Непоколебимая решимость
19. У суки есть вопросы
Что делает героя героем? Я вам скажу: я не знаю. Долгое время меня не волновали герои. Была только битва, и это было хорошо. Ни причин, ни смысла, только битва. Некоторые из нас хотят быть героями, мечтают об этом, стремятся к этому, отдают за это всего себя, а потом, по каким-то причинам, теряют себя в битве. Когда-то у меня был друг… кажется. У меня была причина делать добро. Была причина быть героем; потому что это правильно… и, может быть, потому что это может понравиться твоему другу. Я просто хотел нравиться.
Шедо могла бы стать героем, у нее ведь есть все необходимые качества, не так ли? Но если она военачальник Кецуэки, она не может быть героем. Я хотел, чтобы она была военачальником Кецуэки; посмотрите, как весь мир трепещет при ее имени! Ради славы! Ради крови! Ради Битвы! В момент Битвы все воспоминания улетучиваются. Тревожные мысли о том, что кто-то когда-то был моим другом? Все ушло, и в добрый путь, верно? Верно? Я думал, что знаю, чего хочу, но потом случилось самое страшное: Шедо стала моим другом.
А я не очень хороший друг. Воистину, я направил ее на путь военачальника Кецуэки и воспользовался ее жаждой мести. Будучи чудовищем, я использовал свою силу и влияние, чтобы подчинить ее своей воле. По правде говоря, я манипулировал ею, зарывался в ее сознание, как когда-то сделал это с моим последним другом, и подтачивал ее рассудок. О горе, я лишил ее способности принимать правильные решения. Для них обоих.
Странно, я вспомнил, чего хотел когда-то, я пробудился. Могу ли я исправить то, что сделал? Я забрал у мира героя и дал ему вместо него военачальника Кецуэки. Миру нужно меньше военачальников и больше героев. Что я наделал… что я наделал. Я помню другую… она была добра ко мне… а я воспользовался ею… я думаю? Это моя натура? Я не могу поступить лучше?
Может, уже слишком поздно?
Миру нужен герой…
Пора отпустить сознание Шедо и надеяться, что она простит меня.
— Конифер, ты выглядишь обеспокоенным. Я же сказала тебе, что с твоей подругой все будет в порядке. Даже лучше, если мы сможем выкинуть эти идеи из ее головы. — Пока она говорила, Клюква ощипывала птицу, которую убила на охоте. Это было действие, совершенное без раздумий, ужасная задача, выполненная по необходимости.
Шедо, держась за бок, за больное место, куда вонзился ржавый наконечник стрелы, дрожала и ждала еды. Ее тело бил жар и озноб, но, по крайней мере, теперь она была чиста. Это было приятно, даже несмотря на то, что от усердного мытья раны открылись и кровоточили. Клюква сказала, что это хорошо, так как выводит яд, и Шедо была склонна поверить доброй кобыле-единорожке.
— Мне снились странные сны, — сказал жеребенок зебры голосом, который было трудно расслышать из-за огня. Покачав головой, Конифер выглядел обеспокоенным, а его яркие пурпурные глаза отражали свет костра странным, почти мистическим образом.
— Кошмары? — Клюква продолжала ощипывать. — Переживаешь из-за потери друга? Видишь чуть больше насилия, чем тебе хочется? То, что происходит в дороге… это что-то делает с пони. Меняет их. Наверное, и с зебрами тоже. Мы не такие уж разные. Бедный жеребенок, ты застрял с алмазным щенком, чей мозг одурманен мыслями о мести. Я предсказываю, что в твоем будущем будет гораздо больше насилия. — Глаза красногривой кобылы метнулись в сторону Шедо и устремили на него пристальный взгляд.
— Я видел странную бумажную пони Шедо, — признался жеребенок. — Мне… кажется… кажется, она снилась мне уже давно, но я не могу вспомнить. — Покачав головой, он хотел еще что-то сказать и сделал это неуверенным, дрожащим голосом. — Сейчас, кажется, вспоминаю. Она налила чернила в мои полоски и говорила о дружбе. О том, как важна дружба. Мои полосы ожили и зашевелились, как колышущаяся трава в саванне или тени, отбрасываемые на стену костром. Она сказала, что мое имя станет благословением на языках алмазных собак во всем мире.
— Общий бред… — вздохнула в ответ Клюква. — Замечательно. Послушай, жеребенок, это всего лишь лихорадочные сны. Подумай над тем, что ты сказал. С чего бы алмазной собаке почитать зебру? В лучшем случае, ты раб. В худшем — еда. Это бред. Я думаю, что все эти стрессы и насилие помутили твой разум.
— Может быть. — Конифер пожал плечами. — Шедо начала видеть эти сны задолго до того, как у нее началась лихорадка. Шедо сказала, что старые боги алмазных собак умерли, потому что их забыли. Кажется, происходит что-то странное, и все это сосредоточено вокруг Шедо.
— Она взяла в лапы волшебный меч, и он овладел ею, как это обычно бывает с волшебным оружием. Если ты хочешь найти свою бумажную пони, посмотри на этот странный зеленый клинок с колдовским огнем. — Глаза Клюквы сузились, а зубы сжались. Содрогнувшись, она достала острый нож и выпотрошила ощипанную птицу. Фырканье отвращения вырывалось из ее ноздрей, как пушечный выстрел, пока она ковырялась в съедобных внутренностях.
Шедо облизнула губы и замолчала.
— Конифер, — с трудом проговорила Клюква, преодолевая сильную тошноту, — зеленая магия почти всегда плохая магия. Темная магия часто бывает зеленой. Магия чейнджлингов — зеленая. Дисгармоничная магия — почти исключительно зеленая, а колдовской огонь — самая зеленая из всех зеленых магий. Каждый единорог, имеющий хоть какое-то магическое образование, знает, что нужно бояться зеленой магии в любом ее проявлении.
Через мгновение она добавила:
— Хотя это не всегда плохо, просто в большинстве случаев. Может быть, девяносто, девяносто пять процентов времени. Некоторые единороги обладают зеленой магией от природы, и, по моему опыту, им тоже не стоит доверять, потому что зеленая магия — это просто плохо. Есть пара мошенников, известных как Флим и Флэм. Единороги. Зеленая магия. Им нельзя доверять.
Шедо, не зная ничего о магии, промолчала.
— Я думаю, ты ошибаешься насчет алмазных собак, — сказал Конифер Клюкве.
— Как же так, маленький друг-зебра? — В тоне Клюквы не было ничего снисходительного, слышалась только теплая искренность.
— Я не раб и не еда для Шедо. — Жеребенок зебры немного поморщился, постучал копытом по подбородку, а затем негромко добавил: — Ладно, формально Шедо — мой хозяин, но это соглашение было заключено драконом Хромом для моего блага. Но Шедо не относится ко мне как к рабу. Я очень ценная собственность. Правда!
Покачав головой, Клюква вздохнула:
— Все это становится все более и более странным.
— Я — сосуд знаний Хрома, сокровищница информации, и меня отдали на хранение Шедо. Она спасла меня из очень общественного туалета, который на самом деле был троллем. Шедо ставит все мои потребности превыше своих собственных, а мою безопасность — превыше своей.
— Угу… — Клюква кивнула. — Да, у вас тут вполне себе отношения хозяина и раба.
Не найдя лучшего ответа, Конифер фыркнул, а затем издал недовольный зебровый звук.
Ухмыляясь от уха до уха, Клюква нанизала птицу на пару острых палочек и подвесила ее над костром, который к этому моменту был в основном занят горячими углями. Что касается потрохов, то их она бросила в кастрюлю с водой и поставила вариться. К большому огорчению Шедо, остальные остатки мяса были брошены на угли и сгорели. Наконец, птица начала жариться, хотя Шедо была достаточно голодна, чтобы съесть ее сырой.
— Шедо… — Клюква повернула улыбающееся лицо к Шедо, и в ее глазах появился хитрый блеск. — Что будет, если из-за твоей жажды мести Конифер погибнет? Или, что еще хуже, его съедят. Думаешь, ты сможешь с этим смириться? Может быть, если дела пойдут совсем плохо, тебя заставят смотреть. Или, что еще хуже, участвовать в этом. Стоит ли месть этого? Стоит ли месть того, чтобы пренебрегать своими обязанностями?
То, что вырвалось из ее уст, удивило Шедо Один-Клык:
— Нет.
Похоже, это удивило и Конифера, и жеребенок зебры (или зед-бры, она так и не решила) посмотрел на нее с любопытством и недоумением. Шедо в оцепенении пыталась осмыслить то, что только что прозвучало из ее уст, в то время как ее сердце несколько раз слабо стукнуло в груди. Даже Клюква, казалось, была удивлена таким исходом, и ее улыбка исчезла, сменившись необычным, озадаченным выражением лица. По крайней мере, Шедо показалось, что она выглядит озадаченной. По лицам пони трудно было сказать.
— Не могу понять, то ли ты пришла в себя, то ли бред окончательно развеялся. — Клюква ткнула палочкой в огонь, чтобы помешать угли, и воздух наполнился запахом жарящейся птичьей плоти.
— Шедо все еще поступает правильно по отношению к алмазным собакам… — Сбитая с толку, она пыталась разобраться в своих мыслях, которые теперь казались ей странными. — По-прежнему стараюсь сделать алмазных собак лучше. Не сдаюсь. Но Шедо не должна рисковать Конифером. Нужно найти выход.
— Мстить — значит продолжать гноить свои раны. — Глаза Клюквы были выразительны, и отражение света костра придавало им какое-то многозначительное сияние. — Искать справедливости — значит, наконец, залечить эти раны. Месть никогда не приносит удовлетворения, она лишь усугубляет распри. Милосердие в конечном счете более значимо, хотя… иногда… к сожалению… убийство неизбежно.
— Как Шедо должна сделать то, что должна делать?
— Слушай, я не буду врать… — Клюкве было больно произносить эти слова. — Если ты собираешься заниматься этим своим делом, то придет время, когда тебе придется отнимать жизни. Мне это не нравится, но это субъективная правда. Но ты можешь показать пример. Будь известна своим милосердием… за все те случаи, когда ты не убивала.
— Но плохие собаки не боятся Шедо, если она добрая.
— Может быть, и нет, — ответила Клюква, — но, может быть, молодые собаки захотят вырасти и стать такими же, как ты. И со временем молодые собаки, которые вырастут, начнут заменять плохих собак. Наверное, это я как пони говорю. Мы, эквестрийцы, склонны к медленным, масштабным изменениям, которые происходят с течением времени. Внезапные быстрые перемены страшат нас. Пугают нас. Они переполняют нас и заставляют бежать. Если возникает проблема, мы склонны списывать ее на плохое поколение, а затем работать над тем, чтобы изменить жеребят для следующего поколения, и поэтому изменения требуют времени. Это игра терпения.
К несчастью для Шедо, она даже не могла понять эту концепцию. Все, о чем она могла думать, — это о плохих собаках, которые вечно во главе, производят еще больше плохих щенков, создавая ужасное будущее, которое тянется бесконечно. У плохих собак рождаются плохие щенки, таков порядок вещей, верно? Конечно, это и было причиной того, что все дошло до такого состояния. Но она пощадила щенков, надеясь, что суки смогут воспитать их лучше. Все это было слишком запутанно для ее измученного болью разума, и у нее вырвалось недоуменное поскуливание.
— А что, если у вас, пони, и дальше будут рождаться плохие жеребята? — спросила Шедо, недоумевая. — Что если жеребята не изменятся, а станут еще хуже?
На это Клюква пожала плечами:
— Такое бывает. Так уж устроен мир. Иногда требуется несколько поколений, чтобы разобраться во всем. Но изменения начинаются с малого, а потом разрастаются. Несколько обеспокоенных родителей воспитывают своих жеребят, чтобы они стали лучше. Эти жеребята вырастают во взрослых, которые делают это лучше, и, если повезет, могут изменить мир вокруг себя. А потом…
— Но ведь у плохих пони тоже есть жеребята, — обратилась Шедо к Клюкве, почти лихорадочно пытаясь найти во всем этом смысл.
Вздохнув, Клюква кивнула:
— Да, Шедо. Так и есть. Возможно, не всегда все меняется к лучшему. Но мы, пони, добились неплохих результатов. Эквестрия — одна из самых просвещенных и развитых стран. Это медленный, неуклонный марш прогресса. Хотя, наверное, то тут, то там происходят жестокие потрясения.
— У пони все по-другому. — Конифер сосредоточенно нахмурился, и что-то в его глазах говорило о том, что он пытается обдумать мысли, которые слишком велики для его головы. — У вас, пони, есть принцесса Селестия, которая ведет вас вперед. Она знает ошибки прошлого… Она делает возможным для вас, пони, ваш медленный подход к изменениям. А что есть у алмазных псов? Кто помнит их ошибки прошлого?
— Ты умный, Конифер. — Клюква пожала плечами. — У меня нет ответа.
Если раньше ее разум был затуманен лишь одним желанием, то теперь Шедо стала сомневаться во всем. Она сомневалась, но в то же время была полна решимости идти вперед… так или иначе. Эти мысли были слишком велики для ее головы, слишком велики для ее разума. Что произошло? Что изменилось? Неужели почти смерть изменила ее? Что привело ее к этому? Цель оставалась, желание оставалось, но мотивация, средства достижения цели изменились. Она не стала бы жертвовать Конифером ради этого.
— Шедо нужно увидеть звезды. Нужно проветрить голову. Мне нужно выйти наружу.
— Подожди, — ответила Клюква, — я помогу тебе…
Что я натворил? Неужели я погубил чувство цели Шедо? Теперь у нее есть все эти ужасные сомнения — сомнения, которые, несомненно, станут ее погибелью. Пока они там, на улице, смотрят на звезды, я остаюсь в одиночестве и бормочу про себя. Шедо просто хотела быть моим другом, она очень старалась. По правде говоря, она была добра ко мне, она была лучшим другом, чем я заслуживал, как и все остальные.
Может ли старый меч превратиться в новое лезвие?
Потерял ли я свою остроту?
Могу ли я все еще что-то предложить?
Все, что осталось у Шедо, — это ее решимость, а она грозна. Если я не буду мешать ей думать, может быть, она сможет что-то сделать. Может быть, я еще могу помочь. Может быть, мне еще можно помочь. Может быть, я и есть то, чего я все время боялся: тупица. Вопрос: может ли рассказчик быть злодеем в своей собственной истории? Я думаю, что может. Можно ли спасти рассказчика? Но что, если рассказчик сам загнал себя в угол? Увы, я просто не могу объявить, что я теперь хороший. Я только и делаю, что разглагольствую перед всеми, кто готов слушать… и, возможно, перед одним или двумя, которые не очень-то и хотели слушать.
Я так долго говорил, что все, что я хотел сказать, потеряло всякий смысл.
Может быть, я говорю, чтобы услышать свои мысли?
Я не думаю, что смогу спасти своего друга, но сможет ли мой друг спасти меня?
От переводчика:
Тут рассказ автора обрывается, но фактически уже все рассказано откуда в этом мире воскресла/появилась Черная гончая.