Наваждение

Внутри его дома было темно, и прошло много часов с тех пор, как солнце зашло за горизонт. Он осторожно спустился по предательски шатким ступенькам, отчаянно стараясь сделать так, чтобы они при этом не скрипели. Время от времени старый жеребец останавливался и оглядывался назад, на комнату, которую он только что оставил. В моменты тишины он всё ещё мог слышать её, кобылу, которая теперь в одиночестве спала на двуспальной кровати. И он не мог скрывать отвращения к себе, пристыженно отводя взгляд, не в силах выносить звуки её мирного сна. "Почему? Зачем я это делаю? Почему предаю её? Она ведь моя жена, моё главное сокровище, и я просто... отказываюсь от неё!" — Эта мысль приходила ему в голову много раз до этого, и не только сегодня вечером, но даже так он знал, к чему это ведёт. Внутри крепло чувство вины, отвращения к себе. В какое же чудовище он превращался? Как часто он себя так загонял, стараясь найти моральную опору? Вот только это ничего не изменило, потому что он знал, что всё равно пойдёт туда, в то место. Гримаса отвращения так и замерла на его лице, когда эта мысль дошла до него, и он продолжил спускаться по тёмной лестнице. К счастью или нет, но за всё то время, что он шёл, не было слышно ни звука, и поэтому прошло совсем немного времени, прежде чем он, бесшумно открыв и закрыв дверь, вышел на улицу, чувствуя вокруг себя прохладный ночной воздух.

Как он делал много раз прежде, жеребец огляделся, чтобы убедиться в отсутствии других прохожих в столь поздний час. Конечно же, все улицы были пусты, и он облегченно вздохнул. Но это было недолгое чувство, так как это тягучее ощущение снова начало давать о себе знать. Чувство необходимости быть в месте, которое дарило новые силы, ощущение блаженства от соприкосновения с источником грёз. Как же он ненавидел себя за это, в то же время прекрасно осознавая, что не в силах противиться этому... этот мост был для него уже давно пройден. И теперь он вынужден был осторожно, словно сорванец-жеребёнок, красться из своего дома и так же осмотрительно идти к окраинам деревни, стараясь оставаться незамеченным. Несмотря на возраст, он всё ещё мог бегать и легко мог дать фору своим поседевшим товарищам, и, благодаря этому, вскоре жеребец оказался за пределами поселения, направляясь прямо к обширным лесным угодьям, которые примыкали к деревне. Это было тёмное зловещее место, и оно имело среди селян  дурную славу. Поэтому ни один пони в здравом уме не хотел бы здесь оказаться, тем более в полночный час. Но старому жеребцу было всё равно, и он бросился вперёд сквозь грозно нависающие ветви и колючие кустарники, даже не думая, что могло притаиться за следующим поворотом.

Множество странных и тревожных звуков пронеслось мимо него, когда он скакал вперёд, но это его не заботило, сердце и что-то ещё вело его дальше в чащу. Несмотря на темноту и мрак, у него не было никаких проблем с поиском дороги. В конце концов, это была тропа, по которой он ходил много раз до этого, о чём свидетельствовали многочисленные отпечатки копыт, служившие ему ещё одним горьким напоминанием. Но стыда, казалось, было недостаточно, чтобы остановить его, и когда он снова побежал, прошло совсем немного времени, прежде чем он оказался на месте. Это было словно в какой-то сказке — поляна, залитая лунным светом, усеянная множеством красивых цветов и свежей зелёной травой. Обитель радости и покоя, в окружении мрака и безразличия. Он огляделся, слыша только тишину, и на краткий миг задумался, возможно, даже понадеялся, что её не будет здесь этим вечером. Но эта надежда, к сожалению, оказалась напрасной, так как за шорохом листвы неподалёку последовал успокаивающий и страстный голос.

— Что ж... приятно видеть, что ты держишь свои обещания, дорогой.

Подавив вздох, старый жеребец медленно повернул голову и увидел перед собой то, что многие назвали бы самым прекрасным зрелищем. Перед ним была кобыла-пегас, намного моложе его, с кремовой шёрсткой и самой длинной золотистой гривой, которую он когда-либо видел. Её шаг был грациозен, она словно плыла... летела по поляне, не расправляя крыльев, слегка покачивая своими бёдрами, когда приближалась к нему. А жеребец стоял как вкопанный, парализованный её красотой, и был не в силах отвести взгляд от её пронзительных жёлтых глаз. Её губы сменились лукавой улыбкой, как только она подошла к нему, подняла копыто и нежно погладила его по щеке.

— Я скучала по тебе. А ты по мне скучал?

Он открыл рот, но не смог выдавить ни слова. Глядя на это, его "спутница" слегка захихикала. После чего она развернулась, словно готовясь уйти от него; но при этом её хвост грациозно покачивался из стороны в сторону.

— О, не нужно слов, дорогой. Совсем нет, слова — это последнее, что нужно в этом прекрасном месте, не так ли?

Жеребец нахмурился и уставился под ноги, изо всех сил стараясь не пялиться на неё.

"Она никогда не меняется, — подумал он. — Всегда смеётся, рассказывает шутки. Как будто не понимает, что то, что происходит между нами, неправильно. Нет, она не настолько глупа, — возразил себе жеребец. — Это я глупец, её жертва... а ей всё равно". — Жеребец был так погружён в свои мысли, что снова не заметил приближения кобылы, которая мягко положила копыто ему под подбородок и снова заставила его посмотреть ей в глаза. Продолжая улыбаться, она прильнула к нему, чтобы тихо прошептать что-то на ухо.

— Ты ведь хочешь этого. Всегда приходишь ко мне. И мне нужна твоя любовь. Я так... сильно... голодна.

Это, возможно, больше, чем что-либо другое, было тем, что пристыдило его сильнее всего. То, что он изменял своей жене, было порочно и осуждаемо, но дарить любовь существу, враждебному народу пони? Это было что-то совсем другое, немыслимое. Он смотрел на красивое лицо кобылы перед собой, зная, что это всего лишь маска. Под этими любящими глазами и шелковистой шёрсткой скрывалось существо, более ужасное и мерзкое, чем все, которых когда-либо знала Эквестрия. От этой мысли его чуть не стошнило, но он ничего не мог с собой поделать. Всё, что она делала, а не только её внешность, притягивало его к ней. То, каким медовым и ласковым был её голос, какими грациозными были её телодвижения.

"Клянусь Тартаром, — подумал он, — даже её запах божественен". — Это было похоже на цветочные духи или на тот аромат, который заманивает маленькое насекомое в пасть поджидающего хищника. Как бы то ни было, было ясно, что обольстительница читала мысли, которые роились у него в голове, о чём свидетельствовала её лукавая усмешка. У него не было времени отреагировать, когда она двинулась вперёд, прижимаясь губами к его губам. Хотя это и застало его врасплох, прошло совсем немного времени, прежде чем он растворился в поцелуе, обхватив её передними копытами и прижимая демоницу к себе.

И с этого момента он потерял ощущение реальности. С течением времени поцелуй становился всё более и более страстным, до такой степени, что они оба упали в траву, катаясь по ней и обнимая друг друга. Он мог чувствовать тепло её шёрстки, и это заставило его, казалось, давно угасшие чувства снова обостриться. Он хотел её. Она была нужна ему. Но несмотря на их близость он не переставал ещё больше ненавидеть себя.

"Эта демоница выглядит прямо как моя жена, — подумал он, — эх, она так же прекрасна, как в тот момент, когда мы с ней впервые встретились и полюбили друг друга. Неужели она приняла эту форму нарочно? Понимала, что я не способен изменить? И это для того, чтобы издеваться надо мной, пока она питается моими чувствами и поглощает жизненные соки. Неужели всё так? Чтобы заставить меня ненавидеть себя ещё больше? Разве недостаточно того, что я нарушаю клятвы моего брака? И она показывает мне это пленяющее лицо, пока я ублажаю её... Селестия, зачем я это делаю?" — Отвращение и стыд, соблазн и гнев, страх и сожаление. Всё это и многое другое пронеслось в голове пожилого жеребца, пока он продолжал обнимать эту фальшивую кобылу. Время шло, и, как и следовало ожидать от такого союза, дело зашло гораздо дальше, чем просто поцелуи. Со временем лес наполнился звуками великой страсти, крики экстаза раздавались как от кобылы, так и от жеребца.

Но, как и всему остальному, этому чарующему акту в конце концов пришёл конец. Жеребец не знал, как долго он был под гипнозом или чем-то ещё; сейчас он чувствовал сильную усталость, но ему было всё равно. Он снова совершил это, как делал много раз прежде. И дело было не только в его усталости после горячего соития. Нет, его любовь тоже насытилась, он просто чувствовал это. Подняв глаза, он снова увидел кобылу, которая отошла от него, остановившись недалеко от линии деревьев, чтобы оглянуться и одарить его злой улыбкой.

— Завтра в то же время... друг.

Смешок сорвался с её губ, когда она скрылась за деревьями, и на мгновение жеребец готов был поклясться, что мог видеть, как её охватило зелёное пламя, знак её трансформации. Он не мог видеть её после этого, и, поразмыслив, понял, что совсем не хотел этого. Он просто встал и посмотрел на небо. Как и ожидалось, появился малейший намёк на появление света. Скоро наступит рассвет, и он знал, что должен вернуться домой до того, как проснётся его жена. Но теперь он не бежал. Вместо этого жеребец просто двигался вперёд, шаг за шагом, и слёзы капали из его глаз на протяжении всего пути.

— Ох, моя ненаглядная... прости меня, Золотце.