Там, где пляшут безумные боги

На плечи взял я отца и безропотно двинулся в горы

Зекора

Ваше величество,

Сейчас я пишу Вам свободной от уз, что заклеймили мой язык и сковывали его с момента моего появления на свет. В тот день деревенский шаман пробил в бубен и прошептал надо мной, дремавшей в копытах матери, песнопение. Ибо я была дочерью, рождённой от дочери, что была рождена от дочери Джекоры, и посему пришло время одной из нашего рода вновь стать звездочётом.

Но на сей момент я благословлена и свободна от проклятия. То, что нужно этому письму, не столько вынужденный и выверенный полёт мысли, сколько расторопность.

Принцесса Селестия, Мать-Солнце, я покидаю свою лесную обитель и возвращаюсь к местам моего рождения, под гору Арафат, чтобы участвовать в сборе Коллегии Шаманов. Вы встретили меня, странствовавшую в одиночку, с распростёртыми объятиями, и благодарность за это не выразить словами. Могу ли я теперь просить вновь протянуть мне копыто помощи?

Прошу лишь прочесть мои письма. Я прошу лишь об этом, но в то же время молюсь, чтобы Вы ответили мне.

Как Вы знаете, пустыни охвачены безумием. Матери и жеребята гибнут на улицах Дамаски, их приносят в жертву Безумному Богу – или, по крайней мере, так говорят. В этом путешествии на родину, в высокогорья, я увижу всё своими глазами и поведаю Вам, что есть правда, а что – ложь.

Моя Принцесса, у меня зарождаются опасения, что на горизонте маячит нечто гораздо большее, чем война. Сборов Коллегии не проводилось уже как две сотни лет.

Я ухожу так скоро, как только это письмо окажется в копытах курьера. Я беру с собой старинные накопытные клинки моего деда и крохотные идолы моего дома, потому как считаю, что могу не возвратиться назад. По крайней мере, ещё очень долго.

Ваше величество,

Сегодня я совершаю переход через пустоши.

И уже замечаю странности в племенных владениях Гори, вольного племени, одного из немногих независимых от Царя. Я ожидала, что луга их будут незатронуты бедствиями войны, и на первый взгляд всё так и кажется. В Уске – городке, в котором я остановилась – на улицах нет баррикад. Есть беженцы, но все они сливаются с теми жалкими душами, что живут в переулках каждого города. Если бы не мои мои коллегиальные обязанности перед бедняками, я так никогда бы и не поняла, сколь их много. Они тихи, не плачут и даже не разговаривают ни с кем, подобным мне. Лишь смотрят, не отводя глаз, и дрожат в страхе перед чем-то неведомым. Шкуры этих несчастных изуродованы шрамами и ожогами, о которых ни один из них не проронил ни слова.

Местные же зебры из племени относятся ко мне с лёгким страхом, однако это не секрет: одежды шамана ограждают меня от их косых взглядов. И всё-таки их глаза теперь не те, что были во времена моего последнего визита, когда я ещё только впервые очутилась в Вашем королевстве. Когда я была молода, на улицах меня приветствовали. Здешние зебры улыбались. Ныне же они лишь куда-то спешат и не спешат со мной говорить. Стало меньше жеребят. Над городом нависла тень.

Ваше величество,

Пустыня. Даже до прихода Безумного Бога я не питала любви к этому месту.

Родившись высоко в горах, посреди буйных зарослей джунглей, я привыкла к жизни и постоянной зелени. Тогда как Ваши подданные из Понивилля боялись Вечнодикого Леса, мне он показался не сильно отличающимся от моего собственного дома в Зебрахаре. Вы, Рождённая Песнью, можете представить, насколько пустыня чужда мне.

Царский тракт, каким я его знавала в юности, изменился, но одновременно и остался точно тем же. По нему по-прежнему ходят путешественники, а племенные патрули по-прежнему следят за разбойниками.

Суть перемен лежит в самих странниках. Облачённые в золотую броню солдаты Царя поспешно пересекают широкую дорогу: они изнурены, хоть и выглядят твёрдо. Беженцы здесь смотрят на меня точно так же, как и в Уске.

Ваше величество,

Я пишу, сидя в окружении руин Эдессы, бывшего поселения Манни. Если позволите, Рождённая Песнью, хотелось бы рассказать Вам о ней.

Это был город со стенами, безопасный оазис посреди пустыни. Её улицы были чисты, а дома – крепки. Зебры Манни, жившие здесь, невероятно любили драгоценности, а их кобылы даже создали особую систему приличия для ношения украшений. Молодым кобылкам полагались определённые цвета и вещи, матерям предназначались другие, тогда как уважаемым старейшинам – третьи. Внутри этого вырос целый язык, своеобразный способ общения без слов, которым жеребцы могли владеть лишь поверхностно. Они знали, когда украшения кобылы говорят о том, что она свободна, а когда о том, что занята или пребывает в трауре. Однако сама кобыла могла поведать, кого она желала, её род занятий, возраст – всё что угодно. За тот месяц в молодости мне удалось узнать об этом крайне мало. Их шаманы не знали равных в медицине и алхимии, а их зачарованные вещи дорого ценились даже в Эквестрии. Насколько помню, однажды, когда Ваша ученица только прибыла в Понивилль, Вы писали мне, что Манни прислали Вам в дар ожерелья с элементами?

Манни были мирным племенем, но в то же время гордым и отважным. Манни никогда не выигрывали войн, ваше величество Рождённая Песнью, однако всегда выживали. Ни один зебра не мог сломить их дух. Никто не мог убить яркую звезду сердец Манни – и так они жили.

Безумный Бог лично посетил Эдессу. Та кровь на площади – его собственная, которую он пролил в своей пляске. Ещё это кровь трёх деревенских зебр. Похоже, они были девственницами – обычно для тёмных ритуалов нужны именно такие – однако я не проверяла. В этом не было нужды. Я похоронила их за стенами.

Прибыла армия Царя, и они исчезли, словно тени от света факела, но не ушли навсегда. Они затаились, и я знаю: их глаза наблюдают за мной.

Ваше величество,

Мне приходилось слышать слухи о Безумном Боге и его воинах, но только сейчас я начинаю отделять правду от вымысла.

Мне довелось лицезреть его зебр-воинов собственными глазами. Они выкрикивают пронзительные душераздирающие вопли. Вой, состоящий не из слов, а скорее просто звуков самой преисподней, вырывающейся из их нутра. Их глаза чуть ли красны от ярости – не думаю, что это будет преувеличением. Они налиты кровью, прокляты каким-то нечестивым сорняком или зельем – или что дарит им их повелитель, что они способны становится сущими чудовищами во плоти. Они стачивают свои зубы, заостряя их, и рычат, как мантикоры. Их шкуры и гривы, будто беспорядочно иссечённые ножом по пьяни, и боевая раскраска не несёт знака племени или деревни. Это извивающееся безумие в красных цветах ничего не говорит мне об их происхождении. Они выглядят знакомо, однако я не буду беспокоить ваше величество своими досужими домыслами.

Они напали на рассвете на дороге из Эдессы. По законам шаманов, как Вы знаете, накопытные клинки моей семьи оставались в мешке, и я оказалась жестоко зажата. На троих из них пинки и удары практически не возымели действия.

Но солнце улыбалось мне.

Они сражаются не с мастерством, как я привыкла. Они побеждают грубой силой, а это совсем иной вид танца. Танец накопытного клинка и удара, как правило, для моего народа подобен шахматам – максимум скорости и проворности. Однако они же бились скорее как эквестрийцы, широко замахиваясь и вкладывая в каждое движение силы больше, чем вообще можно ожидать от зебр-воинов.

Ваше величество,

Никогда ранее я не скучала по Эквестрии нежнее, чем сейчас. Это место – больше не тот дом, который я когда-то покинула. Конечно, до высокогорий ещё многие дни пути, однако изменилось всё.

Ещё два селения сожжены, а третье до смерти напугано.

Ещё признаки ритуальной резни и изнасилований. Кровь – на улицах, ею изрисованы стены в закручивающихся узорах, которые почти что складываются в цельную картину, но не до конца. Они считают, удовольствие кроется в разочаровании.

Я снова напишу Вам, когда узнаю больше.