином. Кстати, ты не узнавала – платят точно они? А то я не совсем при деньгах…».

— «А я ни с кем, милочка. Я сама по себе. И то, что мы здесь встретились – просто ошибка или случайность, только и всего. Как и то, что я тебя попросту арестую за бродяжничество и неоплату счета».

— «Возможно. А может, и нет. Может, это тебя отсюда вынесут ногами вперед, вместе с теми, кто решит, что можно решить проблему с помощью силы. Или ты и в самом деле решила, что я припрусь сюда одна, как глупая курица, и буду в шпиона играть?».

Пегаска, не мигая, глядела на меня все то время, пока подошедший к нам официант надменно смахивал на поднос пустые бокалы, заменив их на новые, хотя мы вроде бы не просили повторить.

— «Ты хоть понимаешь, во что ввязалась, пятнистая?».

— «Нет. Но ты же мне ничего не рассказываешь!».

— «Тогда погляди направо. Только осторожно» — проигнорировав мой обиженный тон, понизила голос кобыла — «И подумай, каких важных пони ты решила побеспокоить».

— «И кого же?».

— «Первый, кто приехал. Видишь? Это мистер Клэм. Бывший борец-тяжеловес. Владелец карнетлотских стадионов – обычного и облачного, а также спортивных залов во многих городах страны. Очень популярный лидер профсоюзов работяг, особенно среди земнопони» — я поглядела на здоровенного единорога, плечами способного поспорить с иными качками или риттерами, и нашла его довольно угрожающим на вид – «Но по слухам, его основной заработок идет от контрабанды и управления профсоюзами. Никто не хочет с ним связываться, ведь по его слову поднимутся сотни пони, крепких жеребцов и кобыл из рабочих и бывших спортсменов, причем не только в Мейнхеттене, но и на десятках заводов и фабрик по всей Эквестрии. Всего за несколько дней он способен парализовать производство во всей стране!».

— «И почему такие шкафы всегда идут в спорт, а не в армию?» — вздохнула я, оценивающе глядя на Клэма. Кажется, тот был самым молодым из этой преступной тусовки, был сдержан, и больше слушал, чем говорил — «Знаешь, какой у меня эдаких лбов в Первой и Второй когортах недобор?».

Взгляд, говорящий обо мне как о небольшой, но вонючей кучке навоза, я постаралась проигнорировать.

— «Это мисс Би. Ханни Би. И не вздумай смеяться над ее именем – никто после этого хорошим не закончил» — увидь я на улице эту милую сухопарую пони, то скорее всего помогла бы перейти ей дорогу, а не заподозрила в ней воротилу Д.Н.А. – «Профессор, известная своей поддержкой инвалидов, потерявших ногу крыло или хвост. Владелица самого большого госпиталя Мейнхеттена и небольших городских клиник по всей Эквестрии. Но основной источник дохода, по слухам – соль, и запрещенные вещества. Зебрика, Цервидас, Камелу, Седельная Арабика – если у тебя есть деньги, ее пони достанут тебе все. Например, рога или копыта, а так же органы любых существ, не говоря уже о том, что забастовка врачей способна больно ударить по нашей стране».

— «А вот эту я обязательно запомню» — уже совершенно серьезно буркнула я. Я не пыталась вести записи или запоминать чьи-то морды, уже давно поняв, что это бессмысленная затея, и очень многие пони для меня, существа наполовину не из этого мира, выглядят все на одно лицо. Но вот метку, цвет шкуры и имя каждого я собиралась занести в память, и доложить об этом принцессе, ведь мне вдруг стало интересно, как это мы не столкнулись с этой поджарой крылатой бабулькой, когда я лихорадочно рассовывала по госпиталям своих израненных подчиненных — «Интересно, как она будет выкручиваться, если я закажу ее органы, и выставлю цену как за остальных моих врагов? В общем, не важно. Но будет смешно».

— «Да. Твой некролог будет выглядеть очень смешно, и порадует множество пони» — ледяным голосом прошипела Фур, явно не согласная с моим, казалось, чересчур легкомысленным поведением — «А напишет его наверняка вон тот земнопони, с короткими усами под носом. Это мистер Рут. Мадди Рут. Уже несколько лет как он владелец множества печатных изданий по всей Эквестрии, от газет до журналов, не говоря уже о занимаемом посте председателя союза журналистов. Продажная тварь, поливающая грязью по заказу всех, кто не согласен с его мнением, даже вернувшуюся принцессу Луну. Тебе и твоему Легиону от него тоже, кстати, досталось, поэтому не удивляйся, узнав о себе много нового из газет».

— «О, как здорово! А я все думала, кто такие тупые псевдонимы придумывал — Правдоруб, Голос Разума, или как их там звали...».

— «После визита Ночной Стражи он немного притих» — неохотно признала красная пегаска, слегка покачивая бокал, и стараясь не встречаться глазами с поглядывающими на нас воротилами Д.Н.А. Располагаясь за столом, они о чем-то переговаривались со своими ассистентами, время от времени подзывая официантов, чтобы лично продиктовать им заказ, не оставляя на откуп случайностям такое деликатное дело, как деловой ужин — «Но это значит, что даже они побоялись его трогать всерьез. Зато следующий тебе точно понравится».

— «Ты серьезно так думаешь?» — скептически поинтересовалась я, не уточняя, говорила ли я о возможной привлекательности следующего экземпляра из тех, что она представляла, или о возможностях воинов Госпожи.

— «Это мистер Транк. Веселый господин, самый известный клоун в Эквестрии. Сейчас он несколько отошел от дел, но до сих пор любит организовывать детские праздники для всех, совершенно бесплатно» — уже не скрываясь, я обернулась, чтобы увидеть обещанное мне чудо и заметила вкатившегося в двери толстячка-земнопони. Отдуваясь, он с трудом избавился от тяжелого светло-бежевого тулупа из овечьей шерсти, и пыхтя,  долго тряс копыта каждого из присутствовавших за столом, высоким голосом осведомляясь о здоровье, семье и детишках – «Но еще говорят, что остальные праздники, выступления и шоу у него под контролем. Делает звезд даже из полных деревенщин — неудивительно, с его-то талантом. Я бы назвала его самым чистым из всех, если бы не видела жертв его деловой хватки, которые до самого заката своей карьеры находятся в его копытах, не способные отступить ни на шаг от написанного в контракте».

— «Понятно» — я вдруг поняла, что мне становится тревожно и скучно. Да, вот такое странное чувство вдруг нахлынуло при виде этих дельцов. Подмявшие под себя, и разделившие «по понятиям» разные сферы бизнеса, они все еще оставались продуктом своей эпохи, своего мира, и чем больше говорила моя красная собеседница, тем сильнее в сознании скреблась назревающая мыслишка о том, что не эти вот существа, стремящиеся к удовлетворению своих местечковых амбиций, изобрели эту страшную и эффективную систему, позволяющую править в государстве наравне с самим государством, а не паразитируя на нем. Они были довольны, уверены в себе, походя на довольных жизнью львов, встретившихся на водопое по разную сторону большого пруда, когда им нечего было делить — они радовались как дети тому, что само упало в их копыта, когда кто-то поведал им о том, как можно обратить себе на пользу любое начинание остальных.

И к этому «кому-то» у меня накопилось уже слишком много вопросов.

— «А это мистер Басти Вейн. Владелец консалтинговой конторы «Вейн и Вейн». На самом деле опекает все подпольные игровые заведения Эквестрии, и имеет долю в трех казино Лас Пегасуса» — что ж, в это легко было поверить, глядя на неподвижную словно маска морду сухопарого единорога, затянутого в очень узкий, в обтяжку, вечерний костюм — «Не советую садиться играть с ним в Четырех Аликорнов или Блекджек – он настолько опытный игрок, что по его морде даже опытные шулеры ничего не могут понять».

— «И он обеспечивает им всем правовую поддержу?».

— «С помощью своры из адвокатов. Никто не знает наверняка, но поговаривают, что у него в кармане не только судьи, но и политики Кантерлота, так что представь, что это означает». 

— «Я не вижу здесь еще одного пони» — заметив удивленный взгляд Фур, я тихо вздохнула, глядя на эту компанию, собиравшуюся в центре зала, оставив незанятыми только два места за большим овальным столом – «Все это мутная водичка, Армед. Все эти рабочие, контрабанда, подпольные казино – все это чушь. Эти пони не способны оторвать от страны целый город и область вокруг».

— «Ты в этом уверена? Если они все, одновременно, организуют всеобщую забастовку, поддержанную политиками и чиновниками...».

— «Безусловно. Они добьются своего, добьются определенных послаблений для определенных групп населения. Они будут интриговать, будут скрываться за спинами других, но открытым актом неповиновения они привлекут к себе внимание из столицы, и рано или поздно, очутятся на крючке у принцесс. Ведь теократическая монархия — это не псевдодемократия, и на подобный вызов очень жестко отреагирует любой аликорн. Поэтому затевать что-то подобное, да еще и открыто, можно лишь в одном случае – когда ты уверен, что сильнее врага. А кто у нас представитель этого врага? Кто может прийти и свергнуть тебя, просто и незатейливо сковырнув с созданного тобою трона для того, чтобы заковать в цепи, и по обвинению в разжигании насилия, организации бунтов, и измене трону, притащить за яйца в Кантерлот?».

— «Гвардия и Легион?».

— «Гвардия и Легион» — негромко ответила я, бесцельно покачивая бокалом коктейля, от которого осталась лишь лужица на дне – «Поэтому все это лишь пена. Они могут устроить забастовки, стачки, много лет портить кровь правительству диархов, но я уверена, что есть еще кто-то, кто является мускулами этого предприятия. Кто сможет встать между ними, и Легионом. И раз уж я явилась сюда…».

Красная пегаска промолчала, глядя куда-то в сторону, а ее копыто нервно теребило жемчужную нить ожерелья, дважды обвинившего сильную, мускулистую шею.

— «…то не удивилась, когда ты тоже здесь появилась» — закончила я свою мысль, прикоснувшись своим бокалом к бокалу сидевшей напротив кобылы. От тонкого, щемящего звука соприкоснувшегося стекла она вздрогнула – «Что ж, в логике им не откажешь. Я вот только сейчас, пока добиралась до места, начала кое-что понимать, а уж когда увидела тебя… Они подумали, что я прилетела чтобы присматривать за Легионом, в нужное время устроив силовое решение возникшей проблемы, и поэтому решили привлечь к этому тебя, так ведь?».

— «Это было бы смешно…».

— «Если бы не было правдой. Я не могу придумать других причин, для чего на эту встречу пригласили капитана «Мейнхеттенских Забияк». Ну не для того же, чтобы угостить ее поздним ужином в компании тех, о ком так нелестно отзывался городской прокурор?».

— «Да? И для чего же?».

— «Чтобы замазать во всем этом покрепче».

— «Я уже замазана во всем этом благодаря тебе, Раг!» — тихо и зло ответила Фур, в глазах которой прыгало бешенство, скрытое отблеском люстр, поневоле заставив меня повести глазами по столу в поисках острых предметов, которые могли оказаться у нее в копытах – «Как всегда, ты прилетела и испортила все, до чего смогла дотянуться!».

— «Наверное, это моя особенная способность, на которую намекает моя метка» — беззаботно пожала плечами я, вновь прикладываясь к бокалу – «Поэтому остался один лишь вопрос, над которым я пока раздумываю – стоит ли вытаскивать из всего этого навоза тебя».

Ноздри пегаски гневно раздулись, а копыто едва не раздавило бокал.

— «Ведь это не я, а все вы разлили тут эту зловонную лужу. Ну а я просто прошлепала по ней, и разлетающиеся брызги попали на вас — тех, кто думал, что останется во всем белом, и не замазанным. Вот и все».

На этом тихая часть вечера закончилась. Еще свербила где-то внутри мыслишка о том, что я и в самом деле просижу здесь, в тишине, любуясь на ново-понячье-грифоньи интерьеры ресторана с забавным названием, но разум твердо настаивал на своем, говоря, что не собрались бы здесь эти дельцы просто для того, чтобы разделить дорогой ужин и марочные напитки. Когда-то я посмотрела бы на все это с точки зрения силы, ощущая за собой копья и сталь брони, но после того, как меня элегантно прокатили вначале в столице, едва не поставив на место с помощью Генерального штаба, а затем и здесь, не просто обворовав на огромную сумму, но сделав из жертвы активной соучастницей произошедшего, я научилась смотреть на окружающих более трезво, внимательнее и осторожнее. И эти пони, при всем своем внешнем лоске респектабельных граждан, широко известных по всей стране, и в самом деле могли устроить такое, за что мы все, поколение за поколением, будем расплачиваться, оплакивая собственную слабость и колебания в минуту решительных испытаний. Кому, как не мне, знать, каково это жить в развалившейся на куски громадной стране? Кто, как не я, несмотря на все свое пегасье бахвальство, должна была помнить тот ужас, пришедший за ослеплением и эйфорией от перемен? И кто, как не я, должна была знать, как местечковые лидеры, не слишком значимые в масштабе огромной империи, сговорившись, могли разорвать ее на куски, просто оказавшись в нужном месте и в нужное время? И если Луна прививала мне любовь к этому миру с помощью тайн и красоты, то ее сестра, должно быть, решила действовать от противного, и показать мне всю неприглядную правоту той поговорки, что я не раз и не два приводила пони в пример.

«Только потеряв что-то, можно полюбить это по-настоящему».

— «Мисс, вас приглашают за стол» — эта фраза от нарисовавшегося за плечом Фур официанта, заставила меня мрачно уставиться вначале на него, а затем уже на два свободных места, оставленных, как выяснилось, для нас. Нас сразу решили поставить на место, словно детей или бедных знакомых, нахлебников, которых решили все-таки покормить, упиваясь ощущением собственной щедрости и величия, но даже если мне захотелось сорваться, и ответить на это так, как я научилась отвечать за эти несколько лет, наполненных огнем и железом, я все же подавила в себе этот порыв. Почему? Наверное, что-то все же случилось со мной за эти полгода, за все это время столь частых встреч с белоснежной принцессой. Они изменили меня — исподволь, незаметно, но я вдруг поняла, что эти изменения означают для меня нечто большее, чем созерцательный мистицизм Луны, пропитанный загадками и фатализмом. Если она была ониксом, памятником ушедшему величию прошлых эпох, то ее сестра — говорливым ручьем, танцующим под ярким светом солнца, стремясь к полноводной реке. И как ручей, подмывающий камень и медленно двигающий тот вперед, она меняла что-то в своей сестре и во мне, заставляя меняться, пусть медленно и постепенно, незаметно даже для самих себя. Поэтому к столу, за которым собрались столь важные пони, окруженные помощниками и прочими неслучайными гостями, собравшимися в этот вечер посмотреть на наши закулисные переговоры, подошла уже новая Скраппи Раг — осознавшая, почувствовавшая те изменения, что с нею произошли, и пусть я была не в силах разобраться в них до конца, моей неподвижной морде позавидовал бы, наверное, даже опытный дипломат. Поприветствовав окружающих, метко описанных мне присоединившейся к компании капитаном, я неторопливо присела, и завозилась, устраиваясь поудобнее, всем своим видом показывая, что собираюсь остаться надолго, и выгнать меня без скандала уже не выйдет.

— «Господа, мне только что доложили, что этим вечером наш ресторан решила посетить миссис Раг» — молчание затягивалось, но я твердо решила, что этим меня не пронять, и с большим интересом принялась изучать лежавшую передо мною салфетку, перетянутую резным деревянным кольцом, которое внимательно разглядывала, пока, наконец, не услышала голос единорога. Увидев, что в игру «униженный проситель и великодушный даритель» можно играть долго, и отнюдь не в одни и те же ворота, чопорный единорог поднялся, обведя взглядом всех приглашенных — «Столь удивительное и счастливое стечение обстоятельств, что именно сегодня, этим вечером, она решила вдруг появиться в этом заведении, не могло оставить меня безучастным, и я решил пригласить ее к нашему столу. Надеюсь, никто не имеет ничего против этого решения?».

— «Ты всегда был очень добр, Басти» — проскрипела зеленая пегаска. Голос Ханни Би выдавал ее истинный возраст, а крепкие ноги и крылья, суставы которых уже выдавали начавшийся старческий ревматизм, делали похожей на Бабулю Смит. Разве что зубы все были на месте, крепкие и опасные — «Если бы в твоих конторах, как в моих госпиталях, подкармливали обездоленных, ты бы первым встал на раздачу бесплатного супа».

— «Несомненно» — что ж, Фур не обманула, и на морде коричневого единорога двигался один только рот, в то время как морда представляла собой неподвижную маску с внимательно следящими за окружающим миром глазами — «Прошу прощения что не поднимаемся и не отдаем вам честь, миссис Раг, но мы все здесь пони сугубо мирные, озабоченные лишь возможностью помогать окружающим нас существам, поэтому не знакомы с обычаями милитаристов. Разве что Кувалда Клэм, если его спортивную карьеру борца можно считать военной стезей...».

— «Это не важно. Давно в прошлом» — буркнул жеребец. Говорил он отрывисто и глухо, в то время как я невольно поежилась, представив эту гору мускулов на пике карьеры. Сила и магия — действительно, жуткое сочетание, Твайлайт, и я уже не удивлялась тому уважению, которое выказывалось эквестрийским риттерам-единорогам даже грифонами, зачастую, ни в грош не ставящими представителей прочих существ. Притянуть к себе телекинезом, насадив на крепкий рог; подбросить повыше и грохнуть о землю, или просто обездвижить, после чего превратить в отбивную, словно боксерскую грушу — пожалуй, только доставшийся от Древнего дар плевать на прямое магическое воздействие позволял мне так спокойно (и глупо) относиться к этим военным машинам наших потомков — «Важно то, что сейчас происходит».

Что ж, намек был понятен, и поприветствовав меня как сугубо гражданскую пони, мне намекнули, что можно было не пыжиться, и не пытаться выставить себя командиром многотысячного отряда преданных делу бойцов. Я не удивилась — в конце концов, слухи об этом курсировали по стране уже год, или больше — но если эти романтические леди и джентельпони решили рассматривать меня как отправленную в отставку, и мечущуюся в попытках найти себя в жизни пегаску, то я ни в коем случае не собиралась их в этом разубеждать.

— «И в самом деле...» — несмотря на салфетки и столовые приборы, тарелок на столе не было и в помине. Положив копыта на стол, единорог принял расслабленную, казалось бы, позу, но его глаза, словно буравчики, неотрывно следили за мной, удостоив мою спутницу лишь мимолетного взгляда — «Как вы находится Мейнхеттен этой зимой, мисс?».

— «Зима какая-то отстойная» — начало разговора было стандартным, ни к чему не обязывающим сотрясением воздуха, и как любая прелюдия, была лишь плацдармом для подготовки наезда. Знаем, плавали — уж сколько раз я была на ковре у наших всеблагих повелительниц, и уже успела привыкнуть к этому обычаю вести любые переговоры наших четвероногих потомков. Наверное, речь ушедших человеков тоже имела какие-то общие черты, заметить которые можно было лишь услышав ее со стороны, чтобы обнаружить повторяющиеся паттерны — «Снег какой-то ненастоящий. Море вообще бесит. Можно все это отключить?».

— «Я бы порекомендовала переезд, милочка» — скрипуче каркнула Би. От ее взгляда сидевшая рядом Фур опустила глаза на салфетку, хотя мне казалось, что эта алая оторва должна вести себя жестко, и хамить напропалую всем, кто не носит цвета Забияк — «Как молодой матери, и как потенциальному инвалиду. Да-да, с вашими ранениями вы и так должны каждые полгода-год в госпиталях проводить. Верно, я говорю, дорогуша?».

— «Вы очень добры, профессор Би» — коротко взглянув на нее, ответила пегаска, которой, как оказалось, предназначались эти слова — «Но наша служба не дает нам расслабляться, если ничего не болит. Пегас может летать — значит, он будет в небе».

— «Но здоровье нужно блюсти. Иначе все эти сложные, и дорогостоящие операции приведут лишь к отсрочке неизбежного» — заключила зеленая бабка, с бесцеремонностью всех стариков проталкивая собственную мысль, сводящуюся к стандартному «я-знаю-как-лучше».

«Как мило. Это она сейчас намекнула на то, что Фур ей что-то должна? Или предупредила, что в следующий раз та не найдет себе настолько хорошего врача, чтобы собрал ее или кого-то из ее подчиненных? А может, это было такое послание мне, чтобы не расслаблялась, и помнила о том, сколько хлопот может причинить мне ссора с ней?».

— «Конечно-конечно. Здоровье нужно беречь» — не утерпев, вылезла я, ощущая как шерсть на загривке становится дыбом от столь циничной и неприкрытой попытки манипулировать нами — «Не посещать госпитали и врачей — это вредно для здоровья. Зато полететь в jopu мира и сдохнуть там в двадцать лет по приказу, во имя страны — это да, это куда как полезнее и безвреднее для организма. Опять же, расходов практически никаких, разве что на похороны и повестку родным, если такие имеются. Выгода со всех сторон, что ни говори».

— «В столь юные годы вы уже научены цинизму» — покачал головой Вейн, пока неслышно подкативший к нам сервировочный столик официант начал споро раскладывать на белоснежной скатерти толстый, тяжелый фарфор, в центре которого виднелась сложно выписанная монограмма из старогрифоньих черт и резов, повторяющая название ресторана.

— «Отсутствие праздников среди военных за эти годы дает о себе знать» — сожалеюще затряс щеками пузатый земнопони. Несмотря на мягкий, приятный голос и искреннюю улыбку, ничуть не напоминающую профессиональный клоунский оскал, пугающий до усрачки многих детей, его глаза были такими же острыми и внимательными, как и у всех собравшихся за этим столом — «Если пони не могут расслабиться, и сосредоточены только на собственных проблемах, не слыша голоса музыки, песни, искусства в целом — им становится очень тяжело жить. Жизнь становится серой и унылой, если вы понимаете меня. И поэтому я стараюсь давать надежду как можно большему числу желающих донести до пони все то, что накопилось у них в душе».

— «Как хорошо, что меня не просили донести до жителей этого города то, что накопилось в душе у меня» — пробормотала я, глядя то на большую супницу, которую торжественно подкатили к другой части стола, то на широкую, неглубокую тарелку перед собой, гадая, что же именно можно будет туда налить, и какое средство выберут эти умные и хитрые пони для того, чтобы вновь указать мне полагающееся, по их мнению, место — «Мейнхеттен очень своеобразный город, в котором удобно трудиться, но развлечений здесь маловато».

— «И поэтому вы решили присоединиться тем, кому выгодны страдания Мейнхеттена?» — неприятным голосом поинтересовался у меня Мадди Рут. Светло-фиолетовая шкура его прочно ассоциировалась у меня с каким-то наливающимся синяком, а светло-бежевая, почти что белая, торчавшая  в нарочитом беспорядке жестким кустом, лохматая грива уже не раз и не два притягивала мой взгляд — «Наш город, эта жемчужина Эквестрии, был обглодан войной словно жертва древесных волков, но даже теперь стервятники снова слетелись, чтобы попировать на беззащитной жертве!».

— «Это вы сейчас о ком, мистер?» — как можно спокойнее ответила я на этот неожиданный выпад. Дождавшись, пока официанты водрузят пузатую супницу на середину стола, я снова, и уже не отрываясь, посмотрела на жеребца, пока тот не фыркнул, отведя взгляд, и занявшись своею салфеткой — «Я подожду ответа на мой вопрос».

Ответа не последовало, и после неловкой паузы, во время которой никто из остальных бонз Мейнхеттена почему-то не пришел на помощь скривившемуся владельцу журналов и газет, задумчиво пошевеливший ушами мистер Вейнс двинул копытом, подавая знак раскладывать ужин по тарелкам.

А может, просто сделал знак не развивать эту тему своему деловому партнеру.

«Будем считать, этот раунд за мной?».

Фур нервничала, то и дело поправляя золотое платье, отороченное меховым воротником. Забавно, как пони умудрялись изготавливать одежду из шерсти, придавая отдельным ее предметам такой пушистый вид, что позавидовали бы иные животные. Но я уверена, что она и не догадывалась, как нервничала я, стараясь не выдавать охватившего меня напряжения, грозящего перерасти в нервную дрожь. Я знала, что сунула голову в пасть стае голодных волков, нашедших и загнавших свою жертву, и готовых рвать всякого, кто посягнет на их добычу. И как же мне не хватало в этот миг помощи — любой, Найтингейл или Старика, но почему-то они молчали, словно не в силах побороть свинцовую тяжесть зимы, каждый раз засыпая, иногда до самого лета. Спрашивать совета было не у кого, и даже прикрывавший меня отряд Соколиной, который должен был занять свои места в доме напротив еще до моего прихода, не давал мне повода хоть сколько-нибудь расслабиться, как я ошибочно думала, сидя на диванчике, под прикрытием резных деревянных ширм. Но ответа не было, ни изнутри, ни снаружи — так привыкший во всем полагаться на подсказки товарищей двоечник вдруг обнаруживает себя на экзамене возле доски, и вроде бы класс все тот же, и парты, и стулья, и даже учителя, но некому больше подать ему спасительный совет… Эти мысли шумели в голове все громче, словно прибой, и мне пришлось изо всех сил стиснуть под копытами скрипучую от крахмала салфетку, рывком стянув с нее резное кольцо, чтобы хоть немного привести себя в чувство, пока забегавший вокруг персонал ресторана раскладывал по тарелкам наш ужин. Под бдительным оком незримых хозяев этого города, на белый фарфор опустилась подушка из обжаренных кабачков, опознанных мною по фиолетовой шкурке, а сверху, щедрым копытом, были насыпаны самые настоящие макароны. Или спагетти. Или паста. Я не знала, как назывался этот вид макаронных изделий, который, если верить пегасам, придумали именно они, но тотчас же опознала эти длинные трубочки из отварного теста, щедро политые соусом из масла, томатной пасты и чеснока. Украсив получившиеся композиции шапками мелко натертого пряного сыра, кусочками оливок и листиками какой-то травы, официанты удалились, оставляя нас под покровительством метрдотеля — худощавой кобылы в белой сорочке, черной жилетке и столь же черных штанах, монохромность которых оттенялась алым цветком у нее на груди, придававшим ей вид конферансье.

— «Боюсь, мистер Рут прав» — продолжил Вейн. Внимательно обведя глазами остальных и убедившись, что содержимое наших тарелок выглядит, с его точки зрения, безукоризненно, он первым взялся за столовые приборы, держа их при этом копытами, а не телекинезом — «Помнится, о конфликте Легиона и фабрик Мейнхеттена шумели год или полтора назад все газеты страны. Потребовалось даже вмешательство из столицы, и Легион отправили куда-то на северо-восток».

«Вот, значит, как эту историю подали публике...».

— «Для фабрик это тоже не закончилось хорошо» — прогудел Клэм. Как и Би, ел он мало, но ни один из присутствующих за столом не отказался разделить общую трапезу. И лишь желтый единорог, который вел себя словно хозяин стола, заведения, да и всего города разом, ел ровно и безо всяких эмоций, словно заводной механизм, не ощущающий вкуса еды.

— «Они разорились. Сотни рабочих мест было сокращено. Рабочие оказались на улицах» — с фальшивым сочувствием проблеял Рут, бросая на меня столь неприязненный взгляд, словно я лично обносила эти заведения, вынося мешками деньги и ценности — «И общественность до сих пор требует выяснить, как же такое произошло!».

— «Мне тоже бы хотелось знать, как это произошло» — с искренностью клоуна, нарочито удивилась я, в то же время ощущая, как мои внутренности скручиваются холодным узлом в ощущении приближающейся ловушки. Я чувствовала ее всем своим существом, но как испуганная олениха, застигнутая на дороге светом приближающихся фар, не могла свернуть в сторону, избегая опасности — «Работая на господрядах, означающих стабильность заказов и их оплаты, получив задаток для возможности нанять больше рабочих и модернизировать производство — действительно, это надо умудриться! А может, это заранее не предполагалось? Мол, хватанем побольше битов себе, в свой карман, а потом начнем плакаться на то, что не способны выковать даже простую броню, не говоря уже о сложном многосоставном сегментарном доспехе — вдруг еще удастся казну подоить? А тут смотри-ка, не вышло! И как такое вообще могло произойти?!».

«Туше, сволочи!».

— «Ах, государственные подряды…» — скривился Вейн, аккуратно наматывая на вилку спагетти. Делал он это очень осторожно, вначале пропуская длинные макаронины между зубцов, а затем вращая ее, придерживая ложкой. Смочив получившийся клубок в лужице соуса, он внимательно разглядывал его, и лишь убедившись, что ничего страшного с едой не произошло, отправлял пасту в рот, начиная долгий, неторопливый ритуал пережевывания, похожий на старческий онанизм — «Мы вошли в положение государственных структур, и оказали всю посильную помощь во время последнего конфликта с нашими северными соседями. Мы мирились с неграмотно составленными контрактами, с меняющимися каждый день условиями, с вопиющей безграмотностью определенных пони, которым была доверена столь важная миссия, как доступ к бюджету… Но времена изменились, конфликт исчерпан, и все чаще и громче раздаются голоса народа, требующего навести порядок в этом хаосе».

— «Народа?».

— «Простого народа» — промокнув рот салфеткой, жеребец поднял бокал с вином, словно провозглашая торжественный тост — «Как говорится, к Дискорду соглашения, контракты и законы — в конце концов, нельзя же разрешать себя грабить!».

— «Действительно» — буркнула я, когда остальные сидящие за столом присоединились к этому воззванию, поднимая свои бокалы — «Просто собрание голодающих с Povoljya. Особенно Клэм, я смотрю, истощен. Аж шатает беднягу от голода».

Мое недовольное бормотание было благополучно проигнорировано, хотя рогатый качок на другой стороне круглого стола на секунду замер с вилкой в телекинетическом захвате, словно примеривая, как бы поудобнее ее в меня метнуть.

— «Заказ, который разместили в этих мастерских, он был сложным» — все так же отрывисто и глухо пробубнил серый единорог. Казалось, он обрезает ножом каждую фразу, но мне вдруг почему-то подумалось, что это могло быть связано и с его происхождением, а эквестрийский мог быть для него не родным — «Все мастера уже не одну сотню лет работают по утвержденным образцам стандартных гвардейских доспехов. Чертежи знают все, и в случае опасности для страны любая кузница может их делать».

— «Логично» — нехотя признала я. Если Клэм налегал в основном на овощи и подливу, то я не притронулась к пасте вообще. Быть может, это был какой-то намек, но мне вдруг показалось, что сидевшие вокруг даже не подозревали, что мне тоже знакомо это блюдо, пусть и понаслышке. И я знала того, кто мог их этому научить. Привить, так сказать, вкус к победе через особое блюдо, чем грешили многие полководцы ушедших людей.

— «А год назад они разорились. Когда не стало подрядов, прямо перед войной, и во время войны» — прямо и без обиняков, продолжал рубить правду жеребец, под согласное кивание остальных, время от времени, стрелявших в меня глазами, словно проверяющих мою реакцию на его слова — «Я позаботился о них. Подыскивал работу в других городах. Заботился о семьях. Подкармливал их. И теперь они презирают вас за случившееся. Легион, и тебя».

— «Дело в том, что Эквестрия — страна мирная. Аграрная. Склонная к процветанию за счет законов и мудрой политике неподавления кого бы то ни было вокруг нас» — промокнув салфеткой рот, мистер Вейн поднял бокал. На этот раз он взялся за него магией, и не провозглашая ни тостов, ни здравниц, просто отпил из него немного светлого Вальполичелло. Я заметила, что после ухода официантов все, собравшиеся за столом, достаточно ловко и как-то обыденно управлялись с вилками, половниками и посудой, разительно контрастируя этим с напыщенными жителями кантерлотских вершин, самостоятельно наполняя тарелки, и подливая вина — «Но с длительным миром приходит и определенный застой в некоторых отраслях, когда стране, в отличие от соседних, нет нужды наращивать военные силы. Незначительные военные заказы не способствуют развитию и укрупнению специфических мануфактур, не накапливается опыт в создании столь специфической продукции. Даже самые опытные мастера годами изготавливают латы для риттеров давно уже утвержденным, опробованным и отработанным чертежам — что уж говорить про довольно сложный в изготовлении доспех, который вдруг заказал Легион?».

— «Разная номенклатура материалов» — буркнул бывший спортсмен, вновь боднув меня тяжелым, беспокоящим взглядом. Так может смотреть на тебя бык, пасущийся на жарком лугу, и невозможно предугадать, когда он воспримет тебя как конкурента на его пастбище и стадо — «Сложная заточка мечей и копий. Много мирных пони, которые раньше делали только кастрюли и кухонные ножи. Много сложностей с новыми изделиями. Раньше их никто не делал, это точно — слишком много детских болезней у них нашлось, во время изготовления. Пытались править на лету, но от них требовали все быстрее, и все больше. Не справлялись. И за это их просто разорили».

— «Да, я слышал, что в столице была неприятная история» — с лицемерным сочувствием покивал доктор юриспруденции, отставляя бокал. Странное дело, но во время этого вечера я даже и не вспомнила о вине, словно воду, вылакав пару коктейлей на пару с притихшей рядышком Фур. Я думала, та будет злорадствовать, но нет — уткнувшись в свою тарелку, пегаска механически жевала каперсы, вылавливая их из остывших макарон, словно все происходящее ее не касалось — «Эти контракты всучили приехавшим в столицу бизнес-пони едва ли не насильно, угрожая их семьям и близким. Затем завалили их мастерские сложными заказами с невыполнимыми требованиями и сроками, а затем… Затем перевели производство куда-то на восток, в Сталлионград. Это называется «преднамеренное банкротство», моя дорогая, уж поверьте моему опыту как пони, кое-что понимающего в юриспруденции».

— «Налоги! Налоги и прибыли уходят из Эквестрии в казну кучки милитаристов, окопавшихся в последнем оплоте военной хунты, не смирившейся с поражением почти тысячу лет назад!» — скорбно покачал головой светло-фиолетовый земнопони, показательно потрясая копытами передних ног, словно призывая богинь в свидетели произнесенным словам — «Страна лишилась сотен, тысяч рабочих мест, которые могли быть созданы, чтобы удовлетворить возникший спрос на военную продукцию, вновь понадобившуюся ей для защиты от злых и коварных врагов! Нет развития военного дела, нет нового вооружения для наших храбрых гвардейцев, которые грудью закрыли нас во время войны!».

— «Огромное количество отчаявшихся было. Просто огромное. Психологи не справлялись, и хорошо, что до самого страшного не дошло» — в тон ему, проскрипела старая Би. В отличие от остальных, с макаронами она расправлялась лихо, по-пегасьи, втягивая в себя сразу по несколько макаронин, оставляющих на повязанной вокруг шеи салфетки темно-красные брызги от соуса. Да уж, лихая, должно быть, была в свое время эта бабулька… — «Вам должно быть стыдно, милочка».

— «Серьезно? А про какую войну идет речь?» — да, чувство испуга и чувство стыда уже давно угнездились у меня в душе, но в этот раз им было суждено лишь царапнуть затрепетавшее сердце, как в судорожно вздохнувшей груди занялся, и с ревом вспыхнул пожар, рожденный брошенными мне обвинениями. Да, эти пони были по-своему правы, но… За эти несколько лет я сама, на своей же шкуре почувствовала, что такое бизнес и что такое война. И что такое бизнес во время войны, когда ты расплачивался ранами и увечьями за то, что кто-то там, в тылу, решил, что победа это общая заслуга, а поражения — только твоя! И вот теперь они решили сказать мне это прямо в морду, прикрывшись страданиями тех, за кого отвечали. Кого сами же и подвели — «Вы уж простите глупую милитаристку, но хотелось бы знать, когда пони вдруг начали массово страдать — после первой войны, или второй?».

Сидевшие за столом переглянулись.

— «Дело в том, леди и джентельпони, что война 1092 г, которую потом назвали Покорением Севера, во время которого мы оттяпали у грифонов пограничные земли размером с четверть нашей не самой маленькой страны, прошла без каких-либо претензий к мастерским Мейнхеттена. Наоборот, Легион обкатал изготовленные ими доспехи, и по результатам той летней кампании наше сотрудничество продолжилось, и мастерским перепало еще много контрактов на вторую, третью, и последующие модификации брони, незатейливо названные нами по номеру ревизий» — протянув копыто, я смочила горло глотком показавшегося мне чересчур сухим (то есть кислым) вина из чьего-то бокала — «И кажется, это навело кое-кого на совершенно неверные мысли. Мысли о том, что можно продолжать делать доспехи полукустарным образом, как кастрюли и ложки. Что не обязательно вкладывать полученные биты в модернизацию цехов и обучение персонала. Что можно нахапать заказов больше, чем можешь произвести, а потом поставить заказчиков в очередь, сталкивая лбами друг с другом. Что можно с прибором класть на качество и его контроль, причем до такой степени, что плевать на утвержденные требования к продукции и ее чертежи, если мастеру казалось быстрее сделать чуть по-другому, или вообще, он лучше знал как надо, чем тупые милитаристы. И когда перед второй, самой крупной войной, в середине 1095-го, мне пришла партия лорик, одна часть которых имела кольчужный поддоспешник с холщовыми рукавами, а  вторая — холщовый поддоспешник с кольчужными рукавами и воротником, я озверела. И знаете, что дальше произошло?». 

— «Все знают про нецелевое использование государственных денег. Это было у всех на слуху, и журналистское расследование...».

— «А ты заткнись! Я твои газетки только в сортире и читаю!» — заведясь не на шутку, рыкнула я, ткнув копытом в раскрывшего рот Мадди Рута — «Я говорила, сто раз говорила, blyad, что государственные контракты — это надолго, и став фабрикой, работающей на государство, можно потом никогда не нуждаться в деньгах! Но нет, кое-кто не внял моим словам! Он прикарманил эти биты, которые я, под свою ответственность, под залог самой себя, просила из казны! Сложные доспехи, вы говорите? То-то этими сложными и непонятными доспехами решила вся Гвардия обзавестись, всеми правдами и неправдами добывая их отовсюду, где только можно! В госпиталях их чуть ли не на биты обменивали у раненных, или просто просили у побратимов, когда возвращались на фронт! И что же я увидела, когда прилетела перед войной 1095 года, в Мейнхеттен? Недостроенные казармы для Легиона! Какие-то деревянные бараки вместо цехов, в которых дерева было больше, чем во всех заказанных нами копьях и щитах! За три года производство нарастили едва ли на треть, зато заказов нахапали у Гвардии и Легиона как на четыре фабрики разом! Думаете, я полная идиотка, и не разобралась, кто пытался со мною играть? Ладно я, но пытаться катить бочку на государство накануне большой и ужасной войны — нужно быть полным, клинически доказанным идиотом! И именно за этот идиотизм поплатились владельцы этого милого бизнеса, построенного на крови и костях тех, кто пал в сражениях из-за проблем с поставками, плохих доспехов, и жадности владельцев предприятий. Жаль только, что расплачиваться, как всегда, пришлось простым пони, как я, а не истинно виноватым в произошедшем».

— «И вы сможете это сказать, когда увидите обездоленных вами, столкнувшись с ними нос к носу, глаза в глаза?!» — патетически воскликнул фиолетовый звездобол. Кажется, мои слова не произвели на него никакого впечатления, словно передо мной сидел не земнопони, а какой-то токующий глухарь! 

— «Конечно же, я им это скажу. Я выслушаю их претензии и проклятия. А потом расскажу про кентуриона, который на бегу запутался в кольчужных рукавах гамбезона, потому что эти самые рукава оторвались от полотняной подкладки, и получил здоровенным халбердом по спине. Хотя я, blyad, потом проверяла, и в спецификации были четко указаны пять сраных дюймов, на которые она должна была быть сшита с покрывающим ее кольчужным полотном, а никак не полтора! Посмотрю, смогут ли проблеять мне какие-нибудь объяснения производившие броню мастера, и организовавшие эту очную ставку правдолюбы. А потом предложу залезть под фабричный пресс-молот для штамповки брони — примерно такой силы наносит удар опытный риттер с халбердом! — в латах, у которых кто-то где-то заклепочки недоковал! И посмотрю, как много будет согласившихся рискнуть полюбоваться на свои размазанные внутренности, и торчащие из них обломки костей!».

Где-то сбоку послышался кашель, когда похожий на зеленый орешек каперс наконец попал не в то горло судорожно вздохнувшей пегаски.

«Вот-вот. Пусть посидят, подумают над сказанным» — когда сидевшие за столом пони снова принялись переглядываться. Басти Вейн, как всегда, был каменно спокоен. Ханни Би и Клэм смотрели на меня с холодным презрением, словно я позволила себе прилюдно опорожниться на стол. А вот Мадди Рут едва ли не лопался от желания высказать мне в морду все, что обо мне думает, и едва заметно возился на половичке, словно сидел на иголках. Наша перепалка не осталась незамеченной, и прочие гости, сидевшие за столиками в отдалении от большого стола, вовсю обсуждали мою экспрессивную речь, на мой скромный взгляд, больше похожую на хрип простудившейся таксы. Но, как говорится, чем богаты... 

— «И поэтому эти мастерские теперь оказались у вас?» — остро взглянув на меня, наконец не выдержал фиолетовый единорог — «Да, конечно, сейчас вы расскажете нам, что они оказались у вас совершенно случайно, вам их подарили, или еще какую-нибудь ерунду… Но вы и вправду считаете, мы вам поверим? Или народ?».

«Ах вот ты как, ssuka, заговорил?».

— «Я купила их. Вернее, мне город их отдал. За огромные деньги» — повернувшись к жеребцу покалеченной половиной морды, я ухмыльнулась, с неприятным, хлюпающе-шипящим звуком втянув в себя воздух, заставив передернуться от омерзения всех сидевших вокруг — «Как вы знаете, господа, банк Мейнхеттена оказался мне должен, причем довольно круглую для бедной пегаски сумму с шестью нулями, и решил расплатиться акциями предприятий, которые, как оказалось, когда-то работали на Легион. Поэтому мне придется задержаться здесь дольше, чем я рассчитывала, и вместо увлекательной поездки куда-нибудь на курорт Галлопфрейских островов или в тихий грифоний кантон, куда меня, как опоясанного риттера Королевств, настойчиво приглашают, я задержусь в этом славном городе, и вытряхну из теперь уже своих мастерских все, что можно по поводу предыдущих владельцев, и их «нецелевого использования государственных денег». Чувствую, то-то будет радости королевскому прокурору! Я эту тетку немного знаю — она меня когда-то пыталась посадить, а потом предлагала на нее работать, если я уйду из Легиона. Как видите, из Легиона я уже ушла...».

Так и не прозвучавшее окончание этого старого и сального анекдота, который я когда-то услышала от своих подчиненных, повисло в воздухе, словно клуб дыма над жерлом проснувшегося вулкана. Рут впился в меня глазами, потянувшись куда-то под стол, и я напряглась, понадеявшись, что у него там не припрятан какой-нибудь самострел. Но нет, это оказался просто блокнот, который он, поколебавшись, убрал под внимательным, змеиным взглядом высокообразованного юриста. Ханни Би и Басти Вейн контролировали себя лучше, сделав вид, что совершенно не понимают, о чем идет речь, а вот Клэм выглядел так, словно его ударили промеж ушей чем-то тяжелым. Сорвав с шеи салфетку, он тяжело задышал, пожирая меня прищуренными, как бойницы бастиона, глазами, стиснув копытами вилку и нож.

— «Не представляю, о чем идет речь, но уверен, что и впрямь найдется много интересного» — наконец, справившись с пропущенным ударом, которым я, усыпив бдительность собеседников, словно острой сталлионградской саблей, полоснула по живому этих хищников, решившись поиграться с жирной добычей, неторопливо произнес Басти Вайн. Его морда, как и предупреждала сидевшая рядом Фур, была все столь же каменно-безмятежной, но в глазах доктора юриспруденции блеснули очень недобрые огоньки — «Взять хотя бы ваш Легион. Контракты, составленные еще год назад, и так не отличались юридической грамотностью, а уж что творилось с заявками-требованиями во время конфликта, просто тяжело вспоминать. Но юристы контор-правопреемниц наконец-то смогли отыскать свои ноги у себя в заднице^[26], и теперь готовы приступить к пересмотру заключенных контрактов».

— «В одностороннем порядке?» — крутя перед глазами изящную, тонкую вилку, удобно пользоваться которой мог бы разве что жеребенок, или единорог, поинтересовалась я. 

— «Работать на благо Эквестрии — это почетно. Но нельзя же давать себя грабить» — пожал плечами бледно-желтый жеребец, шкура которого могла поспорить цветом с такой же бесцветной гривой владельца умов и идей, в печатном виде распространяемых по всей стране — «И как вы уже сказали, неправильно составленные контракты, да еще и оплаченные векселями казны, оставляют просто невероятный простор для мошеннических схем. Конечно, признание векселей недействительными может пагубно сказаться на делах всего государства, однако, как я уже говорил, в этом случае общественность будет едина во мнении — нельзя давать себя грабить. Ведь если у страны нету денег — это было необходимо открыто признать, а не заниматься мошенническими схемами, верно?».

«Вот же ж ssuka гепатитная!» — теперь пришла очередь уже мне засопеть, сжимая под копытом острую вилку и почти не заточенный нож.

— «Народ требует ответа, как казна оказалась на грани банкротства!» — неприятным голосом воскликнул Рут. Возможно, голос был единственным недостатком желтого земнопони, хотя короткие, жесткие усы под носом, похожие на кусок обувной щетки, прилипший к верхней губе, я точно назвала бы вторым — «Уже много лет вокруг нее трутся разные фавориты правительниц, и неудивительно, что теперь страна, как и раньше, переживает не самые лучшие времена! История уже знает много примеров, когда пробравшиеся к трону проходимцы, чем-то очаровавшие повелительницу, начинали жить не по средствам. Поэтому народ требует призвать к ответу милитаристски настроенных оппортунистов, душителей национальных свобод!».

«Душители свободы. Мне нравится» — захмыкал единорог, отставляя пустую тарелку, и вновь придвигая граненый, на узкой ножке, бокал – «Думаю,  это попадет в следующий тираж по всей стране. Верно, Мадди?».

— «Не сомневайся, Басти. Будет на первых полосах всех газет» — неприятно усмехнулся земнопони, махом выливая себе в глотку бокал легкого Вальполичелло.

— «Интересно, и кого же это вы имеете в виду, мистер Рут?» — тихим, сухим голосом осведомилась я, пристально глядя на разгоряченного земнопони — «Дело в том, что я, по долгу службы, тоже «отиралась» неподалеку, и мне очень важно знать, кого же именно мне нужно душить, чтобы избавить пони от этой напасти. Прошу вас, не стесняйтесь, и говорите прямо — я вижу, что вы знаете этих двуличных негодяев, и просто рветесь исполнить свой долг примерного гражданина нашей страны, назвав нам их имена. Ну же, не сдерживайте себя!».

— «Знаете чем пони не нравятся такие милитаристы?».

— «Да. Мешаем этим пони зарабатывать биты трудом других!».

— «Дело совершенно не в заработке, миссис Раг» — укорил меня единорог, словно я прилюдно пнула котенка — «Вернее, не только в заработке. Как любой прогрессивный гражданин своей страны, я хочу, чтобы страной этой управлял тот, кто каждый час, каждую минуту посвящает делам государства, а не время между сквошем, лаун-теннисом и пятичасовым чаем. Скажите, разве это не правильно? Разве не разумно? Разве неправильно желать для себя сильного лидера, не обремененного собственным величием, и готового трудиться на благо простых пони, а самое главное, вовремя уйти, давая дорогу следующему поколению, молодому и прогрессивному, готовому подхватить тяжелое бремя власти? Вот вы бы не хотели видеть подобного лидера во главе? Разве вы, подобно всем умным, образованным и смотрящим вперед пони, не присоединились бы к нему, чтобы построить лучшую жизнь?».

— «Серьезно? Мы что, и в самом деле будем лозунгами говорить?» — столь толстый намек зажег в моей груди искру, грозившую превратиться во всепожирающее пламя неистовой злобы. Да, я помнила тот разговор в покоях Луны, когда она говорила о своей сестре, и управлении государством -  «Призвание вождя – это величие нации! Удел вождя – скромность! Профессия вождя – точное соотнесение обещаний с их выполнением! Кто из живших и живущих ныне пони обладает всеми этими достоинствами?».

— «Наш взгляд устремлен в будущее!».

— «А жопа все еще в прошлом!» — мгновенно отреагировала я на патетическое восклицание владельца журналов и газет, издав самый мерзкий смешок, на который только была способна — «Ну и долго вы так, в раскоряку, собираетесь простоять?».

Проглотив последний кусочек пасты, Вейн отложил в сторону вилку и ложку, устремив на меня долгий, проницательный взгляд, в котором даже я, при всей своей предвзятости, не могла обнаружить ничего, кроме абсолютного дружелюбия. Но почему-то от него хотелось ощетиниться, и схватиться за меч.

— «У тебя очень грязный рот, милочка» — проскрипела откуда-то сбоку зеленая старушка, прилично промакивая рот порядком изгвазданной в соусе салфеткой — «И он не доведет тебя до добра, помяни мое слово».

— «Миссис Би, вы знаете, с каким неизменным уважением я к вам отношусь. И сейчас я вновь вынужден с вами согласиться» — издалека зашел профессор юриспруденции — «Однако, мисс Раг, вы мне нравитесь. Правда. У нас с вами есть много общего — вы самостоятельны, довольно умны для простой пегаски, выбравшейся из низов, и как все представители вашего вида, скептически относитесь к авторитетам. Но… Вы слабы. Нет, тут, в казармах Мейнхеттена и Кантерлота, среди ваших бывших подчиненных, а в жизни. Понимаете? Вы еще могли этого не осознать, как любой отправленный в отставку гвардеец, но в этой жизни вы пока представляете из себя ничтожно малую величину. И поэтому в ваших же интересах стать нашим другом, а не врагом».

— «Я уже пыталась подружиться, а потом хотя бы договориться с мастерами, производителями и бизнес-пони Мейнхеттена и Кантерлота» — каркнула я, нахохлившись, словно воробей под дождем, вспоминая о том, какие презентации устраивала для приезжавших комиссий, какие доспехи клеила из бумаги, словно готовясь к детским утренникам — «И мне доходчиво объяснили, что в делах друзей не бывает, после чего, без зазрения совести, обворовали. Как и ушлые бизнес-пони этого города. Или вы думали, что я не стану выяснять, куда делись деньги, которые у меня украли?».

— «И это полностью ваша вина» — пожал плечами жеребец, оставляя пустую тарелку. Я заметила, что несмотря на всю претенциозность ресторана, торжественным мероприятием в этот вечер не пахло, ведь на столе стояла лишь одна, она же главная, перемена блюд, и ужин должен был закончиться бутылочкой вина и незамысловатыми закусками в виде горки канапе с салатом из измельченных овощей и грибов, напоминающим овощную икру. Даже этим собравшиеся отличались от прочих высокородных членов общества — «Запомните, юная мисс — во всем, что с вами происходит, виноваты только вы сами. Значит, вы позволили этому произойти. Вы позволилил кому-то сделать это с вами. И возмущение несправедливостью мироустройства выдает в вас душу юную и незрелую. Поэтому вам стоит присоединиться к нам, чтобы вновь не оказаться на обочине жизни».

— «Правда? И для чего же? Чтобы вы, как только что объяснили, попросту меня использовали, потом обобрали, и выкинули на помойку?».

— «Не сразу, милочка. Отнюдь не сразу» — мерзко заперхала зеленая бабка. Ее голос был еще хуже, чем множество бус из крупных, почти не ограненных камней, висевших на морщинистой шее. Серьги в ушах, браслеты и цепочки на передних ногах — я никогда не понимала страсти некоторых пенсионеров нацепить на себя все, что находилось в шкатулках, будто вышедший на промысел цыган — «Постепенно и безболезненно. Обещаю, ты даже останешься довольной — в конце концов, сотрудничество с нами еще никого не оставляло полностью голышом».

«Старая ссука» — стиснув зубы, подумала я, в то время как окружающие ухмыльнулись ее словам, словно хорошей шутке.

— «А вы смелая, бабуля» — помолчав, чтобы справиться с голосом, попыталась как можно ровнее произнести я, в упор глядя на усмехавшуюся мне старуху — «Не боитесь, что я через вас перепрыгну?».

— «Мы сильны. Поэтому можем позволить быть честными. Можем позволить себе не скрываться, и встречаться с теми, кто нас заинтересовал» — философски пожал плечами водянисто-желтый единорог — «И время, история — все работает на нас. А вот вы сделали неверную ставку. Вы отдаете свою верность тем, кто владеет землями, городами, чиновниками и войсками — владеет всем. Их богатство, их власть на виду, и это сочетание делает их потенциальной мишенью для недовольства. Я могу обвинять их в косности, ретроградности, зашоренности взглядов и нежелании меняться, но только не в глупости. Они владеют всем, диктуют остальным как им жить, что любить, на что надеяться и к чему стремиться — а сами копят богатства, ведя праздный образ жизни, и от скуки затевают то долгие, многоходовые интриги, то развязывают преступные войны, называя их «конфликтами». Так продолжаться не может, и не должно, поскольку все это попросту противоестественно! У простых пони должен быть выбор, они должны иметь возможность менять своих лидеров так, как им вздумается, выбирая того, кто соответствует текущему моменту. Для сильных это возможность достичь вершин, а для слабых — успокоительная иллюзия того, что и от них хоть что-то зависит, чтобы энергия недовольства выплескивалась с периодичностью в несколько десятков лет, вознося и низвергая карабкающихся к вершине. Так просто и так эффективно, не так ли?».

— «И этими «кем-то» хотите стать вы» — я не спрашивала, я утверждала. Все, что говорил этот жеребец, по отдельности было правильным, но собранное в общую кучу, и густо политое намеком об истинных целях этих свободолюбивых господ, превращалось в какую-то отвратительную пародию на воззвание к нации из уст анархистов, за спинами которых поигрывал мышцами крупный капитал — «Не боитесь, что предыдущие «кто-то» эту власть вам попросту не отдадут? Я бы точно не отдала, ведь я знаю, чем все это закончится — страданием простого народа. Вы будете делить власть, а простые пони вновь останутся в дураках».

— «Значит, ее у них отнимут. Я вас даже зауважал, не скрою, узнав, через что вам пришлось пройти. Я помню, как наши интересы столкнулись несколько лет назад, и как вы боролись, чтобы сохранить для себя хоть что-то. Поэтому я говорю вам — отступитесь, и сдайтесь, пока не поздно. Или вы окажетесь под тем же копытом истории, которое повергнет во прах угнетающий класс». 

— «Вы просто мечтатель, мистер Вейн» — шутки закончились, вино было забыто, и даже Фур сбоку от меня притихла, когда начался настоящий разговор. Быстрый и беспощадный, как обмен ударами меча — «А все мечтатели, призывающие к добру через насилие, всегда заканчивали плохо. Очень часто вырывая волосы из головы, с криками «Но мы же хотели совершенно другого!!!», когда разожженное ими пламя вырывалось из-под контроля, и принималось пожирать все вокруг. Не боитесь, что сами сгорите в этом пожаре, когда ваши прихлебатели почувствуют вкус власти над толпами, и решат, что лидеры не нужны им вообще? Или, если я не ошибаюсь в пони, хлебнут этой вашей псевдосвободы, и пожив десяток-другой лет в условиях «свободного рынка», решат, что это им не нужно, и вспомнив о том, как мирно и хорошо им жилось, сковырнут вас с вашего трона из денег?».

— «Да кого волнует, как мирно и хорошо жилось раньше?!» — возмущенно воскликнул Рут. Резко отставив бокал, из которого, на белоснежную скатерть, выплеснулись капли вина, он приподнялся, и оперевшись на стол, с жаром и возмущением заговорил — «Откуда этим пони, с рогом или крыльями, вообще знать, как именно они живут, хорошо или плохо? А я вам скажу — мы им объясним! Печатное слово сильнее, чем армии или чиновники, я уже не раз это говорил, и готов доказать это делом, несмотря на то, с каким пренебрежением к нему относятся эти зазнайки из Кантерлота! Думаете, вы долго протянете против народа?! Народа, которому мы день за днем будем объяснять, что где-то живут лучше, а тут — просто загнивающая навозная куча?! Мелкие неприятности будут становиться катастрофами, а катастрофы — трагедиями мирового масштаба, в которых будут виноваты властьпридержащие! Гарантированная работа, гарантированное жилье, свобода передвижения, право делать то, что тебе нравиться или хочется, не беспокоясь о будущем — это такая обыденность, которая теперь уже никому не кажется достижением! Народ устал от сытой, спокойной и сонной жизни. К ней привыкают, но если все громче и громче говорят, что все плохо, поскольку ими правят богатые и знатные угнетатели — народ поверит».

— «И к чему же вы придете с этой программой?» — тихо спросила я в тишине, установившейся после такого эмоционального заявления медиа-магната. Спросила ли я, или кто-то другой внутри меня, на чьих глазах уже разворачивалась эта картина, много веков, тысячелетий назад? — «Вы просто обездолите пони, заставите драться за каждый кусок, и просто сделаете их жестокими. И тогда чтобы остаться на вершине, вам самим придется сражаться со своим же народом».

— «Народ будет приведен к покорности, и сам отправится в стойло» — спокойно заявил Вейн, пригубливая вино. Я заметила, что после жаркого спича Рута на скатерти остались алые пятна, будто пролившаяся кровь — «Ведь только те, кто будут покорными и верными слугами, смогут гарантированно что-то иметь. Каждому будет воздаваться по его способностям. В конце концов, мы же не тираны, как… некоторые, и будем милостивыми с полезными пони. Остальным же — ленивым, глупым, неспособным — придется рассчитывать лишь на себя. Это честнее, чем кормить бесполезные толпы за счет энергии и ума немногочисленных, но прогрессивных одиночек, везущих на своих спинах все бремя страны».

— «И почему вы решили, что вправе распоряжаться жизнями остальных?» — в этот миг я поняла, что встреча была не случайной. И что это предостережение было адресовано не только мне одной. Что меня раскусили, и решили поговорить через меня. Что это было — провокация, с целью заставить принцессу действовать, выставив ее настоящим тираном, или же они действительно посчитали себя настолько сильными? Это следовало обдумать.

— «Наше право — в нашей силе и наших желаниях» — убежденно произнес единорог, вновь прикладываясь к вину. Глядя на меня, он не заметил, как вздрогнул и поднял голову Клэм, метнув в невозмутимого соотечественника пристальный взгляд недобро прищуренных глаз.

— «И поэтому я не подчинюсь. Потому что знаю, к чему это все приведет».

— «Ваше право. Ваше право» — со вздохом истинного селестианца, равнодушно пожал плечами жеребец — «Тогда будьте готовы сражаться, поскольку мы не оставим вас в покое, пока не подомнем под себя. И мы еще заставим вас приползти к нам на брюхе, вымаливая крохи с нашего стола».

— «Раз так, то я тоже кое-что вам пообещаю, дамы и господа» — отбросив бесполезную салфетку, оставшуюся без дела в этот вечер, я в упор поглядела на представителей Д.Н.А. — «До этого я еще могла предложить вам построить свое общество в отдельно взятом поселении — так, как видите его вы. Со всеми этими политиками-марионетками, с оболваненным и счастливым народом, создав все это с ноля. Не воспользовавшись усилиями остальных, и не использовав долготерпение этого самого народа, а доказав делом, что ваше видение мира более правильное. Но теперь я хочу вас предупредить: если вы не отступитесь, если не угомонитесь, свою мечту вы сможете осуществить только на каких-нибудь необитаемых островах или облаках, за пределами этой страны. Потому что убежать отсюда вы не сумеете, а даже если это и выйдет — что ж, в Грифоньих Королевствах и Камелу мое слово все еще имеет небольшой, но все-таки вес, поэтому там ваши начинания окончатся быстро, и крайне неприятно. Грифоны существа простые и решительные, знаете ли, да и дромады знают толк в убеждении несогласных, поэтому зинданы и каменоломни вам покажутся просто Галлопфрейским курортом».

Ответом мне стали равнодушные взгляды. Так взрослые смотрят на пыжащегося ребенка, старающегося вести себя с ними словно равный.

— «Что ж, на этом, полагаю, наше общение подошло к концу» — бросив взгляд на часы, заявил мистер Вейн, когда разговор подошел к той грани, за которой лежит площадная ругань. Несмотря на то, что мы, казалось бы, просто поговорили на злободневные темы, скатившись в разговоре к политике, и как всегда, во все времена, из-за того поссорившись и разосравшись, этот вечер прошел для меня куда плодотворнее, чем я могла бы представить. Эти пони, были они лишь посланцами стоявших за ними сил, или сами бывшие силой, показали мне, чем будут меня давить; узнали, чем буду их бить я в ответ, и под конец, пригрозили, оставив за собой последнее слово, которое я, по их мнению, должна была передать той, что отправила меня к ним – «Можете наслаждаться гостеприимством данного ресторана в качестве нашей гостьи, миссис Раг. Всегда будем рады вас видеть».

— «Ну, если угощает такой любезный единорог как вы, я просто не в силах отказаться» — хмыкнула я, не сдержавшись, и с отвращением поглядев в сторону кухни, куда утащили мою тарелку с нетронутой пастой. Как-то недолюбливала я это блюдо после определенных событий, познакомивших меня с представителем той нации, что ее создала.

— «Мы готовы позаботиться о гостях так, как они того, несомненно, заслуживают» — со столичной велеречивостью ответил жеребец, хотя неподвижное выражение морды наполняло его слова недобрыми намеками – «Мисс Би участвует в благотворительности, подкармливая пони. Уверен, что мы сможем в полной мере воспользоваться сегодня ее опытом».

Окружающие глазели как я кивнула на прощание переставшей обращать на меня внимание клике, и отправилась за отдельный столик, расположенный не так далеко, но позади большого стола, ощущая себя выставленной на всеобщее обозрение. Я ожидала, что мне укажут мое место, отправив подальше, едва ли не к выходу или кухонной двери, но признаться, недооценила коварство этих персон, и в самом деле, выставивших меня на посмешище, усадив меня так, что я казалась служанкой или учеником, за отдельной партой прилежно записывающим умные мысли вслед за хозяевами. Но достоинство следовало держать, поэтому я без слов заняла указанный мне столик, располагавшийся между большим столом и выходом из ресторана, понимающе поглядев на Фур – поколебавшись, та тоже покинула свое место и села напротив, став еще краснее от злости и унижения, когда ей без слов указали ее место, не предложив остаться в этой теплой компании. Я сохраняла это благостное выражение морды, которое, впрочем, быстро сошло на нет, когда к нам подошла распорядительница ресторана. Словно в попытке подсластить горькую пилюлю, она увивалась вокруг Армед Фур, удостаивая меня лишь вежливых взглядов, когда речь заходила про обсуждение блюд. Опытные официанты быстро сервировали стол, но я заметила, что приборы, лежащие передо мной, были с тонкими «единорожьими» ручками, в отличие от «нормального» набора, словно бы невзначай, положенного перед алой пегаской. Что ж, развлечение начиналось, но я пока не знала, как выйти из этого глупого положения без ущерба для собственного достоинства и самоуважения.

«В первую очередь, ты не должна была в него попадать» — вдруг подумала я, с неожиданной грустью вспоминая язвительные слова, которыми непременно отбрила бы меня древняя фестралка. Почему и она, и Древний, почти не появлялись зимой, особенно в конце года? Было в этом что-то мистическое, магическое, а может, им было просто больно глядеть на радостный праздник, словно узник из-за решетки, как говаривал каждый из них? Воспоминания об изысканной серой язве наполнило меня тяжелой грустью, так сочетавшейся с мокрым снегом, валившим за окном, но не долетавшем до мокрой, чернеющей мостовой, поэтому я не стала скрывать того сомнения, с которым покосилась на выложенные передо мною столовые приборы, словно сомневаясь в их чистоте.

И это не осталось незамеченным ни окружающими, ни метрдотелем.

— «О, мисс Фур, я рекомендую вам попробовать вот это блюдо» — негромко и доверительно, как и полагалось опытной распорядительнице ресторанного зала, ворковала она, держа перед пегаской раскрытое меню, которое время от времени перелистывала – «Писанг Горенг – остро-новомодное блюдо, прямо из Маретонии! А на десерт — плантан в соусе из карамели; и взбитые сливки со сладкими, хрустящими кукурузными зернами».

— «Да, я заказываю это» — мне пришлось подавить усмешку, чтобы не подчеркивать и без того нервное поведение Фур. Похоже, что она, как и я, не являлась завсегдатаем подобных заведений, и теперь нервничала, выставленная на потеху вместе со мной, и от этой нервозности вела себя все более скованно, выставляя напоказ свою сущность боевой крылатой кобылы, чьей стихией было бескрайнее небо, а не такие вот переговоры, полные явных предложений, скрытых намеков и завуалированных угроз. Поэтому я решила протянуть ей копыто помощи, так сказать, и дотронулась до ее ноги, пытаясь успокоить и не нервничать в присутствии глазеющих и обсуждающих нас вполголоса гостей.

— «О, кажется, мы забыли о вашей спутнице» — мое движение не осталось незамеченным, и голос важной кобылы стал настолько спокойным, что только глухой не услышал бы в этом очередную насмешку. Так говорят об отсутствующих, что явно не прошло незамеченным гостями, открыто наслаждающимися происходящим. Что ж, теперь я понимала, каким образом эта клика избавлялась от чересчур важничавших проверяющих из столицы, наверняка принадлежавших к хорошим единорожьим кланам, считавших себя опорой трона – «Я думаю, мы тоже сможем ей что-нибудь предложить. Что-то простое, незамысловатое, привычное для нее… Сенбургер, например?».

«Когда я буду ломать тебе челюсть, то обязательно попрошу, чтобы ты снова это произнесла, по слогам».

— «Может быть, вот это?» — с сомнением поглядев в мою сторону, произнесла Фур. Поневоле оказавшаяся главным за этим столом, она явно не знала, что мне предложить, нутром ощущая на себе нездоровое внимание зала, поэтому я не удивилась, услышав появившиеся в ее голосе просяще-заискивающие нотки, предлагавшие разобраться со всей этой сложной кухней метрдотелю – «Мульес мариньере, к примеру?».

«С чего бы это?» — насторожилась я, решив, что это был жирный намек на мои недавние приключения. Такого выпада я не ожидала, поэтому приподняла бровь, в упор глядя на красную кобылу, тыкавшую копытом в меню, но быстро расслабилась, обкатывая в голове новую мысль – «Или это просто совпадение? Это же дорогой ресторан, и тут явно не предусмотрены картинки в меню, да и многие названия блюд даны на новогрифонском…».

— «Ох, маринованные мидии?» — с таким надменным видом произнесла стоявшая над ней кобыла, что проняло даже меня, а не только вздрогнувшую и заалевшую от смущения и злости пегаску – «Это грифонья кухня, мисс Фур, и я сомневаюсь, что она придется по вкусу вашей знакомой. Быть может, обычно сено, обжаренное во фритюре…».

— «Так, Фур, собирайся» — не выдержав, рявкнула я, обрушив копыто на стол, громко звякнувший подпрыгнувшими тарелочками и прочими приборами для еды – «Тут, я гляжу, какая-то забегаловка, в которой предлагают всякую дичь! Уж лучше я хот-догов нажрусь, чем отравлюсь здесь каким-то навозом!».

Что ж, глупой жертвой разыгранной шутки вновь оказалась я, а не Фур. Еще мгновение назад спокойная, как игрок в Четырех Аликорнов, я слушала, как сопротивлялась напору изысканных издевательств простая, как рапира, пегаска, словно израненный боец истекая достоинством из невидимых ран, а уже через мгновение взорвалась сама, заставив замереть весь ресторан. Похоже, шуточка удалась, и мой начальственный рык, раскатившийся под сводами зала, заставил повернуться к нам всех – гостей, собравшихся за столом важных пони, и даже высунуться из дверей кухни официантов и поваров. Все решили поглядеть на недовольного гостя, проигравшего в нелегкой борьбе с этикетом с одной стороны, и давлением окружающих его пони – с другой, потерявшего достоинство и выставившего себя на посмешище, обозначив себя как персону, не способную ни управлять своими чувствами, ни вести себя в обществе, с достоинством снося насмешки, и не становясь объектом изысканной травли. Увы, это была часть обучения, о котором говорила Селестия – битва языков и идей, влияния и отпора, поэтому я совершенно не удивилась, когда выскочивший из кухни грифон уставился на происходящее круглыми птичьими глазами, ставшими еще круглее от удивления, когда тот увидел меня.

Чем-то его облик мне показался знакомым.

— «О, фрау Раг!» — подлетев к нашему столу, он поклонился, приложив лапу к груди, после чего полез обклевывать мое копыто, изображая куртуазный грифоний поцелуй – «Как я рад видеть вас в этот жалкий ресторан! Неужели это случайный встреч, и вы не подумайт предупредить нас о свой визит, чтобы мы готовиться лучше?!».

— «Ах, вот оно что… Мэтр ля Тремуйль!» — злоба, рожденная пустым желудком и влитым в него алкоголем проходила, уступая место смеху, от которого в зале вновь послышались приутихшие было голоса. Кажется, кто-то решил, что у меня началась банальная истерика, и я заметила краем глаза, как мистер Вейн что-то бормочет на ухо склонившемуся к нему секретарю, незаметно указывая в мою сторону дернувшимся ухом – «Дружище, а ты здесь откуда?! Далеко ж ты забрался от Королевств!».

— «Как вы и посоветовали мне, мисс Раг, я открыл в Эквестрии свой ресторан!» — гордо провозгласил этот воробьиноголовый ученик «старины Жюва». С учеником королевского повара я познакомилась случайно, оказавшись ночью на королевской кухне с внезапно посетившим меня ночным дожором, заставившим отправиться на поиски сиятельного фризера, где хранились ночные заедки монарха. Именно там, пребывая в твердой уверенности, что великий грифоний король не может не перекусывать чем-нибудь эдаким по ночам, я и столкнулась с этим странным грифоном, колдовавшим над булькающим котлом в компании со своей ручной крысой, шустро подававшей овощи под быстро стучавший поварской нож. Слово за слово, и мы провели целую ночь с бутылкой вина (у него был доступ к подвалам, ура!); кусочками выдержанного сыра с благородной плесенью (фу, гадость!), и многочисленными дарами моря, которые свалили в котел. Под шумок, с голодухи, я пыталась столкнуть туда и белую крысу, справедливо рассудив, что мясом рагу не испортишь, но все же к утру мы наконец сошлись во мнениях на высокую кухню, и поздний завтрак порадовал меня блюдом со странным названием, и состоявшим из мяса мидий, осьминога и кучи овощей.

Я до сих пор пребывала в уверенности, что для того, чтобы сделать самое банальное блюдо уделом высокой кухни, нужно просто обозвать его позаковыристее на новогрифоньем языке.

— «Ну, с вашими соусами, мой дорогой ля Тремуйль, я готова слопать не только свои копыта, но и вашего питомца» — хмыкнула я, в последний момент прикусив язык при упоминании о ручном крысеныше шеф-повара ресторана. Не думаю, что внимательно следившая за нашим разговором метрдотель восприняла бы эту информацию со спокойствием истинного земнопони – «А меня, представьте себе, здесь какой-то гадостью пытаются отравить».

— «Вас? Знатока королевский кухонь Грифус и весь юго-восток мой королевств?» — не поверив, всплеснул лапами ресторанный шеф. Я знала, что он говорит по-эквестрийски не хуже, чем многие жители этой страны, но лишь улыбнулась, не став мешать ему держать образ загадочного маэстро высокой кухни, прилетевшего из далеких и загадочных мест, где еда была сродни, а то и выше иного искусства – «Вас, кто так высоко ценить мой пулярка в соусе эн-де-трес?» — при воспоминании о жареных перепелах, мой живот громко квакнул и издал угрожающий рев, заставив сделать скорбную мордочку и показательно грустно развести копытами. Мол, сам видишь — голодаю, пуская слезу. Удивившись, грифон вскинул голову, и подражая дальнозорким орлиноголовым родственникам, уставился на топтавшуюся рядом кобылу, быстро растерявшую подавляющую нас уверенность и лоск – «Анмюрлихь! Не есть возможно! Увы, мадам, если бы мы были с вами на склонах моей прекрасной родины… Но здесь, на берегу этот залив, я рекомендовать вам отведайт местный рыба, и клянусь Хруртом, вы оценить ее по достоинству, признав, что она не осталась бы незамеченный даже за королевским столом!» — после чего с заговорщицким тоном поинтересовался — «Вам как обычно?».

— «Уи. Комме тужюр, мэтр ля Тремуйль» — покивала я, намекающе покрутив перед собою тонкие ложечки, ухватить которые можно было лишь с помощью магии. Увидев их, шеф медленно распрямился, и угрожающе уставился на вмиг съежившуюся распорядительницу зала словно грозный орел, увидев наглое насекомое, по недомыслию заползшее в его гнездо. Орать и буйствовать, как все склонные к экспрессии грифоны, он не стал, а просто сделал несколько быстрых взмахов когтистыми лапами, устроив небольшую мышиную возню возле двери в кухню, и спустя несколько длинных секунд, за которые я успела налюбоваться мордами гостей в различной стадии охреневания, лично положил передо мной старомодные, снабженные фарфоровыми ручками предметы сервировки.

Интересно, это было действительно серебро?

— «Мадам, принимайте наш глубочайший извинения за допущенный бестактность к столь высокий гость!» — не обращая внимания на метрдотеля, отступившую к столу с по-настоящему высокими гостями, как считалось до этой поры, вновь нарисовался рядом грифон. Присев на крошечный стульчик, заботливо принесенный кем-то из официантов, он лично продемонстрировал нам вино, принесенное сомелье, заставив меня злорадно ухмыльнуться при виде этикетки со словом Бурделло. Дождавшись, когда я осмотрю бутылку, ля Тремуйль дернул лапой, потребовав принесенное вино заменить – оно показалось нам слишком сухим, заставив поморщиться – после чего лично разлил новый напиток в наши бокалы, не забыв и себя. Капнув в крошечную рюмку первые капли вина, он дождался, пока я осмотрю и обнюхаю свой бокал, и получив мое одобрение, первым отведал белого, сладкого Сент-Круа-Дю-Монд.

— «Чувствуешь настоящие запах и привкус вишни?» — ухмыльнувшись, я слегка ударила своим бокалом о бокал Армед Фур, краем глаза разглядывая гостей и окружающую нас обстановку. Естественно, вернувшийся на кухню грифон просто похвастался, и ресторан был столько же «его», как и «моим» был Легион – оба мы были наемными работниками, управляющими воинами и поварами, но кому готовить на кухне решали точно не мы. Впрочем, как уход знаменитого повара из ресторана тотчас же снижал его рейтинг, так и мое отсутствие привело к непонятным и недобрым настроениям в Легионе, поэтому глядя на растерянную пегаску, пытающуюся скрыть обуревающие ее эмоции за лихим глотком дорогого вина, я впервые задумалась о том, что каждый из нас чем-то важен на своем месте, привнося в свою работу некий слепок собственной личности, словно крошечную частичку души. Я осматривала окружающих, крутя в копытах бокал, делая это с той же бесцеремонностью, с которой они еще недавно любовались бесплатным представлением, обсуждая друг с другом манеры двух неотесанных кобыл. Открыто посмеяться над капитаном расквартированного в Мейнхеттене пегасьего эскадрона вряд ли рискнули бы даже самые смелые из собравшихся здесь гостей, зная взрывной темперамент этого офицера, но вот я была почти неизвестной величиной, и отвести душу в бесплатном развлечении, полюбовавшись самоунижением прилетевшей откуда-то кобылки, решило достаточно много гостей. Само собою, я не питала иллюзий и знала что все они, так или иначе, были связаны с хозяевами этого вечера, но все же решила сунуться в этот вертеп. Увы, от уюта эквестрийских ресторанчиков в этом месте не было и следа. Старое смешивалось с новым, пробивающим себе дорогу через тернии к звездам, и старомодная, тяжеловесная мебель соседствовала с черными деревом интерьера, обильно дополненным горизонтальным орнаментом в виде латунных трубок, идущих вдоль стен, потолка. Разделявшие столы невысокие, загородочки, освещаемые неживым, холодным светом огромных, напоминавших перевернутые тарелки люстр, тоже не добавляли приватности и интимности обстановке. По своей воле я вряд ли бы заглянула в это заведение, и решила перед уходом все же намекнуть ля Тремуйлю на необходимость в некоторых изменениях.

Возможно, включающих столь бесцеремонных гостей.

Впрочем, пони были существами сугубо социальными, как я и писала когда-то. В больших городах это впечатление размывалось из-за социального дистанцирования, но в провинции все было по-прежнему, поэтому я решила, что немного провинциального духа старой Эквестрии собравшимся не повредит, и лишь ухмыльнулась, когда ошарашенный официант поставил перед нами несколько блюд, часть из которых обладала ярко выраженным запахом, доносившимся из-под крышки.

— «Ммммм, лё рататуилль. Неплохо» — хмыкнула я, ощущая, как с дразнящими запахами ко мне возвращается нормальное настроение, а рот наполняется голодной слюной. Даже не хотелось никого схватить и шарахнуть о стену, что случалось со мной не так чтобы часто за эти полгода – «Гляжу, у тебя выработался хороший вкус, Армед Фур. Вот что значит жизнь в больших городах!».

— «Это похоже на обычное овощное рагу» — потрогав вилкой содержимое своей тарелки, согласилась пегаска. После столь необычной встречи с шеф-поваром ресторана, который, как оказалось, меня узнал, в отличие от окружающих, она начала относиться ко мне с известной долей осторожности – «Ты уверена, что это вообще съедобно?».

— «Естественно. И это действительно рагу. С морепродуктами» — пожала плечами я, подтягивая к себе свое первое блюдо. Заметив, как моя собеседница ковыряется в своей тарелке, привлеченная наличием в ней странных кусочков, пусть и похожих на овощи, но имеющие присоски на одной своей стороне, я подняла с сервировочного столика соусник, и щедро полила его содержимым рагу, скрывая его содержимое от настороженного едока – «А уж если его приготовил месье ля Тремуйль – будь уверена, что это блюдо готовят и на королевской кухне».

Упоминать о том, как гонял нас ссаной тряпкой королевский повар месье Жюв, увидевший, во что превратилась за ночь эта самая кухня, я предпочла умолчать. Как и о том, что это был самый младший, и считавшийся совершенно бездарным и бесталанным из его учеников, понравившийся мне своим стремлением к новому, а главное — покладистостью, с которой он готовил нравившиеся мне блюда, не пытаясь диктовать, что есть, как и когда, с точки зрения «высокой кухни».

— «Оухххх! А это что такое?!» — кажется, запах моего блюда пришелся по вкусу не всем, включая сидевшую напротив пегаску.

— «Это? Мы, пони простые, кушаем просто. Нам не до этих ваших фрикасе-курасе» — открыв крышку, я подвинула к себе тарелку, и проигнорировав обязательный салат, втянула в себя запах слегка обжаренной рыбы, расплывшись в довольной ухмылке – «И если нет подходящего мяса, мы будем кушать рыбу».

— «Раг, ты знаешь, что эта дрянь пахнет как старая попона?» — тихо прошипела кобыла, стреляя глазами по сторонам. Да, грифонья кухня в землях пони была весьма и весьма распространена, но очень важная ее часть, посвященная мясным и рыбным блюдам, была не слишком-то популярной среди пони по вполне понятным причинам, заставившим их прикрывать носовыми платками носы. Как и по вполне понятным причинам мой маленький грязный умишко быстро сообразил, как можно эпатировать, фраппировать и просто поиздеваться над окружающими, забывшими о правилах приличия, и слишком многое возомнивших о себе. Не обращая внимания на бормотавшую мне что-то пегаску, я выжала на рыбу лимон, и залила ее лавой из почти прозрачного жирного соуса, с благодарностью кивнув официанту, нарисовавшемуся возле нас с корзинкой хрустящего белого хлеба — «Что вообще ты творишь?!».

— «Я? Кушаю» — удивленно взглянув на свою собеседницу, я предвкушающе облизнулась, ухватив копытом изрядный хлебный кусок – «Рыбу. Правда не знаю какую, но судя по отсутствию костей и нежному филе, теперь это мое любимое блюдо».

— «Это солле комьюне а-ля Гренобле – морской язык по-гренобльски, с соусом из сливочного масла и каперсов» — стараясь дышать только ртом, просветил нас нарисовавшийся сбоку официант. Не знаю, что там сказала своим подопечным метрдотель после разговора с шеф-поваром и мистером Вейном, но бокалы нам были наполнены тотчас же, без напоминаний и просьб, а саму бутылку оставили на сервировочном столике, прикрыв свежей салфеткой для сохранения аромата вина – «С самыми изысканными пожеланиями от нашего шефа, знаменитого кулинара, месье ля Тремуйля, прилетевшего из самого Грифуса, и открывшего здесь ресторан с вечерами грифоньей кухни».

— «Так значит, это в Грифусе ты узнала таких вот персон?» — понемногу приходя в себя, осведомилась Фур. Похоже, от нее не укрылся ни наш разговор, ни смена отношения персонала, ни даже опасливые шепотки, которые теперь только и рисковали отпускать в нашу сторону остальные.

— «Скорее, это они узнали меня» — пожав плечами, я быстро уничтожала предложенное мне блюдо, и наплевав на все писанные и неписанные правила, наколола последний кусочек на вилку, собрав с тарелки остатки соуса. Приличия или нет, но жрать как свинья, демонстрируя окружающим свой статус «изысканной леди», по мнению всяких придурков выражающийся в том, что на тарелке нужно оставлять как можно больше испорченной еды, демонстрируя всем свое богатство и «тонкий вкус», я не собиралась – «Кстати, ты тоже считаешь себя бунтаркой?».

— «Почему это ты так решила?».

— «Потому что ты собрала последние крошки кусочком хлеба» — хихикнула я, указав глазами на тарелку пегаски, которую та столь же быстро очистила, как и я, в расстроенных чувствах продемонстрировав то же плебейское происхождение настоящего вояки, который никогда ни вина не расплещет, ни недоеденного на тарелке не оставит. Негромко рассмеявшись, я подняла свой бокал, и на этот раз подождала своей собеседницы – «Нарушаем правила этикета, Фур. Мы просто настоящие сорвиголовы, правда?».

— «Пожалуй» — сперва надувшись, словно собравшись высказать мне что-то неприятное, она помолчала, и наконец выдохнула, соизволив коснуться моего бокала своим – «Наверное ты права. Я все же офицер Гвардии, мать их всех за вымя, и не собираюсь прыгать тут как цирковая собачка!».

— «Вот это дух! Поверь, даже короли теряют частичку своего достоинства, когда посещают определенное место. Это я про спальню говорю, если что» — ухмыльнувшись, я переставила на столик тарелки, и помахав официанту сгибом крыла (иди-иди, дорогой, мы сами за собой поухаживаем), перенесла на стол несколько глубоких фарфоровых плошек, прикрытых миниатюрными крышечками – «А это будет на закуску».

— «Пахнет неплохо. Но это точно можно есть?».

— «Естественно. Я не знаю, как называют это блюдо грифоны, но раньше его называли жюльен. Это очень тонко нарезанные длинными нитями овощи, соус и сыр. Ну, и добавочки всякие, для вкуса» — коварно взглянув на красную кобылу я похихикала, и подтолкнула корзиночку с хлебом – «Старина Тремуйль знает мою привычку: «Ешь, а не размазывай соус по тарелке!», как говорят эти клювастые гордецы. Поэтому он и приготовил нам это блюдо не просто попробовать, оценив его стряпню, но и наесться. Так что вот эти первые горшочки мы скушаем медленно и чинно, запивая светлым вином, оценив тонкий вкус изысканного блюда… Потом посидим, подумаем. Возможно, закажем еще вина. А потом – набросимся на остальные, и смолотим их как настоящие легионеры – с хлебом, и до конца, не оставив за собою ни крошки».

— «И над чем же мы будем думать?» — под крышкой обнаружились не овощи, как я полагала, а то самое блюдо, которое привело в ужас настоящего повара короля. Состояло оно из мяса каких-то улиток; крошечных, не больше грифоньего когтя, креветок и маленьких сухарей, плавающих в белом соусе, скрытом под шубой расплавленного сыра – в общем, всего того, что мы нашли на кухне, и что полагалось отправить в ведро. Но приготовленное лапами мастера, оно превратилось в прекрасное блюдо, в которое опустились самые маленькие ложечки, последними лежавшие на столе.

— «Например…» — я отдала должное первому горшочку, с содроганием ощущая у себя на языке маленькие присоски, похожие на крошечные резиночки-лепестки, навевающие на меня мысли о кусочках стерильных перчаток, которые хирурги использовали вместо дренажей. Зато мидии были обжарены в масле, и не пахли илом и тиной, чем так любили наслаждаться всякие ценители тонких блюд, а соус вообще был выше всяких похвал. Вот уж действительно, грифонья кухня – это царство соусов, с которыми любые, даже самые простые ингредиенты, превращаются в королевскую стряпню – «Например над тем, как вытащить тебя из этого навоза, мой дорогой капитан».

— «И зачем же?» — помедлив, проговорила Фур. Она не стала ничего оспаривать, но хоть дрогнули от гнева тонкие ноздри, она не могла не обратить внимание на свое звание, которое я специально выделила голосом. Чтобы подумала, наконец, о том, кто тут, мать его, главный!

— «Может, просто сентиментальность одолела. Воспоминания о тех временах, когда я еще командовала пятнадцатью тысячами бойцов» — задумчиво пробормотала я, глядя на бокал вина и думая при этом совсем не о столь возвышенных и героических вещах. А больше о том, влезет в меня еще что-нибудь, или нет – «А может быть, мне не все равно, кто возглавляет наши вооруженные силы, защищающие нашу страну снаружи и изнутри».

— «Или ты просто лихорадочно ищешь союзников» — предположила красная. Да, она была отнюдь не глупа, но кажется, кое-чего все же не понимала – «И боишься, что отхватила кусок не по размеру своего рта».

— «Союзников?» — не удержавшись, я все же рассмеялась. Негромко, но искренне, хотя и запомнила эту дерзкую и хамоватую шуточку. Пожалуй, стоило пополнить ею свой багаж эквестрийских ругательств – «Да, куда уж мне без них! Но единственное, чего я по-настоящему боюсь – это подвести тех, кому я обещала разобраться в происходящем. Не оправдать их доверия. Поэтому я разберусь. Мы разберемся. И обиженным от нас никто не уйдет!».

Ты когда-нибудь видела, как слезает обгоревшая кожа с конечности, Твайлайт? Практически как чулок. И почти так же менялось выражение морды бравого капитана, когда до нее начало, наконец, доходить, какие силы по-настоящему заинтересовались, что же именно здесь происходит. Что глупая, горластая и хамоватая пегаска, отлученная от всех благ и выброшенная на мороз – всего-навсего ширма. Что настоящая команда расследования давно уже здесь, она не собирается носиться по городу, привлекая к себе внимание, а тихо и планомерно ведет свою страшную работу – выясняя, собирая, протоколируя, и подшивая в одну огромную папку имена, даты, места и события, чтобы однажды предоставить пославшей их полный отчет. А то, что я заговорила об этом открыто могло значить только одно…

Что эта операция уже шла полным ходом, а она, Армед Фур, угодила в крутой переплет.

— «Чем…» — справиться со своим голосом ей удавалось чуть лучше, чем с мордой. Посидев с закрытыми глазами, она наконец собралась, и коротко взглянув на меня, прошептала, первой протягивая наполовину опустевший бокал – «Чем я могу услужить нашим повелительницам?».

— «Посмотрим» — я ответила на этот жест, в последний раз заставив тонко пропеть тихо звякнувшее от соударения стекло бокалов, после чего довольно покивала нарисовавшемуся возле нас официанту — «Наша благодарность шеф-повару, любезный, ужин был замечательным. Вот, пегаски и наелись — жизнь пегасья хороша!».

— «Рад, что вам у нас понравилось» — с опаской произнес официант. Проследив за его взглядом, я заметила, как поднимаются важные гости, по-видимому, обсудившие все вопросы, и направляющиеся к дверям. Наверное, таким взглядом провожали поднимавшихся на эшафот – иначе чего было бы так ежиться Армед Фур, нервно теребившей салфетку? – «И в заключение ужина, не прикажете ли десерт?».

— «А давайте!» — подумав и переглянувшись со своей собеседницей, по морде которой было видно, что прямо сейчас она, по примеру одного древнего комика, готова и ботинок сжевать, согласилась я – «Уверена, что маэстро ля Тремуйль приготовил что-то совершенно особенное!».