Странник. Путешествие третье. Тёмный Град
"В гостях у королевы"
Прямо из яркого света на площади появился человек — Пётр Петрович Врачевский.
Перед глазами его мельтешили буквы — огромные, белые и объёмные, заполняющие собою всё окружающее пространство. Они складывались в слова, образуя предметы и вещи, которые выглядели невероятно смутно, и, не прочитав слово, невозможно было понять, что именно ты видишь...
Так, Пётр Петрович уже пару секунд подряд наблюдал два почти идентичных буквосочетания "ладонь", которые легли поверх огромного из разу в раз повторяющегося выражения "мостовая". Он поднял глаза — к нему со всей возможной скоростью приближались "полицейские", размахивая на ходу своими "дубинками"...
Порой человеческие существа, не успев ещё даже проснуться, шарят своими ручонками рядом с кроватью в поисках самого необходимого — например, телефона. Они тянутся к нему, словно бы опасаясь пропустить что-то важное, а потому всегда кладут его неподалёку, на расстоянии вытянутой конечности.
И хотя господина Врачевского человеком можно было назвать только с большой натяжкой, (а появился он, как выяснилось после тщательного ощупывания, именно в этой форме), помощник писателя тоже последовал примеру своих "собратьев по виду". Руки его обнаружили лишь холодный каменный пол.
Пётр Петрович всегда, когда бы только не засыпал, укладывал рядом с собой неизменный блокнот — его маленькое окошко в другие реальности, которое некогда вручил ему Вильгельм Дарк. Всего пара строчек в такой книжечке, и вот ты уже в совсем ином измерении, пьёшь чай с баранками и наслаждаешься прекрасным утром, завтраком с Эмили... Писатель почти никогда не принимал участия в их трапезах, и порой его помощнику даже становилось интересно — питается ли он вообще?
У Эмили тоже был блокнот, но теперь он затерялся где-то между параллелями. Врачевский множество раз пытался отыскать его, но, как недавно выяснилось, теперь её мемуары уже за пределами писательской "юрисдикции".
Так, мечтая о баранках, Пётр Петрович открыл глаза. Взгляд его наткнулся на толстую решётку, перекрывающую путь к свободе, а другая рука — на откидную деревянную лавку. Собственно, больше никакого убранства в камере и не было.
"Я в тюрьме", — пришёл к нехитрому заключению Врачевский и посмеялся над собственным каламбуром.
А если быть точнее, то в эквестрийской тюрьме. На сей факт как бы ненароком указывало то, что во всех видимых с ракурса Петра камерах находились аморальные элементы только понячьего общества.
"Ха. А ведь раньше людей здесь встречали с почестями", — подумал заключённый, вспоминая последние главы второй части Странника.
Как водится, параллелей существует великое множество, и "уничтожив прошлую", Эмили создала только ещё большее множество новых. В каждой из которых, следуя задумке и сюжету Дарка, её семья в частности и вся Эквестрия в целом претерпевает порой фатальные изменения. Видимо, теперь Врачевский именно в одной из таких.
"Сотюремники", при всех попытках контакта с ними, не обращали на Петра ровным счётом никакого внимания. Что ж, придётся подождать...
— Послушайте, Билли!.. — донеслось из далёкой части длинного плохо освещённого коридора, — почему вы убегаете? Почему вы отказываетесь помочь мне?!
— К чёрту, миссис Коул, я не могу распространять такую информацию!..
— Но вы же были... Вы же друзья, вы с самого детства... Просто скажи, когда вы вчера расстались?
— Во имя принцесс, я уверен, что ещё об этом пожалею... — второй голос тяжело вздохнул и продолжил ход. Теперь он говорил почти шёпотом, но всё равно вполне различимо, — вчера, во время ситуации на площади, он, по приказу королевы и Советника, полетел прочёсывать окрестности в поисках "подрывников". После этого... Я его не видел. Довольны?! Будто у меня дел нету, кроме как разговаривать с вами!
— Спасибо вам огромное, вы не представляете, как помогли мне!.. Вот, держите, это маленький пода...
— Дискорд подери, уберите это сейчас же! Вы знаете, где мы находимся? Вы представляете, что может...
— Хорошо, хорошо... Простите меня...
Мимо камеры Петра прошёл один из тюремщиков и взрослая кобылка в очках с толстыми стёклами. На боку у неё была цветастая сумка, куда она что-то усердно запихивала.
— Пойдёмте, я проведу вас отсюда. Не подавайте виду, что вы нездешняя...
Они, кажется, тоже не обратили на Петра никакого внимания. На самом ли деле он здесь находится?
Теперь его окружала тишина. Настолько тихая, что казалось, её можно было различить сквозь вибрацию Вселенной. Как же она тогда звучит, спросите вы? Ну, пожалуй, как еле заметный писк. Потому её, вроде бы, и называют звенящей...
Вновь шаги. На этот раз стремительные и бескомпромиссные. Идут сюда, сомнений нет. Двое тюремщиков-единорогов останавливаются рядом с его камерой и открывают замок. Слышится противный щелчок, такой, после которого болят зубы. Может эти пони тоже не заметят его? Пётр Петрович скукожился на лавке.
Не прошло и секунды, как на голове его оказался грязный и почти не пропускающий свет мешок. Лёгкий укол рогом в бок, толчок копытом — его явно куда-то ведут.
Пару раз чуть не споткнувшийся на ступеньках, Врачевский пытался запомнить закоулки и повороты, но в итоге ему показалось, что они просто ходят по кругу. Может, это просто особый вид прогулки для заключённых?
Вновь щелчок, на этот раз мягкий и приятно отдающийся в ушах. Запах лаванды и лёгкая музыка. Удобное кресло под пятой точкой...
Мешок резким движением стянули и оставили помощника писателя отчаянно моргать, в попытках разглядеть что-либо сквозь яркий и выжигающий сетчатку свет. Он ожидал оказаться как минимум в уютном кабинете главаря местных злодеев, который без лишних слов и экивоков расскажет ему свою предысторию и зловещий план, затем предложит сделку и предательски предаст его в самом конце путешествия (Например, подставит подножку неподалёку от вулкана); или уж хотя бы в пыточном или тронном зале, где его встретит психопат с садистскими наклонностями и начнёт медленно сдирать с него одеж...
"Кхм... Да. Чтение порой даже вредит целостности восприятия реальности..." — подумал Пётр Петрович и... Обнаружил себя привязанным к мягкой кушетке. Что ж, по поводу пыточной он даже и не слишком ошибался.
Некто аккуратно протёр спиртовой салфеткой то самое место, что находится с другой стороны локтя, и чем-то эфемерным пережал его предплечье. Тончайшая игла без малейшего разрешения со стороны пациента вонзилась в вену.
— Вы проснулись, какое счастье! — Врачевский чуть было не вздрогнул, когда в паре десятков сантиметров от себя обнаружил укрытого чёрным плащом единорога. Тот, при помощи известного оборудования и золотистого магического облачка выкачивал из человека кровь.
— Ч-что вы делаете? — чувствуя всем телом лёгкую слабость, спросил Пётр.
Единорог отвёл от его лица лампочку.
— Беру самое необходимое, господин писатель. Кто знает, какая ваша часть содержит... Ну, сами понимаете. Писательскую магию?
Баритон единорога был приятен слуху и, казалось, даже завораживал. Ему бы страховым агентом работать, почему-то подумал пациент.
— Вы... Вы, кажется, ошиблись! Я не писатель, отнюдь... Я лишь помогал ему и...
— Тише, тише... — жеребец в плаще сменил одну наполненную ёмкость на другую, — ошибки быть не может, иначе откуда такая точность, такое... Идеальное время? Нам с вами предстоит провести ещё много совместных закатов и восходов, которые отсюда, к сожалению, совсем не видно. Я, Сигизмунд Эдмундс, был таким дураком, когда искал "писателя" среди своих соотечественников. А ведь надо было всего лишь подождать...
Игла плавно выскользнула из вены, а на уколотое место мягко приземлилась стерильная ватка.
— Сожмите, — то ли скомандовал, то ли посоветовал единорог.
У Петра Петровича отчаянно кружилась голова, но он старался не подавать виду. Почему? Кто его знает. Может, потому что он стесняшка?
Дверь резко распахнулась и на пороге показался ещё один единорог — на этот раз с крыльями.
— Господин Советник, вы... Что вы делаете с этим человеком?! Почему...
— Ваше высочество, — советник пал ниц, — нижайше прошу прощения. Вы почивали и я не хотел тревожить ваш сон. Это всего лишь небольшой...
— Немедленно отпустите его! Не видите что ли, ему плохо!..
Пациенту и вправду было плохо. Свет плыл перед его глазами, а пони... Пони тоже плыли, куда-то на тёлпые острова. Ему бы тоже не помешало согреться, да, подумал Врачевский.
Пожалуй, это была его последняя перед обмороком мысль.
Эмили, всё ещё пребывая в состоянии перманентного шока, почти что по складам прочитала табличку: "Бенджамин Стоун, следователь". Лицо этого господина было молодо, свежо и не вызывало у кобылки ровным счётом никаких эмоций. Всё её нутро заполняло чувство противной и кислой пустоты, а в голове крутилась дурацкая история про то, как она безуспешно пыталась спасти Твайлайт Спаркл.
Хотя, казалось бы, этих событий никогда и не было.
— Мисс Кларк, я ваш новый следователь и мне поручили вести дело Петра Врачевского. Могу я задать вам пару вопросов?
Эмили кивнула. Почему-то ей хотелось закутаться в огромное ворсистое полотенце и никогда оттуда не вылезать. У неё же шок. Почему никто не принёс ей полотенце?
— Хорошо. Скажите, что вы делали в здании городского театра?
“- Эй! Что вы здесь делаете?! Это полицейская операция, а не спектакль для маленьких девочек!
— Это я позвал её, капитан, не горячитесь.
— Вы?! Да кто вам…”
— Мне позвонил Вильгельм Дарк. Он говорил голосом Петра, сказал, что им нужна помощь... Ну я и...
— Значит, вы захотели помочь господину Врачевскому? — голос Бена Стоуна был спокойным и каким-то даже типичным. Он не был похож ни на нервного скучающего капитана, ни на кого-либо ещё. Он был... обычен. — В ваших показаниях значится, что вы с ним были просто коллегами. Связано ли ваше желание с какими-то... Личными чувствами?
“- Но вы.... Вы убили его!”
— Н-нет. Вряд ли... — Эмили запнулась, понимая, как глупо выглядит её ложь, — но меня терзало... Чувство несправедливости, я всегда считала его хорошим пони...
— Вас можно понять, — следователь вытащил из ящика стола очки и покрутил их перед носом. Казалось, он ждал, что свидетельница заговорит сама.
Впрочем, ждал не напрасно.
— Почему вы убили его?.. — неожиданно для себя спросила единорожка. Этот вопрос мучал её уже давно — пока её везли в участок, пока она ожидала следователя, пока...
— Ну, во-первых убил его совсем не я. А во-вторых, — Стоун нацепил очки на уши, — в этом и заключалась суть операции. Ничего большего по этому поводу я вам сказать не могу.
К Эмили подошли двое амбалов и повели её куда-то вглубь отделения. Интересно, что с ней хотят сделать? Кажется, напоследок следователь сказал, что её задержат здесь до дальнейшего разбирательства, что, возможно, её показания понадобятся на суде... А может быть и не сказал.
Эмили ввели в какую-то очень скудно обставленную комнату без окон и как-таковой мебели. Лишь два стула и совсем уж крохотный столик в углу. За которым сидел ухмыляющийся во весь рот Вильгельм Дарк.
— Хей, Эмили, привет! — воскликнул он радостно и звонко, когда за кобылкой захлопнулась дверь.
Единорожка, судорожно сглотнув слюну, подошла к нему и со всей понячьей силы ударила копытом по слащавой морде.
— Как вы, может быть, помните, я — ваш личный психолог. Натаниэль, скажите, что последнее осталось в вашей памяти?
— Почти ничего. И вас я тоже не припоминаю... Зачем вы здесь?
— Вы сами позвали меня, Натаниэль...
— Вы простите его, мистер Эдмундс довольно... Эксцентричная личность.
— Я заметил...
Принцесса Твайлайт Спаркл выглядела не так, как представлял её себе Пётр. Не то чтобы её нельзя было узнать, но она казалась... Выше? А ещё представительней и удручённей обычного.
— Как вы себя чувствуете? Поверьте, если бы мне вовремя о вас доложили, вам бы не пришлось испытать всего... Этого. Здесь есть и моя вина...
Стражники беспрекословно и вовремя открывали двери пред ликом принцессы, но, казалось, всё ещё не замечали помощника писателя, тенью следовавшего за своей провожатой.
— Разве что некоторая слабость. Ничего особенного, — стараясь звучать относительно спокойно, ответил Пётр. Своей стратегией он выбрал подчинение — вплоть до того, как придумает план побега. Или найдёт свою записную книжку.
Хотя, что уж скрывать, общество Твайлайт нравилось ему гораздо больше, нежели быть связанным странным психопатом в подвале.
Замок выглядел превосходно и всё ещё завораживал воображение — хотя Врачевский и бывал здесь уже не раз. Единственное, что настораживало его — это плотно зашторенные окна.
— Это радует, — проворковала Спаркл и улыбнулась, — к нам не часто залетают гости, особенно таким способом, каким появились вы. Не обессудьте, ровно на том же месте, что и три года назад, появляется нечто, сопровождаемое яркой вспышкой. Я бы тоже занервничала, попадись мне такое на глаза.
Твайлайт усмехнулась. "Она и так на нервах...", — промелькнуло в голове у Петра.
Они остановились у высоких резных дверей, расположенных вдоль украшенной гобеленами стены большого обеденного зала, чем-то напоминающего тронный.
— Вот ваша комната, на то время, пока всё не уладится... — принцесса магией окутала одну из створок.
— А что именно должно... Уладиться? — с некоторым опасением в голосе переспросил человек.
Твайлайт, потеряв улыбку, казалось вновь задумалась о чём-то своём. Такое уже пару раз случалось по дороге — она просто замолкала и неопределённо смотрела куда-то в пустоту. На этот раз, правда, сие закончилось довольно быстро. Спаркл подошла к окну и отодвинула штору:
— Вот это...
На подступах к замку собралась изрядная толпа. Они что-то скандировали и размахивали плакатами, явно гневаясь или чего-то требуя.
— Им нужны вы... — мрачно ответила на немой вопрос Врачевского принцесса.
— Говорит ли вам что-нибудь имя Евгений Серский, Натаниэль? Не спешите с ответом, подумайте...
— Я... Не знаю кто это. Оно мне ничего не говорит.
— Очень жаль, Натаниэль, очень жаль.
— Но вы же не отдадите меня им?.. — каким бы серьёзным противником не был Пётр, без блокнота — грош ему цена.
— Нет, конечно нет. По-крайней мере, пока они не начнут штурмовать замок...
Твайлайт вновь попыталась улыбнуться.
— Прошу простить, у меня довольно много дел, — кобылка немного поспешно сопроводила Петра в его покои, — увидимся вечером. Постарайтесь никуда не уходить, пони в замке не слишком вас привечают...
И потом она ушла. Покои были уютные, тёплые, казалось, предназначенные как раз для приёма гостей. Правда, в воздухе чувствовалась застарелая пыль, что свидетельствовало о сроке давности уборки. Пётр снял свой рабочий плащ и пристроил его на небольшую вешалку в углу. Взгляд его остановился на силуэте, выглядывающем аккурат из-за платяного шкафа.
Это был Советник Эдмундс.
— Опять вы? Что вам нужно? — с некоторым раздражением в голосе спросил Врачевский, — очередные эксперименты? Я уже сказал вам, я не...
— Да-да, я запомнил, — единорог в плаще встал и размял конечности, делая это так виртуозно, что ни одна его часть не показалась на свету, — уже видели митингующих?
— Да, видел... — неразборчивые крики толпы всё ещё звучали у него ушах, — что им от меня нужно?
— Её Высочество не сказала вам? — из под капюшона донеслось что-то вроде смешка, — ну, понимаете ли... Три года назад на площади перед кантерлотским дворцом появился некто... И убил своим появлением несколько сотен пони. Те, кто пришли сюда сегодня — это их родственники, дети, братья, сёстры. Они не забыли того, что случилось в тот день. Они жаждут мести, они жаждут злодея, на которого можно было бы свалить всю вину. Этот злодей — вы, господин Врачевский.
— Откуда вы знаете моё...
— Меньше вопросов. Всему своё время, — Советник движением копыта пригласил гостя к столу, — присаживайтесь. У вас всё равно нет выбора — как только вы начнёте создавать проблемы, Твайлайт, какой бы добросердечной она не была, будет вынуждена от вас избавиться. Ведь стоит ей только разрешить толпе растерзать вас — народ тут же забудет о более насущных проблемах. В конце концов, в тот день умерли и её подруги...
Пётр сел. Положение его и вправду выглядело незавидным. Что ж, видимо, раз они его всё ещё не выдают, значит он для чего-то им нужен. Пока он делает то, что ему приказывают, он здравствует. Надо бы запомнить это правило.
Эдмундс магией пододвинул к Врачевскому ручку и бумагу.
— Пишите, — приказал Советник, — "В своём кармане Сигизмунд нашёл апельсин. Большой, оранжевый и сочный". Пропускайте строчку. "Он очень обрадовался и, взяв с собой господина Врачевского, вышел в зал. Здесь, справа и слева, у каждого окна красовались в парадной броне королевские стражи, и яркий солнечный свет бликами отражался по всей их блестящей поверхности, пронзая своими лучами воздушное пространство. Стражники склонились до земли, встречая их, и стукнули древками копий об пол". Для начала хватит.
Повисла странная, неловкая пауза, которая случается после не слишком удачной шутки.
— И... Для чего это было необходимо? — нарушив тишину, поинтересовался Пётр.
— Увидите... — пробормотал Советник и начал копаться в глубоких карманах плаща. Кажется, апельсина там не было, — так, подождите... Видимо, для эффекта нужно время, или... Идёмте за мной, живо!
"Пока я делаю то, что мне приказывают, я здравствую", — повторил про себя Врачевский.
— Хорошо, — ответил он вслух и отправился вслед за Советником.
В зале творилось что-то поистине странное.
Та самая кобылка в очках с толстыми стёклами, которую помощник писателя видел в темницах, громко рыдала и что-то кричала прямо в лицо принцессе, огороженной от опасности лишь парой стражников.
— Неужели никто не поможет бедной матери отыскать её единственного сына?! — восклицала она, окидывая взглядом окружающих, — это ведь вы, вы отправили его искать террористов, — кобылка попыталась дотянуться до принцессы копытом, но гвардеец грозно преградил ей путь, — вы и ваш советник! Вы послали его одного!.. -
Твайлайт старалась сохранять королевский вид, но губы её дрожали. Она что-то шепнула одному из стражников, на что тот резко покачал головой.
— Убийцы! — наступала кобылка, — наверняка, и бомбу сами подложили! Всё, чтобы народ запугать! Вы защищаете того человека, не правда ли, королева?! Все знают о вашей любви к человекам! Небось жениться хочешь на этом уроде!.. Ничего святого у тебя нет!
Кобылка тяжело вздохнула, и Советник использовал паузу для команды:
— Чего вы стоите, остолопы, выведите её отсюда!
Стражники, взглянув на оторопевшую принцессу Дружбы, двинулись в сторону бунтарки. Та, крича что-то неразборчивое, бросилась наперерез...
И упала. Очки её, сверкнув розовыми стёклами, разбились на множество осколков.
Кобылка моргнула и вылупила глаза на тех, кто окружил её.
— Ч... Что же это? Вы все... Перевёртыши? Стражи — перевёртыши, советник — перевёртыш, королева... Королева тоже пере...
Невероятным образом извернувшись, кобылка в порыве невесть откуда взявшейся ярости выхватила копьё у стражника, зажала его в зубах и нацелилась пронзить самоё королевский глаз. Твайлайт, словно бы заворожённая, лишь отступила на пару шагов назад.
Золотистый луч чистой энергии окутал туловище бунтарши и с треском швырнул её в соседнюю стену. Она, пролетев добрых десять метров, грохнулась на пол, оставляя за своей макушкой кровавый след.
— Идиоты, — пробормотал Эдмундс, глядя на гвардейцев, — отнесите её в медкомнату, она ещё в сознании!..
Твайлайт, тяжело дыша, облокотилась на подоконник. Копыта её исходили мелкой дрожью. Пётр, в высшей степени ошарашенный происходящей сценой, неуверенно подошёл к ней и положил руку на пушистую спину. Волнение коронованной кобылки тут же передалось и ему самому...
— За что они так со мной?.. — спросила принцесса, — что я им сделала? Я всего лишь пыталась... Угодить всем...
Из глаз её обильно потекли слёзы. Помощник писателя, совершенно не зная, как действовать в подобной ситуации, погладил её по голове. Кажется, она была не против.
В кармане брюк Пётр, внезапно для себя, нащупал записку. В ней значилось: "Мы ещё не закончили. Встретимся в медпункте".
"Пока я делаю то, что мне приказывают, я здравствую", — вновь повторил Врачевский. Надо бы запомнить это правило.
— Зря вы дерётесь, Эмили, — потирая копытом распухшую щёку, сетовал писатель, — я вот вам ещё пригожусь...
Единорожка, засевшая на стуле в ровно противоположном углу комнаты, презрительно зыркнула на говорящего.
— Для чего бы это? — процедила она сквозь зубы.
— Я ведь спас вас, — ответил он и сверкнул глазами, видя заинтересованность собеседницы, — от Врачевского.
— Ч-что вы несёте? — с недоверием переспросила Эмили, — Пётр никогда не сделал бы мне ничего плохого!
— Уже делал, и не раз. Именно по его указке вы дважды погибли в прошлом — в первый раз вас расщепил на атомы портал для прохода в Центр, во второй — вы взорвались во время передачи сообщения Евгению Серскому.
— Но... Но я не помню этого! — в глазах кобылки проскользнула нотка испуга, — в Центр я попала прямо после взрыва на горе, а во время передачи сообщения я...
— Так думает ваш мозг, Эмили, — жеребец встал и покрутил копытом у виска. — Вы совсем не нужны повествованию, дорогая моя, и только благодаря моим заискиваниям перед начальством вас разрешили воскресить...
— Что за... Да не может такого быть!.. — единорожке отчаянно не хотелось верить этому скользкому типу, — ведь это вы придумали весь сюжет, значит именно вы, как писатель, хотели меня убить!..
— Эмили, — Вильгельм Дарк подошёл к ней почти вплотную, — я не писатель. Я всего лишь психолог. Писатель — твой любимый Пётр Петрович.
"...единорог с кремовой шерстью. Сначала он что-то беспрестанно писал на бумаге, а потом обернулся ко мне, и сказал..."
"Всякое решение имеет за собой последствия, не так ли — мисс Кларк?.."
"...временных и пространственных аномалий".
П. П. Врачевский..."
"...не будем лукавить — нам вас посоветовали. А именно — некий Врачевский, с которым вы уже, возможно, имели честь познакомиться. Он попросил устроить для вас некое "испытание на прочность"..."
"Из личных записей П. Врачевского..."
Буквы и целые выражения, будто вспышки света ослепляли единорожку. Она не могла поверить в то, что услышала, но в словах Дарка ей виделась доля правды.
— Подумайте, Эмили, ведь это не я преследовал вас в вашем мире. Не я устраивал вам испытания... Я — всего лишь психолог, которого власти попросили присмотреть за безумным писателем. Пётр сам не помнит, что пишет. Он свято верит, что писатель я, и это шло ему на пользу. Пока он не начал бессознательно менять реальность. Тогда мне и пришлось подключить полицию...
За толстой дверью послышались странные шорохи.
— Сегодняшнее утро — лишь заранее подготовленный план, — продолжал Вильгельм, направляясь к выходу. — Я должен был убедить его последовать за мной, убедить, что я злодей. Простите, что не предупредил вас — вы, из-за своей к нему привязанности, могли сорвать всю операцию...
В проёме показалась голова одного из охранников:
— Мистер Дарк, ваша просьба о телефонном звонке одобрена. Пройдёмте за мной.
Психолог кивнул, и, махнув копытом на прощание, последовал за бугаем:
— Скоро вернусь. Не скучай!..
Дверь захлопнулась, и сухо скрипнул замок. Эмили осталась наедине со своими мыслями...
"- А найдётся ли в твоём приключении место для... Прекрасной дамы? — игриво улыбнулась единорожка.
— Несомненно, — ответил Врачевский и стукнул кулаком по копытцу собеседницы..."
Твайлайт никогда не слыла среди близких плаксой. Обычно, она держала чувства в себе, концентрируясь на том, чтобы угодить Селестии, не допустить ошибки, не подвести подруг... Сейчас же ей было необходимо делать почти тоже самое, только в гораздо, гораздо больших масштабах.
— Осторожно, там стекло, — предупредил её Пётр.
Кобылка моргнула и магией смахнула с ресниц солёную слезу. Королева не должна плакать. Не по такому поводу. Не при её подданных.
Рядом с копытом она обнаружила разбитые стёкла очков неуравновешенной кобылки. Те были матовые, с неприметным розоватым оттенком.
— Если бы здесь была Рэрити... — еле слышно сказала она, — у неё так хорошо выходит общаться с народом.
— А... Где она сейчас? — спросил Врачевский, предполагая худшее, — она... Жива?
— Да, с ней всё в порядке. Я очень на это надеюсь, — Спаркл поплотнее зашторила окно. — Это она придумала "фиолетовое стекло". Чтобы оградить пони от ужасов нового мира. Она умеет видеть во всём только прекрасное, и, глядя на страдания других, она... Разработала очки. Пони в таких “биноклях” могут почти что жить в старой Эквестрии, не наблюдая всего того, что ежедневно медленно убивает наш вид.
Твайлайт сделала паузу, дабы перевести дух.
— Она — последнее что осталось у меня от старого мира. Того мира, где я писала письма принцессе Селестии. Где мы с подругами сражались со злодеями и несомненно побеждали их. Где дружба считалась магией... Кажется, теперь Рэрити в Мейнхэттене, пытается возродить традицию модных показов. Поистине, неутомимая пони... Как она только выдерживает всё это...
Лавандовая крылатая единорожка, хоть и была одета в королевские регалии, выглядела испуганной и уставшей. Оно и немудрено, если к ней каждый день заходят такие вот ненормальные...
Пётр, как хорошая подруга, смирно сидел и давал собеседнице выговориться.
— Я, правда, немного побаиваюсь этих очков, — сказала та, кивнув в сторону разбитого стекла, — пони, что носят их слишком долго, из-за неожиданного снятия могу потерять рассудок. Видели, что случилось с этой кобылкой? Вряд ли Рэрити предполагала такой эффект. Особенно подозрительны последние партии, выпущенные под руководством Советника. Он, конечно, невероятно умный пони, даже не знаю, что бы я без него делала, но... Мне кажется, он мыслит немного не в том направлении. Он считает, что при помощи стёкол можно управлять сознанием инакомыслящих, показывать им то, что они хотят увидеть, дабы умерить их пыл. Может, в этом и есть правильное зерно, но уж точно не здравое... Селестия никогда бы не допустила, чтобы кто-то повелевал разумом её подданных, ведь так? Хотя, откуда вам знать...
Спаркл, слегка надавив копытцем на самый большой осколок, безжалостно раздавила его. Мельчайшие частицы со звоном разлетелись по паркету.
— Если я вам понадоблюсь, ищите меня в башне Селестии...
Она, не успел Пётр даже моргнуть, исчезла в телепортационной вспышке. Человеку стало не по себе. "Кабы она чего с собой не сделала...", — промелькнула мысль в голове помощника писателя. Он, преодолев чувство приближающейся опасности, отправился на новую встречу с Советником Эдмундсом...
— Так, Натаниэль, сосредоточьтесь... Говорит ли вам что-нибудь имя Вильгельм Дарк?
— Нет, нет, ничего не говорит... — мастер чувствовал, как кто-то сверлит его прожигающим душу взглядом.
— Слышали что-нибудь о Писателе?
— Н-нет! Я... Я хочу прекратить сеанс...
— Успокойтесь, Натаниэль, у нас ещё есть время. У нас есть всё время Вселенной...
Медкомната нашлась довольно легко — она была совсем неподалёку от огромного красного креста. Внутри было очень темно, а убранство напоминало скорее кабинет стоматолога, нежели обиталище сестры милосердия.
— А, это вы... — мельком взглянув на вошедшего, пробормотал Советник, — входите, располагайтесь.
На кушетке посреди комнаты, точно также, как и пару часов назад Врачевский, расположилась привязанная бунтарша. Единорог в плаще магией подхватил небольшую пипетку и набрал из специального флакона немного розоватой жидкости.
— Подойдите сюда, не бойтесь... — проворковал баритон Советника. Пётр, преодолевая отвращение, приблизился на пару шагов.
Эдмундс встал на небольшую подставку и, извернувшись над пациенткой, телекинезом распахнул ей правое веко. Зрачок на свет не среагировал.
— Как думаете, господин Врачевский — тяжело ли потерять своего единственного сына?
Пётр не знал, что ему следует ответить. В голове его крутилась только одна мысль - "пока я делаю то, что мне приказывают, я здравствую"...
Жеребец поднёс к глазнице бунтарши пипетку и, аккуратно сжав резиновый дозатор, выдавил оттуда толстую и тягучую каплю. Субстанция плавно приземлилась прямо на глазное яблоко и, словно яйцо на сковородке, испустила пар. Привязанная ремнями кобылка резко дёрнулась и судорожно открыла рот — но донеслось до слуха Петра Петровича лишь тошнотворное шипение.
Вскоре, правый глаз кобылки был целиком и полностью покрыт тонким пурпурным слоем фиолетовой жижи. Подопытная перестала дёргаться и лишь еле ощутимо вдыхала спёртый подвальный воздух.
— Очки — древность, — подражая рекламным плакатам, произнёс Эдмундс, — сегодня в моде контактные линзы!
Жеребец слез с подставки и отправился за новой порцией розовой жидкости.
— Помогите ей, — словно бы ненароком обронил он, — облегчите её боль.
— Но... Как? — душа помощника писателя разрывалась между праведным гневом и инстинктом самосохранения.
— Эх, вы, всё вам надо объяснять... — Советник магией подхватил руку Петра и положил её на лоб пациентке, — давайте. Прикройте веки, сочувствуйте ей, жалейте её, можете даже немного поненавидеть мою отвратительную натуру — только тихо, а то я могу услышать.
Врачевскому и вправду не хотелось более наблюдать за садистскими операциями единорога, а потому он, следуя совету, закрыл глаза.
И, чуть не захлебнувшись от нахлынувших эмоций, вновь увидел слова...
"Боль", "скорбь", "кислота", "смерть", "уныние", "месть"... Вот о чём думала эта кобылка. Вот какие эмоции прочувствовал Пётр.
— Очистите её от этих мыслей, — донеслось до него откуда-то из темноты, — спасите её разум...
Он мог бы. Он и вправду имел власть над её сущностью. Но что делает нас личностями, как ни боль? Что движет нами, как ни страдание? Чувствуя боль, мы помним, что заставило нас её испытать. Помня о страданиях, мы стремимся избежать их. И оградить от них других.
Пётр не смог. Он не хотел этого делать. Рука его медленно сползла с головы безымянной бунтарши.
— А зря... — прокомментировал увиденное Эдмундс, уже закончивший возиться со вторым глазом, — ведь это из-за вас она страдает. Я мог бы вколоть ей обезболивающее, не будь вы писателем, но иначе вас было не пронять...
Внутри у Врачевского словно что-то взорвалось.
— Но я не писатель, сколько раз можно вам повторять! — он со всей силы ударил кулаком по столику с медицинскими приборами. Флакончик с пурпурной жижей сверзнулся со своего пьедестала и разбился вдребезги, оставив на полу розовое пятно.
Советник прыснул со смеху, но быстро себя урезонил, и заговорил почти что серьёзным голосом.
— Эмоциональный контекст, господин Врачевский. Всему нужен эмоциональный контекст, — сказал он и достал из кармана апельсин.
Дарк вернулся в комнату лишь через полчаса. На лице его красовалась довольная ухмылка, а в походке даже проглядывалась пружинистая прыгучесть.
— Эмили, я всё уладил! — нараспев сказал он, — скоро нас отсюда выпустят.
— Кому вы звонили? — недоверчиво поинтересовалась бывшая журналистка.
— Писателю, — коротко ответил ей Вильгельм.
— П-петру Петровичу? — с надеждой в голосе спросила Эмили.
— Увы, нет. Верховному Писателю. Кажется, он заинтересовался нашим случаем и едет сюда. Прямиком из Тёмного Града!
— Вы ведь совсем не психолог, ведь так?
— Ну, в чём-то вы правы. По профессии я всего лишь бухгалтер, а здесь так — подрабатываю...
Помощник писателя осторожно вошёл в тронный зал. Здесь, справа и слева, у каждого окна красовались в парадной броне королевские стражи, и яркий солнечный свет бликами отражался по всей их блестящей поверхности, пронзая своими лучами воздушное пространство. Стражники склонились до земли, встречая его, и стукнули древками копий об пол.
Врачевский испытал лёгкое чувство дежавю. Где-то он всё это уже видел. Стараясь избегать столкновения с гвардейцами, человек быстрым шагом прошёл насквозь помещения и отправился покорять длинную винтовую лестницу. Ступеньки были не очень большие, а потому длинноногий Пётр преодолевал их по четыре-пять штук за раз. Вскоре, он оказался в покоях солнечной принцессы.
Здесь было опрятно и чисто, так, как нигде в замке. Аромат трепетного благоговения к прежнему владельцу опочивальни словно бы смешался с воздушными потоками, отдавая лавандой и магией. На веранде, с которой некогда поднимала солнце белая аликорнша, стояла Твайлайт Спаркл. Грива её, порядком отросшая и немного нечёсаная, развевалась под дуновениями легчайшего ветра, а взгляд был устремлён на прочное магическое поле, накрывшее собою Кантерлот. Она вновь витала в облаках...
— Как думаете, Пётр Петрович, — неожиданно обратилась к вошедшему кобылка, — правильно ли я поступаю? Правильно ли я делаю, удерживая этих пони под защитой? Стоит ли мне вообще так заботиться о них, если они воспринимают мои попытки как что-то, направленное им во вред? Я могла бы бросить их, а они бы превратились в бандитов и мародёров. Они бы умирали от этих тварей, расползшихся по всей Эквестрии. Или бы не умирали, откуда мне знать... Жили бы счастливо, забыв о таком ужасном правителе, как Твайлайт Спаркл. Как думаете, Пётр Петрович — правильно ли я делаю, пытаясь что-то исправить?
Врачевский серьёзно задумался, пожалуй, впервые за сегодняшний день. Если он и вправду писатель, он может всего лишь одной строчкой кардинально сложившуюся ситуацию. Но будет ли это иметь смысл? Будет ли тогда у такой истории мораль, развитие персонажей, плавно оконченный сюжет, неожиданный поворот, в конце концов? Вряд ли... С другой стороны, стоит ли какая-то там история страданий сотен тысяч
“фоновых пони”? Обязательны ли такие жертвы для того, чтобы показать изменение в личностях главных героев? Пётр не знал, что ответить... Тишина, образовавшаяся в воздухе, была гораздо красноречивее любых слов.
— Вот и я не знаю... — ответила самой себе кобылка и улыбнулась.
Закат. Время в Эквестрии шло немного иначе, чем... Где бы то ни было. Солнце, влекомое магией лавандовой кобылки, медленно опускалось за горизонт. Внизу, далеко внизу бушевали митингующие, правда, уже не так активно, как утром. Ещё ниже, в огромной среднеэквестрийской Долине, бушевал Вечнодикий лес. На небе появилась первая звезда...
Которая увеличиваясь с каждой секундой, превращалась во что-то пылающее и крылатое. Послышался резкий хлопок, от которого у Петра чуть не лопнули перепонки.
Горизонт заполнила ярчайшая вспышка, и глаза человека словно бы загорелись. Он стремительно стал пытаться вставить их обратно в глазницы...
— Во имя Селестии...- донеслось до его ушей, — неужели ли...
Когда он отнял руки от лица, все его ладони были заляпаны противной розовой жижей. В лесу, прямо под склоном, он увидел огромную металлическую окружность, а на месте вспышки — дырку, к которой подлетали обеспокоенные пегасы.
До ушей его донеслись торопливые удаляющиеся шаги.
Человек обернулся, и его раздражённые светом глаза различили, как за дверью исчезает белый круп, с выделяющимися на нём тремя голубыми алмазами.
— Подождите меня здесь, — донеслось до него со стороны лестницы, — я скоро вернусь, дорогуша...