Зима

Зима. Она красивая. Она сияюще-белая, долгая, бесконечная. Она живая, пушистая, холодная. Перистая и всеохватывающая. Бескрайне чужая. Невыносимая. И великая.

Что только не говорят про её недостатки, про то, как она холодна, но зима – красивейшее время года. Чего только стоит белый, легкий снег, скрывающий под собой улицу за улицей. Чего стоят ледяные кристаллы-сосульки, сквозь которые мир виден будто бы из-под воды. Как переливаются цветами и отражают солнечный свет капельки застывшего на елках и соснах дождя, будто игрушки, которыми украшают пони деревья за ночь до праздника.

Зима – она холодная. Она теплее, чем о ней говорят на юге, и холоднее, чем о ней отзываются на севере. Это белое время года приходит с таким ровным спокойствием, так легко скрывает под собой всё то, что успевает создать теплое светлое лето. Зима делает это так, потому что знает, что именно так должно быть, потому что без зимы нет лета, нет той радости весны, которую ждут пони.

На самом деле, зима замораживает и время. Словно большой стеклянный шар, снежные и морозные дни укутывают секунды, минуты, часы, делают их ледяными, настолько, что на несколько месяцев всё останавливается. Но сквозь этот лед всё равно можно увидеть будущую весну. Потому что даже зима уступает пьедестал своим сестрам.

Зима… зима… зима… как много в этом слове. И как мало в то же время. Её описали со всех сторон, разобрали по полочкам, сточили. Её возненавидели и полюбили, унизили и вознесли, но всё ещё описывали. Украшали, указывали, представляли. Зима, зима, зима! К Дискорду тебя и весь твой белый, бесконечный снег! Твоё темное небо и твои кучевые облака! Твою серость, злость и величие! В Тартар!

И это время года спустилось на небольшую, спрятанную между горами, деревушку, дремавшую где-то на севере Эквестрии. Её светом были только окна небольших домиков, её сердцем – те несколько пони, что до сих пор жили там. Этот небольшой островок был так затерян на картах, что никто не приезжал к нему, никто больше и не уезжал. Деревушка была похожа на замерзшую в льдинке ветку, один конец которой слегка выступал за морозный покров. Потому что само время в ней застыло, и лишь одна пони продолжала его чувствовать.

Сам городок был так мал, что обойти его не составило бы труда. Всего несколько домиков, выстроенных друг против друга, стояли вдоль единственной улицы, которую венчал в конце «дворец», если так можно было назвать точно такой же дом, как и все в деревне. Это было жилище той пони, которая осталась здесь за главную. С чем никто и не спорил.

Пусть дома были одинаковы, пусть они были построены очень близко друг к другу, но интерьер каждого из них отличался. У пони вообще было одно забавное свойство: они могли даже самый скучный объект наполнить чем-то настолько простым, но уютным, что серость и тень бы исчезли. Так они поступили и с этими домиками.

Одинаковые, двухэтажные, но внутри – небольшие миры своих жителей. Например, кровать, стоявшая у окна. Рядом с ней – небольшой книжный шкаф, от которого ближе к лестнице на первый этаж стоял столик и кресло. Синий ковер на полу, тумбочка при кровати. Совсем обычно, совсем одинаково, но, поверьте, стоило зайти… запах, запах древесины, что будил в госте воспоминания о ферме, о детстве, о юности! Вид старых, потрепанных книг, но корешки их известны – с ними живы воспоминания о приключениях Деринг Ду или о далеком-далеком полёте на восток! Или даже стол, совсем такой же стол, как и в других домах, но этот полон бумаг и чернил, чертежей и эскизов. Разве мог такой домик напоминать другие? Другие, где всё было точно так же, но наполнено иначе.

Может, не было книг о Деринг Ду. Может, были позволены и стояли только те вещи, которые нравились всем в городке. Но они не могли, просто не могли располагаться на одних и тех же местах. И дома были одни и те же. Но в них теплилась та искра, которая на части рвала душу, взрывала с таким яростным звуком, что дрожали кости; и эта искра давала каждому домику в одних и тех же декорациях разные смыслы.

А вечерами, когда ночь спускалась на маленькую долину, в которой располагался этот тайный городок, окна домов напоминали свечи. Те, что украшали каждый дымоход и каждый порог в день Очага. Те, что горели вместо звезд, стесняясь первого же дуновения ветра. Те, что дарили тепло даже в самый холодный день в году.

Но среди скромного количества хороших домишек был и тот, который принадлежал самому несчастному пони в зимнее время года. Нет, его не бросили друзья! У него никто не умер, его не предали. Просто ему не повезло и всего за три вечера до дня Равенства он заболел. Слёг от простуды и вместо того, чтобы радоваться снегу, болтать с соседями, готовиться к празднику, он проводил время в своей кровати, дома, иногда спускаясь на первый этаж, чтобы достать чего-нибудь съестного.

Белый пони с растрепанной бело-лазуревой гривой лежал на боку, с тоской рассматривая ковер на полу. В комнате было пасмурно, как и в голове у несчастного. В такой небольшой деревушке радоваться можно было многому и малому одновременно, но болеть было совсем неприятно. Из-за постоянной боли приходилось пропускать праздничные дни. Мало в этом было хорошего.

Тогда пони, перевернувшись, выглянул в окно. А за стеклом – облака.

Пушистые серые барашки синего океана, укрывавшие светлевшие очертания небосвода. Там, за ними – небо. Настоящее, неподдельное небо. Яркое, как пламя свечи, как чья-то дорогая улыбка на мордочке, как сияние чьих-то сиреневых глаз. И до всего этого нужно было тянуться.

Дабл Даймонд вздохнул. Дотянуться. Достать своим белым копытом до бесконечно далекого неба. Сделать шаг навстречу пелене мечты по серебряному цвету пепла, над несколькими белыми сугробами жизней. Так почему бы не шагнуть?

Пони показалось, что он встал. Ему показалось, что он, не чувствуя своего тела, спустился невесомо вниз, и, вдохнув поглубже, открыл дверь. Показалось, что зимний ветер вместо привычного, самого обычного пейзажа городка равенства вдруг принес пепельные облака, сиреневым туманом обняв небольшой дом в центре деревни, и дал полную свободу выйти так далеко, как только пони не мечтал. Над всей планетой. Над всем миром.

Белый пони сделал шаг. Он, словно пегас, ступил в мантию зимы, ступил без страха. Ему было любопытно, впервые было любопытно. Он вдруг понял, что за очень долгое, тянувшееся Дискорд знает сколько время, ему лишь теперь стало скучно и одиноко, а этот внезапный чудесный туман резко разогнал серость своим понячьим любопытством.

Дабл Даймонд шел среди пустоты и видел в ней всё: своих товарищей и друзей, мирно болтавших на главной улице; загадочные дали Эквестрии, скрытые тайной восторженного сияния любопытства; грифонов, которых маленький пони не видел никогда и ни разу; в итоге, саму Селестию в Кантерлоте, которая вместе со своей сестрой – мистические аликорны, – магией не позволяла пони жить в равенстве. Но даже это было интересно. Завораживало.

В конце концов, в самом дальнем коридоре этого бескрайнего тумана, видно было пони, которой Дабл Даймонд дорожил больше всего на свете. Было видно одинокую, испуганную, но очень сильную пони, пытавшуюся быть счастливой. Её сиреневые глаза. Её светло-фиолетовую шерстку, схожую, как он всегда считал, с сиянием последней, самой главной звезды небосклона.

И он видел её теперь. Сияющую так ярко, что даже тьме приходилось закрываться от этого света копытом.

Всё это было интересно. По-настоящему интересно, несмотря на скрывавший туман. Потому что он не был зловещим. Он был чем-то новым.

Белый пони долго шел к одинокой, оставленной на краю облака Старлайт. Он хотел так много у неё спросить, потому что доверял так, как не доверял никому другому. Для него она была ярче и важнее, чем все те развилки Эквестрии, грифонов, прочих миров. Для него была только она, как бившееся в груди сердце. Он слышал: стук-стук-стук-стук…

Её силуэт приближался. Дабл стал идти быстрее, чувствуя, что слова, которые он должен ей сказать, сами приходили ему в голову: те, которые говорят единственному пони и всего раз в жизни, именное так, как чувствуют. Всего раз, всего один на десятки, сотни случаев, но лишь раз – настоящий. И сердце тогда бьется всего на миллионную секунды быстрее, чем обычно. И солнце тогда другое – на один оттенок красочнее, чем бывает. Даже воздух тогда иной, полный инея, настоящий. Тот, за счет которого пони живут, а не просто существуют.

Но стоило белому земнопони приблизиться к ней, стоило ему подойти на двадцать шагов ближе, как тень её постепенно стала исчезать, испаряться. И с каждым новым движением встревоженного Даймонда Старлайт пропадала, будто таяла в снегу.

А когда он подбежал к ней, то успел лишь обнять вздрогнувшую тушку, обвести тень в своих копытах взглядом, прошептать что-то в её большие, заплаканные глаза. Потом – она мигом растаяла, как и туман, облака, небо. Как и Эквестрия, грифоны – на их месте остался лишь домик в центре деревушки, кровать около окна да маленький пони, которого тут же начала мучать головная боль.

Дабл Даймонд вздохнул и грустно повел копытом. Горло ещё болело, поэтому шарф он не снимал, а помимо этого ещё и температура, казалось, снова поднималась. Пони даже не хотелось встать и включить свет. Единственным его желанием было лишь свернуться калачиком и, обнявшись с мечтой, греться до восхода солнца, а после – до нового заката. Так хотя бы было чем заняться.

Пони хотел было от грусти, жалости к себе, боли и злости тоскливо простонать, но это желание внезапно разрушил шум, созданный постукиванием чьих-то копыт о пол у входной двери. Дабл Даймонд прислушался. Нет, в их деревне он знал каждого и, как и все, дверь к себе никогда не закрывал. Просто было интересно, кто на этот раз пожаловал навестить больного. Все же веселятся, чего им за белым земным носиться! Ха! Если бы!

– Добро пожаловать в обитель тьмы, – Дабл закашлялся после громкой речи, махнув своим коротким хвостом от неприятной боли в горле. – и… и тьмы. Вас приветствует самый неудачливый пони на свете!

– Не такой уж ты неудачник, – пожала плечами Старлайт, с улыбкой выглянув на второй этаж. – А я принесла бисквиты.

– Старлайт! – радостно воскликнул Дабл Даймонд, подняв голову. – Так это ты обо мне вспомнила! Глазам не верю!

– Ещё бы я про тебя забыла, – светло-фиолетовая кобылка, фыркнув, поднялась наверх и включила свет, улыбнувшись лежавшему другу. Тот зажмурился, но радостного взгляда не отвел. – Думал, я тебя тут умирать оставлю? Отнюдь. У меня с собой целая коробка бисквитов и вкусный-вкусный чай. Надеюсь, что вкусный. Я  всё-таки старалась.

– Ох, неужели я спасен! – Дабл Даймонд выдохнул от радости, пытаясь скрыть то, как на самом деле быстро билось его сердце. Эмоции просто переполнили тело маленького белого земнопони. – Сама принцесса пришла меня навестить! Или я просто вижу предсмертных призраков…

– Я вроде Селестии или Луны, – кивнула Старлайт, раскладывая бисквиты на столе. – Только мне прислуга, как во дворце, чтобы за чаем бегали, без надобности, – она подмигнула Даблу и снова направилась вниз.

– Поверьте, Принцесса Старлайт, если бы я… – хотел было показаться героем Дабл, но в который раз закашлялся, жмурясь. – ох, если бы я протянул ещё день…

– Ты болеющий, но не умирающий, – послышалось снизу.

– Этого мы ещё не знаем! – возмутился Дабл, покраснев. – Может, у меня что-то очень серьезное!

– Конечно, – Старлайт поднялась наверх с парой чашек. – У тебя зимняя земнопоньская хандра и острый приступ безутешного одиночества. И всё это смешалось с… – она ахнула. – не поверишь. Простудой!

– О не-е-ет, я не доживу до следующей зимы! – артистично поднял вверх копыто Дабл Даймонд под смешок светло-фиолетовой единорожки.

– Вообще-то я сделала действительно хороший чай! И очень старалась, замечу, – объявила Старлайт, налив себе и больному по чашечке, положив рядом по бисквиту. Она поставила лакомство перед белым земнопони, а сама села напротив, улыбнувшись. – Так как ты здесь, Белоснежка? Лечишься?

– Эй! Я не… – он чихнул и покраснел, отведя взгляд. – Я лечу-у-усь.

– Это я заметила, – Старлайт сделала глоток. – Но судя по тому, что свет у тебя был выключен, а лицо сине-зеленое, ты готов был умереть от грусти и тоски.

– Я остался один перед самым праздником! – жалостливо объявил белый пони, куснув бисквит. Действительно очень вкусный, кстати! – Эфо фе ферх неуфафи! Яф… кхф… – он пережевал. – Ммф… Я просто сама неудача в теле пони! Если бы неудачу можно было бы сделать настоящей, то… да это уже невозможно, миф! Потому что я и есть неудача! Можешь сама наблюдать – вот они, все горести пони в одной белой мордочке! Надеюсь, Тартар приберет меня к своим копытам как можно скорее. Я и неурожай учиню, и засуху, и гром, и метель…

– Но теперь я здесь. Да и потом, думаю, мне не составит труда навестить тебя и в день Равенства, – пожала плечами светло-фиолетовая кобылка, сделав ещё глоток.

– Эх, всё равно это не то. Мне хочется нару-ужу, к снегу, к празднику… – поморщился Даймонд, посмотрев в потолок. Он задумался. – Кстати, а как там Пати? Во всю готовится к торжеству?

– Ты знаешь, у нас не особо с торжествами, – единорожка осмотрела комнату. – Но да, он радуется возможности провести время с друзьями и соседями. Что-то там готовит у себя дома и особо даже не высовывается. Ну, всё как обычно. Так и в том году.

– А Найт?

– Пегаска? – уточнила светло-фиолетовая. – У неё тоже всё хорошо. Они часто болтают с Пати, когда он свободен, – Старлайт осеклась, но придумала, как выбраться из ситуации: – Ты только не ревнуй, он всё равно твой.

– Мой? – бросил непонимающий взгляд на Старлайт Дабл Даймонд.

– Ну, вы же с ним…

– Он мой друг, Старлайт! – покраснел от смущения Даймонд, отвернувшись. – Я… другое… – теперь осекся сам белый пони.

– Продолжа-а-ай! – с любопытством подвинулась ближе Старлайт, заглядывая под одеяло, под которым прятался жеребец.

– Ду-у-умаю, – послышалось оттуда. – Что я сейчас чихну!

Белый пони резко показался из-под покрывала, из-за чего Старлайт отпрыгнула в сторону, вскрикнув.

– Нет!

– Попалась! – рассмеялся и тут же закашлялся пони, обхватив себя копытами в попытке остановить смешавшиеся в этом звуке смех и болезнь.

– Ах ты… – теперь покраснела светло-фиолетовая, вернувшись на своё место. – Пони!

– Земнопони! – подтвердил, кивнув, Дабл. Он ещё улыбался. – Тот, что почти победил принцессу Старлайт одним чи… – хотел было сказать белый, но чихнул, дернув носиком. И это вызвало смешок у его подруги.

– Всё-таки чихнул, – подмигнула единорожка.

– Это была… ошибка-а-а! – хотел оправдаться пони, но чихнул снова. – Не-е-ет… силы покидают меня!

– Я совсем не удивлена, что ты заболел, Дабл, – Старлайт рассматривала свою чашку.

– Я всегда надевал шарф! – пожаловался пони. – Почти…

– На самом деле, без тебя правда стало скучнее там, за окном, – подтвердила светло-фиолетовая, ухмыльнувшись. – Знаешь, я была рада видеть, как ты выпрыгиваешь из своего дома каждое утро, а потом, прокатившись бесконтрольно по льду, который остался после холодной ночи, падаешь в ближайший сугроб.

– Всего раз такое было! – возмутился Дабл.

– Два, – кивнула единорожка.

– Нет! Меня тогда Найт толкнула, а это не считается!

– Ну конечно. Это же совсем другое.

– Эх, ничего ты не понимаешь…

– В любом случае, до праздника ещё три дня, так что, – Старлайт сделала глоток чая и поставила чашку, рассматривая короткую гриву белого, почти белоснежного жеребца. Что-то слегка коснулось её души, но она, закусив губу, продолжила. – Так что… ты, уверена, ещё поправишься.

– А вот не знаю я, Старлайт, – вдруг сказал Даймонд уже более серьезно, отвернувшись к потолку.

– В смысле? – удивилась пони. – От простуды не умирают. Почти… но не думаю, что ты…

– Это да, но… – Дабл Даймонд помялся, подбирая слова. – Понимаешь… я не думаю, что это только простуда.

– Что ты хочешь сказать? – недоумевающе произнесла светло-фиолетовая. Внутри неё постепенно нарастал холодок тревоги, смешанный с волнением. И ещё чем-то важным. Чем-то…

– Ну… я хочу сказать, что дело не в простуде. Вернее, в ней тоже, но меня ещё кое-что тревожит, – признался белый пони, повернувшись к окну. Старлайт сидела всё так же, напротив его кровати, и рассматривала аккуратно выстриженную гриву жеребца. Пусть он болел, но был таким же красивым, как и всегда. – Думаю, это не просто хандра.

– Что случилось? – уже с явной ноткой страха произнесла светло-фиолетовая, подвинувшись ближе. Дабл Даймонд начал:

– Знаешь, меня давно что-то тревожит там, в груди. И именно поэтому я так неудачно заболел. Конечно, вина и погоды, и снега, но больше, наверное, тревоги, – земнопони говорил честно, иногда останавливаясь. В его голосе слышались оттенки тревоги и пустого счастья, которые смешивались в его пыльной душе. – Просто… мне будто бы чего-то не хватает. Я сколько себя помню… всё здесь живу, в этом доме, в этой деревушке. Общаюсь с теми же пони, делаю всё одно и то же. Нет, это хорошо, что все живы и ничего плохого не произошло! Но уже довольно долго я чувствую, будто всё это… вроде подделки? – он остановился, переводя дух. Старлайт слушала молча, пытаясь подавить внутри себя чувство стыда и тоски. Смешанных… ещё с чем-то? Да чтоб его! С чем ещё? – Будто гуляю по пустынной площади неизвестного города. Без цели, смысла и… тела.

– Я не хочу сказать, что все вокруг плохи! Нет, пони вокруг меня очаровательны, они забавные, я люблю их и не хочу, чтобы кто-то из них страдал, но… но всё же… среди них я не чувствую себя живым. Я будто просто пони, который здесь существует и… и всё. Мне нечем себя занять, нечего о себе рассказать. Я просто один из тех, кто живет в этом городке. И от этого как-то… больно? Это, наверное, неправильно, ведь мы все равны, но… боль не проходит, – Дабл Даймонд повернулся к Старлайт, взглянув ей прямо в глаза. От этого она вздрогнула, прислонив своё копыто к груди. Что-то билось внутри. Аналог чувств.

– Знаешь, я правда пытался унять эту боль и забыть про пустоту, но не могу. Я до сих пор всё это чувствую и… и поэтому, наверное, меньше стал заботиться о себе и своём здоровье. Я… я не знаю... мне словно чего-то не хватает. Чего-то… серьезного. Без чего я просто… Дабл Даймонд. Без талантов и… чувств? Без любви?

Воцарилось молчание. Белый пони рассматривал Старлайт, но вскоре отвернулся к потолку, не произнося ни слова. Светло-фиолетовая кобылка тоже молчала. Было слышно только, как по улице прошел какой-то пони, похрустев снегом под окнами дома заболевшего, и как слегка постукивал в окно ветер.

А в Старлайт что-то смешалось в эту секунду. Что-то наполнило её и она, пытаясь совладать с эмоциями, старалась подавить смешавшиеся чувства. Обычно ей это так хорошо удавалось, но теперь что-то коснулось её сердца так точно и так верно, что она терялась в своих собственных мыслях. Что-то сбило её с толку, то, что она ещё не испытывала. Вроде одного из самых сильных чувств.

Лед тает близ огня. Он, подобно целому застывшему океану, постепенно, каплей за каплей начинает таять, поддавшись теплу и свету. И зима, как и лед, шаг за шагом сдается под солнцем наступающей весны. Наверное, потому что сердце сестры, приходящей на смену зиме, бьется чаще. Или потому, что все чудеса случаются весной.

Пламя свечи поддавалось любому ветру. Его было легко затушить, его было легко забыть. Пламя разрушительное, но его легко затоптать. Но не искру. Искра – это мгновение. Искра – это всего одна секунда перед таким пожаром, который уже никогда и ничем потушить будет невозможно. Искра – это те счастливые минуты, которые проживал каждый пони и которые вспоминал там, в последний день, перед своей бесконечной смертью.

Порой красота таилась не в домиках. Не в снеге, не в темноте или свете. Не в елочных игрушках, не в украшениях. Она таилась в пони. В их маленьких сердцах, головах. В их глазах и их действиях. Та самая искра, которая связывала их вместе. Парами.

Старлайт обернулась. Вокруг был сиреневый, страшный туман, который будто бы выносил ей суровый приговор. И она сдалась бы, испугалась и постаралась сбежать, но кое-кто не давал этого сделать.

У последней двери всеохватывающей пелены сидели, обнявшись, Дабл Даймонд и Старлайт. Их сердца впервые бились.

Постепенно на город опускалась зимняя ночь. Сверху стали мерцать звезды, снизу – всё реже появляться пони. Только одно окно в городе светилось наперерез лунному и звездному свету. Только одно окно всех городских домиков стало свечей. Потому что спускалась ночь.

Свет доходит от звезды до планеты маленьких пони за очень долгое, порой даже бесконечное время. Пони не могут сказать, живы ли звезды, на которые они смотрят, или нет, потому что всё, что видят – это их свет. Свет, который преодолевает настолько большое космическое пространство, что тот, кто его создал, мог уже умереть. Но когда пони смотрят вверх, в небо, они не задумываются об этом, они лишь загадывают желания в надежде, что те исполнятся. Они любят. Они чувствуют. Потому что в них живые, бьющиеся сердца.

Но есть звезды, которые живы и дарят свет, пока могут. И будут дарить, пока само совершенство, сама Вселенная не перестанет существовать. Эти звезды – чувства внутри маленьких пони. Они горят, они зажигают, греют и дают свет. Чувства – это бессмертные звезды на полотне огромного черного океана сознания и космоса. Чувства – это то, за что хватается каждый в последний миг своей жизни и существа. Чувства – это то, что наполняет жизнь жизнью, делает её не обычной серой раскраской, а настоящим существом, полным смысла.

Звезды – это бесконечные чувства безвременного света, который бороздит бескрайний черный простор настоящего, прошлого и будущего. Пони – и есть этот свет.

– З-знаешь, – начала светло-фиолетовая единорожка спустя несколько упавших за окном снежинок. По её щеке вдруг скатилась одна теплая слезинка. Слеза, которая стоила все её поступки. – Возможно, тебе стоило бы найти хобби?

Дабл Даймонд бросил взгляд на Старлайт и уставился, будто в просьбе о помощи. Кобылка же только поднялась, опустив голову. Она посмотрела в пол, а после – подняла глаза к окну.

– Старлайт… ты… плачешь?! – от неожиданности белый пони даже поднялся.

– У меня, например, есть дома лыжи… они так, совсем лишние, мне не нужны, да и никому больше – тоже, – она улыбнулась Дабл Даймонду, зная, что слеза её коснулась искры души. – Может, зайдешь как-нибудь за ними, хм?