← Глава 18 - "Найди свой путь" - часть 3 Глава 19 - "Цугцванг" - часть 1 →

Стальные крылья: Огнем и Железом

Глава 18 - "Найди свой путь" - часть 4

— «Нет, Скраппи, я с тобой не полечу. Старовата я для этих ваших приключений».

-«Бабуля, но ты же понимаешь – случилось что-то ужасное! Или случится!».

— «И чем же ты сможешь помочь, в твоем-то состоянии? Накашляешь, или начихаешь на них? И если там так опасно, то почему ты забираешь детей?».

Старая пони была непреклонна, и ни слова, ни нытье не заставили ее изменить своего решения остаться в Понивилле. Даже дед, который, как я надеялась, помог бы мне ее уговорить, только фыркнул, и принялся задумчиво набивать свою трубку, нехитрым движением дав мне понять, что он тоже не собирается бросаться куда-то в ночь лишь из-за призрачных страхов одной глупенькой юной пегаски. Узнав о том, что я все же оставлю для их защиты трех легионеров, старая пони лишь покачала головой, и недовольно ворча, отправилась инспектировать кладовую, погрузившись мыслями в домашние хлопоты и негромко бурча себе под нос, подсчитывая, сколько картошки и овощей добавить в утренний суп, чтобы его хватило на трех молодых и наверняка голодных пегасов, которые готовы хорошенько покушать, да и старость наверняка уважают, в отличие от некоторых глупеньких пятнистых кобылок, готовых в любое время сорваться и убежать подальше из дома, в то время как их домашние места себе не находят.

В общем, десятичасовой полет до Кантерлота мне пришлось проделать в компании лишь своих подчиненных и детей. Окружавшая нас темнота окутывала, словно кокон, стенки которого образовывал пузырь света от фонарей, а мелькающие снежинки были похожи на звезды, вспыхивающие и гаснущие на желтом свету. Полеты в непогоду были сложны и опасны – без визуальных ориентиров, в воздухе совершенно терялась приоцепция — чувство положения тела в пространстве, и даже сопротивление воздуха движению крыльев очень быстро начинало лишь вводить в заблуждение. В тумане, густых облаках, под дождем или в сильной метели очень быстро летунам начинало казаться, что они не летят, а лишь порхают на месте, или просто барахтаются в густом киселе и все их чувства не могли подсказать, летят ли они вверх или вниз, или попросту ходят кругами, не ощущая, что уже давно идут с креном на бок. В это сложно поверить тем, кто никогда не отрывался от земли, но стоило ощутить это лишь раз, чтобы быстро проникнуться здоровой опаской к таким экстремальным полетам. Это не говоря о том, что даже самой светлой ночью всегда был риск столкнуться в небе с кем-нибудь столь же смелым – и думаю, вряд ли стоит говорить о том, чем может обернуться такое вот столкновение на приличной скорости для крылатых бедолаг. Даже в Эквестрии травматизм среди пегасов зашкаливал по сравнению с другими видами несчастных случаев и заболеваний, и я уже не раз слышала о публичных прениях и бурных обсуждениях в прессе по поводу введения самых настоящих лицензий на полеты, получить которые можно было бы только после обучения этим самым «безопасным полетам».

Признаться, эта идея казалась отталкивающей даже мне, не говоря уже о «настоящих» пегасах.

В общем и целом, на тот момент мне показалось, что все прошло благополучно. Забросив детей в казармы, я передала их в копыта обалдевшей от такого счастья Лауд Стомп, как раз надравшей хвосты кому-то из кентурионов, и собиравшейся куда-то в Генштаб. Я бы взяла с собой всю свою сотню, но увы, уже не имела права командного голоса в Легионе, пусть даже и не сумев избавиться от привычного обращения «Легат», которым, словно фрондируя, продолжали именовать меня упрямые бывшие подчиненные. Но ощущение даже не надвигающейся, а уже свершившейся беды тяжелым мешком стучало по голове, и в тот миг я просто не отдавала себе отчета, что действую глупо и непрофессионально. Что нужно было поднять по тревоге войска, приготовив их к выдвижению; что нужно было отправить парочку офицеров в тот самый генштаб – для координации действий и быстрым обменом оперативной информацией. Что нужно было…

О том, что нужно было сделать, я начала догадываться только сутки спустя, когда дрожа, стучалась в дверь занесенного ветром поместья, придерживая крылом висевшую на мне Блуми Нэттл. Как и все, что были до него, оно мало чем отличалось от расположенных неподалеку домов, выделяясь разве что размерами – и каждый раз, увидев на пороге дрожащих, облепленных снегом и падающих от изнеможения пегасок, хозяева буквально заносили нас в дом. Богатые или не слишком, чванливые или радушные, местечковые аристократы или разбогатевшие хозяйственники – каждый раз нас встречали по-разному, но в каждом доме мы находили приют. Зачем же мы ломились именно в поместья? Ну, на это было сразу несколько причин, среди которых главными были как нежелание разыскивать местную гостиницу, которых зачастую попросту не было в этих глухих лесных предгорьях юго-западной части страны, так и нежелание беспокоить обычных жителей городков, деревушек и ферм, сокращая их и без того невеликие достатки. В больших же домах мы вполне могли надеяться на простую, но сытную похлебку в полуподвальном помещении кухни, рядом с потрескивающим очагом, возле которого обычно и развешивали наши заледеневшие, промерзшие доспехи. Они же обеспечивали нам то спокойное отношение и отсутствие препятствий со стороны местных жителей, которых мы беспокоили во время этой безумной гонки к западным границам страны – в их глазах доспехи и звания говорили о том, что мы не какие-нибудь залетные вертихвостки, а пони при государственном деле, важную службу справляющие, а значит, вполне благонадежные пегаски, которым грех не помочь. Эти забавные, с моей точки зрения, рассуждения очень плотно отложились у меня в голове, и поныне часто ставя в тупик, ведь я не понимала, как можно быть сварливым и недружелюбным бирюком, зацикленном на своем хозяйстве, семействе, и тянущейся поколениями тихой вражде с каким-нибудь соседским семейством, проживающим на другом краю короткой долины, за речкой, но в то же время с уважением относиться к государственной службе на благо страны. Страны, до которой, наверное, им не было никакого дела. Весь мир для таких домоседов скукожился до их родного лесистого края, но при всем при этом, сочетаясь с уважительным отношением к далекой, почти мифической власти, о которой они только и знали, что та стережет их покой и права вот на эти вот поля, пасеки и огороды, а главное – не вмешивается в их жизнь, раз полгода-год забирая необидную долю выращенного и сделанного трудолюбивыми копытами местных работяг. В единственном городе их провинции были мэр и судья – пони важные и уважаемые; ну а раз даже такие важные и уважаемые пони сами уважают и побаиваются принцесс, живущих где-то далеко-далеко, в полумифическом Кантерлоте, то значит, и их посланцам можно и нужно помогать. Забавно? Наверное. Но это не раз и не два помогало, а однажды даже спасло нас в пути, когда мы попали в ловушку из массы снежных туч, приготовленных местными пегасами для грандиозного снегопада, который они обрушили на густые леса, избавляясь от излишков снега. В отличие от центра страны, Погодный Патруль тут работал по-своему, в неторопливом, вальяжном ритме глубинки, сообразуясь лишь с собственными планами и выгодной для своего края, который редко хотел видеть непроходимые сугробы, заносы на дорогах, и снежные бури у себя над головой. Едва не заблудившись, едва не разбившись, мы с трудом добрались до такого поместья, и всю ночь отогревались в помещениях для прислуги, уснув прямо над мисками каши, и смылись оттуда рано поутру, чтобы еще до восхода зимнего солнца, при робком свете занимающейся зари, снова быть в воздухе, без устали отмахивая гудящие от напряжения крылья. Это была поистине дикая гонка со временем и усталостью, с холодным воздухом, проникающим в наши легкие, и сведенными от напряжения спинами. Часы полета, короткий отдых на зимних облаках невысоко над землей — мы расплачивались за безумный полет болью во всех мышцах тела, прилипшими к спине животами и головными болями, стискивавшими наши головы подобно стальным обручам. Короткий сон на спине напарника, похожий на тяжелое, беспокойное забытье, и снова мили и мили, мелькавшие под нашими крыльями. Эти дни промелькнули как один долгий миг. Несколько дней до западной границы, в предгорья, в легионерской броне – скажи мне кто-нибудь это раньше, и я обозвала бы его вруном или совершенно отчаявшимся пони. Конечно, после того безумного марша во время последней войны я была уже не столь категорична в суждениях, а еще я многое узнала о воздухе нового мира. О природе облаков, о его плотности и температуре и о воздушных течениях, которые несли нас, подобно огромным течениям океана. Участки безветрия, в которых царили слабые разнонаправленные ветра, были похожи на сушу, обтекаемую изменчивыми воздушными потоками, которые могли болтать тебя словно волны, пока ты не находил настоящую воздушную реку, которая несла тебя лишь одной ей известным путем. Такие воздушные течения изучались и документировались, составлялись целые справочники, которые были у каждого уважающего себя пегаса – от самых простых, описывающих движение воздушных потоков какой-либо местности и прилежащих к ней городов, до самых подробных, для настоящих летунов, влюбленных в свою стихию. Паря на раскинутых крыльях, я слушала рассказы Блуми о справочниках и наставлениях, настоящих воздушных лоциях и томах из таблиц, составленных для каждой части страны – все они были у тех, кто считал себя «настоящим» пегасом, и эти рассказы не просто позволили мне немного отвлечься от гнетущего чувства страха за близких, но и впервые задуматься о том, что же именно вкладывали эти крылатые лошадки в то слово, которым обычно называли друг друга в противовес рожденным у тварной земли.

Но избавиться от страха мне так и не удалось. Да и сама я понимала, что удайся такое – и я первая пошла бы сдаваться в дурдом. Я боялась за то, что произошло в обители, боялась за то, что случилось с Луной и, быть может, Графитом – он вполне мог успеть вернуться и терся рядышком с ней, если только она вновь не отослала его вновь по каким-то своим, таинственным принцесьим делам. Если бы не разговоры, не попытки отвлечься, не попытки изображать крайне важное поручение, я бы уже давно орала от ужаса, выдирая последние клочья из гривы. Нападение на меня, ужасное предчувствие насчет Луны и что-то странное, происходящее в Кантерлоте – я не могла разорваться, не могла командовать, подняв по тревоге уже не свой Легион, и все, что мне оставалось, это глупо метаться между столицей и Понивиллем, пытаясь заткнуть двумя копытами сразу несколько дыр. И я буквально давила рвущийся из себя крик, когда мне пришлось делить обрушившиеся на меня проблемы по степени важности – хотя каждая из них была важнее, чем моя никчемная жизнь. То, что меня нашли на окраине Вечнодикого, да еще и пьяную вдрибадан, было для меня всего лишь эпизодом из жизни, который будет забавно вспомнить спустя много лет – в конце концов, я не сама напилась, чтобы забыть о свалившихся на меня неприятностях, а оказалась жертвой каких-то непонятных, неизвестно откуда вылезших врагов, пичкавших меня загадочными веществами. Было ли то, что мне привиделось, или нет, и на самом деле я просто нажралась чего-то галлюциногенного, вроде того очень вкусного чая – все это могло подождать. Я выжила, отделавшись лишь простудой, залившей мою голову, горло и нос тяжелой цементной подушкой, и не могла, не имела никакого права испытывать жалость к себе. Да я и не пыталась, безжалостно гоня вперед свое тело, с хрипом и свистом дыша перехваченным горлом, но на исходе второго дня поняла, что переоценила свою стойкость и волю к борьбе. Горло саднило, словно я прошлась по нему колючим ершиком для унитазов, из носа уже непрерывно лило, а в легких сипело и булькало так, будто туда засунули старую фисгармонию. Но несмотря на уговоры подруги, несмотря ни на что, мы все-таки добрались, и спустя несколько дней, на отрогах Заслонных гор, я впервые встретилась с одним из тех, о ком раньше лишь слышала, да и то – лишь самые загадочные истории.

С единорогами на службе у Госпожи.

— «Это та самая Обитель? Выглядит недружелюбно».

Прибытие на место обошлось без встречающих и фанфар. Два с лишним дня лихорадочной гонки с короткими перерывами на сон в нескольких городках, больше похожих на большие деревни, в каждой из которых главенствовало семейство, причислявшее себя к местечковой элите. Два с лишним дня страха, превратившегося в холодный, сплавленный со стальными осколками лед.

— «Тут полно дружелюбия. Вон там, где туман над долинкой, сначала выебут, а затем сожрут. Вон там, где сплетаются огромные голые ветви с шипами — сожрут, а затем выебут. А вон там вон, где странно выглядящий замок...».

— «О, дай угадаю: Выебут, сожрут, а остатки выебут?».

— «Угу, а оставшееся снова сожрут. Схватываешь на лету».

— «Как вообще кому-то пришла в голову идея здесь поселиться?».

В Обители было неспокойно. Зима была временем относительного спокойствия для новичков и проходящих свое обучение – первые вылезали из Грязи, где вряд ли смогли бы пережить суровую горную зиму и, закончив Давилку, отправились в замок, чтобы там начать настоящее обучение стражей. Чем занимались вторые я помнила достаточно смутно, постаравшись забыть те длинные, холодные и унылые дни, не говоря уже о проклятой дуэли, во время которой почти убила измывавшуюся надо мною кобылу, едва не превратив ее голову в винегрет из костей и мозгов. Теперь же над всеми долинами были разогнаны тучи, и яркое, почти весеннее солнце яростно било с голубых небес, открыв нашим взглядам систему горных долин, из которых, на самом деле, и состояла Обитель. Эта картина показалась мне настолько странной, что я не раз и не два поежилась, гоня от себя мысли о свежем трупе, вскрытом и выставленном на всеобщее обострение. Захваченная этими неприятными впечатлениями я и не заметила, что поднимаясь все выше и выше начала ощутимо задыхаться, а свалившаяся рядом со мною Нэттл уже давно пыхтит как взбирающийся на горочку паровоз. Холодная и рыхлая тучка оказалась у нас на пути, и я решила передохнуть перед финальным броском, не желая впечататься в какой-нибудь склон из-за усталости и коварных ветров этого угрюмого места – не говоря уже о том, что теперь я была не одна, и уже не Графиту, а мне предстояло поддерживать свою попутчицу, и кто знает, как ее появление в этом месте воспримут те, кто сейчас занимал черный замок, гнилым зубом возвышавшийся на одном из склонов далекой горы. Ожидая, пока пегаска отдышится, я разглядывала открывавшуюся мне картину, и все чаще мой взгляд приковывал узкий горный каньон в форме идеального полумесяца, расположенный неподалеку от живописной долины, одна из стен которого явно и недвусмысленно отделяла ее от остальной Обители. Вряд ли это было простым совпадением, каким вряд ли было и нечто розовое, скрывавшееся между угрюмых деревьев. Я была всего раз в той части Обители, но до сих пор помнила мрачное очарование узкого ущелья, похожего на рану, прорубленную в горах… Но, впрочем, осмотр достопримечательностей я отложила на потом, разглядывая приближавшуюся Обитель. Укрытая до того туманами и полумраком, она оставалась в моей памяти местом таинственным и опасным, но при этом не лишенным своего мрачного шарма, куда меня тянуло, словно кота на взрастившую его помойку, раз в несколько лет… Но теперь, лишенная укрывавших ее теней, она предстала моим глазам местом неустроенным и захламленным, словно собранным из всего, что нашлось, впопыхах и на скорую ногу. Эти ощущения росли и ширились, захватив меня настолько, что не заметила, как отдышавшаяся подруга уже какое-то время внимательно разглядывала меня и я вздрогнула, когда та дотронулась до моего плеча.

Хорошо еще, что не отпрянула, как хотело напряженное тело.

— «Там и в самом деле так опасно?».

— «Да нет, наверное… За исключением стаи мантикор. И змей. И опасных растений. И зарослей ядовитой лозы. И…» — чем больше я говорила, тем тише становился мой голос по мере того, как я сама начала понимать, как же глупо, наверное, это звучит. Привыкнув уже отвечать на вопросы о нашей Обители с эдакой скромной лихостью и каплей бравады я, не задумываясь, нацепила на себя маску эдакой скромной лихачки… И спустя миг ощутила, как та разбивается, разлетаясь на сотни осколков от крика, рванувшегося изнутри. «Это же моя Блуми!!!» - эта мысль перебила привычный настрой, оставив после себя лишь горькие мысли о том, что еще совсем недавно я сама, год за годом, имела наглость сетовать на то, что с таким трудом смогла разглядеть под множеством масок настоящих принцесс – а теперь, получается, и сама получила свою. Видимо, что-то из этих переживаний отразилось в моих глазах, отчего передернуло уже стоявшую рядом рыжую кобылу и я запнулась, услышав, каким каркающим и хриплым стал мой голос – «Да, наверное, ты все же права, и тут немного опасно. Поэтому от меня не отходить – прибьют. Воду не пить – в ней водятся огромные змеи. Траву не есть – тут много несъедобной и ядовитой. Крыльями не хлопать, и не шуметь – привлечешь мантикор. К зарослям не подходить – продырявят ядовитыми шипами и пустят на перегной. К кустам и деревьям не подлетать и вообще, смотреть под ноги – тут часто можно вляпаться в какую-нибудь ловушку…».

— «А дышать вообще можно?» — ядовито перебила меня пегаска, оглядываясь через плечо на нашу цель.

— «Можно. Но только осторожно. Вдохнешь споры дрозеры – это такие жирненькие и вкусные на вид цветочки, покрытые сладкой «росой» — и окажешься в какой-нибудь расщелине между скал, куда тебя торжественно отнесут».

— «Там что, тоже живут?» — недоуменно подняла бровь стоявшая рядом кобыла. Она храбрилась, но я видела, как она начинает подрагивать под своими доспехами.

— «Нет, там хоронят» — облако начало забирать выше, повинуясь течениям воздуха вокруг Обители, чтобы там присоединиться к отсутствующему ныне хороводу из туч, окружавших это загадочное место. Не таким ли образом проникли сюда неизвестные, решившие поднять святотатственное копыто на одну из принцесс? Вспоминая слова ее сестры, мне вдруг стало неловко от той уверенности в себе, которая, на поверку, оказалась обычным бахвальством, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы изгнать из памяти разрастающееся ощущение грандиозного обмана, жертвой которого стали поколения и поколения жителей этого нового мира. Темная комната и беспомощность, глядевшая на меня из глаз псевдопринцесс, что я видела в наркотическом трансе, не желали покидать мои мысли. Что, если все это и в самом деле правда? Что, если дрожащая от ужаса «принцесса» просто-напросто попыталась забиться подальше, в тщетной попытке спрятаться от врагов? Сомнения разрастались в моей душе, заставляя слезы ярости и разочарования туманить глаза от той боли, которая поселилась в душе – ведь я сама стала не просто жертвой обмана, а активно помогала ему. Я создала для сестер Легион, позволив не тихо и мирно сойти со сцены, отправившись в долгий отдых куда-нибудь на Галлопфрейские острова, а править дальше, подарив им ложную уверенность в том, что они смогут удержаться на гребне оседланной когда-то волны. Я даже…

— «Блуми, слушай меня очень внимательно: держись зубами за мой хвост, и по сигналу прыгай следом. Поняла?» — облако приближалось к своей цели, а нас еще никто не заметил, не сковырнул с дикой тучки, и даже не обшипел, что преисполнило меня самых темных мыслей. Хотя казалось бы, что могло быть темнее того, что творилось у меня в душе — «Летим быстро, практически падаем, ориентируясь на ворота под вон той вот стеной. А то придется от молодых отмахиваться, а от стариков отбрехиваться, а у нас времени на это нет».

— «Поняла» — от такого способа проникновения рыжую буквально затрясло, хотя я не понимала, чего можно бояться там, где никого нет. Вот если бы было наоборот…

— «Пошли!».

Наклонившись, я выбрала слабину хвоста, часть которого мгновенно оказалась в зубах у подруги и потянувшись вперед, бросилась вниз, увлекая ее за собой в полет к далекой земле. Ветер с грохотом бился в ушах, хватая за пряди растрепавшейся гривы и мгновенно унося ледяные крупинки слез, покатившихся из лишенных гогглов глаз, но даже не прищуриваясь я была уверена в том, что смогла бы найти по одной только памяти длинный и широкий пандус, спускавшийся к основанию одной из стен замка, который запомнила, много раз побывав в этой юдоли скорби. Сердито рыча, ледяные струи швыряли нас из стороны в сторону, то и дело грозя отнести к изломанным и полуобрушенным стенам, где насадить на кривые, но все еще острые шипы, кое-где сохранившиеся над краем машикул. Словно этого было мало, в нашу сторону наконец-то рванулись серые тени, в ярких лучах горного солнца похожие на грязные тряпки, пытающиеся поспешно отрезать нам путь к массивным полукруглым воротам, все так же открытым, за которым призывно полыхал цепочками факелов длинный наклонный коридор, ведущий в логово местного эскулапа. Поджав одно крыло и немного выставив другое я раскорячилась, закручивая себя в воздухе вместе со своим протестующе прооравшим что-то сквозь плотно сжатые зубы грузом, и буквально ввернулась между бросившимися наперехват стражами, не отказав себе в удовольствии отвесить каждому по смачному пинку. По задницам я, естественно, не попала, не стоило даже мечтать, но судя по громким вскрикам, сменившимся удаляющимся шипением, копытом по ребрам получилось ничуть не хуже, и я нашла в себе силы расхохотаться демоническим смехом, полностью складывая крылья и отвесно падая вниз, лишь у самой земли, переходящей в брусчатку, раскрывая свои глупые, но иногда очень даже полезные крылья, выходя из крутого пике. Вновь, как и раньше, на расстоянии вытянутой ноги, подо мной замелькали камни уходящего вглубь коридора, как и раньше, освещенные недобрым светом потрескивавших факелов, приносящих с собою запах горящей смолы. Постепенно теплело, и затормозив перед еще одними воротами, для чего мне потребовалось с шумом замахать своими громадными простынями я уже поняла, что здесь все еще теплилась жизнь, здесь все было по-прежнему – и запах загадочных трав и субстанций, и почти физически ощутимое чувство страданий, и уже начавшая забываться аура страха – все это смешивалось в один неповторимый коктейль, который бил в ноги не хуже иного вина. Это было то неповторимое ощущение опасности и беспомощности, которое можно было почувствовать только в больницах, и я позволила ему наполнить все свое существо, когда со скрежетом тормозила всеми четырьмя ногами и животом, по привычке, с грохотом распахивая обе двери загудевшей от удара головой.

— «А вот и пятнистая гадина прихромала» — прохрипела фигура, сидевшая в своем знаменитом кресле, больше похожем на трон, после чего зашлась хриплым, болезненным кашлем, закончившимся отвратительным, хлюпающим, выворачивающим внутренности плевком – «И какого навоза ты делала, пока тут такое происходило? Поролась под хвост в каждом заляганном кабаке, от Мэйнхеттена до Кантерлота?».

— «Пыталась не сдохнуть, попав в лапы каким-то сумасшедшим разрисованным фанатикам» — поднимаясь на ноги, огрызнулась я, узнав по голосу его обладателя – «И с нежностью вспоминала твою уродливую рожу, старый козел».

— «Значит, не такие уж были они и сумасшедшие, раз ты им попалась, да еще и какую-то мокрощелку с собой притащила» — заключил для себя лысеющий фестрал, чья грива за прошедшие годы превратилась в засаленные клочья седых, неопрятных волос, обрамлявших здоровенную лысину, над которой нависали обвислые уши с парой-тройкой оставшихся на кончиках волосин – «Размякла, значит? Разжирела? Забыла, что такое скорость, напор и здоровая злость?».

— «Мечтай, мечтай» — ощерилась я, непроизвольно пытаясь приподнять губу, демонстрируя отсутствующие клыки. Лишь только попав в это место я ощутила, как искра тепла, разожженная волей пославшей меня, ослабела и спряталась, словно закрытое тучей солнце, уступая место чему-то холодному, стали и льду, скрывавшимся все это время где-то внутри. Я дернула хвостом, поднимая на ноги Блуми, когда из дверей, сохраняя сосредоточенную тишину апотекариума, появилась стандартная шестерка местных обитателей, негромко и угрожающе шипевших, словно клубок разбуженных змей – «Блуми, спиной ко мне. Бей не раздумывая».

— «Скраппи, что происходит?» — прошипела за спиной рыжая, нервно оглядываясь по сторонам. Я заметила, что несмотря на испуг, она уже приняла боевую стойку, пригнувшись и полурасправив крылья при виде приближающихся фестралов – «Ты точно уверена, что мы попали туда, где ты раньше была?».

— «О, да!» — удовлетворенно выдохнула я, когда серая тень размазалась в воздухе, стараясь напрыгнуть на меня сзади, и дернула правым плечом и ногой, встречая летевшее навстречу тело – «Уверена! Более чем!».

Почему они набросились на меня? Почему я сама не спросила у старика, отчего мне был приготовлен столь холодный прием? Почему набросившиеся на меня были вооружены накопытниками без отогнутых «по-боевому» клинков? Почему не воспользовалась мечом я сама? Можно было сказать, что я не знала ответов на эти вопросы, как раньше – но правда была в том, что мне было плевать. Вот так вот просто – плевать. Лед и сталь снова слились воедино, скрыв за ледяной оболочкой безмолвный вопль, рванувшийся из не желавшей подчиняться души – я снова была там, где действовать можно было раньше, чем думать, а на злобу отвечать еще большей злобой, помня лишь об одном – самоограничении и контроле. Злобствуй сколько угодно, но подчиняйся писанным и не писанным правилам; делай то, что тебе говорят. Докажи, что можешь стать лучшим как в команде, так и сам по себе. Помни об общем деле, но не забывай, что значит благосклонный взгляд Госпожи. Кого она выберет в любимчики? Кого приблизит, сделав загадочным и пугающим ликтором – одним из проводников своей воли? Кто возвысится благодаря умениям, силе и воле, а кто будет вечно оставаться в тени? Склонность идти за ведомым, подчиняться стадному инстинкту и сбиваться в табуны – Обитель разрушала все старые связи, что тысячью нитей опутывала любого пони, выковывая из него нечто новое, уже давно невиданное среди разноцветных жителей этой страны. Так и влетевшие в апотекариум стражи набросились на меня без колебаний и сомнений в приказе и, наверное, потому встретили такой же жёсткий, бескомпромиссный отпор. Удар в шею, удар по горлу – мы в апотекариуме, задохнуться не успеет! – и еще один, мыском копыта, в затылок, отправляя первого на неровную брусчатку теплого пола. Воздух вокруг горяч и насыщен ароматами загадочных трав и лекарств, но еще горячее воздух в клокочущей глотке, выдохнувшей в жаркое марево полукрик-полурев. Нет, он не испугал и не расстроил нападавших – такие отсеивались еще в Грязи, но задорный настрой сбил, и прыти явно поубавил. Ведь одно дело проучить зарвавшихся пришельцев из конкурирующей организации, неизвестно для чего проникших в Обитель, а другое – столкнуться нос к носу с тем, кто не просто готов к хорошенькой драке, но и явно ищет ее, с торжествующим криком отправляя одного из нападавших в нокаут. За это, конечно же, я сразу же поплатилась, получив аж в четыре копыта по бокам и голове, тотчас же зазвеневшей, как пустое ведро.

Я решила считать, что это лишь из-за шлема.

Сразу завалить и отпинать меня не получилось. И дело было не в какой-то моей ловкости или исключительной силе – все дело было в Блуми Нэттл, той самой Блуми, что прошла с нами всю грифонью войну, дослужилась до тысячника особого подразделения эквестрийской армии, но порядком струхнувшей при виде стражей, набросившихся на нас со всех сторон разом. Увидев светящиеся глаза и острые, похожие на иголки зубы она сжалась в комочек у меня за спиной и кажется, даже перестала дышать… Но услышав мой рев, похожий на тявканье затравленной таксы, вдруг ответила на него каким-то кобыльим визгом, приличествующим разве что школьнице, увидевшей мышь, и теперь уже пара из тех, кто навалился на нас всей толпой, почувствовала на себе, что такое тяжелое копыто легионера, пусть и лишенное накопытника или подков. Широко размахнувшись, словно в фермерской драке, она от души зарядила каждому в ухо, вырубив одного, и заставив второго покатиться по полу, тем самым подтвердив постулат Легиона о том, что хороший офицер должен не только уметь командовать и выполнять боевые задачи, но и лично уметь управляться с подотчетным ему контингентом. Остальное, увы, заслонила от меня куча из серых тел, набросившихся на мои крылья и ноги в попытке растянуть мою яростно брыкавшуюся тушку словно бабочку или глупую муху, и даже попробовавших изобразить на мне «полет стрижа», завязав их узлом на спине. Дергаясь как марионетка на перепутавшихся ниточках, я отдавала то одну конечность, то другую, не позволяя распялить меня на полу, но чем дальше я выкручивалась из сильных, но не слишком умелых захватов, тем больше становилась внутри леденящая злость. Ощущавшаяся поначалу мятной пастилкой, пощипывающим горло и грудь ментоловым леденцом, она быстро набрала свою силу, питаясь болью в нещадно выворачиваемых суставах, сердитом хрипении навалившихся на меня серых туш и доносящихся где-то неподалеку хлестких ударах, с которыми Нэттл доказывала свое право находиться там, куда мы пришли. Все, что заботливо выпестовала за эти месяцы солнечная богиня; все, чему она научила меня – все это спряталось, поджав хвост, когда внутри просыпалось то, что я сама вырастила внутри за те дни, что провела в этом опасном и сказочном месте. Это чувство, это ощущение заледеневшей стали и перемешанного со сталью льда казалось таким знакомым, таким забытым, что я едва не расхохоталась, увидев нависшую надо мной чью-то ощеренную пасть, полную острых, как иголки, зубов.

Я возвращалась домой.

«Черные сказки белой зимы

На ночь поют нам большие деревья.

Черные сказки про розовый снег,

Розовый снег – даже во сне».

Что могут сделать мелкие, ровные зубы, лишенные даже клыков? Вряд ли что-то опасное. Именно так думал обладатель дарованного обликом штакетника, пока они не впились ему прямо в глотку, пребольно сдавив захрустевший кадык.

«А ночью по лесу идет сатана,

И собирает свежие души.

Новую кровь получила зима –

И тебя она получит,

И тебя она получит!».

Оставив обладателя несвежего дыхания разбираться с потерей этого самого дыхания, я снова дернулась из стороны в сторону и крутанувшись, застонала от боли в вывернутой ноге. Но что она значила по сравнению с теми ужасами, что я видела еще несколько суток назад? Что она значила по сравнению с жизнью Луны?

«Облака в небо спрятались,

Звезды пьяные смотрят вниз.

И в дебри сказочной тайги

Падают они».

Большие копыта скользнули по заскрипевшей ногавке, выпуская из захвата освободившуюся ногу. Старые тренировочные доспехи, которые жили у меня на заднем дворе не подвели, как не подвели и накопытники, один из которых обрушился на голову зашипевшего от неожиданности стража. Отдав остальные конечности крутившим меня палачам, я принялась быстро и сильно лупить одного из них в ухо, будто заколачивала гвозди в ту глупую голову, что подсказала своему обладателю столь неправильный ход, как нападение на меня. На меня и на Блуми, что была почти не видна под парочкой навалившихся на нее здоровяков, но все еще пытавшуюся брыкаться и стряхнуть с себя эти туши – непростых стражей прислали по наши головы, совсем не простых, и эта мысль наполнила меня каким-то мрачным ликованием. Заговор! Заговор против Госпожи! Несмотря на эту страшную мысль, я ощущала какой-то мрачный подъем – ведь я уже не была просто собачкой, трофеем, запылившимся сувениром, оставленным по уже забытой прихоти тысячелетних хозяек. Приходила пора выворачивать ноги и крылья, таскать за волосы и бить по головам – приходило мое время, когда я могла делать то, для чего была создана. Поэтому-то, наверное, я лишь слегка удивилась, когда с необычной, и наверное даже пугающей легкостью швырнула очередного фестрала, прижимавшего меня к грубой брусчатке замкового подземелья. Почувствовав на своем загривке мои мелкие зубы он презрительно засопел, но очень быстро его гримаса превосходства сменилась крайне удивленным и глупым выражением морды, когда он почувствовал себя летящим по воздуху, хлопнувшись спиной и затылком на холодный и негостеприимный пол. Шарахнув, словно нашкодившего щенка, одного я перенесла свое благосклонное внимание на другого, спустя миг получившего свою порцию сильных и быстрых ударов по ушам и виску, после чего занялась третьим, с чрезвычайно расстроенным видом заламывавшего мои задние ноги. Не прошло и пары потных, наполненных пыхтением и звуками драки минут, как перед оставшейся парочкой стражей, заломавших таки моего бравого принцепс-кентуриона, появилась их недавняя жертва, с крайним, и каким-то гастрономическим интересом обозревавшая развернувшуюся перед ней композицию.

«Здесь моя сказочная тайга» — улыбнулась я своим мыслям, почти не ощущая, как шрамы, уродовавшие левую половину моей морды, превращают их в безумный оскал – «Моя, и только моя».

— «Киски, киски, киски…» — негромко, сквозь зубы и нос, прошипела я, имитируя угрожающее шипение стражей. Все возвращалось – то, что казалось похороненным под снегами и льдом, скрываясь под белыми блузочками и черными юбочками секретарши на побегушках. Подранная, с оборванными ремешками, старая тренировочная броня угрожающе позвякивала при каждом моем шаге, когда я направилась к креслу старого ублюдка, прямо сквозь заступивших мне дорогу глупцов.

— «Похоже, не совсем разжирела» — проперхал тот, вновь отвратительно отхаркавшись, и звучно сплюнув в стоящий на столике почкообразный лоток – «А что будешь делать с этим?».

«Это» представляло собой десяток стражей в броне, вооруженных самым разнообразным оружием, от коротких копий до накопытных клинков, отсвечивавших в тревожном багрянце подвала короткими всполохами магических искр. Появившись из разных концов апотекариума, они быстро и умело заблокировали все пути отхода, но пока еще не нападая. Решили взять меня живьем? И для чего?

— «А для «этого» у меня есть меч» — уж если помирать, так с музыкой, поэтому не придумав ничего лучшего, я огрызнулась на обительского врача цитатой из старого-престарого фильма, вынимая из ножен клинок. Чудо, что его еще не вырвали из ножен у меня на плече во время этой потной, глупой и нелепой возни — «Хо-хо-хо!^[24]».

— «И не размякла. Ну хоть кто-то из вас, засранцев, способен на большее, чем просто гадить под себя» — просипел старый страж, тряся лысой головой. Ему пришлось несколько раз, сердито, взмахнуть дрожащим крылом прежде, чем остальные отступили, с ворчанием пряча оружие, и недоверчиво поглядывая на нас – «Довыделывались! Гражданских пугали! Между собою грызлись! А как до дела дошло – тут же жиденько обосрались, ублюдки малохольные!».

— «Что с Госпожой?! Где она?!» — прорычала я, не размениваясь на ответные любезности. Бортанув на ходу не успевшего вовремя отодвинуться стража, я отшвырнула его прочь от поднимавшейся с кряхтением Блуми, и рывком за гриву поставив ту на ноги, в два прыжка оказалась рядом с обительским врачом – «Почему вы все здесь, а не с ней?!!».

— «Ее нет…» — просипел Флинт и вновь попытался откашляться, но тут же замахал своей лысой пархалкой, увидев в моем взгляде что-то пугающее для себя – «Здесь ее нет, идиотка! Но Госпожа жива, поняла?! Жива! Угомонись, если и вправду хочешь ей помочь!».

«Жива… В опасности…» — в голову прохладной струйкой влилась первая трезвая мысль, успокаивая стучавшее сердце, удары которого заставляли подпрыгивать кончик меча, дрожавший рядом с пульсировавшей жилкой на старой, морщинистой шее – «Я знала. Я чувствовала. И если Флинт тут за главного – значит, ее ликторы тоже с ней. И значит, что дело плохо».

Едва слышно выдохнув, я отстранилась, не с первого раза, с трудом, попадая острием Фрегораха обратно в ножны. Страх за Луну талой водой омыл воспаленный за дни бессонницы мозг, едва не уронив на колени рядом с креслом, похожим на трон, и лишь огромным усилием воли я удержала себя на ногах, сделав вид, что просто опираюсь о массивную ручку, найдя для себя что-то необъяснимо любопытное на потолке. Освободившись от назойливого внимания нападающих, Блуми юркнула мне за спину, напомнив тем самым о необходимости держать маску лихой и придурковатой кобылы, думающей только о выпивке, безобразиях и жеребцах, поэтому к Флинту я повернулась с надетой на морду маской Легата – тяжелой и холодной, как штурмовая броня, изображая уверенность и спокойствие, которых не ощущала. Но я должна была хотя бы продемонстрировать холодный рассудок и сделать вид, что готова держать ситуацию под контролем. Так, как я делала это уже много раз, и все чаще и чаще чем мне когда-либо хотелось, превращаясь в Легата – олицетворение Легиона, тот самый баннер на острие копья. Знамя или флажок, под которым двигалась созданная нами сила.

И мне предстояло сделать это вновь – несмотря на то, что именно мне, больше чем кому-либо, хотелось визжать и бегать по потолку.

— «Рассказывай!» — потребовала я, сердито глядя на кое-как поднимающихся болванов, решивших зачем-то пощупать двух прилетевших кобыл – «Что вообще тут у вас произошло?!».

— «История короткая и поучительная, поэтому ты заслуживаешь узнать ее целиком» — пробурчал старик, подслеповато щурясь на меня в рассеянном, янтарном свете магических светильников Апотекариума. Краем глаза я заметила, как много имен и диагнозов было написано на огромной, занимавшей всю стену доске, расчерченной под таблицу палат и отделений – «Иди за мной. Или ты думаешь, я тут просто так сижу и кашляю, словно какой-нибудь столетний валенвудский старпёр?».

— «Это в самом деле та самая Обитель Кошмаров?» — идя вслед за мной, едва слышно прошептала рыжая пегаска, опасливо косясь по сторонам. Казалось, она и впрямь опасалась, что вот-вот кто-то выскочит, и набросится на нее из многочисленных теней, которыми изобиловало пропахшее лекарствами и страданиями подземелье — «И значит вот сюда вот, каждый раз, улетаешь «на отдых», как ты говоришь?!».

— «Угу. Это Апотекариум, и его бессменный владыка, Злобко Флинт, по прозвищу Доктор Смерть» — хмыкнула я, старательно держа спину и шею прямыми, как и положено выпускнице этого милого заведения. Почти выпускнице, говоря прямо, но этого знать ей совершенно не полагалось — «А что до всего остального… Ну, должна же испуганная, жалобная, задерганная вами кобылка где-нибудь отдыхать?».

Я вновь пыталась шутить, изо всех сил скрывая крик страха, рвущийся изнутри.

— «Проходите, мэм! Не задерживайтесь, здесь слишком опасно!» — поорал мне единорог, пихая плечом в сторону большого фургона. Большая маска-клюв с гогглами и широкополой шляпой, тяжелые прорезиненные одежды, похожие на смесь настоящих лат и длиннополого пальто делали его речь почти неразборчивой, заставляя орать, как не в себя – «Не спускайтесь в отлогие места! Держитесь возвышенностей!».

Школа Принцессы Луны для Одаренных Единорогов находилась в долине Литтлхорн – уютном, но в целом, ничего не представляющем из себя месте, единственной достопримечательностью которого был располагавшийся неподалеку каньон в форме полумесяца, ответвлением которого она и являлась. Я видела его однажды зимой, и всегда хотела побывать там летом, когда жара сводит с ума, а обожающие понятину насекомые готовы сожрать тебя заживо, чтобы окунуться во влажную прохладу этого красивого места. Опустившись на дно, мы увидели горную реку, которую не смогла сковать даже зимняя стужа, с грохотом несущуюся между неприступных, сходящихся стен, по одной из которых змеилась тропа, проходившая по узенькому карнизу, скользкому от влаги и речных брызг – кажется, кто-то давно уже начал неторопливую подготовку к строительству, установив ненадежные ограждения, и оставив после себя запасы строительных инструментов и материалы, заботливо сложенные в нескольких гротах по ходу тропы. После хорошенькой взбучки, полученной в укрытии королевских Хранителей Тела, я опасалась уж слишком рьяно лезть в тайные игрища Госпожи и ее хитроумной сестры, поэтому не придала увиденному большого значения, но теперь, вновь увидев этот каньон, заканчивающийся настоящим каналом, в который вливался бурный поток и, укрощенный каменной перегородкой-волнорезом, уже спокойно и неторопливо нес темные буруны вод к подножию загадочного поместья, я сильно пожалела о том, что не узнала получше об этом месте, до того, как здесь отстроили этот сказочный замок, или поместье настоящего колдуна.

И именно там мы впервые увидели то, что обрушили на нас неизвестные пока еще враги.

Издалека это походило на смог, каким он был когда-то во времена ушедших людей – плотной пеленой, похожей на рыжий, серый или красный туман, цвет которому придавало освещавшее его солнце. Теперь же перед нами было полупрозрачное облако какого-то гнилостного розово-серого цвета, которому гинекологи придумали поэтичное название «цвет мясных помоев», опустившееся на здание, притаившееся в конце долины, у основания расходящихся каменных стен. К нему вели лишь тропа вдоль реки да извилистый горный серпантин, поднимавшийся куда-то в сторону перевала, начинаясь у каменной пристани и моста, за которым находился высокий забор, словно украденный из какого-то комикса про обиталища древних вампиров. Признаться, при взгляде на это поместье и извилистую горную дорогу мне стало решительно непонятно, какой выдержкой или безбашенностью нужно было обладать, чтобы спустить по этому узкому серпантину несколько тяжелых карет, стоявших на крошечной площади перед воротами в школу. Или, быть может, это было одним из испытаний для учеников, отсеяв боязливых, а бесстрашным внушив уважение к запрету покидать территорию школы? Кто знает, какие нормы поведения придумала для своих будущих учащихся Госпожа, но почему-то ни капельки не сомневалась, что методы воспитания будут включать в себя и длинные, гибкие прутья, когда-то частенько и с удовольствием проходившиеся по моим филейным частям. Впрочем, это было делом будущих учеников, их прилежания и способностей, поэтому я постаралась выбросить несущественные мысли из головы, как всегда, приходящие в нее в самый неподходящий момент, и сосредоточилась на прооравшем нам предупреждение единороге. Почему единороге? Пусть все, кто входил и выходил в экипажи, были облачены в какие-то странные, тяжелые одежды, похожие на наряд средневековых чумных докторов, полностью скрывавшие их тела, невозможно было не увидеть длинные костяные наросты на их головах, бывшие символом, гордостью и отличительным знаком этого племени пони. Окружавшие школу кареты стояли на почтительном расстоянии от забора, но даже на таком удалении от него, суетившиеся на месте четвероногие ученые с явной опаской приближались к месту разразившейся катастрофы, не рискуя появляться на воздухе без защитных костюмов. Почему?

Ну, наверное потому что они, как и я, уже видели жертв этого странного дыма, валившего из новенького здания школы.

Рассказ лысого, сквернословящего ублюдка был не слишком информативен – он и сам, как и все остальные, не знал доподлинно, что же именно произошло. По словам старика, все было как обычно — спокойно, прилично, и «скучно, как в препарированной голове абсолютно здорового тунеядца, попавшего на обед мантикорам». Новички постигали нелегкую премудрость жизни воина Госпожи, инструктора в меру зверствовали, обучающиеся в меру разгильдяйничали, и даже непрекращающаяся грызня и судебные поединки были настолько вялыми и скучными, что заставили его «почти с умилением вспоминать про одну пятнистую сволочь, которая вносила своими тупыми выходками хоть какое-то оживление в местное болото». Эта часть рассказа заставила Блуми подозрительно оживиться, но Флинт был не склонен поддаваться ее обаянию, а может, просто рыжих не переносил, поэтому озвученная на диво умилительным голосом просьба рассказать поподробнее, как же именно «отдыхает» в этом месте Легат так и осталась без ответа. В общем, шла обычная обительская зима – как вдруг пришло сообщение, что в новой школе творится что-то неладное. Прилетевший оттуда студент оказался в апотекариуме раньше, чем смог внятно что-либо объяснить, но судя по характеру его травм, это были не обычные попихушки между ночными стражами, и стажировавшимися в Обители хранителями тела – по словам старика, ему сломали все, что смогли и отбили все, до чего дотянулись, поэтому ему лично было не слишком понятно, как бедолага вообще дотянул до его подвальных хором. Узнав о произошедшем, в школу направилась сама Госпожа – и затем все стало гораздо страшнее.

— «О том, что случилось, мы узнали только через полдня. Полдня!» — качая головой, хрипел Злобко, тряся своей лысиной, окруженной венчиком длинных, седых и засаленных волос – «Мы ощутили это… Каждый из нас ощутил… Как будто все силы вдруг вытягивает, оставляя тебя на холодном ветру. И облик все потеряли – временно, слава Госпоже, но это были самые ужасные сутки в моей жизни, а я многое повидал, уж поверь. Но еще раз увидеть без него ваши противные рожи – нет, мне точно не всрался этот навоз!».

— «Но что там случилось? Почему ее никто не смог защитить?!».

— «Она там была не одна, а со своим ликтором!» — в этот миг мое сердце остановилось, а в голове вдруг тоненько зазвенели тысячи комаров. К счастью, продолжалось это недолго, но придя в себя, я поняла что покачнулась, и едва не сползла по боку подруги, вовремя подставившей свое плечо – «Фролик тот еще говноед, но он, по крайней мере, сумеет не обосраться в случае необходимости и выполнит свой долг перед принцессой, а еще он не забивает себе мозги той блевотой, которой наполнены головы всех прилетающих в Обитель репоголовых. В том числе и этих рогатых паскуд, которые уже сутки там копаются, а все еще не могут ничего сделать с этим проклятым туманом! В жопу они там ебутся, что ли, вместо нормальной работы?!».

В общем, картина вырисовывалась непонятная, как мазки того самого навоза, которым была наполнена речь старого пердуна. Сквернословя и обвиняя всех вокруг, он показал мне серные ванны, наполненные чем-то, похожим на горячий асфальт, в пузырящейся черноте которого плавали облепленные пластырями тела, часть из которых напоминала пони лишь издалека. Как оказалось, бросившись на помощь в Литтлхорн, они оказались в эпицентре какой-то магической или алхимической аномалии, со временем буквально расплавлявшей все, к чему она прикасалась. Но хуже всего было даже не это.

— «Пришли… С юга… Семьи… Напали и выгнали…» — хрипел один из тех, кто еще недавно носил броню ночного стража – изящную, словно цветочные лепестки, прикрывавшие переднюю часть тела. Теперь оно было покрыто обширными, глубокими ранами там, где с него срезали, или попросту отрывали расплавившуюся, приплавившуюся к нему броню. Происходило это, как выяснилось, медленно и незаметно, поэтому жертва до последнего не замечала, что что-то шло совершенно не так, пока вдруг не осознавала, что двигаться становится все тяжелее, а дыхание начинает напоминать испортившуюся детскую дудочку или гармошку – «Странные… Невидимые монстры… Особенно самый большой… Разбивал броню… Пытались прорваться к принцессе…».

Большего мы узнать не смогли – раненный вновь начал задыхаться от кашля с ржавой мокротой, и расторопные, порядком испуганные помощники Злобко Флинта вновь окунули того в черный раствор, начав отпаивать сталлионградской жидкой аптечкой.

И я не была уверена, что та как-либо ему помогла.

— «Это что, магия?» — спорить с кем-то, кто так орет, я посчитала бы верхом глупости. Особенно, если сама была в состоянии только хрипеть или сипло кашлять. Но уходить? Мы не для того сюда прорывались, чтобы позорно дать стрекача от какого-то там дыма, заполнявшего огромный пузырь!

- «Неизвестно, мэм!» — дернув за одну из завязок носатой маски, жеребец опустил ее, с жадностью глотая холодный воздух. Вместе со мной он внимательно посмотрел на окутанный розовым облаком готический особняк, из окон которого медленно вытекали струи какого-то жирного, розового дыма, растекающегося по двору в попытках прорваться за решетку высокого чугунного забора, странным образом сдерживающего эту субстанцию, не позволяя той растечься по всей долине. Ворота его были закрыты, но и без них любой мог видеть огромный полупрозрачный пузырь, словно купол, накрывший здание со всеми его башенками и шпилями, не позволяя неизвестному дыму растечься по горной долине – «Но то, что внутри, сожрет ваши легкие, а любую одежду или броню сплавит с телом не хуже огня!».

«Этот купол… Я видела его раньше» — подумала я, вместе с рогатым паникером отступая к фургону, стоявшего ближе всего – «В том странном сне. Только он был больше, и накрывал весь Кантерлот. Значит, Луна в порядке. Да, она жива и в порядке. В полном порядке – иначе как бы она могла поддерживать это заклинание?».

— «Принцесса! Она все еще внутри?!» — дернув единорога за край тяжелого пальто, возбужденно осведомилась Блуми. Похоже, лишь увидев это место, она наконец до конца поверила в то, что здесь и в самом деле случилось что-то ужасное и, в отличие от меня и окружающих, еще сохраняла присутствие духа – «Может, она успела улететь до того, как это случилось?!».

— «Надеюсь что да, мэм» — мрачно ответил жеребец, вновь начиная прилаживать маску на морду, когда из-под моста показалась лодка, набитая бешено гребущими пони, каждый из которых был облачен в толстый, неповоротливый костюм чумного врача. Словно рыжие вороны, рассевшиеся на качающейся лодке, они махали веслами неумело и вразнобой, то выходя на стремнину, то с грохотом врезаясь в стены канала, исчезавшего где-то под зданием школы. Вслед за ними из темного чрева тянулись пряди розового тумана, словно щупальца бесплотного кракена, не желающего упускать свою добычу – «Выжившие говорят, что стояли насмерть рядом с Госпожой до тех пор, пока она не пала, сраженная этой ужасной аномалией».

— «Пала?!».

— «Так говорят те, кто был рядом с Нею и выжил, когда это произошло» — отдышавшись, жеребец уставился на меня своими пронзительными, светящимися глазами. Дарованная магия старила его, делая похожим на остальных стражей Луны, но он явно был молод и как знать, не тот ли это был единорог, несколько лет назад, вместе со мной и остальными пегасами, стоявший на скале Претендента? – «Они сказали, что Она отправилась туда со своею свитой. Потом послышался громкий хлопок, и школа начала наполняться этим розовым дымом. Через какое-то время из главного зала послышались звуки боя, Госпожа сразу же поставила щит, и мощнейший – но эта мерзость все равно проникала через него. И тогда…».

— «Что тогда?» — ощущая, что снова начинаю обмирать от страха, я постаралась как можно незаметнее привалиться спиной к стенке фургона, к которому мы отступили вслед за нашим добровольным провожатым – «Не издевайся… прошу!».

«Иначе я сорвусь, и только богини знают, что будет дальше!».

— «Она не стала защищать себя. Сняла всю защиту, и создала этот купол, который задерживает распространение этой отравы. Это очень запутанная и непонятная вязь – я о такой только читал, да и то в виде упоминаний…».

— «А потом?!» — да срать мне на то, что ты читал, глупец!

— «Потом она опустилась на пол, и уже не вставала. Этот дым подействовал на нее сильнее и быстрее, чем на остальных. Может, потому что она защищала не себя, потратив все силы на всяких бесполезных придурков?» — тихо ответил жеребец, с опаской посмотрев на какую-то железяку, закрученную узлом. Еще мгновение назад она была частью стенки припаркованного неподалеку от входа фургона, но в тот миг меня абсолютно не волновало, как она очутилась в моих копытах – «Госпожа отдавала все силы тому, чтобы сдержать эту заразу, и отвечала отказом на просьбы покинуть школу… А потом все исчезло».

— «Исчезло?! То есть, она успела переместиться оттуда?».

— «Я не знаю. Говорят, была яркая вспышка и режущий глаза свет, после чего большинство просто вышвырнуло наружу. Все вокруг вдруг потеряли дарованный Госпожою облик, началась настоящая паника, поэтому чего-то большего добиться от тех, кто выбрался оттуда, не удалось. Док говорит, что Госпожа невредима и ей нужна наша помощь, но может это потому, что он просто не хочет допустить паники…».

— «Ты не называешь этот дым магией. Почему?» — в отличие от меня, Нэттл сохранила трезвую голову, как и полагалось хорошему офицеру, и пока я то загоняла себя в пучины отчаяния, то вновь обретала надежду, она задавала очень правильные и своевременные вопросы, ответы на которые спасли этого рогатого идиота от нескольких болезненных телесных повреждений, которые я уже собралась ему устроить – «Он не похож на настоящий».

— «Потому что это что угодно, только не магия!» — рявкнул единорог, но тут же смутился своего порыва, притушив выпучившиеся светящиеся гляделки. Его поведение явно отличалось от поведения прочих стражей, и мне пришло в голову, что это должно иметь под собой какой-то скрытый смысл или глубокий замысел принцессы, слуги которой обретали настолько разные черты характера – «Не в том смысле, в каком мы привыкли ее понимать. Это не работа с чистой энергией, а какая-то ерунда, похожая на попытку сделать золотую цепочку с помощью одних лишь копыт, да еще и натянув на них толстые ватные накопытники!».

— «Единороги…» — прошептала мне Нэттл, страдальчески закатывая глаза. Кажется, я поторопилась, и слишком быстро уверовала в то, что изменив внешний вид, эти рогатые прохиндеи столь же легко изменят и содержимое своих черепушек, отказавшись от противоестественной привычки с придыханием, причмокиванием и пусканием слюней описывать вещи, которые видят только они – «Они вообще-то сами верят в то, что говорят?».

— «У нас таких в психушку запирали, если начинали окружающим надоедать» — покивала я, глядя на рогатого естествоиспытателя, продолжавшего бубнить что-то про мировой эфир, лей-линии и возмущения в силе – «Эй! Эквестрия вызывает Обитель! Можно попроще как-нибудь? Что вообще это за дрянь?!».

— «Никто не знает».

— «И нахрена я вообще спросила…».

— «Это не та магия, о которой вы, безрогие, только слышали, а мы знаем. Вернее, не совсем она» — взгляд жеребца мгновенно поскучнел, когда тот вспомнил о том, что перед ним не благодарные слушатели, награжденные от рождения рогом, а две красивые, а значит не слишком умные пегаски, которые вряд ли что-нибудь поняли из его путанных объяснений – «Представьте, что вы видите следы того, как кто-то пытался построить дом, бросая камни с обрыва, и заколачивая гвозди глиняными кружками, а не молотком. Это трудно объяснить…».

— «Кажется, я начала понимать» — чувство облегчения отступало и страх, чуть притупившийся от осознания того, что Луна была жива и всего в нескольких шагах от меня, вновь попытался вгрызться в мои внутренности, заставляя путаться мысли и изо всех сил пытаться удержать ясность в покруживающейся голове. Пожалуй, я все же была слишком безрассудна, когда решила вот так вот, броситься сломя голову через половину страны, но все же старалась изо всех сил держать голову холодной, хотя после всего, что произошло, единственное, что мне хотелось сделать – это забиться куда-нибудь под кровать – «Это как работа двух мастеров – одного умелого, а другого не очень, зато очень сильного. Так?».

— «Ну… Возможно. Не совсем точно, но близко к тому» — вздохнул бескрылый страж, явно подумав про себя что-то другое – «Все вот это – это попытка использовать магию не прямо, как единороги, а косвенно, с помощью каких-то иных сил. Может быть, что-то обрядовое, вроде магии земнопони или цервидов… Но самое главное это то, как именно были использованы эти силы, и во имя чего».

Обернувшись, единорог внимательно поглядел на возвращающихся товарищей, взбиравшихся по крутой каменной лестнице, заканчивавшейся крошечным причалом, к которому прибило их лодку. Неуверенно пошатываясь и нащупывая копытами ступени, они отправились к стоявшим полукругом фургонам, и мне очень не понравились странные отметины на их тяжелых прорезиненных костюмах, почему-то напомнивших мне отпечатки чьих-то зубов и копыт. Когда я удивлялась, куда же делись крылатые стражи, то просто не знала, что они все были здесь, кружась над школой, патрулируя каньон Полумесяца, или отправились по следам диверсантов, пришедших по извилистой дороге вместе с множеством беженцев из поселения, расположенного на другой стороне хребта. Некоторые все еще пытались проникнуть за укрывавший здание школы купол, но я заметила, что никто уже не пытался сунуться внутрь через черный ход, находившийся в заполненном водой тоннеле, уходящим куда-то под площадь.

— «Это жуткие силы, и от них смердит смертью. Мы вытащили всех, кого могли, и теперь продвигаемся вперед. В конце концов, мы просто проводили полевые занятия, и наш алхимический пост оказался ближе всех к школе, когда все это случилось!».

— «Много погибших?» — ворота были закрыты, поэтому никто не задавал глупых вопросов о том, почему эта вылазка производилась через подвал. Казалось, чем мог помочь пусть и казавшийся надежным забор из толстых чугунных решеток против рассеянной в воздухе аэрозоли? Но все же это работало, поэтому никто в здравом уме не собирался проверять, насколько надежно он помогает от розового тумана, уже успевшего немного подточить казавшийся несокрушимым чугун – «Почему сюда вообще не слетелась вся Обитель?».

— «Разуй глаза, Раг! Слетелась конечно же! Ну и много от них осталось?» — огрызнулся рогатый фестрал. Или не фестрал? Как назвала она своих лишенных крыльев слуг? Даже сквозь маску, вновь оказавшуюся на морде единорога, в его голосе слышалось возмущение, словно я позволила себе публично усомниться в его преданности Госпоже – «Конечно же, все сразу же бросились сюда, и попали в западню! Когда мы оказались на месте, вокруг творилось что-то невообразимое – большая часть Стражи с ходу запрыгнула в эту ловушку, и пыталась выбраться обратно. Учащиеся паниковали, инструктора исчезали один за другим, а когда этот яд одолел Госпожу – все дружно потеряли свой облик. И все, что мы обнаружили по приезде – это паникующая толпа таких вот крылокрупых задниц, в панике носившихся по кругу!».

— «Следи за своим языком…» — прорычала Нэттл, запнувшись на том, каким же словом приласкать грубо рявкнувшего на меня единорога – «…рогохрен! Мы все крылья отмахали, пока сюда добрались!».

— «И чем это помогло?» — иронично осведомился обладатель сакраментальных хрена с рогом – «Повелительница пала, школа разрушена, многие преподаватели так и остались внутри, и даже ликторы Госпожи не смогли ее защитить…».

— «Что?!» — непонятно, кто вскрикнул громче, я или Блуми – «Погоди, нам сказали, что там кто-то другой!».

— «То есть, там… Графит? Мой Графит, там?!!» — я проглотила рванувшийся из меня крик. Кто-то еще находился там, внутри, задыхаясь и слабея, отчаянно звал на помощь – почему я все еще стояла на месте? Почему разглядывала этот туман, клубившийся за высоким чугунным забором? – «Мне срочно нужен костюм! Срочно!».

— «Послушай…».

- «Просто дай мне этот ляганный костюм!» - обернувшись, пророкотала я, каким-то непостижимым образом нависая над вытаращившимся на меня единорогом. Я уже видела, что туда можно было попасть через тоннель – значит, была еще какая-то возможность. Узкое пространство фургона, вешалки с частями прорезиненных костюмов, ошалелые глаза единорога промелькнули словно единый миг, и о моем состоянии в тот момент могло говорить уже то, что я пропустила мимо себя и экзотический внешний вид окружавших нас рогатых собратьев, все, как один, щеголявших серой окраской и желтыми глазами с узким вертикальным зрачком; и внушающие трепет вожделения внутренности фургонов, помимо защитной одежды скрывавших внутри деревянных утроб многочисленные полочки, ящички, держатели для разнообразных флаконов и даже полевую лабораторию из нескольких ванночек, фризеров, паровых бань, а так же небольшого парового атонатора, подрагивавшего стрелками манометров на боку. Раньше я бы уцепилась всеми копытами за эти сокровища, оторвать от которых меня могло бы разве что Третье Пришествие Найтмер Мун, но тогда… В тот миг мой мозг, казалось оцепенел, каменея в пароксизме бесконечного, липкого страха, отдав тело на откуп чувствам, что только усиливало панику, зревшую внутри меня. Вся эта затея с полетом казалась безумием по прошествии лет, но тогда… Тогда я была ведома этими самыми чувствами, и если бы не Нэттл, уже давно пропала бы либо в пути, либо там, в этих подвалах, куда ломанулась с упорством сорвавшегося с тормозов паровоза, и наверняка пополнила бы список жертв той ночи, что будет позже известна как «Резня в Литтлхорне»…

Хотя при чем тут, казалось бы, была резня?

Но, к счастью, этого не произошло. И не по какому-то стечению обстоятельств, или светозарному посланцу богинь, спустившемуся с небес, чтобы вложить хоть немного разума в мою наполненную паникой черепушку. Нет, в тот день отрезвляющим, успокаивающим и заставлявшем задуматься о собственном поведении фактором было копыто Блуми, с недюжинной силой врезавшееся в мою скулу, отправляя в короткий нокдаун, закончившийся у выхода из фургона.

— «Смело. А она тебя не убьет?» — поинтересовался наш безымянный знакомый, осторожно выглядывая из-за угла, пока я тряпочкой сползала по стенке – «А то про нее тут уже легенды ходят, причем кровожадные. Кровожадные даже для Обители, я имею в виду. Ну, это чтобы ты понимала, во что влипла».

— «Убьет. Но потом» — строго поглядев сначала на меня, затем на вышедшего из-за угла фургона жеребца, Нэттл и не подумала улыбнуться, напяливая на себя такой же, как и у прочих, костюм. Для этого ей пришлось по-быстрому разоблачиться, стряхивая положенную по службе броню, и меня вновь, как той ночью, пронзило ощущение ужаса и отчаяния, когда я увидела ее бедро – еще целое, еще принадлежавшее ей, еще являвшееся частью ее тела, а не подергивающимся, кровавым куском на секционном столе. Впрочем, вместе с тянущей болью, начавшей сдавливать наливавшуюся синяком щеку, приходила и ярость – не яркая вспышка, опасная для меня и окружающих больше, чем для врагов, а та подсердечная ненависть, которая наступает от полного истощения душевных и физических сил. Когда вместе с усталостью от постоянного страха приходит нестерпимое желание уничтожить все то, что заставляет тебя трястись от ужаса за тех, кто тебе дорог, лишая покоя и сна. Ненависть, не дурманящая голову, но вместе с тем, заставляющая измысливать вещи столь же сложные, сколь и страшные, питаясь воспоминаниями о перенесенных ужасах, становящимися тем топливом, что приходит на место самооправданий – «А вначале мы вытащим оттуда ликтора. Обещаю. Пока ты спокойно посидишь здесь».

— «Че-его?» — осведомилась я, поднимая глаза на рыжую пегаску. Возможно, только из-за этой дурацкой маски с круглыми, забранными стеклом окошками и длинным клювом, мой недобрый взгляд был полностью проигнорирован, а затянутое в резину копыто толкнуло меня в грудь, заставляя снова грохнуться на холодные доски пола – «Ты что, обалдела что ли? Там же Графит!!».

— «Мы вытащим его. Обещаю» — склонившись надо мной, она опустила копыто на мою грудь не давая подняться с пола. Из-за маски на морде ей приходилось говорить громче, чем следовало, заставив в памяти воскреснуть и вновь умереть неуместный в тот момент анекдот про влюбленных глухих, перешептывающихся с помощью мегафона – «Ты что, собралась лезть туда сама? Да ты хоть представляешь, что будет, если что-то случится с вами двумя?».

Удар попал в цель, заставив меня смутиться от взгляда зеленых глаз, сверкнувших за стеклами маски. В том же самом, в начале этой зимы, меня упрекали принцессы – в безответственном отношении к потомству. Я слишком быстро привыкла к тому, что все мои эскапады проходили безболезненно для жеребят, хотя Бабуля уже намекала на то, что все это неспроста… Мысли путались в гудящей и покруживающейся голове, вынуждая меня схватиться за находившуюся неподалеку скамью – казалось, фургон вдруг тронулся с места и едет, покачиваясь по пути.

— «Ну, теперь нам точно конец. Она закопает нас в предгорьях, живьем, понимаешь?».

— «Они и в самом деле считают тебя такой страшной?» — с недоверием и каким-то затаенным весельем поинтересовалась Блуми, после чего подняла голову и обласкала презрительно-холодным кентурионским взглядом сунувшегося в фургон фестрала — «Сгинь! Пока я сама тебя где-нибудь не закопала, как морковку!».

— «Да, ты бы тут прижилась» — пробулькала я, пытаясь привести к единому знаменателю голову и качавшуюся землю – «Блуми, ты не понимаешь…».

— «Я понимаю, что ты была права. Но теперь, вот прямо сейчас, ты сама не понимаешь, что именно тут случилось, и снова лезешь вперед, пытаясь принимать все удары на себя. Помнишь, как ты сама говорила, что иногда каждый нуждается в том, чтобы ему вправили мозги? Так вот, сейчас настало твое время» — она осторожно обняла меня, и быстро разомкнула объятия, словно опасаясь, что я была готова вцепиться в нее, и не отпускать никуда одну - «Жди здесь. Обещаю, я буду очень осторожна, и клянусь, что не вернусь оттуда без нашего жеребца».

— «Блуууум…» — мой возмущенный хрип остался без ответа. Она ушла, смешно поскрипывая облаченными в резину копытами, в то время как я, еще и еще, упорно пыталась подняться, изо всех сил игнорируя кружащуюся голову и все сильнее качавшийся пол. Увы, гравитация, бессердечная ссука, оказалась глуха ко всем моим стонам, и все-таки выдернула из-под меня пол, саданув горько пахнувшими досками по голове, отправляя в короткий полет по туннелю без света, закончившимся очередным переворотом, когда чья-то нога без особых усилий крутанула мою слабо брыкнувшую тушку. Большая фигура, облаченная в странного вида броню, топорщившуюся многочисленными шипами, нависла надо мной, угрожающе поднимая копыто, но я поняла, что уже не имела сил даже на то, чтобы дернуться, уклоняясь от неминуемого удара.

— «Монинг… Рампейдж?..» — выдохнула я, когда на мою многострадальную голову опустилось что-то тяжелое, холодное и мокрое, отправляя в темную, наполненную звездами пустоту.

Особый, горький запах дерева, тронутого морозом. Кисло-холодный вкус зимнего воздуха. Аромат странных трав. Казалось, я не успела моргнуть, как на меня обрушились все эти ощущения, выдергивая в реальность из не имеющего ни начала, ни конца, бесконечного промежутка между секундами, между «тик» и «так». Самым неприятным из них, конечно же, был звук стали, скользящей по оселку, но открыв глаза, я продолжала глядеть на расположенные надо мной поперечины низкого потолка, справедливо решив, что если меня еще не убили, то может быть, даже стоит подождать и, не дергаясь, выяснить, что же именно от меня хотят. Впрочем, спустя какое-то время мне все же пришлось поднять ногу, стаскивая ледяную тряпку, с едва слышным хрустом примерзших шерстинок оторвавшуюся у меня от головы. Что ж, это действительно был фургончик алхимиков, со всеми его замечательными приборами, полками с многочисленными бутылями, скамейками-сундуками, на одной из которых я лежала – все было по-прежнему. Новым элементом пейзажа была только стражница, шипастая броня которой едва слышно поскрипывала в такт ее движениям, приоткрывая темно-серую, почти черную шерсть, нарочито небрежно выкрашенную белыми полосами. Удерживая одной ногой накопытник, она водила его отогнутыми клинками по удерживаемому второй оселку, до ужаса напоминая всем своим видом хозяина фермы, приглядевшего на обед аппетитного поросенка, поэтому первым моим порывом было схватиться за меч. Увы, лапнув копытом по груди, я выдала себя с головой, заставив стражницу поднять голову, но удостоилась только внимательного взгляда светящихся глаз, да очередной мокрой тряпки, мокрым комком плюхнувшейся на служивший мне постелью сундук.

— «Нашелся кто-то и на тебя?» — голос Рампейдж вызвал настоящий шторм из мурашек, пробежавшихся по моей спине и плечам.

— «Всегда найдется рыбка покрупнее» — помолчав, откликнулась я. В голосе раскрашенной кобылы я не услышала ненависти или предвкушения – только недоброе веселье, живо заставившее меня вспомнить о характере этой сволочной сумасшедшей.

— «Ученик превзошел учителя, а? Знакомо, знакомо» — несмотря на развязность тона, в этом вопросе я не услышала злобы, а лишь язвительное сочувствие. Она решила поиздеваться? Или на самом деле сочувствовала, когда-то сама оказавшись в такой ситуации, перейдя запретную черту? Странно, ведь раньше за ней этих чувств не замечалось, и я прекрасно помнила, как она не стеснялась подрезать меня даже во сне. То ли полученная трепка так подействовала на нее, хоть немного вправив мозги, то ли Госпожа, наконец, решила, что две сцепившиеся кобылы, закусившие удила, ей совсем ни к чему…

Хотя эта мысль показалась мне довольно обидной.

— «Их нет» — словно отвечая на мой невысказанный вопрос, произнесла кобыла, когда я приподнялась с лежанки на сундучке, оглядываясь по сторонам. Шея затекла и болела, а вся правая половина морды ощущалась так, словно по ней потоптался какой-нибудь аликорн – «Ушли перед тем, как я прилетела».

— «Ааааа…».

— «Остальные ждут, пока вернется предыдущая группа, и только потом входят внутрь» — отрезала Рампейдж, вытягивая перед собою переднюю ногу, чтобы полюбоваться наточенными клинками, по стали которой пробежала вереница искр – «Вовремя я прилетела, смотрю – никакой организации, каждый делает что хочет… Стоило Госпоже исчезнуть, как началась полнейшая неразбериха. Но ничего, я вам живо мозги на место поставлю! Хватит тут метаться как младшеклассница, укушенная за ляжку!».

— «А ты, значит, решила занять ее место…» — протянула я, с трудом воздевая себя с узкой, неудобной лежанки. За время моей отключки кто-то снял с меня всю броню, свалив ее кучей в углу фургона – увы, после той безобразной драки в подземельях разрушенного дворца, она представляла собою множество кусков причудливо изогнутой стальной скорлупы с оборванными ремешками, и теперь годилась разве что в переплавку или починку – «А Доктор Смерть об этом знает? Я так поняла, что он решил себя чуть ли не регентом провозгласить в отсутствие принцессы?».

— «Оооо, любимую зверушку принцессы снова кто-то на повороте обошел?» — боднув меня злобным взглядом, ехидно поинтересовалась раскрашенная — «А ты, значит, не за этим сюда прилетела?».

— «Я боялась, что не успею. Что что-то ужасное случилось с… Госпожой» — мое спокойствие быстро давало трещины, но я решила держаться сколько возможно. Злые мысли, которые вновь скапливались внутри подобно грозе при взгляде на эту долбанную кобылу, ведущую себя словно помесь элегантной болонки и блохастого кабыздоха быстро померкли, когда я вспомнила о том, как оказалась в этом фургоне. Блуми ушла одна, без меня, и лишь принцессы знали, что ждало ее в этом розовом дыму, похожем на мясные помои – «На меня саму напали несколько дней назад. Едва не убили какие-то татуированные ведьмы, сверявшие свои планы со звездами. Сколько же придурков на свете, и почему-то именно я встречаю их на своем пути!».

— «Татуированные… ведьмы?» — очень медленно и с расстановкой произнесла Рампейдж. Голос ее мгновенно стал очень серьезным, холодным и колючим, словно утренний ветер, приносящий с собой охапки твердых и острых снежинок – «Как они выглядели? У них были полосы? Это были пони, или… другие существа?».

— «Я без малейшего понятия, как выглядели эти сраные твари, были ли у них полосы, и что это вообще были за существа!» — теперь была моя очередь издевательски цедить слова, проталкивая их через распухшие губы. Хороший удар, которым вольно или невольно расплатилась со мной Нэттл, превратил всю правую половину морды в надувавшуюся болью и жаром подушку, в то время как изуродовавший левую шрам тоже не привносил четкости и связности в мою речь. Забавно, что меня еще хоть как-нибудь понимали… Но в тот миг мне больше всего хотелось сохранить свои внутренности при себе и не вывернуться наизнанку, когда я начала натягивать на себя тяжелый, вонявший резиной и поньским потом костюм, обнаружившийся на вешалке ближайшей стены – «Когда в тебя заливают какое-то богинями проклятое дерьмо, втыкают иглы в глаза и пытаются зарезать на алтаре, пока ты ловишь ужасные глюки, как-то совсем нет времени разглядеть, кто там прячется под этими сраными балахонами!».

— «Вспоминай!» — внезапно, морда раскрашенной стражницы оказалось очень близко от моего носа, а копыто врезалось в стену рядом с моей головой – «Вспоминай, словно от этого твоя жизнь зависит! Ведь так оно, собственно, и есть!».

— «Моя жизнь зависела от доброты других в тот момент! Почему ты решила, что сейчас она зависит от тебя?» — рыкнула я, крепким ударом отбрасывая ее ногу. Пламень, тихо тлевший внутри, разгорался с новой силой, опаляя свирепо раздувшиеся ноздри, наверняка еще сильнее перекосившие мою и без того уродливую морду – «Я иду внутрь, Монинг Рампейдж - не рискуй вставать у меня на пути!».

Это были слова официального вызова, которым начинались все испытания, споры о лидерстве или судебные поединки. Мое копыто уже лежало на рукояти Фрегораха, и нужно было лишь дернуть его вниз и вперед, извлекая из богато украшенных ножен – единственного дорогого предмета моего облачения, кроме брони, говорившего остальным, что перед ними непростая кобылка. Мне нужно было пройти сквозь стражницу, стоявшую у меня на пути, чтобы попасть туда, где все произошло; где напали на мать, где мог находиться Графит, и где исчезла Блуми, оставив меня валяться в отключке после хар-рошенького, приводящего в чувство удара. И теперь, когда все вокруг сошлось воедино, свиваясь в один судьбоносный клубок, какая-то безумная кобылища собиралась встать у меня на пути? Допустить такое было невозможно, и почему-то я почувствовала легкий укол сожаления, когда та все-таки отошла в сторону, свирепо стегая воздух хвостом.

— «Охо-хо. Киска возомнила себя мантикорой, и решила показать коготки?» — сквозь зубы процедила она, глядя, как я неловко вдеваю передние ноги в рукава казавшегося неподъемным костюма. С прикрепленным к нему штанинами возникла заминка, и я никак не могла попасть в одну из них, пока не почувствовала рывок, с которым вокруг меня обернули прорезиненную ткань – «Обломаешь! И не такие там их уже обломали! Но ты иди, я тебя не держу – чем быстрее ты избавишь мир от своего присутствия, тем лучше».

— «А ты, значит, не пойдешь?».

— «Госпожа ясно и недвусмысленно выразила свою волю» — нарочито серьезно ответила крашенная кобыла. Сделала она это, правда, таким гнусным тоном, что я с трудом удержалась от того, чтобы ткнуть ее Фрегорахом, который устраивала на портупее напяленного на меня костюма. Она была еще одной приметой того места, где мы находились, если подумать – кому еще пришла бы в голову мысль загодя делать крепление для оружия на защитном обмундировании? – «Кто мы такие, чтобы сравнивать себя с аликорном? Поэтому я останусь здесь, и буду следить за тем, чтобы вы, малыши, не поубивались, пока Ее Высочество разбирается с ее новой школой и незапланированными каникулами».

Молчание длилось долго – ровно столько, сколько потребовалось мне для того, чтобы нацепить на себя маску, в длинный клюв которой было набито что-то, подозрительно напоминающего брикеты ароматного сена. Неуважение к принцессе, оскорбление Величества – все это могло подождать. Все это было неважно. Важно было то, что внутри. Я ощущала, что мысли мои путаются, что я упускаю что-то очень важное, но так и не могла понять, что. Надо мной довлел страх, который поселился внутри моего существа – так ребенок однажды осознает, что кроме жизни, есть и смерть, впервые поглядев ей в глаза, и не в силах избавиться от липкого холода, словно слизь, сковывающего его тело и мысли. Неудобный костюм был тяжелым, неповоротливым и глухо скрипел, когда я сделала первые шаги из фургона. Такие же, как он, лежали рваной, бесформенной грудой возле одного из возков, и в лодку я спустилась в гордом одиночестве, сопровождаемая разве что Морнинг Рампейдж, продолжавшей зачем-то плестись у меня в арьергарде, словно сопровождая на подвиг.

Или на казнь.

— «Ты точно умеешь это делать?» — посмотрев, как я неуверенно взялась за вставленные в уключины весла, почти весело поинтересовалась она. Крутившаяся над нами стая порскнула в стороны, когда она махнула крылом, отсылая пятерки и десятки стражей обратно на облака, следить за подступами к зданию школы. Это было не лишено смысла, признаться – кто знает, что еще могли задумать известные враги?

— «Нет. Поэтому спускайся, и помоги».

— «Я не твоя нянька!» — брезгливо фыркнула раскрашенная белыми полосами стражница, оглядываясь куда-то назад. Кажется, там звучали голоса вылезших из школы единорогов, но из-за края каменной набережной, нависавшего над моей головой, видеть я их не могла – «Да и зачем? Ты просто не выгребешь против течения, тебя отнесет к выходу из ущелья, а там и ближайшее поселение недалеко. Если пропустишь, то тоже не страшно – будешь плыть себе и плыть по течению, питаться рыбой, и через какое-то время доплывешь до Мейнхеттена. Главное, когда окажешься в море, строго на север греби, не отдаляясь от берега. Тогда точно не пропадешь».

— «Да пошла ты!» — пропыхтела я, но вряд ли меня кто-то услышал. Развернувшись, Рампейдж задрала украшенный спутанной проволокой хвост (вот убей не пойму, для чего ей эта собиралка грязи?), и скрылась за краем причала, пока я пыталась отшвартоваться, отчалить, или как там называли этот процесс записные мореманы. В одном я была уверена точно – они не имели под этим словом в виду то барахтанье, которое изображала лично я, бестолково шлепая веслами по воде. Нет, в теории я, конечно же, знала, что для гребка нужно потянуться вперед, толкая перед собой рукоятку весла, чтобы занести его лопасть куда-то за спину, после чего опустить в воду, причем строго вертикально, и сделать энергичный гребок, удерживая под бабками копыт поворачивающуюся рукоять, помогая себе упирающимися в дно лодки ногами. Увы, реальность быстро расставила все по местам и оттолкнувшись от пристани я обнаружила, что лодка начала быстро отдаляться от берега, кружась в неслабом горном потоке, весла бестолково шлепают по воде, то и дело вырываясь из-под копыт, и совершенно не желают делать это одновременно, то и дело поднимая в воздух фонтаны брызг, задевая воду либо всей плоскостью, либо чертя по ней одним из углов. Спустя всего пару минут я очутилась на расстоянии не менее четверти мили от пристани, скрывшейся от меня за поворотом ущелья, и в отчаянии бросила в лодку весло, попытавшись лихорадочно грести вторым… Но напрасно. Мои потуги позволили мне лишь замедлить вращение оказавшейся порядком тяжелой посудины, взамен того, выкинув меня на стремнину, где течение радостно подхватила суденышко, важно, с утиной грацией переваливающееся по бурунам, все быстрее и быстрее неся его вниз, к выходу из каньона, в сторону далеких предгорий.

«Бесполезно. Это попросту бесполезно» — отчаяния не было. Была какая-то покорность судьбе, сквозь которую проступало что-то недоброе, похожее на темную муть, поднимавшуюся со дна старой кадушки, наполненной до краев прозрачной дождевой водой. Недоброе, зловещее, мрачное, оно походило на царапающий душу черный песок, заставляя вскинуть укрытые прорезиненной тканью крылья, мощным гребком подбросившие меня над лодкой. Лодка не хочет плыть туда, куда мне нужно попасть? Моя Блуми отправилась в утробу магической аномалии без меня? Окружающие не хотят помогать, и занимаются своими делами, пока их принцесса находится в коконе, отбиваясь от полчищ неизвестных врагов?

Тогда я сделаю все сама.

Я уже так часто писала о том, что принятое решение для меня это благо, что начала воспринимать это интуитивно, словно какой-то рубеж, словно отмашку клетчатого флага на облачной трассе для Кантерлотского Дерби. Что-то изменилось за эти полгода внутри, что-то взросло и окрепло, а затем, наконец, затвердело и схватилось, будто остывший металл. Вокруг происходило что-то непонятное, события кружили рядом со мной будто грива, развевающаяся на ветру, и не в силах видеть это непонятное, пугающее мельтешение, я решила разобраться с этим узлом одним-единственным способом, на который была способна. Которому научилась, который выстрадала сама – не прежняя владелица этого тела, не плененный в клетке из плоти дух древнего существа, и не шепчущий голос предка из далекой, седой старины, а я сама. Он был такой же холодный как воздух, за который я цеплялась своими нелепыми крыльями, закутанными в прорезиненные чехлы. Он был такой же твердый как зимние облачка, проплывавшие над каньоном. Он так же скрывал в себе клокочущее от ярости нутро, какое я ощущала внутри, когда с ходу ринулась на магический купол, тяжело врезаясь в него всеми четырьмя копытами.

Искры взметнулись вокруг, словно кто-то зажег на секунду потешный бенгальский огонь. Фигурки возле фургонов забегали, освещая заснеженную площадь разноцветными бликами магии – почти незаметной на фоне снега, окрашенного в розовый лучами заходящего солнца. Меня отбросило прочь, словно я ударилась о гигантский батут и, заходя на второй круг, я заметила чью-то неподвижную фигуру на крыше одной из повозок, внимательно глядевшую на меня из-под прикрывавшего глаза крыла. Снова удар – на этот раз купол показался мне гораздо жестче, искры – тусклее, а носившиеся внизу стражи вновь и вновь пытались что-то сотворить своей магией, пуская в мою сторону забавные разноцветные лучи. Но достать меня они не могли – ударившись о купол, я по касательной скользнула вдоль его темной поверхности, и свечкой рванула вверх, закручивая широкую спираль. Не в попытке покрасоваться конечно же – я просто старалась беречь силы, работая то левым, то правым крылом, пока не очутилась на уровне горного кряжа, разделявшего каньон и долину, и оттуда, с головокружительной высоты, начала свой финальный разбег.

Ветер, взвыв, рванул меня за пряди волос, вырвавшиеся из щелей матерчатого шлема, лишившегося улетевшей куда-то в сторону шляпы.

Фигурки, то разбегаясь, то вновь собираясь все вместе, вдруг порскнули в сторону словно стайка рыбешек, бросившись прочь по узкому горному серпантину.

Командовавшая ими пегаска поднялась над площадью и, сделав круг, наконец-то шарахнулась прочь, передумав кружиться над куполом, перекрывая дорогу, потянув за собой остальную стаю, хлопьями пепла рванувшуюся в облака.

Чернота, подсвеченная россыпью звезд, разрасталась и разрасталась, притягивая мой взор. Не скучно-черная, словно древние фотографии бесконечной вселенной, сделанные ушедшими человеками, но окрашенная в величественные, царственные, темные цвета, она притягивала меня, маня своей глубиной, в которой не было той пустоты, которую я чувствовала при взгляде на Бездну – она была полна жизни, загадочной, жестокой и доброй, открытой и недоступной, бесконечной и самой короткой на свете. И я окунулась в неведомое, в свободном падении, прикоснулась копытами к этому тонкому, но бесконечно прочному пузырю.

Звезды рванулись навстречу, и закружили меня в бесконечном хороводе, когда мое тело прошло сквозь фонтан из миллионов бесконечных огней, разнеся в клочья магическую преграду, лопнувшую, будто обычный мыльный пузырь.

Пустота и наполненность – эти два слова гармонировали друг с другом. Они наиболее полно отражали то, что было внутри. Внутри меня и внутри особняка, оказавшегося просто огромным. Как, скажите на милость, внутри трехэтажного здания из одного корпуса, пары башенок и пристроенного сбоку крыла, могли скрываться несколько коридоров с высоченными потолками, множество жилых комнат, многочисленные классы, рекреации и находящийся где-то центральный зал? Пожалуй, ответить на это могла бы ты, Твайлайт – ведь именно в твоей альма-матер я впервые заметила этот эффект да и то, совсем недавно и совершенно случайно, когда поняла, что не мог быть таким длинным тот коридор, по которому мы шли в полумраке с профессором Бастионом, как не могло быть столько комнат и залов во всех помещениях дворца. Магические штучки, ставшие привычными для пони, проявлялись для меня постепенно, словно выплывающие из тумана корабли, и я вновь вспомнила слова матери, говорившей о том, что я должна была полнее познавать этот мир. Но как познать непознаваемое? Как почувствовать что-то, не имея для этого нужного органа чувств? Магия для меня оставалась чем-то чудесным, загадочным, невероятным, и я искренне не понимала героя одной хорошей книги, прочитанной когда-то Стариком, в которой герой ощущал раздражение и дискомфорт при мысли о магическом унитазе^[25]. Странно, но на мой скромный взгляд, именно так и должна была проявляться магия в магическом мире – не в симбиозе с техникой, а зачастую заменяя ее, ведь что могло измениться для самого обычного жителя старого мира, если бы вода в его дом поступала бы из какого-нибудь водного талисмана, а не центрального водопровода и проложенных кем-то труб?

Наверное, улучшилось бы качество жизни, заставив бережнее относиться к природе, или попросту убрав то разрушительное влияние на нее, приведшее умирающее человечество в подземные бункеры и непредставимо громадные города.

Эти странные вопросы вновь всплыли в моей голове, когда я шла по широкому коридору, петляя между куч строительного мусора, горами ящиков и укрытой чехлами мебелью – строительство школы остановилось на финальной стадии полного кавардака, когда косметическая отделка соседствует с расстановкой мебели, а высыхающая краска и запахи свежего лака полов пропитывают новое постельное белье и одежду в шкафах. Как и многие хорошие учебные заведения пони, это должен был быть пансионат, в котором ученики и жили, и учились, не тратя драгоценное время на поездки до дома, но самое главное — они обзаводились нужными связями, которые немало помогут им в жизни. Теми, что с легкой иронией и нотками ностальгии вы называете «старым школьным галстуком» — тот круг знакомств, который не распадается даже с годами, образуя определенные группы пони и прочих существ, связанных друг с другом воспоминаниями о проведенных вместе годах. О школьной учебе, о дисциплине, уроках и каверзах, редких неудачах и многочисленных достижениях – все это было связью, которую очень сложно забыть. Кто знает, с кем ты будешь учиться, и не получится ли так, что в будущем ты будешь гордиться тем, что хорошо знала какого-нибудь ответственного чиновника, смелого офицера, или известного общественного деятеля, когда ходила с ним в один класс. Конечно, школы были разными, от деревенских уроков в одном-единственном классе, до вот таких вот полузакрытых пансионатов, где дети богатых и знатных родителей впитывали знания, прививаемые строгими учителями, но я слышала немало разговоров о том, что попасть в «хорошую» школу для жеребенка – это одно из первых, и очень важных достижений на долгом жизненном пути. Поэтому я совершенно не удивлялась многочисленным комнатам, в которых уже стояли тяжелые двухъярусные кровати и сундучки для личных вещей, каждый из которых имел внушительных размеров замок – похоже, Луна вынесла определенный опыт из тесного общения со мной и близнецами, не собираясь ломать хребтом через колено будущих учеников, что было, пожалуй что, нормой в Обители. Нет, она была не столь ограничена и слишком мудра для такого, поэтому я даже не удивилась тому, что не почувствовала в себе ни огонька, ни единого уголька ревности при мысли о том, что я и в самом деле являлась игрушкой для великих, куклой для игры и познания изменившегося мира.

В конце концов, кто-то должен был быть тренировочным манекеном для тех, кто в будущем будет воспитывать наших детей.

Остатки стройматериалов, ящики с нераспакованными книгами, тюки с материей и постельным бельем – все это требовало времени и усилий, чтобы доставить их в это уединенное место. А еще был туман. Розовый туман, который наполнял все здание. Он поднимался до самого потолка, через который я вломилась в угловую рекреацию одного из коридоров школы, когда пробила разлетевшийся в клочья магический щит, и разбив окно башни, кубарем скатилась по винтовой лесенке, окончившейся запертой дверью, расположенной почему-то у самого потолка. Приземление вышло удачным – прямо на ворох темно-фиолетовых штор, сложенных в уголочке, поэтому пострадала лишь моя гордость да вестибулярный аппарат, попытавшийся радостно извергнуть содержимое желудка прямо в допотопный шлем с длинным носом. К счастью в нем было пусто, поэтому спустя десять минут, наполненных громким, угрожающим ревом, который я издавала в гудевший от громких позывов шлем прорезиненного костюма, мне удалось выбраться из неприятно шуршавшей материи, и отправиться на поиски тех, кто оказался тут раньше меня. Прошел целый день, и если они не вернулись, то точно попали в беду – я ощущала это всем своим ливером, всеми дрожащими потрохами, когда брела мимо ящиков и коробок, штабелей досок и куч неубранных опилок, преграждавших мне путь. И все это было из-за странного, грязно-розового дыма, который стелился по полу, поднимаясь до потолка. Возможно, это был какой-то газ, а может, что-то магическое, и я уже собиралась избавиться от тесного, тяжелого, надоедливого костюма, когда вдруг заметила, что уже давно не слышу поскрипывания резины, сменившегося какими-то неприятными, влажными звуками, которые издавала изменившаяся вдруг ткань.

«Твою ж мать…» — охренело подумала я, глядя в мигающем свете фонаря на рукав прорезиненного пальто. Его поверхность перестала быть твердой, став похожей на какую-то жевательную резинку, оплывая буквально у меня на глазах. Магия или нет, эта штука жрала вполне себе материальные вещи не хуже промышленного растворителя, поэтому я уже не удивлялась, когда замечала стремительно рассыхавшиеся стены, пожухлые краски гардин и ковров, не говоря уже о странных, иссохших фигурах, встречавшихся тут и там на полу. Похожие на высушенные мумии, с которых неумело пытались содрать усохшие шкуры, они стали встречаться мне уже на втором этаже, и лишь по темно-фиолетовой броне я смогла опознать их как стражей, отправившихся сюда на помощь своей Госпоже.

«И это случилось всего за день с небольшим, если верить Флинту?» — с содроганием подумала я, глядя на очередное тело, свисавшее с высокого шкафа вниз головой, так, что я могла заглянуть в его раскрытый в муке рот – «Да что же это за ужас такой?!».

Рот дрогнул, и начал медленно закрываться, громко щелкнув пожелтевшими, рассыпающимися зубами.

— «Ebtvoyumaaaat!» — отшатнувшись, громко взвизгнула я, впечатавшись спиной в стену коридора. Нет, я не могла ошибиться и самонадеянно считала, что с одного только взгляда могла бы определить и трупное окоченение, и мумификацию, и жировоск^[26] – но на моих глазах эта самая мумия, жизни в которой было не больше, чем в какой-нибудь деревяшке, множество которых было разбросано по коридорам и залам школы, начала медленно изгибаться, издавая жуткий, утробный то ли стон, то ли вой. Зрелище это показалось мне настолько ужасным, что я завопила не хуже этого чудища и с трудом отклеившись от не желавшей отпускать меня стены, сломя голову бросилась куда-то по коридору – вперед, подальше от того, что с грохотом упало со шкафа и поползло вслед за мной, волоча по полу мешанину из мышц и переломанных костей, бывших когда-то ногами и тазом. Нездоровый жар и душный запах каких-то трав и алхимических зелий, щедро напиханных в птичий клюв шлема, вновь распахнули двери шлюзов в моем простуженном носу, давая мне замечательную возможность позахлебываться в собственных соплях, отчего я едва не подавилась, когда попыталась дышать и вопить, с криком летя куда-то в гнилостно-розовый полумрак. Светильники в школе почти не работали, и светил разве что один из пяти, поэтому не было ничего удивительного, что я, в конце концов, обнаружила себя в каком-то большом, круглом зале, одну из стен которого занимала громада витражного окна, изображавшего восход луны, гордо поднимавшейся из-за спины своей повелительницы, гостеприимно распахнувшей большие, темные крылья, словно приветствуя тех, кто входил под сень этих стен. Почему я так испугалась? Не знаю, Твайлайт! Я честно не знаю, но чувство иррационального страха захлестнуло меня с головой, заставляя бежать и прятаться, а не пытаться помочь тому, кто пострадал от этого жуткого дыма, или газа, или еще какой-то хрени, вырывавшейся из пяти золотистых курильниц, расположенных по углам кособокой фигуры, нарисованной на полу. Напоминающая детский рисунок, она светилась уже знакомым мне гнилостно-зеленым светом, пульсируя в такт струям розово-серого дыма, медленными толчками изливавшегося из странных предметов, которые я вначале приняла за золотые фасолины или бобы. Изогнутые овальные штуки казались сделанными из золота, но я успела заметить мягкие, живые ткани, окружавшие отверстия в золотой оболочке, смыкавшиеся и размыкавшиеся словно губы, раз за разом выдыхая в воздух порции грязно-розового яда. Струи его здесь были гуще всего, заполняя все помещение холла, и тем страшнее было видеть в просветах этих жирных клубов изломанные, разбитые стены, украшенные многочисленными вмятинами и разломами, рядом с которыми валялись высохшие, обезвоженные тела в фиолетовой броне стражей. Казалось, неведомая сила, забавляясь, швыряла их о стены и потолок, ломая как куклы не самых маленьких пони, оставляя на треснувших стеновых панелях многочисленные проломы, края которых еще чернели застывшей, высохшей кровью врезавшихся в них жертв. Они лежали там же, у стен, переломанными кучами стали и почти растворившейся шерсти, служа чудовищным оформлением главной сцены – еще одного купола, совсем небольшого размера, находившегося в центре кособокой, грубо намалеванной пентаграммы. Его черная поверхность напоминала водоворот густой нефти, настолько черной, что свет терялся в ее глубине, и тем заметнее были многочисленные светлые блестки, тысячами искр пронизывавшие сплетающиеся струи. Казалось, откуда-то изнутри бьет фонтан, плотной завесой своей прикрывая то, что находилось внутри и я заметила, как в какой-то момент, когда его сила начинала слабеть, светлые искры вдруг принимались задерживаться, отставая от влекущих их в бесконечном беге течений, и концентрировались в одном месте, будто бесчисленные нити, сшивающие, закрывающие возникающую прореху.

«Золотые нити. Словно заплатка» — холодея, подумала я, в один единственный миг окидывая взглядом эту жуткую сцену. Я уже видела это когда-то, много лет назад, когда лежала, обессиленная, на полу, глядя на изображение своей рваной души. Или это была не я, а кто-то другой? Не важно, все было не важно – лишь то, что Луна была здесь, она была жива, пусть и ослаблена, придавленная тяжестью мерзкого яда, которым посмели отравить ее заговорщики или враги. Кто это был? Я не знала, но чувствовала их присутствие, какое-то странное ощущение, похожее на запах подсохшего навоза – становившееся все сильнее, несмотря на благоухание трав в крючковатом, длинном носу маски костюма, оно заставляло меня осторожничать и не бросаться слепо вперед, глупо водя головой по сторонам, пытаясь разглядеть через крохотные, забранные линзами отверстия в шлеме то, что скользило среди извивавшихся струй. Похожие на призраков, размытые фигуры бесшумно двигались среди дыма, выдавая себя лишь завихрениями розовых струй, поднимавшихся к потолку, и оттуда обрушивавшихся на атриум – они были бы невидимыми, если бы не выдававшее их движения плотного газа… А еще – странное, едва уловимое мерцание на краях бесформенных плащей или балахонов, серыми контурами обрисовывавших их силуэты. Их было много, около двух десятков, и я постоянно теряла большую часть из виду, отмечая неподвижность лишь пятерых, рассевшихся по углам этого кособокого глифа, напоминающего искаженную пентаграмму.

Интересно, и чем так привлекает пятиконечная звезда всяких мистиков и придурков?

Пять, десять, пятнадцать – сколько там было их? Все это было не важно, как неважно было то, сколько еще ублюдков могло прятаться среди плотных, похожих на ткань завихрений, но в тот момент меня остановило одно – большая фигура, висевшая в центре окна. Здоровенный страж, почти скрытый розовым дымом, был буквально вбит в прогнувшиеся витражи и я едва не бросилась вперед, издав едва слышный писк ужаса сжавшимся от ужаса горлом, но разошедшиеся на мгновение струи приоткрыли на единый миг худощавую, изломанную фигуру, чьи длинные ноги и куцая, выстриженная грива никак не могли принадлежать ни моему мужу, ни вообще кому-либо из тех, кого я знала или хотя бы видела в обители. Торопиться было опасно – знала бы ты, Твайли, чего мне стоила эта мысль, когда я смотрела на сцену бойни, устроенной неизвестным врагом! Да, именно врагом – тем, кого следовало найти и убить, уничтожить, невзирая на вид, пол или возраст. Все, что случилось, делало этих существ не просто опасными – для меня все произошедшее выводило их за рамки законов, морали и каких-либо чувств, приговаривая к полному истреблению, которое я и намеревалась устроить, внимательно приглядываясь к прозрачным фигурам, сновавшим где-то внизу. Я оставалась до поры незамеченной, стоя на крошечном балкончике где-то под потолком школьного холла, куда выскочила после пробежки по этажам. Прикрывавшая уши резина пропускала лишь громкие звуки, заглушая все остальное шорохом трущейся об нее шерсти, поэтому я почти не удивилась, что меня еще не заметили враги, наверняка защитившие себя чем-то похожим. Куда сильнее меня волновали те странные метаморфозы с телами, что оставались у меня за спиной, когда я, с визгом и топотом, носилась по этажам. Если они и вправду ожили, иметь за спиной каких-нибудь зомби магических скелетов было смертельно опасно, и какое-то время я разрывалась между необходимостью вернуться, чтобы обезопасить себя от неожиданного удара в спину, и желанием прыгнуть вперед, распахивая огромные, нелепые крылья, чтобы на лету, всеми четырьмя ногами, приземлиться на спину ближайшему врагу, чувствуя, как хрустят и ломаются его кости. А затем…

Впрочем, как это часто бывало в моей жизни, все решил случай. Я все еще оглядывалась по сторонам, в нерешительности поставив переднюю ногу на перила балкона, как купол внизу вдруг замедлил безостановочный бег образовывавших его черных струй и, замерцав, вдруг рассеялся черным дымком, растворившимся в гнилостно-розовых тучах. Оставшись одни, сверкавшие в темных струях крупинки суматошно заметались и вспыхнули, образовав еще одну полусферу – гораздо меньшую размером, почти прозрачную, за золотыми стенками которой я увидела нескольких пони, собравшихся в центре, чтобы своими телами закрыть лежавшего в центре пентаграммы темно-синего аликорна.

Дальнейшее происходило словно во сне. Забыв про угрозу с тыла, про мумии, шатающихся по этажам, я рванулась вперед и прыгнула, пробив, разметав в стороны грязно-розовые струи, всей своей массой обрушившись, на проходившую внизу фигуру. Хруст костей и едва слышный вскрик был ожидаемым, но что-то скользкое, на чем не удержались копыта – уже гораздо большей неожиданностью, поэтому резкий рывок не удался и, вместо того, чтобы бросить себя в сторону другого врага, я споткнулась и скользнув сжатыми резиной копытами по ткани широкого балахона, грохнулась на пол, ударами заполошно захлопавших крыльев расчистив вокруг себя порядочно места от розового тумана.

Впрочем, ненадолго.

— «Юдоооооор!» — провозгласил голос одной из фигур, закутанных в бесформенный плащ с капюшоном. Порыв ветра, вырвавшийся из-под моих нелепых пархалок, заставил его замерцать и стать видимым, открывая скрывавшегося под ним владельца, по-прежнему восседавшего на вершине одного из лучей. Перемещавшиеся в тумане фигуры отпрянули, словно боясь оказаться на открытом пространстве, в то время как те, что стояли до поры неподвижно, вдруг пришли в движение и скрылись среди розовых завихрений.

— «Айя!» — донеслось откуда-то сбоку. Голос был резким, кобыльим, и вместе с ним пришел короткий, но очень сильный рывок, с которым мои ноги вдруг поменялись местами с головой, а хвост вдруг возжелал оторваться и улететь куда-нибудь, причем без меня.

— «Ауер!» — раздался далеко впереди тонкий, жеребячий голосок. Голова, гудевшая от удара об пол, отметила это лишь мимоходом, заставив меня внутренне удивиться подобному наблюдению. Дети? Дети напали на Луну? Школьники откопали страшный артефакт Найтмер Мун, и теперь терроризируют школу? Это попахивало какой-то глупой страшилкой, публиковать которую постеснялась бы даже самая желтая газетенка или журнал.

— «Хеле!» — очередной громкий выкрик, с которым сверкавшие золотом фасолины извергли из себя еще больше розового тумана, поднявшегося до самого потолка. Заходящее солнце окрашивало всю картину в совершенно фантасмагорические цвета – казалось, что мы все купаемся в океане из крови, став хищными рыбами, рвущими друг друга в покрасневшей от крови воде. И подобно морскому хищнику, передо мной материализовалась фигура чья-то большая, очень большая фигура, чей сильный удар отшвырнул меня прочь.

— «И Ейдеа!» — если бы я не отшатнулась, в последний момент заметив приближающееся ко мне мерцание, растворенное в серо-розовом киселе, то наверняка эти воспоминания записывал бы какой-нибудь медиум, доведись ему вызвать мой неупокоенный дух. Рефлексы, закрепившиеся за последние беспокойные годы, заставили меня дернуться в сторону и большая нога, показавшаяся мне стенобитным тараном, лишь дернула меня за пузырившуюся одежду, заставив закрутиться на месте, словно волчок. Комната провернулась вокруг пару раз со скоростью набравшего скорость винта вертолета, в довершение, ударив меня по спине очень жесткой и твердой стеной, по которой я и сползла, ощущая, как по моей голове промчался железнодорожный состав, едва не прибив уши к затрещавшей дубовой панели. Где-то там, за мерцающими одеждами, перекрывавшими мой обзор, гнилостно-зеленое свечение усилилось, и с яркой вспышкой погасло – а вслед за ним погас и тот маленький купол, который все еще прикрывал лежащего на полу аликорна, и окружавших его пони.

В тот же миг, по всей комнате протянулись нити разноцветных лучей, часть которых попала в мнивших себя невидимыми врагов.

— «Бхави! Бхави, ние!» — совсем по-детски завопил кто-то в розовом тумане, когда где-то там, в его глубине, за жирными струями алого дыма, вспыхнуло пламя, обрисовав четвероногую, похожую на пони фигуру. Закрутившись на месте, она упала на пол и вновь пропала из виду, скрытая искажающими зрение одеждами других нападающих, бросившихся ей на помощь. Часть из них стала видимой потому, что владельцы этих невероятных балахонов поспешно сбрасывали оказавшиеся крайне горючими одежки, порадовав меня хрипами и заливистым кашлем, с которым стали возиться вокруг пострадавших товарищей. Впрочем, это пошло на пользу и мне, поскольку отвлекло от меня благосклонное внимание обладателя огромной фигуры, не успевшей вбить мою голову в стену или пол, когда на его спину обрушилась настоящая, всамделишная валькирия. Валькирия носила коричневый, резиновый костюм-пальто, широкополую шляпу и шлем с длинным носом, похожим на клюв. Валькирия лихо летала по комнате на таких прекрасных, соразмерных крылышках, укрытых прорезиненной тканью. И валькирия имела при себе стандартные легионерские сабатоны, чьи острые кромки врезались в спину атаковавшего меня врага.

Почему я поняла, что это был «он»? Да по тому угрожающему ворчанию, похожему на тяжелое уханье раздраженного медведя, с которым тот повернулся к моей спасительнице, буквально перетекая из одного положения тела в другое. Вот он стоит надо мной, отведя назад правую переднюю ногу, и в следующий миг делает почти незаметный шаг в сторону, двигаясь плавно и быстро, словно капля воды на горячей сковороде. Пришедшую мне на помощь спасло лишь то, что он не торопился и использовал для удара обе ноги, дав возможность той увернуться, и обдав меня порывом спертого, затхлого воздуха, рвануть куда-то под потолок. По крайней мере, я понадеялась, что она осознала всю опасность этого невидимого существа, и не станет совершать какую-нибудь глупость, которую непременно сделаю я…

По крайней мере, как только смогу отклеиться от этой стены.

— «Блуууум…» — просипела я, не в силах двинуться с места, несмотря на все усилия, с которыми я упиралась в проклятую стену. Кажется, я прилипла к ней как кусочек жвачки, когда так не вовремя лапнула за нее, упираясь крыльями и ногами в попытке подняться и наброситься на бугая, двинувшегося куда-то в туман. Дернувшись вперед и назад, я рванула сначала одно крыло, затем второе, но проклятая ткань, еще недавно пузырящаяся, словно расплавленная резина, намертво пристыла к лакированной стеновой панели и дальнейшие попытки ее порвать вызывали угрожающее потрескивание швов всего костюма. Но хуже всего был тот неприятный хруст в левой части груди, который я даже не слышала, а просто чувствовала каждый раз, когда пыталась поглубже вдохнуть. Похоже, удар не прошел для меня так же просто, как я привыкла, и расплатой за то, что я была еще жива, были сломанные ребра, понемногу начинавшие напоминать о себе. Это было нормально, если можно было так сказать о переломах, но времени у меня оставалось в обрез, и если не закончить все быстро, уже через пятнадцать или двадцать минут я должна была превратиться в хныкающую жертву, свернувшуюся на полу в попытке сделать хотя бы один безболезненный вдох. Неизвестный бесшумно умчался, а спустя миг я заметила, как заметались по залу вспышки магических залпов рогатых биоартиллеристов, сопровождавшихся странными вспышками, от которых во все стороны летели клочья розового тумана. Впрочем, они и без того не болтались на месте и я с тревогой заметила, каким плотным и насыщенным грязно-розовым цветом стал воздух, а тугие алые струи, до того почти ровными столбами поднимавшиеся к потолку, вдруг стали хищно раскачиваться, и постепенно ложились на пол, словно стремясь нащупать предназначенную им жертву.

И увы, я думала, что знала, кого ищет эта странная магия, принесенная неведомыми врагами.

— «Скраппи! Держись!» — глухо проорала Нэттл, пикируя ко мне из-под самого потолка. Ее сабатоны были запятнаны чем-то розовым или красным, почти неразличимым в свете кроваво-алого солнца, все еще озарявшего небосклон, и посылавшего гневные лучи сквозь громаду окна.

— «Блуми… Принцесса…» — прохрипела я, не в силах сделать глубокий вдох для того, чтобы как следует заорать – «Помоги мне… Меч…».

— «Что? Нельзя!» — увидев, как я пытаюсь дотянуться до Фрегораха, она схватилась за его рукоять, вызвав у меня новый прилив настоящей паники. Не приведи богини, эта кровожадная спата решит вновь продемонстрировать свой крутой нрав – «Ты что, не видишь, эта дрянь же тянется к тебе!».

— «Она лезет к Луне!» — просипела я, хватая подругу единственной свободной ногой. Остальное, включая хвост, уже прилипло к стене, и я едва не заорала от нового приступа ужаса, когда почувствовала, каким тесным и малоподвижным становился защитный костюм – «Режь! Режь, или я тут останусь, как муха в навозе!».

— «Ох, Скраппи…» — в голосе моей милой я слышала слезы, когда та все же вытащила Фрегорах, и неловко, словно какой-нибудь новичок, принялась орудовать им будто столовым ножом, с трудом отдирая мои ноги и хвост от стены. На крыльях дело застопорилось, и я снова испуганно дернулась, когда увидела за ее спиной полупрозрачные тени, деловито скользившие в бушующих розовых завитках.

— «Нахрен чехлы! Реж по основанию крыльев!».

— «Да я так тебя всю изрежу!».

— «Блуми, если ты этого не сделаешь, меня изрежут они, у тебя на глазах!» — завопила я частично от боли в щелкнувших ребрах, а частично от страха превратиться в беспомощный поникен, увидев за спиной лихорадочно работавшей мечом пегаски бросившиеся к нам фигуры – «Руби! Руби, я тебе говорю!».

Боль была небольшой. Это правда, и я пишу это не для того, чтобы мое рыжее солнце не чувствовала себя виноватой, терроризируя меня взглядом грустного сенбернара. Меч был очень остер, с великолепной заточкой, и прошел сквозь прорезиненную ткань, как сквозь паутину. Точно так же он прошел и сквозь перья, и пусть я не знала, насколько глубоко он прорезал мою плоть, в тот момент мне было абсолютно на это плевать, ведь я успела лишь в самый последний момент подхватить грозное оружие, внезапно зацепившееся за какой-то сучок и вывернувшееся из-под ноги Блуми, устремившись в сторону ее груди. Времени делать какое-то внушение несговорчивому мечу у меня не было, поэтому я просто тряхнула им, чтобы не забывался и рванувшись, скакнула вперед, выдергивая крылья из матерчатых чехлов, так и оставшихся на стене. Боль в груди, боль в порезанных крыльях, и даже какое-то странное, стягивающее ощущение в обеих пернатых пархалках – все было отброшено в сторону, когда я оказалась у центра зала. Там, на пересечении светящихся линий, столпились трое единорогов – все, что осталось от тех, кто защищал Госпожу. Звеня переливающимися от магии рогами, они ушли в глухую оборону, с неприятным звоном отбивая полукруглыми, изогнутыми щитами наскоки здоровенного жеребца, с тяжелым топотом скакавшего вокруг своих жертв. Почти невидимый, в развевающемся балахоне, скрадывавшем его очертания и истинные размеры, он казался грозным духом, привидением, и лишь большие копыта, каждое из которых могло прикрыть собой суповую тарелку, виднелись из-под развевающегося плаща, когда он наносил смертоносные и быстрые, почти неуловимые удары, каждый из которых встречал то один, то другой магических щит.

«Луна…».

Да, она была там. Лежавшая неподвижно, в центре какого-то углубления, словно неведомая сила вдавила ее в потрескавшийся камень, мать натужно дышала, тяжело вздымая бока. Из ее рта, ушей и носа сочился розовый туман, своими завихрениями, словно щупальцами, опутывавший голову аликорна. Эта картина настолько напоминала тот ужас, что увидел когда-то Старик, что я на секунду застыла, не в силах отделить увиденное от воспоминаний о палате госпиталя Понивилля и мечущейся по кровати пегаски, в которую точно так же запустило щупальце какое-то призрачное существо. Что ж, похоже, я начала находить ответы на те вопросы, которые вставали еще перед Стариком, и это понимание я отложила в сторону, как раскрытую книгу – ведь теперь у меня была абсолютно четкая цель, наполнившая меня злобой, ненавистью, желанием убивать… И спокойствием. Абсолютным спокойствием.

Ведь пущенное богинями копье наконец-то нашло свою цель.

— «А вот и местная школьная банда» — процедила я сквозь неудобный, мешающийся шлем, снять который я уже попросту не могла. Не теперь, когда все его швы, все накладывавшиеся друг на друга части защитной одежды расплавились, и склеились воедино – «Ну, и кто тут у вас самый лютый? Выходи по одному!».

Взмах меча, почти инстинктивный, и выскочившая сбоку цель резко перекувырнулась, цирковым кульбитом через голову перепрыгивая меня лишь для того, чтобы получить на излете заслуженные дюймы грифоньей стали в открывшуюся спину. Это только в комиксах герои смотрят на то, как враги кувыркаются вокруг них словно пьяные акробаты, позволяя тем скакать как обезьянам, и при этом еще и себя избивать. Я стоять как дура не собиралась – не когда в груди горело огнем, ребра щелкали и хрустели при каждом движении и вдохе, а крылья сжимала чья-то невидимая, холодная лапа. Удар, другой, третий – я буквально нашпиговала любителя покувыркаться сверкавшим железом, ощущая, как потеплела под копытом рукоять кровожадного меча, вновь купавшегося в горячей крови.

— «Хернэ!» — завопил уже знакомый голос у меня за спиной, заставив резко развернуться, встречая опасность размашистым, хотя и опасным ударом, будто домохозяйка, отмахивавшаяся полотенцем от мух. Наверное, лишь из-за боли, пронзившей левую половину груди, я замешкалась и не располовинила приближавшуюся ко мне фигуру, макушкой едва достававшую мне до груди. Что-то визжа, она бросилась мне под ноги, лишь на пару дюймов разминувшись с разочарованно свистнувшим Фрегорахом, и проскочив между укрытых резиной конечностей, бросилась к извивавшемуся на полу акробату.

— «Эф с минусом… твоей херне!^[27]» — задыхаясь, заявила я, используя возможность сказать какую-нибудь глупую фразу лишь для того, чтобы восстановить дыхание. От всех этих ударов и переворотов сухие растения, напиханные в клюв безобразного шлема рассыпались и болтались везде где ни попадя, по большей части прилипнув к моей морде и раздражающе лезли в глаза, отчего мне пришлось не раз и не два потрясти головой, пытаясь избавиться от этого сраного гербария. Кажется, эти ублюдки притащили с собой даже подростков, отчего вопросов к ним у меня становилось все больше, но задать их можно было бы и потом – не тогда, когда павшая повелительница отчаянно нуждалась в нашей защите, а вокруг бродило еще невесть сколько сраных невидимых ниндзя, мелькавших в окрашенных в кровавые цвета клубах магического тумана. Один из них только что проскакал мимо, в лихом прыжке долбанув меня в бок аристократично отставленной задней ногой, заставив задохнуться от боли. Словно раскаленный прут, воткнутый прямо в бок, удар заставил меня с всхлипом втянуть в себя воздух, но не успела боль нарасти, как вслед за ней пришла другая, вонзившаяся в мою заднюю ногу, роняя меня на истоптанный пол. В запотевших окулярах дурацкого шлема я видела лишь мельтешение дымовых завихрений да проклятый туман, в котором изящно, танцующе двигался мой противник – то подходя, то исчезая, он наносил один удар за другим, каждый раз заставляя меня хрипеть от раздирающей плоть и кости боли, легко уворачиваясь от бессильно свистевшего Фрегораха

— «Маак хаар клар, Клаудио!» — выло у меня за спиной. Похоже, у этого мастера копытопашных схваток была даже команда поддержки, и эти подбадривающие, настойчивые крики сорвали последние печати самоограничения внутри меня, заставив протянуть с трудом поворачивавшееся крыло и не глядя, на ощупь сгрести вопящую что-то фигурку, резким рывком швыряя в приближающегося врага.

Это, по крайней мере, дало бы мне возможность на секунду прекратить это форменное избиение и проморгавшись, хотя бы ударить чересчур ловкую сволочь. Да и оставлять такого неистового болельщика у себя за спиной было слишком опасно – мне только вовремя подставленной подножки для полного счастья недоставало!

Это и вправду принесло свои плоды, когда на спину на секунду замешкавшегося копытопашника обрушилась Блуми Нэттл. Избавившись от наседавших на нее диверсантов, она рванула под потолок, чтобы оттуда, как когда-то, во время Первой Грифоньей войны, обрушиться на спины врагов. Тяжелые сабатоны с остро заточенными кромками с хрустом врезались в спину и голову одной из замаскированных тварей, после чего уже любителю потанцевать вокруг полуослепшей от града ударов жертвы пришлось поспешно отступать от быстрых ударов копытами, усиленных крепкой сталлионградской броней. Ее натиск был настолько стремителен и успешен, что я решила оставить ее на секунду и пощекотать тылы чересчур активного бугая, избавив от него изнемогающих под градом ударов единорогов.

Увы, я слишком рано сбросила наших врагов со счетов.

Несмотря на свои размеры, здоровяк был быстр, как смазанная жиром молния. Двигаясь вокруг поверженной принцессы, он нападал то на одного, то на другого единорога, ловко уворачиваясь от попыток зажать его щитами, мгновенно атакуя того, кто сбрасывал щит, и пытался достать его чем-то еще.

— «Левитация!» — зарычала я через маску, пытаясь добраться до расплывчатого силуэта. Круглые окуляры, такие крошечные, ритмично запотевающие в такт моим лихорадочным вдохам, не давали возможности рассмотреть кружившего рядом врага. Его маскирующий балахон вырисовывал лишь расплывчатую фигуру, смазываемую завихрениями розового тумана, и я едва не упала, в очередной раз промазав по грозному призраку, проносившемуся мимо меня – «Да схватите же его, дебилы, и вышвырните в окно!».

Наверное, именно по этой причине риттеры-единороги не доверяли магии до конца, предпочитая развивать ее совместно с выносливым, атлетическим телом. Не сомневаюсь, что окажись здесь какой-нибудь опытный воин вроде того же командора Шилда – и этот невидимый диверсант уже давно был бы использован в качестве тряпки, которой подтерли бы пол, стены и может быть потолок. Но увы, вместо риттера или хотя бы одной из наших «ходячих аптечек», как втихомолку любили дразнить своих рогатых сослуживцев легионеры, мы имели в наличии этих рогатых алхимиков, испуганно сверкавших светившимися глазами через окуляры допотопных противогазов. Кажется, ребята здорово растерялись, обосрались от страха, и теперь делали то, что умели лучше всего – защищались, сбившись в кучку, пытаясь отгородиться от опасности щитом. Я знала это чувство, когда голова становится абсолютно пустой, крылья и ноги превращаются в вату и все, что ты делаешь – это пытаешься сохранить контроль над собой, исполняя первое пришедшее в голову. Первое, что ты вспомнишь. То, что в тебя вбивали на тренировках, каким бы глупым это ни казалось со стороны. Поэтому призыв пропал втуне, а большое копыто, задевшее меня по бедру, на секунду приклеилось к расползавшемуся костюму, словно шар для боулинга, отправив меня прямо в троицу единорогов, сгрудившихся вокруг Госпожи. А спустя несколько коротких, наполненных болью в щелкавших ребрах вздохов, туда же приземлилась и Блуми. Хотя правильнее сказать было «рухнула», и если бы я успела ее подхватить, подставив свое больше, нелепое, но иногда такое полезное крыло…

Не успела.

Это было настолько странно, что я смогла подумать об этом даже сквозь боль, которая пронзила мою грудную клетку, отправив на пол вместе с рухнувшей на меня пегаской, возмущенно оравшей что-то сквозь носатый шлем. Казалось, тысячи копий вонзились в мои ребра и позвоночник, отправляя прямиком на обессиленного аликорна, но на фоне этой вакханалии я все же смогла ощутить, какими легкими вдруг стали эти обычно увесистые пархалки. Вернулось и чувство жжения, до того отошедшее на второй план под напором адреналина, бурлившего во взбудораженной схваткой крови. Но все изменилось, и бросив взгляд назад я увидела, что оставшиеся враги не стали размениваться на мелочи, и достали из-под своих балахонов оружие, которое могло очень быстро все изменить.

Это были луки – просто отполированные деревяшки, похожие на те, что в детстве мы использовали в наших играх, пока не видели взрослые. Короткие, гладкие плечи и рукоять были усилены белыми накладками, похожими на драгоценный фарфор, а стрелы казались почти игрушечными, словно болты для самострелов. Но пользовались они ими ловко, очень ловко, на моих глазах всадив не меньше пяти стрел в падающую Блуми Нэттл, и лишь по счастливой случайности или из-за тумана, мешавшего им не меньше чем нам, лишь две их них нашли свою цель. Увы, ею были крылья пегаски, и именно две последних завершили начатое, присоединившись к коллекции аналогичных, пробивших лишь перья. Эти легли точно в цель, оставив Блуми с вывернутыми крыльями, поддерживаемыми упершимися в ребра стрелами, вонзившимися куда-то в область лопаток.

— «Тайари!» — удовлетворенно прокомментировал это чей-то голос, пока я стаскивала с себя подругу, стараясь укрыть за ближайшим единорожьим щитом. Истыканные стрелками, которые торчали из их поверхности, почему-то напоминающей не стекло или сталь, а какое-то полупрозрачное желе, они недобро мерцали в такт тяжелому дыханию рогатых алихимиков, и кажется, готовы были пропасть – «Хирото, хойя йако!».

«Як… Так значит, ты як?» — что ж, это я могла понять. Достаточно было вспомнить мохнатую тушу, которую я с таким трудом завалила в Пизе-Друнгхаре, чтобы понять, кто пришел по наши души – «Тогда это объясняет многое. Если не все».

— «Стой, Скраппи!» — простонала Блуми, пытаясь разобраться в собственных ногах – «Там их несколько, и они невидимки! Их невозможно заметить пока они не подойдут вплотную!».

— «Их там около двадцати, и их прекрасно видно» — не согласилась я, осторожно отстраняя подругу, попытавшуюся поймать меня за укрытый прорезиненной материей хвост – «Блуми, защищай Госпожу!».

— «Скраппи, не смей! Их же не видно!».

«Кому как, подруга. Кому как» — я вышла из-за щитов, прогнувшихся под мощной атакой бугая. Ударив по ним обоими копытами, он вновь отскочил назад, меняя свое положение, и едва не дотянулся копытом до одного из единорогов. Тот отшатнулся, разрывая стену из двух щитов, и я протиснулась в образовашуюся щель, хромая в розовый туман с зажатым под копытом мечом.

«Як. А значит, Гриндофт. Его Величество Килтус фон Гриндофт Третий» - я помнила разговор в библиотеке. Я помнила то, как уверенно заявила принцессам о том, что с грифонами улажены все дела. И вот, одна из них лежала у меня за спиной – жертва моей самоуверенности. Наивности. Преступного небрежения. Ощущение того, что меня обманули, скапливалось внутри и снаружи, заставляя передергиваться от гадливого отвращения к самой себе. Мне казалось, что меня опоили и изнасиловали – настолько сильным было оно, и я постепенно утрачивала над собою контроль, когда пошатнулась, стремясь убраться с дороги несущейся туши, неожиданно бесшумно возникшей у меня на пути.

Но теперь меня уже почти не пугали ее глаза, золотом горевшие в темных провалах глазниц причудливой маски дракона.

«Значит, снова грифоны» - шаг в сторону, и огромные ноги гулко ударяют об пол, подламываясь, когда их владелец получает свое. Жаль, удар пришелся не по груди и не в бок, угодив куда-то в область плеча, где встретился с грудой мышц. Впрочем, этому здоровяку хватило и такого удара, располосовавшего замерцавший балахон, чтобы элегантно оттечь в сторону, уступая место еще одному диверсанту, вскинувшему короткий свой лук – «Значит, меня обманули. А значит, кому-то придется умереть».

Не сдерживая себя, я снова шагнула, качнулась в сторону. Проклятые окуляры превращали все в мельтешение слабо связанных между собою картинок, поэтому я не удивилась, когда первое мулине пропало втуне, бессильно перекрестив передо мною розовый дым. Впрочем, это заставило стрелка отступить, перекувырнувшись через голову, и уже в полете щелкнуть оружием, выпуская сразу три стрелы одновременно. Как? Да понятия не имею, Твайли! Главным было то, что я теперь знала, кто это был, и чего от них можно было ожидать, поэтому не отступила, а рванулась вперед, до потемнения в глазах преследуя этого акробата. Это было глупо? Конечно же. Я шла в ловушку? Без сомнения. Но каждый мой шаг, каждая призрачная фигура, мелькавшая неподалеку в просветах между розовых завихрений и струй означали бесценное время для единорогов, которые должны были уже сообразить, что нужно сваливать, а не пытаться восстановить свои силы, передавая друг дружке какую-то флягу. Каждый взмах, отгоняющий ловкие тени, давал возможность подруге бежать, или хотя бы организовать эвакуацию Луны. Странно, я не ожидала, что мой путь закончится здесь, в наполненном газом особняке, среди струй цвета испортившейся карамели – но что, если вот так вот и заканчивается существование, когда этого просто не ждешь? Времени на то, чтобы вспомнить прожитое не было – опомнившись от моего лихого наскока и сообразив, что я здесь одна, враги осмелели и разделившись, попытались прорваться обратно в центр зала, оставив против меня несколько тщедушных фигур, закутанных в маскирующие балахоны. Одна из них, что поменьше, храбро бросилась вперед, в то время как другая уселась, и раскинув в стороны передние лапы, почти невидимые в широких рукавах балахона, принялась что-то бубнить за спиной еще парочки охранявших ее врагов.

— «Мельси, монстьеур!» — завопило мелкое создание, храбро бросаясь на меня. Похоже, лилипут был абсолютно безбашенным, и едва сам не напоролся на меч, резко клюнувший вниз в тот миг, когда я сделала шаг назад, становясь в обратную стойку Виччиали. Нет, не стоит думать, что я забыла о том, что обещала быть честной с тобой, подруга, на страницах этого дневника, и не собираюсь рассказывать, что за зиму вдруг стала не то что мастером, а хотя бы опытным фехтовальщиком – просто я часто наблюдала, как разминался учитель, и некоторые вещи просто запали мне в душу своей кажущимся удобством и простотой. Именно это, по словам маэстро де Куттона, отличало меня от его учеников – склонность к «пробирающей до костей функциональности», как говаривал этот грифон. Наверное, он был прав, если рассматривать меня как некий слепок с двух личностей разом, одна из которых была из тех времен и того народа, который достиг в этой функциональности настоящих высот, смывая со всяких «искусств» ореол мистицизма и позднейшие романтические наслоения. Вот и теперь я шагнула назад, опуская меч до уровня коленей, чуть приподняв острие – так я могла и защищаться, и нападать, в ритме маятника качнувшись обратно для репоста, или затянуть врага в размен ударами на пассах. Однако всего этого не понадобилось, и я едва успела отвести в сторону меч, подхватив свободной ногой набросившегося на меня мелкого… грифона? Пони? Непонятно, кем было это существо, с головы до ног укутанной в плащ с балахоном, да еще и прикрытое странной маской, в просвете которой виднелись лишь лихорадочно блестевшие глаза. Получив несколько неожиданно сильных ударов по передним ногам и груди, я покрепче перехватила за шею брыкающуюся недоросль, и уже безо всяких сомнений приложила рожей об пол, с удовлетворением слыша скрип металлической маски, украшенной закорючками из черных и белых полос.

— «Эквестрийский, ублюдок! Ты говоришь на эквестрийском?!» — злобно прохрипела я, возя агрессивного карла рожей по полу. Может показаться удивительным, что меня никто не остановил, но в отличие от множества слов, написанных на бумаге, в реальности прошло едва ли более пятидесяти ударов бешено колотящегося сердца – «Откуда ты, тварь?!».

— «Лаат ган!» — что ж, похоже на какой-то незнакомый мне диалект. Значит, мелкий птенец, возомнивший себя опоясанным риттером – что ж, я знала таких, невольно вспомнив Комбру.

— «Не знаю такой страны!» — бормотавшая что-то фигура допела, поэтому я отпустила брыкавшегося унтерменша, еще разок приложив башкой об пол и решив, что этим мелким представителем грифонюгенда я смогу заняться позднее. В конце концов, впереди меня ждало что-то более опасное, владевшее магией или, что более вероятно, грифоньей алхимией, поэтому я не без опаски скакнула вперед, решив закончить дело до того, как два голубых огня по ее бокам обретут наконец свою форму. Увы, столь же бодрый наскок у меня не получился и пока я разбиралась с еще одной полупрозрачной фигурой, пытавшейся ткнуть в меня подозрительно желтым, словно сделанным из золота или бронзы ножом, голубое пламя взьярилось, вырастая едва ли не выше ее головы, и с шипением рванулось ко мне, на лету превращаясь в два небольших, с копыто клубка голубого огня, похожих на шаровые молнии.

Не то, чтобы я видела хоть одну своими глазами, но я была уверена, что выглядели бы они именно так.

А вот в том, что они точно так же рассеялись бы, ударившись о мой многострадальный, зашипевший жженой резиной костюм, я сильно засомневалась. Похоже, новый грифоний король не все рассказал этим диверсантам-убийцам, когда посылал их сюда. Ассиметричный ответ был вполне в духе этого умного, осторожного, хитрого и смелого владыки, учившегося быть королем у Самой. Только Гриндофт мог знать, сколько горя бы он причинил победившему его аликорну, лиши он Селестию так долго отсутствовавшей сестры, хотя в то, что он не мог не знать, что за этим последует, я не верила. Поэтому в подобную безрассудность верить тоже не хотелось – не после того, как я полгода пробыла у него при дворе, частенько у самого подножия трона. Но для этих отстраненных размышлений было не время и явно не место, поэтому я лишь прикоснулась к груди, в которую мягко ударилось и исчезло синее пламя и, злобно хмыкнув, отправилась за симургом, чью голову или хотя бы клюв я намеревалась прихватить с собой в качестве вещественного доказательства. Да и в сортире эта вещь смотрелась бы очень даже неплохо, вместе с какими-то курительницами на тонких цепочках, торчавшими из ее рукавов, дым из которых тонкими языками стелился в мою сторону.

— «Toby pizda, кранклюкас!» — заявила я этой твари на смеси трех языков одновременно. Сомневаюсь, что она меня поняла, но быстро поднявшись, очень шустро попятилась в сторону лестницы, шмыгнув в подсвеченный розовым полумрак – «Тебе pizdets! Тебе, и всем вам, убийцы! Каждого, лично, на штандарт кентурии натяну!».

Похоже, я смогла напугать эту сволочь, ведь раздавшийся с лестницы крик заставил вздрогнуть даже меня. Из-за прикрывавшего голову шлема, создатели которого не озаботились придумать хоть какие-нибудь мембраны для ушей, я совершенно не поняла выкрикнутой скороговорки, но что-то внутри меня ощетинилось, словно зверь, при округлых, гортанных звуках этого языка, заставив попятиться, припадая на вдруг захромавшую заднюю правую ногу. Приближавшиеся фигуры, с едва слышным шелестом маскирующих одежд скользившие между клочьев розового тумана вдруг остановились и тоже попятились, дав мне возможность осторожно переступить через ползущее куда-то тело, получившее от меня пару ударов еще минуту назад. Как я и предупреждала, даже мало что представляя из себя в бою на мечах, можно многому научиться, если внимательно смотреть, как действуют по-настоящему великие мастера. Пнув в сторону центра зала трофейное оружие, намереваясь прихватить его вместе с прочими доказательствами нападения грифоньих диверсантов, я все быстрее отходила к своим, стараясь не стонать от усиливающейся боли, с которой бешено бухающее сердце старалось вырваться из груди, колотя по сломанным ребрам. Кажется, я смогла задеть за живое ту, что была у них главной, и теперь эта ворона решила, что игры закончились – дергая головой туда и сюда, я то и дело видела мелькающие балахоны, постепенно сжимавшие круг, вынуждая меня отступить обратно в центр зала. На секунду обернувшись, я разочарованно застонала при виде трех рогатых идиотов, все так же стоящих над поверженной Госпожой – ни какого-нибудь магического портала, ни перенесенных сюда стражников, как это было в соляных шахтах под Озером Мира… Ни даже выбитых входных дверей, громада которых была хорошо различима даже оттуда! Все, до чего те додумались – это налакаться какого-то дерьма, и снова поставить щиты, за которые меня уже утаскивало копыто подруги. Ее ранения выглядели отвратительно, и мне оставалось порадоваться лишь тому, что на ржавого цвета материи кровь была почти не видна, иначе я бы уже выла от ужаса, бегая кругами по залу, или бросилась в самоубийственную атаку, сдохнув от ударов копыт того бугая, что вновь приближался к заблаговременно поднятым щитам единорогов.

«Интересно, и почему мы не ставим во главе каждой когорты по несколько этих рогатых лентяев, чтобы они шли вперед, и сгребали щитами всех, кто попадется нам на пути, словно трактор?».

Шутки закончились, и новый штурм был быстр и свиреп, так что уже через пару минут я радовалась, что у нас есть возможность укрыться за магическими барьерами. Короткие стрелы летели одна за другой, не давая нам возможности высунуть носа за выгнутые щиты, каждый из которых прикрывал треть видимой части зала, в то время как вооруженные какими-то кинжалами или тесаками враги сновали буквально на расстоянии вытянутого копыта, то и дело пытаясь лихими скачками перепрыгнуть мешавшие им преграды, чтобы добраться до натужно звеневших рогами магов. Этому препятствовала уже я, и в то время как Блуми, с глухими стонами, из последних сил колотила по появлявшимся в щелях между щитами вражеским ногам и головам, мне приходилось вертется во все стороны, угрожая своим клинком каждому сраному акробату нашинковать того в мелкий винегрет. Один уже поплатился за свои выкрутасы и с тошнотворными стонами, похожими на позывы к рвоте, валялся где-то неподалеку – решив, что мы слишком заняты для того, чтобы заметить, как его серебристая фигура прыгает по спинам и головам остальных, словно по поникенам, этот гуттаперчевый малый буквально взмыл над одним из щитов, и вполне возможно, даже смог бы вышибить мозги находившегося под ним единорога – если бы не начал выделываться, закрутившись в воздухе, словно пропеллер, за что и был вознагражден хар-рошим, с оттягом, ударом по незащищенному брюху. Мне показалось, что Фрегорах буквально взвыл от наслаждения, располовинивая чью-то плоть, и могла лишь порадоваться тому, что моя голова была прикрыта носатым шлемом, не позволяя ощущать вонь пропоротого живота, обладающего весьма специфическим запахом, о чем, конечно же, не пишут в героических хрониках, не рисуют в комиксах, и не рассказывают в легендах. Но врагов было больше, гораздо больше, чем нас, и это быстро сыграло свою роль – в отличие от героических преданий, плотный контакт выматывает очень быстро, а при ранении счет идет практически на минуты, каждая из которых приближает момент, когда ты ослабнешь от кровопотери, и твое тело бессильно осядет, отдавая себя во власть травматического или гиповолемического шока. Умом я понимала это, как понимала и то, что мы должны были вытащить отсюда принцессу – ценой всего, своих жизней и жизней прочих стражей, ничем в этом не отличавшихся от нас. Магия, творимая принцессой, пропала – так почему же они все не шли?

Или, быть может, мои подозрения по поводу Флинта и Рампейдж были не такими уж и безосновательными?

— «Хирото, гаан ворт!».

— «Внимание, справа!» — завопила я изо всех своих сил, видя массивную фигуру, большими скачками ринувшуюся к щитам. Их понадобилось всего два или три, но очутившись прямо перед одной из магических преград, як не стал врезаться в нее толстым черепом или пытаться поддеть рогами, а поднялся зачем-то на задние ноги, взмахнув передними перед собой.

— «Куааааатоооооо…» — я определенно видела это. Впервые, наверное, за свою недолгую жизнь, я воочию видела, на что была способна магия тех, кто был лишен рога. Видела, как большие копыта, показавшиеся из рукавов балахона, вдруг окутались всполохами серых полос, словно кто-то швырнул мне в глаза клубок телевизионных помех, и ринулись вниз. Дыхание замерло у меня в груди, когда ее пронзила острая боль из-за неловкого движения, с которым я сунулась было вперед, чтобы хоть как-то остановить, хоть как-нибудь помешать этому странному ритуалу… Но не успела, и могла только смотреть, как наполнившись мощью, они пошли вниз, и с разрывающим уши грохотом обрушились на пол — «…ииииииилиоганья!».

Раздался грохот, подобный грому, и мир на секунду погас, чтобы через мгновенье вернуться. Сильно болела грудь – безостановочно, надрывно, словно расколотый зуб. В ушах раздавался противный, пронзительный свист, а заполненный розовым туманом зал медленно кружился в какую-то сторону, направления которой я определить не могла. Где-то рядом со мной лежали единороги – оглушенные, едва шевелившиеся, с опаленными, потрескавшимися рогами, от которых поднимались струйки черных дымков. Щитов больше не существовало, как не существовало и того, что могло бы нас защитить от подавшейся вперед полупрозрачной толпы. Нет, не толпы, а отряда настоящих диверсантов, которыми кто-то командовал, раздавая неслышимые для меня приказы.

«Вот так все и заканчивается – от излишней самоуверенности» - горько подумала я. Страха не было – лишь какая-то иллюзорность всего происходящего, начиная от всего этого странного газа, заканчивая взрывной, не побоюсь этого слова, волной, рванувшейся из-под копыт огромного яка. Или не яка? Уже не имело значения, кто это был — мы проиграли и все, что я могла сделать, это прижаться всем телом к лежащей принцессе, куда меня закинула странная магия этого существа, чтобы хоть на секунду, хоть на миг прикрыть ее собой от ударов подозрительно знакомых кинжалов, напоминавших треугольные зубы какого-то громадного морского существа – «Вот кто может бросить вам вызов, мама. Приходит новая эпоха – и кажется, нам в ней места уже нет».

Подавшись вперед, окружавший нас отряд вдруг остановился и мгновенно подался назад, едва ли не врассыпную рванувшись к стенам и лестницам зала, когда сверху, не иначе как с разверзнувшихся небес, на них посыпались сверкающие осколки, с громким, печальным звоном раскалываясь об истоптанный, исцарапанный пол. Но еще громче был пробирающий до печенок не то вой, не то свист, свивавший оба этих звука воедино, с которым на пол буквально рухнуло ужасное существо. Усохшее словно мумия, оно казалось лишенным шкуры скелетом, сохранившим на себе лишь обнаженную, серую плоть, лишь для вида прикрытую вплавившейся в нее броней мышекрылого стража. Камень в ее центре уже не горел, но его пропавший блеск компенсировался безумным огнем чудовищных глаз, полыхавших в костистых глазницах. Обнаженные зубы, похожие на чудовищную пилу, громко щелкнули, когда монстр склонил голову на бок, разглядывая поверженную принцессу и нас, облепивших ее как щенки, что льнут к матери в поисках защиты от страшного мира, после чего неторопливо повернулся, уставившись в темноту. Прошло, казалось, всего пара секунд, несколько вздохов, наполненных огненной болью, поселившейся где-то в груди, а чудище, еще недавно висевшее в проломе окна, вбитое в искореженные витражи каким-то жутким ударом, уже бросилось вперед, в сумрак зала, преследуя разбегающиеся полупрозрачные фигуры врагов.

Кажется, для него, как и для меня, их маскировка не была таким уж секретом.

— «Скраппи…» — звуки плыли и покачивались, словно детский кораблик, бегущий по водам ручья. Кто-то теребил меня, пытаясь поднять на ноги, и куда-то тащить. Кто, и зачем? Я не знала. Знакомый образ из прошлого, пытающийся высвободиться из костюма – для чего? Нельзя! Но сил на то, чтобы что-то сказать, уже не было, и мне оставалось только смотреть, как некто рывком сдирает с себя глупый шлем с длинным носом, отбрасывая его прочь, и вновь пытается стянуть меня с едва дышащего аликорна. Зачем? Мы все останемся здесь, и я не издала не единого звука, когда кричавшая мне что-то кобыла схватила выпавший Фрегорах, и пошатываясь, встала над нашими телами.

«Мама…» — не то шепот, не то стон, похожий на мысль. Бывший этой самой мыслью. С трудом поднявшись, я постаралась вытянуть крылья, чтобы загородить ими лежавшего на полу аликорна, обессилевшего от яда, обрушенного на него врагом. Крыльев не было – лишь бесполезно взметнулись какие-то полосы потрепанной ткани, в которых я узнала изрезанные, изодранные чехлы, в которых некогда они были. Струи дыма розовыми жгутами закручивались вокруг нас, накрывая непроглядной пеленой плотного тумана и я видела, как шипела и пузырилась резина костюмов, оплывая, отделяясь от тканевой основы, тягучими каплями падая вниз. Стрел стало меньше, но больше стало врагов, которые еще отскакивали, отходили от взмахов меча, бестолково рассекавшего жирные струи, но был недалек тот миг, когда они просто задавят нас большинством. Даже оказавшийся под моим копытом Фрегорах, перехваченный на очередном нелепом замахе из-за головы (эх, не успела я научить хоть чему-нибудь эту рыжуху!), лишь натужно свистел, оставляя разрезы на мерцавших в полумраке телах, почему-то с каждым взмахом становясь все тяжелее.

— «Стражи! Стражи, ко мне! Защитить Госпожу! Стража!» — мы были одни. Тела на полу; тела, отползающие куда-то во мрак, получившие свою дозу стали и тела, отпрыгивавшие от носившегося по залу чудовища, выходца с того света, кружившего по залу с большим яком. Вокруг были лишь тела; протянувшиеся ко мне рукава балахонов, скрывавшие то ли лапы, а то ли копыта, уродливые маски – и наконец, я едва не упала, когда мои задние ноги и круп уперлись в лежащую позади принцессу.

Отступать больше было некуда.

— «Мамааааа!» — в отчаянии и ужасе завопила я в душную темноту, из которой к нам тянулись горевшие медью, изогнутые клинки, испещренные черными глифами на неизвестном, пугающем языке, и уже по привычке попыталась распахнуть то, чего уже не существовало, чтобы закрыть, прикрыть от их ударов этих церемониальных ножей – и рванулась вперед, принимая грудью то, что предназначалось другим.

В последний раз, лично, делом а не словами воплощая то, о чем говорила всем, кто бился когда-то рядом со мной.

Грохот, с которым распахнулись огромные двустворчатые двери в атриум, показался мне ничего не стоящим хлопком по сравнению с волнами алого цвета, ударивших по глазам всех, кто находился в зале школы. Казалось, кипящее гневом солнце заглянуло в него, чтобы рассеять гнилостный розовый сумрак, и мне показалось что я видела, как поднимавшиеся к потолку жгуты плотного дыма испуганно прянули прочь и стелясь по земле, словно побитые змеи, рванулись на выход вместе с клубами странного газа, испускаемого золотыми бобами, захлебываясь злобным, испуганным шипением, с которым волны жара обрушились на эту потустороннюю жуть. Пугающая субстанция стелилась из школы быстро редевшим потоком, растекаясь по площади и прыгая вниз, на крошечную пристань, чтобы там очутиться в быстрой горной реке, чьи холодные воды уносили прочь растворявшиеся в них розовые завитки. Вместе с алыми лучами и жаром, тяжело ударившими мне в глаза, в зал ворвались быстрые тени – десятки теней, хлопьями пепла взмывавшие к потолку, чтобы оттуда обрушиться на врагов. На не принимавших боя и понимающих, что проиграли диверсантов, убийц и колдунов – их уже ждал какой-то странный синий водоворот, появившийся прямо в полу, чьи струи, брызжа и играя, принимали прыгавшие в них балахоны. Последним, шарахнув по полу, скрылся огромный як, подарив мне на прощанье короткий, но красноречивый взгляд глаз, скрытых под маской дракона – похоже, что казнь ненадолго откладывалась, и нам еще предстояло встретиться без того существа, что пришло к нам на помощь, и лишь на секунду замешкалось, успев рвануть вслед за ними в закрывающийся портал. Но меня уже перестало что-либо волновать. Все, что я хотела – это лежать рядом с Луной, и держа в копытах голову прекраснейшей из кобылиц, вслушиваться в ее редкое, замирающее дыхание, мечтая отдать ей каждый свой вздох, казавшийся бесценным сокровищем, которое я была обязана с ней разделить.

Я лежала и смотрела, не в силах даже двинуться с места, страшась даже моргнуть, даже на миг отвести свой взгляд от нее, когда охватившее нас золотое сияние наконец затопило мой взор, понемногу становясь по-настоящему всеобъемлющим, пока не превратилось в бархатную темноту, расцвеченную мириадами звезд.

Прекраснейших, словно сверкающие блестки на атласной ткани летней ночи.

«Темней всего под пламенем свечи».

¹↑ «Die Hard» (рус. Крепкий Орешек) 1988г. Скраппи пародирует слова героя этого фильма.

²↑ Похоже, скраппи намекает на роман «Не время для драконов» С.Лукьяненко и Н.Перумова.

³↑ Стадии разложения биологических тел.

⁴↑ F (англ. Fail) – бал в эквестрийской системе оценки знаний. Даже не двойка, а ноль, или полный провал.

Власть и властвующие

Допрос для неумех

Все кто истинные брони, попадут туда.

Блик

Найт Мер

Очередной день из жизни Хувсов

Снизошедшая с небес

Тысячелетний родственник: Испытание

Наши самые лучшие дни

Голос гармонии

Стальные крылья: Огнем и Железом

Глава 18 - "Найди свой путь" - часть 4