← Глава 17: "Тайны уходящего года" - часть 10 Глава 18 - "Найди свой путь" - часть 1 →

Стальные крылья: Огнем и Железом

Глава 17: "Тайны уходящего года" - часть 11

Здание биржи находилось на пересечении двух улиц, одна из которых называлась Замковой Стеной. Почему? Ну, один раз взглянув вдоль нее, ты уже не задавалась этим вопросом, ведь Стена и ее переулки казались просто тропинками, огибавшими исполинские здания офисов и контор. Здесь, в центре города, оформлялись сделки и соглашения, касавшиеся всего, что можно было продать или купить, как в Эквестрии, так и за ее пределами. Но в в отличие от Проспекта Сестер, тут не было магазинов, ведь покупатели, продавцы и сводившие их вместе посредники не разменивались на мелочи, и предпочитали торговать оптом. Серьезным оптом. Зерно и пряности, овощи и фрукты, сельскохозяйственные животные (спроси об этом Эпплджек, Твайли — она точно знает, откуда берутся яйца и молоко), древесина, строительные материалы, полезные ископаемые и все, что продавалось крупным и средним оптом, можно было найти в этом загадочном месте. Нет, конечно же, никто не собирался приводить сюда свою корову или притаскивать кучу камней — в этом месте находились так называемые маклеры, брокеры, и прочие загадочные личности, которые сводили покупателей и продавцов, становясь живым и гласным свидетелем заключаемой сделки. Торгуя не только товарами, но и услугами, они могли подыскать продавцу сотен метрических тонн сена ищущих его покупателей, владельцу шахты — помочь продать добываемую руду, а капитанам кораблей — не пропустить выгодный фрахт для своего судна. Удобно? Наверное. Полезно? Быть может. Хотя почему торговать на Мейнхеттенской бирже могли только специально обученные маклеры, к которым нужно было обращаться посредством тех самых контор, что занимали множество зданий делового центра города, мне было решительно непонятно. Но видимо, на то была какая-то своя причина, ведь болтавшие об этом пони не выглядели возмущенными или расстроенными, а рассказывали о деловых обычаях своего города с эдаким юморком — мол, мы знаем, что это все странно, но вот уже сто-двести-триста и более лет так заведено, поэтому мы гордимся такими странными и глупыми с точки зрения других ограничениями. Что ж, не мне их было судить, и пока они не покушались на покой и благополучие нашей страны, то могли, с моей точки зрения, делать там все, что угодно — хоть массовые оргии устраивать, хоть на белых капибарах в красных труселях по офисам разъезжать.

— «Наверное, вы правы, мэм. Вот это действительно выглядит подозрительным!» — вместе со мной поднимаясь в воздух, крикнула Госсип. Поняв, что ничего интересного больше мы не узнаем, было решено попытать счастья на крыльях, и спустя пару кругов над Мейнхеттеном нам повезло, когда глазастая пегаска разглядела некоторую закономерность в движении групп, каждая из которых была похожа на разноцветный ручей, вьющийся по упорядоченной решетке городских кварталов. И как любые ручьи, все они сходились к одному водоему, озеру, небольшому морю, в которое превратился деловой «квартал белых воротничков», как с эдаким понячьим юморком описал нам его пролетающий мимо пегас. Площадь и елка на ней казались первым, к чему шло множество пони, но почему-то именно блок, где располагалась биржа Мейнхеттена был наглухо перекрыт той самой толпой, клубившейся возле приметного дома с колоннами. И она же первой заметила множество экипажей, от важно выглядевших карет до обыкновенных такси, каждый из которых, независимо от своего внешнего вида и количества везущих его пони, направлялся в сторону биржи. Но почему-то каждый из них сворачивал на боковую улицу, чтобы остановиться у заднего входа, оцепленного гвардейцами в синей броне, отсекавших гудевшую толпу.

— «Как говорил наш профессор патанатомии, не зная нормы невозможно распознать патологию» — хмыкнула я, заметив знакомую алую фигуру, резкими движениями крыльев подбрасывавшую себя на месте, прямо над головами своих подчиненных. Заметив меня, она раздраженно скривилась и опустилась на землю, что-то втолковывая вытянувшимся перед ней лейтенантам. И для этого, намеренно или нет, ей пришлось развернуться спиной к охраняемому объекту, вокруг которого я заметила странных пони, в том числе и носивших набившие мне оскомину жилетки и котелки — «Так, кобылы, кажется, мы на месте. Госсип, благодарность за смекалку и зоркий глаз».

— «Спасибо, мэм!» — рассказывать ей о том, что мельтешение разноцветных четвероногих, да еще и нацепивших на себя одежду, украшенную блестящими новогодними украшениями, вновь устроило моим глазам испытание, похожее на то, что случилось во время недавней войны, я остереглась. Кто знает, какие еще инструкции шепнули ей на ушко монаршие уста… — «Приказы, мэм?».

— «Снижаемся! Вон тот балкон!» — испытывать терпение и верность строгой алой кобылы было излишним, поэтому я даже не попыталась прошмыгнуть через заднюю дверь, а пошла вдоль стены, мимо зашторенных окон, направляясь к одной из небольших, неприметных дверей у торца дома, прикрытых крошечным подобием настоящих балконов. Несмотря на какой-то ненастоящий, детский размер этих надстроек, на первый взгляд, не имеющих никакого явного смысла, на одну из них умудрились втиснуться сразу два массивных земнопоня, с удивлением уставившиеся на приземлившихся перед ними кобыл.

— «Ты глянь!» — прогудел один, с хрустом двигая шеей, словно разминаясь перед коротким спаррингом — «Все-таки прилетели!».

— «Ага, прилетели, драть тебя под хвост!» — выругался второй, настороженно зыркая на нас крошечными глазками из-под массивных надбровных дуг — «Только это ж Легион! Я за помощью!».

— «Ты че, уже усрался, что ли?» — удивился его напарник по жилетке, каждая из которых едва ли не лопалась на играющих мускулами плечах, рельефно очерченных намокшей шерстью. Кем бы ни были эти два красавца, их образование явно ограничилось несколькими классами сельской школы, и курсами повышения квалификации на задних улочках Мейнхеттена — «Счаз мы этих зассых тут и разложим, штоб далеко не ходить!».

— «Мэм?» — с неопределенной интонацией поинтересовался кобылий голос у меня из-за спины.

— «Можно, Госсип. Но осторожно. Это же пони, как ни крути» — посторонившись, вздохнула я, давая дорогу двинувшимся вперед бодигардам. Это слово так и не прижилось в нашем лексиконе, ведь боевые лошадки, облаченные в розовую (ну хорошо, пурпурную!) броню, были кем угодно, но только не охранниками, которых мне так метко описал командор. Но наверное, так было даже лучше, и спустя несколько секунд я могла любоваться замечательной кучей-малой, организовавшейся на крошечном балконе.

— «Эй! Что это за безобразие?!» — Не рискуя слезть с перил, я печально глядела на это потно-пыхтяще-ругающееся зрелище, и отстранившись от размахивавших во все стороны крыльев, ног и хвостов, ненароком отправила вниз охапку мокрого снега, приземлившегося прямо на зонт проходивших по тротуару старух, закономерно обративших свое внимание на маячившую где-то над ними кобылью задницу, облаченную с тяжелый доспех — «Чем это вы там занимаетесь, юные леди?».

— «Мы? Ничем. Совершенно ничем» — ответила я, кристально честным взглядом смотря на старушку, в то время как за моей спиной доносилось пыхтение и раздраженное рычание пяти пони, одной бесформенной кучей катавшихся по балкону — «Просто… Общаемся».

— «Да? А я подумала, что какие-то хулиганы снег в прохожих бросают» — в который раз я поняла, что не стоит считать себя слишком умной, особенно если для этого нет и не было никаких оснований. И в который раз убеждалась, что милые четвероногие старички когда-то были крепкими земнопони или задиристыми пегасами, и должно быть, прекрасно знают все мысли, которые могли крутиться у меня в голове.

— «Вы очень правы, мэм. Хулиганов стало столько, что по улице не пройти, обязательно с кем-нибудь в глупой жилетке столкнешься» — с абсолютно серьезной мордочкой ответила я, резким ударом задней ноги впечатав копыто в чей-то лоб, так некстати показавшийся над перилами балкона — «Не волнуйтесь, мы им больше не позволим пони снегом осыпать».

— «Точно?».

— «Можете даже не сомневаться» — блеснув по-стариковски подслеповатыми глазами, хитрая бабка чему-то похмыкала, когда с балкона к ней под копыта грузно шлепнулась первая туша, держась за впечатляющий набор шишек на голове — «Посторожите их, мэм? Боюсь, они могут попытаться убежать до прихода гвардейцев».

— «Никуда они не убегут!» — не то, чтобы я всерьез думала, что две субтильные старушенции действительно задержат этих двух бегемотов, но увидев, как сложенный зонтик угрожающе шлепнул одного из них по башке, пресекая попытку пошевелиться, только улыбнулась, заметив опасливые выражения на мордах этих амбалов, с которыми они поглядывали на осуждающе уставившихся на них бойких бабулек — «Ишь, чего удумали, прохожих снегом осыпать! Да куда только смотрели ваши матери, когда воспитывали таких...».

— «Да, похоже, они и вправду никуда уже не денутся» — тихо хмыкнула Госсип, первой входя в приоткрытую дверь. Похоже, она тоже не слишком доверяла таким вот милым старушенциям, ведь за добрейшей мордой, словно печеное яблоко испещренной многочисленными морщинами, могло скрываться стальное нутро какого-нибудь гвардейского офицера в отставке, еще не забывшего, с какой стороны берутся за меч или копье. Да и в целом пони еще не превратились в забитых, лишенных права на самозащиту существ, поэтому я достаточно быстро успокоилась и выбросила из головы двух слоноподобных земнопони, опасливо поглядывавших на упершиеся им в ребра зонты боевых старух, к которым уже подходило подкрепление в виде заинтересовавшихся происходящим прохожих — «Мэм, а что мы здесь ищем?».

— «Не что, а кого, Госсип» — пожав плечами, я двинулась вслед за ней по широкому коридору, старательно не обращая внимания на клерков, бегающих туда и сюда по ковровым дорожкам с едва заметным стуком копыт. По одному только этому звуку можно было понять, кто из нас был завсегдатаем этого места, а кто — чужеродным элементом, тяжело впечатывающим укрытые сталью копыта в мягкий ворс. Само здание мне не понравилось — внутри не было того рабочего уюта американских контор, на который я насмотрелась за все эти годы, и вместо дерева нас окружал мрамор стен и выбеленный потолок, вместе с диагонально расположенными плитами черного пола способствовавшими лишь усилению гемикрании, радостно вгрызавшейся в мою голову где-то позади прищуренных глаз. Ощущение публичного музея только усиливалось множеством пони в торжественных и строгих костюмах, с явным недоумением косившихся на нашу троицу, с тяжелым топотом рысившую по своим делам. Наверное, это место не слишком часто посещали легионеры в полной броне, да еще и закутанные в покрывало вместо плаща, но я бы солгала, если бы написала, что мы произвели какой-то фурор. Скорее, это было короткое удивление, ведь внимание всех было приковано к главному операционному залу, где в этот момент начиналась та самая конференция, о которой почему-то знали все, кроме меня. Нет, конечно же, я что-то слышала, что-то читала, но самостоятельно запустить глаза в газету как-то не догадалась, и потому ощущала себя полной дурочкой, попавшей на чей-то праздник.

И вот этот вот праздник я собиралась капитально испортить.

— «И кого же?».

— «Хозяев всего этого бардака» — да, я потратила всю ночь на брифинг для офицеров и рядовой персонал. Да, это были уже вторые или третьи сутки без сна, наградившие меня мигренью и ощущением, что с меня содрали всю шкуру и завернули в наждак, при каждом движении проходящий по оголенной, окровавленной плоти. Да, я иногда теряла секунды и даже минуты, выпадающие из памяти, но заходя в очередной операционный зал или конторские закутки, я пристально вглядывалась в морды расступавшихся перед нами пони, ища и не находя сама не зная кого.

— «Тех, кто был в том ресторане?».

— «И их тоже. Но кого-то еще, кроме них».

— «Ясно, мэм» — понятно, что из моего объяснения было ничего не ясно, но окружающие уже привыкли к извилистым и не всегда понятным путям мысли Легата, поэтому переспрашивать не стали. Вместо этого, Госсип остановила одного из пробегающих клерков, едва не рассыпав пачку бумаг, которую тот тащил на спине, и внушительно выпятив грудь, осведомилась — «Сэр, как нам пройти в главный зал?».

— «Через двери» — судя по всклокоченной шевелюре и сбитому набок галстуку-ниточке, это был не праздношатающийся обыватель, коих тут было битком. Пусть даже у каждого из этих обывателей, затянутых в строгий костюм-тройку, было столько золота, акций, недвижимости и земли, сколько хватило бы на безбедное существование всему Легиону — «По главному коридору, до конца».

— «Там уже давка. Не пройдем».

— «А вам туда зачем?».

— «Ну, а сами то как думаете, сэр?» — увидев, как сиреневая пегаска начала набирать воздух в грудь для громкого, емкого и по-армейски четкого ответа на этот вопрос, я решила вмешаться, и с нарочито удивленным видом посмотрела на ошарашенного этим вопросом земнопони, после чего постучала себя по броне — «Где еще нам быть?».

— «Ах, да, что это я...» — секунду спустя смешался тот. Действительно, где еще находиться четырем вооруженным и грубым кобылам, явно направляющимся куда-то по одним им известным делам, как не в эпицентре событий? Эта мысль так явно читалась в его забегавших глазах, что я едва не рассмеялась, услышав его сбивчивые объяснения — «Простите… Вам прямо, в коридоре налево, затем по лестнице на самый верх, на чердак. А там следуйте за указателями».

— «Благодарю вас, ответственный гражданин!» — важно кивнула я, вспомнив обращение матери к слугам. Всплывшую вслед за этим крамольную мысль я отогнала, растоптала, и испепелила, не посмев даже отложить ее в памяти. Принять это означало сделать себе слишком больно при последующем разочаровании. «Не возжелай — и не познаешь разочарований», как говорили когда-то мудрецы, и наверное, они были правы, поэтому я лишь вздохнула, услышав раздавшиеся за спиной смешки, и потопала в указанном направлении, отсчитывая про себя повороты, двери и ступени лестницы, которая привела нас на тот самый чердак. Поблуждав по почти не освещенному техническому этажу, которым он оказался, мы благополучно миновали пару-тройку праздношатающихся пони в белых рубашках и модных костюмах, решивших проявить неуместное любопытство, которое привело их в пыльные мешки из-под каких-то бумаг, куда мы засунули этих любителей поинтересоваться у порядочных кобыл, куда это они пробираются в темноте. Кажется, кого-то там даже слегка попинали, но мне показалось, что Госсип и без меня с этим разобралась, поэтому выкинула эту небольшую заминку из головы, сосредоточившись на узкой винтовой лестнице, гремевшей у нас под копытами. Каждый ее пролет приводил нас к узкой двери, а иногда и не одной, за которыми находились самые разные помещения, от кабинетов до операционных залов, каждое из которых было переполнено пони, громко шумевших и обсуждавших какие-то новости, сообщаемые прилетавшими время от времени пегасами. Их было много, похожих и разных, но только одно из всех помещений меня заинтересовало, поскольку было пустым, и лишь приложив ухо к узкой щели, я смогла услышать преинтереснейший разговор, заставивший меня замереть.

— «Значит, это произошло случайно?».

— «Да, сэр. Если верить его словам».

Голоса казались смутно знакомыми, но я не могла опознать говоривших.

— «О чем, ты конечно же не знаешь».

— «Вокруг было шумно. И эти ее охранницы рысили вокруг экипажа».

— «Так нужно было прорваться!».

— «Сэр, у них были большие ножи».

— «Это были мечи, идиот. И что было дальше?» — помолчав, скрипуче осведомился первый. Я была уверена, что уже слышала его голос — «Что делал Клэм после этой случайной встречи?».

— «Позвал меня в экипаж. Ехал молча. А потом потребовал собрать всех бригадиров профсоюзных ячеек. Для чего — не сказал. Совещались за закрытыми дверями. Если позволите, сэр — он стал опасен для дела».

— «Что ж, вы вновь подтвердили, что я не зря заметил вас когда-то, юноша. А мистер Клэм подтверждает мои самые худшие подозрения».

Все стихло. Наверное, стоило это обдумать, стоило покопаться в памяти и поразмыслив, все-таки вспомнить, кто же именно мог это быть. Кто догадался опутать сетью осведомителей даже таких «уважаемых» пони, широко известных в узких кругах. Кто явно следил не только за ними, но и за мной. И не тот ли, кто вооружился советами Колхейна и распланировал, как вывести из игры Легион? В общем, умный пони не стал бы торопиться, и обдумав происходящее, хорошо подготовился бы к дальнейшим шагам.

Но вот в чем беда, Твайли — я не была умной пони. Вообще.

— «Я ему тоже не доверяю» — призналась я, толкая дверь и выходя на свет большого кабинета. На удивление пустого, ведь остальные комнаты биржи были заполнены так, что яблоку некуда было упасть. Тут же не было почти никого, и лишь у двери, расположенной на другой стороне не маленькой комнаты, стояло несколько пони, с удивлением поглядевших на появившихся из ниоткуда кобыл — «И вам, кстати тоже. А… А вы тут что делаете, мистер?».

— «Вас жду, миссис Раг» — как всегда холодно и неприветливо каркнул Мордкай Келлер. Не изменяя своему стилю, грифон был подтянут и строг, недобро сверкая на меня крошечными очками, удобно устроившимися на здоровенном шнобеле-клюве — «Я знал, что вы не прислушаетесь к голосу разума, и не останетесь в стороне, поэтому принял необходимые меры».

— «Та-ак...» — недобро протянула я, когда шестеренки в моей голове со скрипом провернулись, перемалывая разрозненную информацию, которая поступала в нее вот уже несколько дней — «Так это вы затеяли всю эту возню с моим золотом?».

— «Вам нужно было позаботиться о себе, а не разнюхивать тут и там для пославших вас персон».

— «Так это ты скупил на него рулоны туалетной бумаги?» — мой голос стал очень ласковым и негромким, заставив тройку кобыл у меня за спиной передернуться под своею броней. В отличие от кучки пони напротив, они прекрасно понимали, что бывает, когда Легат, таким вот голосом, начинала с тобой разговор по душам — «Так это ты, гад такой, меня обворовал?!».

— «Жаль, что я переоценил вас, юная мисс. Вы казались подающим надежды материалом» — не обратив внимания на мое угрожающее ворчание, сухо каркнул грифон. Поправив белоснежные манжеты, видневшиеся в рукавах стильного темного пиджака, он посмотрел на стоящих между нами подручных, и поднял когтистую лапу, подавая ею какой-то сигнал — «Избавьтесь от них. Навсегда».

— «Мэм, нам лучше отступить» — предупредила меня Госсип, без спроса выходя вперед, когда стоявшие напротив пони и пара грифонов обнажили мечи. Даже не мечи, а рапиры, чьи узкие лезвия были отлично приспособлены для того, чтобы проникать даже в узкие щели доспехов. И это говорило о многом. Например о том, что нас ждали, и что ждали именно нас – «В окно. Мы их задержим».

— «Надеюсь, ты это сейчас не серьезно?» — хмыкнула я, не делая попыток выхватить Фрегорах. Предназначенный для боя на коротких и изредка средних дистанциях, он вряд ли бы чем-то помог, а использовать против пони чудовище, притаившееся у меня на спине, я не стала бы и в самом жутком кошмаре – «Сэры, предлагаю вам бросить оружие. Вы ведь уже поняли, что здесь работает Легион?».

— «Мэм?» — удивленно покосилась на меня сиреневая пегаска, когда я вышла вперед, не делая попыток защититься от оружия, нацелившегося мне прямо в глаза. Моя репутация вновь сыграла против меня, и кажется, она искренне недоумевала, почему мрачная психопатка, наводившая ужас на целую область во время последней войны, еще не набросилась на тех, кто осмелился ей противостоять. Но не могла, не имела права так поступить, и дело было не в выволочке или обещании, которое я дала когда-то принцессе – я просто не могла поднять оружие на простых, казалось бы, пони. Тех, кого я поклялась когда-то защи...

— «Blayd!» — отпрыгнуть все же пришлось, когда перед моим носом свистнуло первое острие, остро наточенной кромкой разрубая узел покрывала, завязанный у меня на груди. Нападавшие молча и осторожно разошлись, обступая нас со всех сторон, и лишь один из грифонов держался позади, зорко глядя на четырех осторожничавших кобыл, как по команде доставших мечи и изогнутые грифоньи сабли.

— «Девять против четырех» — нервно рассмеялась одна из подчиненных Госсип, крутанув перед собою изогнутую сабельку – «Отходим! Защищайте Легата!».

Уйти, конечно же, не удалось, как не удалось сделать даже шагу к заманчиво серевшим окнам. Закончив приглядываться к своим жертвам, земнопони и единороги скакнули вперед, и в стенах полупустого кабинета раздались первые звуки столкнувшейся стали. Сосредоточенно сопя и очень странно двигая ногами словно танцоры, эти бретеры разошлись, и атаковали со всех сторон, пытаясь первым делом вывести из игры охранявших меня кобыл, одна из которых зло зашипела, получив удар под зловеще скрипнувшую наплечную пластину.

— «Прекратить! Совсем обалдели что ли?!» — рявкнула я, и вновь отскочила, когда сразу две рапиры ткнулись в сочленения моего доспеха. Кольчуга «драконья чешуя», маленькое чудо, сотворенное умельцами Сталлионграда, спасла меня, приняв на внешние и внутренние кольца всю силу удара, но раздавшийся при этом зловещий скрип ясно намекнул, что в следующий раз мне может так не повезти.

«Ну и что тут у нас происходит? Драка? Ну, наконец-то!».

«Найти!» — вновь прыжок, и удар Фрегорахом, отбивающим рапиру, нацелившуюся в бок Госсип. Неугомонная сиреневая кобыла вновь вылезла вперед, принимая на торакс брони предназначавшиеся мне удары – «Как я рада… Вы все опять меня бросили… А, кстати – нас тут собираются убивать».

«Так в чем проблема? Давай покончим с этим!» — вот чего в голосе той, что назвалась моим предком, не было, так это селестианского смирения или понячьего милосердия – «Сейчас они у нас узнают, на кого решили хвост задрать!».

«Найтингейл, это же пони!» — мысленно простонала я, отбивая очередной удар, и еще один принимая на рикассо меча. Нападающие действовали грамотно, в парах, и после удара один из них обязательно отступал, открывая дорогу второму. Этот рваный, хаотичный на первый взгляд рисунок боя коробил меня чем-то большим, чем просто отсутствием ритма – его-то я чувствовала, но при этом ощущала какую-то странную гадливость, сама того не замечая, начав разглядывать рисунок сражения так, как учил меня маэстро Куттон.

Чем дальше, тем больше мне чувствовалось в нем темное, смердевшее кровью и темнотою, спланированное убийство.

«А еще это бретеры. Bravo, как говорили грифоны» - сварливо буркнул голос древней фестралки. Меч дернулся, словно живой, и вместо того, чтобы отбить ударившую по броне рапиру, скользнул вдоль нее, упираясь в вычурную гарду. Но не остановился, не застрял в многочисленных вырезах и отверстиях, словно специально предназначенных для того, чтобы ловить острия уткнувшихся в них мечей, а провернулся у меня под копытом – и удар из колющего стал режущим, скользнув по морде сунувшегося вперед земнопони.

«Репост, бескрылый мусор!» — удовлетворенно констатировала древняя воительница, когда на морде жеребца открылась еще одна пасть, протянувшаяся от ноздрей до самой щеки, в просвете которой я увидела зубы и дергающийся язык, быстро скрывшиеся за потоком хлынувшей крови – «Так что ты там говоришь?».

«Мы не должны… Я не должна трогать пони! Вы хорошие!» — убежденно заявила я себе, вновь уходя от удара. Конечно, это было очень грубое и примерное сравнение, ведь я не танцевала, не выписывала па и антраша, как эти неугомонные нападающие, а просто двигалась вперед и назад, принимая на броню достававшиеся мне удары. Их становилось все больше, и понемногу я начала ощущать, что мое громкое, пусть и мысленное, заявление, показалось слишком выспренным даже мне самой. Я не желала воевать с этим чудесным четвероногим народом, но именно этот народ вдруг решил ополчиться против меня, скользя вокруг подобно балетной группе, и тыча острыми железяками.

И отнюдь не в меня одну.

«Но почему они… Почему они посмели выступить против меня?» — пришла в голову крамольная мысль. Да кто я была такой, что бы вообще думать подобным образом? Но увы, эта мысль не уходила, и все сильнее пульсировала в голове, повинуясь ударам учащенно забившегося сердца.

«Как они посмели поднять на меня ногу?» — где-то рядом раздался вскрик, полный боли, и моя нога, до того пытавшаяся повернуть Фрегорах, ударив плоской стороной клинка, вдруг закрутила его в коротком и злом enn de trisse, скользя по рапире, уткнувшейся в мое укрытое сталью плечо. «Вплетение» вдруг вышло почти идеально, и следующий враг захлебнулся от неожиданности, когда кончик меча оставил стремительный росчерк на его шее и груди.

«Они предали меня?!».

«Предать может птица и зверь. Пони, грифон, или прочие виды» — назидательно произнес голос у меня в голове, звеня нотками плохо скрываемого торжества – «Оружие же не предаст никогда. И будет проводником твоей воли».

Допытываться о том, где она услышала эту фразу, я не стала, отдавшись ярости, вспыхнувшей, словно пламя, внутри. Признаваться в том, что это происходит уж слишком часто в последнее время, было некогда, как не достало мне времени и осознать, что этот огонь никуда и не исчезал, прочно заняв свое место у меня внутри, то становясь одиноким язычком огня, трепещущим над углями, то вдруг раздуваясь во всепожирающий огненный ураган. Мне показалось, что я буквально дышала огнем, когда налетела на семерых нападающих, наседавших на с трудом отбивающихся легионеров. Броня еще хранила их, но уже подавалась под становившимися все более точными ударами, и Госсип уже стояла над одной из своих подчиненных, пытавшейся добраться до источника крови, тонкой струйкой сочившейся из-под доспеха.

— «Вы посмели бросить мне вызов?!» — глупая фраза и злые, агрессивные мысли. Они роились у меня в голове, когда я набросилась на этих bravo. Вскриком предупреждая остальных, очередная двойка повернулась ко мне, но лишь для того, чтобы получить свое секундами позже. Я не пыталась состязаться с ними в Высоком Искусстве, а просто ломанулась вперед, принимая два слитных удара на скрипнувшие пластины лорики, в свою очередь, нанося два злых и коротких «косых» тычка – как нас учили, как учили мы сами, и как привыкли сражаться в строю. Сложнее всего было переломить себя, и прикрываясь щитом от врага, бить в сторону, атакуя того, кто пытался добраться до твоего соседа по строю. Редкие грифоньи задиры могли сопротивляться такому подленькому приему строевого боя, когда пытаясь добраться до прикрывающегося щитом легионера, они получали заслуженные дюймы стали от его товарища, и благодаря этой тактике бескрылые и лишенные магии сотни легионеров по праву заслужили уважительное и опасливое отношение от врагов, под конец уже не рисковавших бросаться на ощетинившуюся копьями «черепаху». Вот и теперь стоявший слева, под «неудобной» ногой, земнопони вскрикнул, получая быстрый удар в плечо, но не успел даже осесть, как уже привычно провернувшийся в ране, меч вылетел из нее, и обрушился на подставленную рапиру, принимаясь колотить по ней, словно молоток.

«Поко-а-поко» — вспоминались названия приемов, которые меня когда-то заставлял буквально выкрикивать и распевать маэстро Высокого Искусства. Когда-то давно – почти целую жизнь назад, пролетевшую за эти полгода. «Сфорцатто» — меч снова ударил по звенящему лезвию, и взлетел над головой у отпрыгнувшего назад единорога, решившего поразить меня тем, что оружие может порхать вокруг него в облачке телекинеза – «Красиво. Но не с одоспешенным противником, мразь!».

«И субитоне» — негромко произнес в голове голос Найтингейл, ставя точку в этом коротком бою. Последний удар, название которого можно было произнести и на японский, и на итальянский манер, лишь поменяв ударение. Рванувшись вперед, я уже привычно почувствовала сильный удар в область холки, укрытой подвижными сегментами наборной защиты шеи, и словно кару, обрушила Фрегорах сверху вниз, вонзая его под углом, в основание шеи врага.

Но в последний миг я все же довернула оружие, направив чуть в сторону его острие.

И как-то быстро все кончилось. Еще ревел внутри разожженный огонь, еще требовал крови разохотившийся меч, вновь явив свою агрессивную драконью натуру, но оставшаяся тройка уже лежала на истоптанном, заляпанном кровью ковре, в то время как последний оставшийся на ногах единорог уже отступал к закрытым дверям, со страхом глядя на стонущих и катающихся по полу подельников. Споткнувшись, он едва не упал, запнувшись о тяжело дышавшего грифона – мои подчиненные были не настолько милосердны, и судя по истончавшимся струйкам крови из груди, он уже видел вестниц Хрурта, спускавшихся к нему на боевых колесницах, дабы отвезти к божественному престолу.

— «Ты решил бросить мне вызов?!» — рванувшись вперед, я оттолкнула с дороги не ожидавшую такого Госсип, и буквально смела с ног поджарого пони. Он оказался кобылой, отличавшейся подозрительно жеребцовыми статями и мордой – увидев рванувшуюся к ней стальную фигуру, она вскрикнула и выставила перед собою две подобранные с полу рапиры, словно и впрямь ожидая, что я сама насажусь на них, словно на вертел. Но не свезло – одну отбил меч, вторая скрипнула по укрытой сталью груди, когда их обладательница оказалась на полу, задыхаясь под весом навалившейся на нее тяжелой пегаски.

«Пожалуй, нужно сесть на диету».

«Ты снова отвлекаешься, и бродишь мыслями по облакам» — со вздохом посетовала Найтингейл.

— «Кто послал тебя?».

— «Я не знаю!».

— «Госсип, нож!» — такой ответ меня не устраивал. Пламя ревело внутри, но в тот миг я не ощущала ни малейшего противодействия, никаких душевных терзаний, пропавших при виде струйки крови из глубокой раны, обнаружившейся у одной из наших пегасок под снятыми элементами легионерской брони – «Как вы посмели устроить такое?».

— «Мы не… ААААААААА!».

— «Как вы посмели поднять оружие против пони?!» — нож поднялся и снова ударил.

— «КАК ВЫ ПОСМЕЛИ ПОДНЯТЬ СВОЕ ОРУЖИЕ ПРОТИВ МЕНЯ?!» — и снова удар, вонзившийся в ухо, так удобно лежащее на паркете, и которое обзавелось новыми, не предусмотренными природой отверстиями – «Безумцы, полные злочинства! Злодейством мнились осквернить свой род?! Достойны смерти!!!».

Последние фразы я проревела, ухватив за храп испуганно вытаращившуюся на меня пони, глядя в ее расширившиеся глаза. Бушевавшая во вне злоба была густо замешана на какой-то иррациональной обиде – словно меня предали те, кто должен был верно… Должен был…

«Оружие не предаст. Но ты несешь ответ за то, что совершило оружие» — негромко поведал мне голос древней фестралки. Казалось, кто-то рядом настойчиво потряс меня за плечо, заставляя выпустить из захвата испуганно расширившиеся ноздри лежавшей кобылы, не посмевшей даже пикнуть, когда нож вновь ударил паркет, пришпиливая к нему окровавленное ухо – «Не повторяй моей ошибки. Не оскверняй его кровью побежденных. Будь воином, а не палачом».

«Да что ты знаешь о палачах!» — мысль была горькой, словно целебный отвар, и столь же отрезвляющей. Поднявшись с прибитой к полу кобылы, я посмотрела на дверь, из-за которой доносился гул множества голосов. Кажется, там располагался главный зал, и мне предстояло войти туда, но сделать я должна была это одна. Без поддержки других, без обязательств перед другими. Затем оглянулась на Госсип – но та замерла, ни единым движением не потревожив моих коротких раздумий, пока ее подчиненные помогали друг другу, сорвав отдельные части брони. И что заставляло ее стоять неподвижно возле меня, в то время как положения устава четко требовали заняться после боя рутинной командной работой?

— «Останьтесь здесь. Никого не отпускать» — приняв решение, негромко произнесла я, оглядываясь на пегаску – «Собери Легион. Окружить здание. Заблокировать все входы и выходы из этого места. Передать капитану Фур, что ее подразделение понадобится чуть позже. Выполнять».

— «Да, мэм!» — стукнув копытом по броне, пегаска повернула закрытую шлемом голову, угрожающе поведя им по сторонам. Или это был сам вид этого шлема, от которого веяло угрозой? Пожалуй, не стоило недооценивать такой элемент как дизайн, способный даже обыкновенному, казалось бы, предмету придать возможность одним своим видом оказывать необходимое впечатление на окружающих, говоря с ними без слов. Что-то такое говорила одна странная пони, умыкнувшая меня на своем цеппеле в Кантерлот, и я решила, что позже обязательно обдумаю эту мысль – но потом. Не тогда, когда по изгвазданному кровью полу ползают раненые, а твои подчиненные вливают в себя небольшие бутылочки, выкрашенные в желтый цвет.

— «Все в порядке, мэм» — простонала одна из кобыл. Все трое были в шлемах, и из них я узнавала лишь Госсип, да и то, благодаря цвету ее шерсти и перьев на крыльях. Подняв треугольное забрало, похожее на массивный колун, она жадно припала к жидкой аптечке, украшенной знаком трех розовых бабочек, выдув всю склянку за раз – «Мы их посторожим. Ничего с ними не случится – мазь Кольтского есть в каждой аптечке легионера».

— «Поосторожнее с ними» — бросив взгляд на остановившуюся кровь, уже не стекавшую по металлу, я успела удивиться злому равнодушию, звучавшему в голосе пони. В отличие от меня, легионеры быстро огрубели душой и я вновь поняла, что мне предстояло гораздо пристальнее следить за их психикой, возможно, даже вмешиваясь в семейную жизнь. Какими тиранами-алкоголиками могли стать те, кто вернулся с войны, я знала не понаслышке. Мы знали, но второй обладатель этого знания снова ушел в тень, оставив меня одну в эту тяжелую зиму – «Это все-таки пони».

— «Не волнуйтесь мэм» — повторила кобыла, тяжело поднимаясь на ноги. Голос ее звучал глухо и с заметной одышкой, доносившейся из-под устрашающего шлема – «Они доживут до того, как смогут ответить за все».

— «Ловлю тебя на слове, боец» — вздохнув, я поняла, что тянуть больше нельзя. Двигавшаяся мне навстречу, дверь казалась не преградой, но вехой, за которой лежало то, о чем говорила принцесса. Что-то огромное, как жизнь, и похожее на бесконечную дорогу – казалось бы, чего тут бояться, ведь я сама мечтала о Пути, ведущего меня через жизнь?

Но я боялась его бесконечности.

«А броню, кстати, нужно обязательно перекрасить в какой-нибудь более устрашающий цвет».

Зал гудел. Главный зал, который пони называли просто «полом», буквально вибрировал от набившейся в него толпы. Круглые киоски, в которых заполнялись и хранились бумаги, а так же вывешивались ежечасно и ежеминутно меняющиеся индексы, запросы и предложения, теперь были наполовину разобраны, высокие шкафы их сняты со своих постаментов, и служили местами для самых неугомонных и жадных до новостей. Лакированный пол из коричневого паркета дисгармонировал с холодным мрамором стен и балконов, но их неприветливая белизна в этот день была скрыта за тяжелыми коврами и драпировками торжественного алого с золотом цвета – казалось, участники намечающейся Мейнхеттенской Конференции собрались встречать коронованную особу… Или, что было более вероятным, решили присвоить себе почести, воздаваемые только принцессам.

«Даже название придумали с намеком – без года, да и еще заглавными буквами написали, словно историческую веху обозначая» — мрачно подумала я, глядя на огромный транспарант.

В зал я попала, пройдя через анфиладу из комнат. Каждая казалась небольшим музейным залом, где были собраны какие-то документы, картины и бюсты единорогов и редких земнопони, отличившихся на ниве торговли чужими товарами и деньгами. Конечно, говорить так было бы не совсем справедливо, но ты понимаешь, Твайлайт, что в тот момент я была куда как далека от проповедуемого последователями богини всепрощения и долготерпения. Порядком подранный, доспех неприятно поскрипывал изодранными пластинами, трущимися при ходьбе друг об друга, но чем дальше я шла, тем громче становился шум толпы за очередными дверями, в котором терялся даже стук моих укрытых сталью копыт. Ссадины, которыми я отделалась благодаря тому, что сразу же переходила в ближний бой, не размениваясь на фехтование, в котором неминуема бы проиграла, уже перестали кровоточить, и напоминали о себе лишь стягивающим ощущением от покрывавших их корочек, да неприятной влагой, пропитавшей воротник гамбезона. В каждом зале находились столы, в каждой комнате, под украшающими стены картинами и новомодными фотографиями, бегали пони, с занятым и немного нервным видом таская и заполняя какие-то бумаги. Увидев меня, многие останавливались и не двигаясь, молча провожали глазами мою тяжело ступающую фигурку, прущую вперед с целеустремленность парового катка. И с той же скоростью – похоже, я вновь погорячилась, и недооценила размеры «царапин», стянувших шею и кривившуюся морду, левая половина которой подергивалась то от боли, то от пароксизмов уже привычного нервного тика. Но так или иначе, никто не подумал меня останавливать, и только возле последней двери мой путь заступила какая-то фигура в костюме и утепленном демисезонном плаще, но встретившись со мной взглядом, вновь отступила в сторону, освобождая дорогу.

«Так вот ты какая, Мейнхеттенская биржа».

«Что это за место?» — поинтересовалась Найтингейл, вместе со мною разглядывая огромный зал, занимающий большую часть той части здания, которая выходила на улицу Крепостной Стены – «Зал собраний?».

«Теперь, вероятно, что да» — затянутые ворсистой тканью стены и пол придавали большому залу сходство с театром. Впечатление это усиливалось из-за множества балкончиков и балконов, выступавших из трех стен огромного зала, каждый из которых был украшен тяжелым ковром, свисающим с ограждения подобно знамени. Под огромным перекидным таблом^[31] с кучей бронзовых штурвалов и рукояток располагался президиум, управлявший торжественным действом. Составлявшие его пони и грифон удобно устроились за массивными столами, снабженными усиливающими звук рупорами, и зорко разглядывали многочисленных приглашенных, среди которых я не могла не заметить множество однообразно одетых представителей цеховых союзов, которые неоднократно встречала на торжественных мероприятиях в кантерлотском дворце. Случайных пони тут не было — праздношатающиеся и массовка, собранная для этого мероприятия его организаторами, толкалась под окнами и в коридорах, в то время как в зале находились лишь пони, весь вид которых говорил о принадлежности к бизнесу, государственному и нет. Для прессы были отведены многочисленные балконы, то и дело освещавшиеся вспышками допотопных фотокамер, а самый большой из них был занят писательской братией, при виде меня тотчас же повернувших ко мне свои планшеты. Дверь, через которую я вломилась в главный зал биржи, привела меня в небольшую ложу бельэтажа, располагавшуюся слева от президиума – она была отделена от остальных и вынесена немного вперед, словно для выставления сидящих в ней напоказ. Ковер тут тоже присутствовал, причем в подозрительно большом количестве, не говоря уже о его возмутительной мягкости, которую ощутила даже моя задница, упакованная в тяжелый доспех. И несмотря на то, что я не вылетела из дверей, как привыкла, словно штурмуя любое помещение, оказавшееся у меня на пути, мое появление все же вызвало заметное оживление в зале, усилившее заполнявший его гул голосов.

Но в тот миг меня больше интересовали устроители этого праздничного мероприятия.

«Немного похоже на оперу Звездного Шпиля» — увидев меня, стоявший на трибуне оратор сбился и ненадолго замолк, но затем вновь принялся сотрясать своды зала хорошо поставленным голосом, которым продолжил клеймить каких-то врагов всего живого, по его словам, высасывавших жизненные силы или соки, или кровь из всего, что подворачивалось им на пути — «И о чем это он говорит?».

— «Кто их знает...» — я бы пожала плечами, но усталость давала о себе знать, а измученный третьими сутками без сна, мозг отказывался вникать в изощренную риторику на эквестрийском, которая могла относиться как к вампирам, так и к драконам, или вообще к отожравшимся комарам. Время текло вокруг меня медленно и неторопливо, словно янтарь, обволакивая залетевшую в него глупую муху, и мне почему-то казалось, что позади меня, на расстоянии протянутого крыла, есть еще кто-то, следивший за окружающим миром сквозь мои собственные глаза. Голос Найтингейл стал тревожнее и глуше, понемногу истончившись до комариного писка, на смену которому пришла вязкая тишина, словно пыльный занавес, отделившая от меня шум зала, похожего на говорливый прибой. Я буквально видела белую пену, игриво касавшуюся моих копыт, когда ее подносила к ним лазурная синева бесконечного моря, уходившего за горизонт. Паруса, словно белоснежные крылья, громко хлопали на свежем ветру, приносившем с моря соленые запахи соли и водорослей, когда очередное пузатое судно, переваливаясь с одного отожранного бока на другой, входила в большую бухту, бросая якорь возле самого берега. От бортов его, как и от прочих сгрудившихся тут кораблей, споро отваливали вместительные лодки, с глухими хлопками приминая почти плоским своим днищем мелкие волны, стремясь доставить как можно быстрее на пляж своих седоков. Разноцветные, начавшие выцветать от беспощадного солнца, они все были облачены в туники положенных по уставу цветов; на каждом из них красовались бинты и свежезашитые раны, и каждый из них нес мешок с оружием и доспехом. Проплывая к месту высадки, они оборачивались к скале, где я все так же неподвижно сидела, напоминая статую самой себе, и приветствовали зычными криками, эхом отдававшимися в расположенных позади меня скалах. «Они уже здесь» — проговорил мне на ухо Хай. Или это был его родственник? Может быть, отец? Он выглядел таким постаревшим, таким жестким и худым, словно высушенный солнцем сухарь — и очень, очень опасным, словно занесенное для удара копье. «Решать тебе, но ты знаешь, что думаю я, и все остальные принцепс-кентурионы. Легиону не нужны причины, чтобы быть здесь. Мы уже здесь. И мы не отступим. Просто направь нас… Госпожа».

Вздрогнув, я открыла глаза.

— «Резкое снижение доходов из-за надуманного конфликта, который привел к перекрытию торговых путей через Фрогги Пасс» — в зале почти ничего не изменилось, лишь очередной оратор, без остановки, грозным голосом зачитывал какие-то обвинения – «Правозащитные организации Мейнхеттена, все как одна, возложили петиции к подножью престола! Но все они были попросту проигнорированы! И мало того — в течение...».

«Так… «Подавление огнем и железом протестов мирных пони, репрессии выступающих за справедливость»... Огнем и железом – хорошее название, надо будет запомнить. Но где этот писатель видел подавления и репрессии? А, это когда я выводила активы из этого города, пришлось набить пару рож... Своеобразно. Так, «зло у подножия трона» — кто такая? Почему не знаю? Я ведь тоже недалеко от этого трона обретаюсь, и даже успела рядышком постоять… Ах, это я и есть?!».

В носу засвербило от смеха, и я нервно хрюкнула, окончательно просыпаясь, и пытаясь удержать на мордочке выражение, приличествующее столь напряженному и судьбоносному моменту.

«Душительница свободных народов? Тоже вроде я… Да, приметы совпадают. Но кого я тут успела придушить? Ах, грифонов… А где эти правозащитные организации были, когда грифоны десять веков пытались у себя рабство победить? Почему пытались бороться с несправедливостью там, где ее никогда не было? Быть может, потому что просто изображают борьбу?».

В общем, все свелось к тому, что Раг – мелкая, пятнистая дрянь. За последнее мне стало ужасно обидно, ведь этой части доклада было отведено немало минут, во время которых ораторствующий единорог гневно потрясал своим орудием классового неравенства, громогласно требуя предать «безусловной огласке» происхождение одной мерзкой пятнистой злодейки, погрязшей в интригах и позволяющей себе встать у кормила страны, оттеснив от него ослабевшую власть. Имена отстраненных, что странно, так и не прозвучали, но я заметила, что очень и очень многие принялись обеспокоенно переглядываться, когда неистово потеющий от осознания собственной значимости оратор затронул такую щекотливую тему. Одно дело было шептаться между собой, или с большим удовольствием читать эту ругань в газетах, пусть даже и поумеривших собственный пыл в отношении вернувшегося диарха — после массовых визитов Ночной Стражи самые буйные журналисты втянули язык под хвост и уже почти не отсвечивали, лишь время от времени разражаясь беззубыми филиппиками, в которых клеймили изменившийся мир, непочтительность детей, падение нравов и мрачное будущее — но только не обсуждали принцесс. «Слишком хорошо, чтобы быть правдой» — хмыкнет Древний. «Слишком возмутительно, чтобы этому верить!» — скажешь ты, Твайлайт. Но знаешь, в отличие от древних мечтателей, я не готова отдать жизнь за чье-то право говорить все, что ему вздумается, и если такой говорун уже не в силах удержать свои мысли в своей голове, то стоит понимать, что право молоть языком придется оплачивать. В идеале — немного заранее, и согласовав. Да, вот такая вот я мерзкая милитаристская сволочь. Ну, а если без шуток, то просто стоит соображать, что лить грязь на символ нашего государства, его сердце и просто ту, кто отвечает за целую страну — это подло. Ведь эти мерзавцы не просто вскрывали какие-то недостатки или говорили о неудачах правительниц — они старательно обмазывали грязью их и их окружение, и если сама я терпела, все эти годы коллекционируя самые смачные перлы, выходившие из-под пера этих шакалов от прессы, то бросаться навозом в тех, кому я была обязана телом, душой и самой жизнью, для любого будет чревато крайне неприятными осложнениями со здоровьем.

То же самое касалось и этих господ, что оккупировали президиум. Среди них я видела уже знакомые мне фигуры Би, Вейна и Рута, в то время как остальные были мне незнакомы. Почти незнакомы — ведь напротив меня, на другой стороне зала, за отдельным столом, находилось несколько существ, грифонов и пони, среди которых я узнала Мордкая, напряженно смотревшего на меня. При виде меня он снял свои крошечные очки, очень медленно протер их, словно не веря в то, о чем говорили ему разум и собственные глаза, после чего неторопливо надел, пристально вглядываясь сквозь них в мою тушку, подарившую ему злобную и многообещающую ухмылку. Но несмотря на демонстрацию бесшабашности и бахвальства, внутри я ощущала лишь холод и темноту Этот птицелев был опасен, очень опасен, и глядя на весь его облик, на идеальный костюм с подозрительно жесткой складкой на груди и под мышкой, я почему-то решила, что он был для меня опаснее всех, собравшихся в этом зале. Бизнес-пони, фабрикантов и выборных цеховых союзов — всех, кто был кровью и солью этой земли, а может, и всей страны в целом. Тех, кто отдавал свои силы, год за годом строя и возводя, создавая и перерабатывая, творя все то, что станет мощью страны. И они собрались здесь, в этом зале, чтобы узнать, что приготовило для них будущее.

И я не могла сказать прямо, что их претензии были необоснованными. Достаточно было посмотреть на те заведения, от которых бросило в дрожь аликорна, чтобы понять, чего стоили ей допущенные ошибки. Те, что были не какими-то абстрактными цифрами из докладов министров и отчетов их министерств, а живыми пони, надеющимися на будущее, в котором их, как и в прошлом, ждала белоснежная фигура на троне, что приветствовала рождение их предков, и будет вечно заботиться об их потомках. От понимания этой неразрывности эпох, протекавших в этом все еще новом для меня мире, захватывало дух, но вместе с тем… Вместе с тем, глядя на переговаривавшихся о чем-то мейнхеттенцах, чьи голоса я слышала не только внутри, но и чувствовала за стенами этого зала, я вдруг поймала себя на мысли, что могла бы и отказаться от этой поездки, сославшись на нездоровье, к примеру. Или воспользовавшись предложением, которое ранее делали мне принцессы. Уйти на заслуженный отдых, и если они правы — еще на полгодика или год отправиться в настоящий декрет… Но этого не произошло. И не могло произойти, ведь принцесса сама отправилась в этот город. Не послала тебя или какого-нибудь умного пони, Твайлайт. Не отсиделась в столице, не сделала скорбный вид, пообещав делегатам Мейнхеттена разобраться, кто виноват, и наказать, кого попало. Она отбросила все прочие заботы, и своими глазами взглянула на то, чего так страшилась, по ее же словам. Взглянула на плоды своих собственных ошибок, своих решений, своих поражений. Быть может, когда-нибудь, если нам удастся решить этот вопрос, не допустив краха финансовой системы нашего королевства, историки будут взахлеб обсуждать те умопомрачительные интриги, которые позволили вскрыть этот нарыв, и явить миру врагов внешних и внутренних, заставив тех плясать под дудочку всемогущего аликорна. Но сейчас, я видела ту, обратную сторону этих интриг, этих планов — и этих побед, которые были равны поражениям. Видела мастеров и директоров, управляющих и коммерсантов, спекулянтов и воротил. Помнила Клэма и тех, кто шел за ним, пусть даже не до конца понимая, что поступает неправильно. Видела тех, кто был плодом ошибок правительницы — и не могла, не в силах была их осуждать.

«Как жаль, что я не могу звать тебя так же, как Луну, ставшую мне матерью, подарив пустышке настоящую душу!».

— «Как мы видим, способность властей удержать ситуацию под контролем не более чем иллюзия» — поднимаясь, заявил Вейн. На этот раз единорог был одет более торжественно, впрочем, не изменив своему строгому облику, хотя на этот раз его безупречный костюм был оттенен краем белого носового платка, виднеющегося из кармана, и крошечной розой в петлице, на мой взгляд, придававших ему вид какого-то конферансье. Но держался он по-прежнему строго и холодно, невозмутимо встав за трибуну, откуда обвел глазами притихший при его появлении зал — «Казна пуста, страна в разрухе и запустении. Но давайте посмотрим на восток — и что же мы там увидим?».

Почему-то, не сговариваясь, весь зал посмотрел направо. Прямо туда, где сидела моя всхрапнувшая от неожиданности тушка, затянутая в тяжелый доспех.

«Да вы издеваетесь!».

— «Мы увидим, как в стенах столицы празднуют день Согревающего очага. Мы увидим тех, кто выжимал из страны все соки, и теперь предается разгулу, потратив вырученные биты на праздничный ужин и дорогие подарки для своих детей, в то время как остальная страна голодает. И они хотят, чтобы мы и впредь продолжали покупать их облигации, которыми казна все это время расплачивалась за товары?».

«Серьезно?» — эти слова ударили по мне больнее, чем я была готова признаться себе. И не только по мне, в чем я тотчас же убедилась, когда по залу пронесся согласный ропот собравшихся. Несмотря на то, что большая часть из них совершенно не выглядела изможденными узниками Освенцима и Бухенвальда, слова единорога явно нашли отклик в их сердцах, не говоря уже о целой делегации обманутых вкладчиков, которые вскочили со своих мест, и размахивая плакатами, попытались устроить очередной митинг с требованием вернуть и покарать. Кого именно вернуть и что конкретно покарать — я не совсем уловила, но чувствовала задницей, что это относилось и ко мне. А еще смеялась над тобою, Твайлайт… Хотя, быть может, это была просто очередная грань профдеформации моего измученного травмами и лекарствами мозга, среагировавшего на знакомое слово, отдававшее звоном цепей и скрежетом крюков палача?

В конце концов, за покаранием — это всегда ко мне. Уже привыкла.

— «Быть может, правящие нами пони смогли бы нам это объяснить. Но их здесь нет. И где же они?» — эти слова были не слишком похожи на привычную речь единорога. В том ресторане он показался мне более осторожным в словах, и не боясь затрагивать больные темы, все же не произносил ничего, за что впоследствии пришлось бы расплачиваться. Скорее, тут поработал кто-то другой, и разглядев самодовольную рожу его компаньона, горделиво поглядывавшего на лихорадочно строчившую что-то репортерскую братию, я поняла, кто был автором этого текста. И пусть впечатление смазывалось безэмоциональным речитативом докладчика, сами слова сумели достучаться до разума и сердец — «По-прежнему в Кантерлоте. В кругу своих приближенных, холуев и миньонов. Среди богатств и сокровищ, отобранных у других народов, в то время как мы...».

Что делали в это время «они», желтый единорог не договорил. Голос его запнулся и стих, когда передо мной, объятая теплым, золотым светом магии, опустилась картонная папка. Самая обычная папка, из тех, что по десятку в день перетасовывает у себя на столе любой секретарь или стряпчий. Без каких-либо обозначений, номеров или пометок на оборотах или лицевой стороне, эти десять картонных изделий легли рядком передо мной, на укрытые ковром перила бельэтажа, будто карты в хорошем пасьянсе, и мне пришлось призвать на выручку все свое самообладание, чтобы не вздрогнуть, когда я услышала голос, раздавшийся прямо над моей головой.

В тот миг, он поистине показался мне гласом разгневанного божества.

— «Здравствуйте, мои маленькие пони».

Тишина, опустившаяся на зал, казалась оглушительной, и даже гул в коридорах огромного здания притих, как и шум за окном. Но продержалась она недолго, когда поднявшиеся со своих мест пони зашуршали одеждой, и скрипя лавочками, шурша напольными половичками, склонились перед своей повелительницей, все так же стоявшей у меня за спиной. Склонилась и я, оглушительно, как мне показалось, скрипнув покореженными пластинами лорики, края которой изогнулись под ударами быстрых рапир — не потому, что была очень умной или покорной подданной, а лишь от осознания, что просто не смогла бы встать на все четыре ноги.

— «Ваше… Кхем… Ваше Высочество...» — сбившись со своего монолога, в исполнении Вейна напоминавшего пение тропаря^[32], желтый жеребец начал было кланяться, но потом, по-видимому, вспомнив о своих публично демонстрируемых республиканских взглядах, остановился, превратив верноподданнический поклон в короткий кивок головы — «Мы… Не ожидали, что вы появитесь вот так, без приглашения...».

— «О? Разве?» — совершенно натурально удивилась принцесса, и даже мое ухо, слишком часто, на мой скромный взгляд, вслушивавшееся в переливы этого голоса, не смогло уловить в нем ни единой нотки игры — «Но все же вы пригласили меня, уважаемый Басти Вейн, когда задавали свои вопросы. И потом, как я могла не ответить, когда меня так зовут?».

От этой фразы я вздрогнула, и возможно, не одна. Но наверное, лишь я слышала ее из уст младшего из диархов во время ночного кошмара.

— «Но кажется, милые моему сердцу подданные, что у нас вновь возникла проблема, которая может потребовать вмешательства вашей принцессы?» — снова, в который раз за эти долгие годы, ее голос снова стал мягким, сочувствующим и искренним, вновь и вновь обещая заботу и ласку. Предлагая забыться, уснуть под присмотром внимательных глаз — «Каждый ваш голос важен для меня, ведь счастье настоящего правителя в счастье его народа. Не в его количестве, но в том, что он способен дать своим подданным, связавшим с ним свои мысли, надежды и веру в будущее».

Принцесса сделала всего шаг. Один грациозный шаг с балкона бельэтажа — и она уже шла среди пони, все, как один, поворачивавшихся вслед за ней. Краем глаза я увидела такое гадкое выражение на морде Мадди Рута, что мне сразу захотелось убить этого земнопони, мнящего себя властителем дум.

- «За эти годы страна пережила три тяжелых конфликта, каждый из которых, без преувеличения, многие называют войной. И мы вышли из них не просто победителями, а остались такими же великодушными и добрыми существами, ведь в последнем, мы бились бок о бок с теми, кто был нам врагом. Но все эти победы были бы невозможны без вас, мои маленькие пони. Без тех, кто работал не покладая крыльев и копыт, заботясь об остальных. Спасибо вам за это, мои маленькие друзья. Ваше доверие — большая честь для меня, и обещаю вам — я никогда и ни за что не предам это доверие».

«Вот так вот. Учись, Скраппи» — подумала я, вместе с окружавшими меня пони погружаясь в пучину этого мягкого голоса, проходившегося по душе словно теплый мед — «Толпа — это женщина, не слишком умная, и склонная к чувствам, как говорили создатели этих разноцветных лошадок. И похоже, принцесса отлично усвоила этот урок, как и многие другие. Простые слова и фразы, немного великодержавного пафоса, много возвеличивания и еще больше положительных чувств — и толпа уже готова сделать для тебя все, что угодно. Конечно, помимо этих ингредиентов нужен еще опытный повар — тот, кто заварит это все в прекасный крем-суп, а не тошниловку, которая обычно получается у всех революционеров. Это я, по своей наивности, думала что просто потеревшись вокруг принцесс, смогу на других дурниной орать».

— «Но, мои добрые подданные, иногда не все идет так, как нам бы хотелось» — вздохнула принцесса, возвращаясь обратно на мой балкончик, и сидевшие в зале пони мигом насторожились. Словно погас огонек, светивший внутри каждого, словно зашло согревающее всех солнце, оставив на мордах выражение недоумения и тревоги — «И иногда, некоторые из нас, забывшись, начинают считать власть не ответственностью, но наградой. Неким идеалом, к которому нужно стремиться. И однажды придя к этой мысли, они начинают совершать серьезные, непростительные ошибки».

«Так вот как она это делает...» — стряхивая с себя неохотно уходившую негу и теплоту, встревоженно подумала я, ощущая внутри себя уголек гнева, пробивающий себе путь сквозь вуаль доброты и спокойствия, сообщенную нашим мыслям принцессой. Казалось, он прятался где-то в глубине, старательно избегая лучей света, но никуда не уходя, и ожидая своего часа. Столь безыскусное, и оттого показавшееся мне еще более мастерским манипулирование толпой приводило в оторопь — но в то же время рождало внутри какой-то протест, перерастающий в быстро усиливающееся недовольство. Я постаралась задавить его, отбросить в сторону, но чем дальше, тем яснее чувствовала внутри этот потрескивающий огонек.

— «Однажды я разговаривала с одной весьма достойной подданной. Она говорила примерно то же самое, что и вы, только другими словами. Она говорила, что нужно помочь тем, кто стремится к миру и процветанию. Что необходимо жить в мире со всеми соседями, и плохой мир иногда лучше любой хорошей войны. Что благосостояние страны и ее жителей иногда зависит от того, сможем ли мы заставить себя уважать окружающие нас народы».

«Интересно, и кто это такая тут завелась, пока я морозила придатки на севере?» – ревниво подумала я, ощущая, как левую половину мордочки вновь перекашивает в ставшем уже привычным пароксизме нервного тика – «Вот что значит на полгода выпасть из упряжки. Не успеешь оглянуться, как кто-то уже дует принцессам в уши, наверняка какие-нибудь гадости, и совсем наверняка большую их часть – про меня!».

— «Не все ее суждения были приемлемыми или правильными, но… Я внимательно выслушала ее. Ведь она имела право на такие речи. На ее плечах лежала тяжесть доспехов и она знала, что в случае очередного конфликта осуществлять эти идеи Эквестрия пошлет именно ее. И она без колебаний отправилась в путь, даже зная, что он приведет ее в самое сердце мрака. Если я правильно вас поняла, вы — те, кто собрался здесь, чтобы обсудить ошибки, допущенные властью и мною — все, как один, готовы именно к этому? Пожертвовать всем – положением, семьей, состоянием – для того, чтобы все, кто живет вместе с нами в Эквестрии, без страха смотрели в будущий день?».

Тишину в зале, казалось, можно было резать ножом как пластилин, когда взгляды собравшихся скрестились на сидевших в президиуме.

— «Но ваши взгляды, ваше поведение, все ваши слова наводят на нехорошие подозрения. Неужели вы выступали за переделку границ и законов, за великие потрясения внутри страны, имея в виду, что лично от вас это не потребует никаких жертв? Если это так, то я не могу рассматривать эти действия иначе, как провокацию… Или вызов. Вызов нам всем — и мне лично».

Зал вновь негромко, опасливо зашумел. Принцесса не сделала ни единого угрожающего движения, не позволила себе ни единого жеста, который самый строгий правдолюб мог бы счесть пугающим или намекающим на что-то иное, кроме самого глубокого разочарования — но услышав последние слова, многие пони подобрались, и я увидела, как все больше и больше голов опускается, опасливо прижимая уши. Особенно много их было среди единорогов, и я заметила, как большая часть сидевших в президиуме осторожно, но быстро задвигалась, стараясь как можно незаметнее отползти от своих заправил.

— «А если нет, то для более точного определения ваших действий я пригласила ту самую пони, которую уже не раз облекала своим доверием. Которая пожертвовала всем ради того, чтобы отстоять свою точку зрения, и личным примером показать всем, что желание перемен всегда требует от нас нешуточных жертв».

Кажется, в этот момент я бы грохнулась на задницу, если бы уже на ней не сидела, а из моего поддоспешника пот можно было выжимать в не самый маленький таз.

— «Ту, что пожертвовав всем сама, вернулась, чтобы узнать, чем готовы пожертвовать вы».

Раздался звенящий хлопок. Исчезнув в спышке света, озарившей зал, принецесса пропала – словно и не было никого у меня за спиной, но ее голос, казалось, все еще оставался в зале, витая где-то под потолком. Словно пропал призрак возмездия, заставив остальных легонько выдохнуть от облегчения, но все видели в шумящем зале, как взволнованы были члены комиссии, в которую входили очень важные пони, имевшие нешуточную власть в этом городе, и решившие распространить ее на всю страну. Или же просто урвать себе область, сделав из нее автономию, подчиненную их замыслам и видению, как должно жить. Негромко переговариваясь, они не спешили наводить тишину в негромко шумевшем зале, а я… Мне оставалось делать то, что требовалось от меня. То, для чего меня привезли в этот город, в эту ратушу, в этот зал. Облаченная в полный пегасий «штурмовой» доспех из гамбезона, кольчуги «драконья чешуя» с укрепленными на ней пластинами лорики, я казалась самой себе неповоротливым роботом, ощущая, как сжимает мое горло наборная защита для шеи. Тяжелой. Неповоротливой. Опасной, как стенобитный таран. Негромко поскрипывая кольцами доспеха, я отложила в сторону папки, и поставила перед собою Шепот Червя, опираясь на его рукоять. Все еще лишенный ножен, подобрать которые я для него так и не смогла из-за редкой формы клинка, он таинственно мерцал огромным камнем в рукояти, свет который падал и на меня, наверняка придавая моей изуродованной морде жуткое выражение, и отражался в глазах грифона, дрожащей лапой стянувшего с клюва круглые очки.

И продолжала молча разглядывать собравшихся членов комиссии.

— «Это… кхем… Это было неожиданно» — появление повелительницы произвело впечатление даже на Вейна, чья неподвижная морда вдруг сморщилась, словно ушла поддерживавшая ее магия, явив окружающим истинный возраст этого жеребца — «Но я полагаю, что это не помешает нам принять взвешенное и устраивающее всех решение!».

«Да-да. Не помешает» — я продолжала мрачно таращиться на бедлам, устроенный исчезнувшим аликорном. Даже если бы я ввалилась сюда с парой кентурий бойцов, то вряд ли смогла бы внести такую неразбериху в стройные до того ряды тех, кто благосклонно выслушивал докладчиков. Разбившись на группы, пони негромко шумели, обсуждая произошедшее, но кажется, даже визита принцессы не хватило для того, чтобы заговорщики отказались от своих планов. Да могли ли они отказаться от них теперь, когда маховик истории был запущен? Им оставалось лишь балансировать на запущенном ими же колесе, лихорадочно перебирая ногами в попытке удержаться на тяжелом ободе, иначе история переедет их столь же легко, как они мечтали проехаться по остальным, принеся их в жертву своим интересам.

Но кажется, у Вейна и его компаньонов еще были рычаги влияния, которые они собирались пустить в ход.

— «Леди и джентельпони, внимание! Слово предоставляется уважаемому Мордкаю Келлеру — главному бухгалтеру и управляющему старейшей инвестиционной конторой Фьючерз Интраст!» — поднявшись, проревела не в меру завитая и напомаженная пони лет пятидесяти. Этакая строгая заведующая или директор, из-за слишком густой косметики и обилия украшений, напомнившая мне молодящихся теток, перешагнувших порог пятидесяти лет — «Мы уверены, что его доклад будет последним необходимым свидетельством правильности выбранного нами курса на демонетизацию золота и денонсирование золотомонетного стандарта!».

— «Ваш выход, мистер Келлер» — благодаря близости к возвышению, где располагался президиум и трибуна, мне было хорошо слышно все, что говорилось среди этих господ. Впрочем, когда полгода учишься вслушиваться в мрачную тишину штолен и пещер, пытаясь предугадать, откуда попытаются броситься на тебя очередные чудовища Тьмы, или слушать сигналы рожков среди грома десятков сражений, шумящий зал особых проблем не доставляет — «Не подведите нас».

Поднявшись со своего места, грифон занял место за трибуной, но почему-то смотрел не на замершую в тревожном ожидании аудиторию, а постоянно косился на меня. Сказать, что я не встревожилась, означало солгать даже здесь, на страницах этого дневника — в конце концов, после столь неожиданного визита я была готова увидеть у себя за спиной что угодно, включая второго диарха, или вломившийся в зал весь наш Легион. Украдкой поведя глазами по сторонам и не обнаружив ничего подозрительного, я снова посмотрела на грифона, мрачно глядевшего на меня, словно гробовщик, постаравшись подарить тому свою самую маниакальную ухмылочку скучающего маньяка — чтобы не расслаблялся, как и остальные! — после чего снова уперлась подбородком в гарду меча.

«Ненависть скует сердца, и ужас поселится в душах».

«Будешь шипеть на ухо и отвлекать — отломаю что-нибудь».

— «Итак, мистер Келлер, что же вы можете нам сообщить?» — резко воскликнула наштукатуренная кобыла. Я заметила, что еще ни разу не видела никого из тех, кто сидел рядом с ней. Представители городской администрации, которым Д.Н.О. выкрутило копыта, заставив ратифицировать то, что будет принято на конференции? Что ж, это был бы самый логичный и умный ход.

— «Что я могу сообщить...» — с трудом отведя глаза от меча, грифон неторопливо протер свои крошечные очки, и вновь нацепив их на нос, поглядел на притихший зал — «Я могу сказать лишь одно — вас намеренно разорили, леди и джентельпони. Вас намеренно разоряли все эти годы… И делал это не Кантерлот».

Шум в зале стих, словно закрылись невидимые двери, и лишь в коридорах и за окнами все еще раздавались встревоженные голоса.

— «Многого сказать я вам не успею, но вынужден доложить, что путем хитрых комбинаций умные и дальновидные личности смогли подстроить все так, что все ваши биты превратились в бумагу. Каждая из них должна быть частью долевых паев предприятий, контор, цехов и мануфактур. Но поверьте, этого не произойдет, ведь скоро у вас не останется ничего».

— «Мистер Келлер?» — холодно прошипел единорог, в чьем голосе я услышала прорезавшуюся угрозу — «Что вы вообще несете? Сейчас же покиньте трибуну!».

— «Сегодня собравшаяся комиссия примет постановление о выходе Мейнхеттена из-под экономической юрисдикции Кантерлота, и подпишет соглашение о новом денежном стандарте. А завтрашних торгах...».

— «Паника на бирже! Как полгода назад!» — не сдержавшись, завопил кто-то из зала, напугав даже делегацию обманутых «вкладчиков в воздух», заставив уронить криво намалеванные плакаты — «Господа! Господа, это же будет ужасно! Нужно же что-то делать, иначе к завтрашнему утру мы все проснемся нищими!».

— «Биржевой крах, когда уже никто не работает, все конторы готовятся к самому большому празднику года, и некому остановить разрастающуюся катастрофу» — самодовольно, как мне показалось, каркнул грифон. Судя по его довольной роже, я ни на секунду не сомневалась, кто же именно был творцом этого плана — по крайней мере той его части, что касалась экономики и финансов. Умный, мерзавец, этого не отнять — «Паника будет нарастать, паи будут сбрасываться не просто по себестоимости, но затем и ниже их реальной цены, и вскоре, будут выкуплены через подставные конторы. После чего вы окажетесь не только без денег и без долей в своем бизнесе и предприятиях, но еще и окажетесь должны тем, кто вас же и разорил. И долг этот будете выплачивать много, много лет. Быть может, десятилетия. Или всю жизнь работать на виновников ваших бед».

— «Но это же… ужасно?» — неуверенно проблеял какой-то важный земнопони, прижимая к груди увесистый портфель. Мигом растеряв весь свой лоск, он оглядывался, испуганно тряся пухлыми щеками, упиравшимися в жесткий воротничок — «Неужели это правда?!».

— «Сэр, это будет катастрофа!» — прошипел его помощник, быстро водя по бумаге копытом с зажатым под ним карандашом — «Вы распорядились перевести весь наш инвестиционный портфель в эти новые акции, отдав за них все облигации займов казны, и даже паи военного займа! И если это случится...».

— «А это случится. Иначе для чего мы все здесь собрались?» — ехидно каркнул Мордкай. В его глазах мне вдруг почудились кровавые блики темно-красного камня, пульсирующего в рукояти меча — «Поэтому ставьте свои подписи под протоколом заседания комиссии, и покончим уже с этим. Ведь выхода у вас уже нет».

— «Ну, нет! Я в этом участвовать не собираюсь!» — не выдержав, завопил еще кто-то, и по залу прокатилась рябь из задвигавшихся тел. Расталкивая остальных, многие пони стали пробираться на выход, лихорадочно работая всеми конечностями, и устроили в конце зала грандиозную пробку. Ведь навстречу им двигались те, кто до ужаса, до дрожи в ногах хотел знать, что за шум вдруг поднялся в главном зале, услышав отдельные, но от того не менее страшные слова — «Я себя разорять не позволю!».

«Мрак будет править умами народов».

— «Что вы наделали, Мордкай?!» — неподвижная, лишенная эмоций морда Басти Вейна жутко контрастировала с его вытаращенными, горящими злобой глазами — «Вы хоть понимаете, что наделали, и что с вами теперь будет?!».

— «Ответ сидит слева от вас, мистер Вейн» — обернувшись, грифон повел в мою сторону своим внушительным клювом — «Так что теперь у вас есть более насущная проблема. А мне дорога моя жизнь, знаете ли».

- «Вы обещали нам разобраться с этой «проблемой», мистер Келлер. И ваша жизнь зависела только от вас!».

— «Их было девять, девять надежных бретеров» — казалось, банкир разговаривал сам с собой, не обращая внимания на Рута, цеплявшегося за лацканы его пиджака. Скатившись с балкона для прессы, тот ухватился за пиджак Мордкая, что-то злобно шипя в то место, где у пони располагались уши — «Значит, она пожертвовала даже своими бойцами, и теперь пришла за нами...».

— «Вы пожалеете о том, что сделали, Келлер. И за то, что мне приходится исправлять все за вас!» — негромко и зло процедил единорог, словно старый удав, пристально вглядываясь в виновато склонившего голову грифона — «Я слышал, что среди этих столичных хлыщей и вообще, жителей центральной Эквестрии, все еще в ходу дуэли...».

— «И что же?» — отвлекаясь от тяжелых, недобрых дум, грифон обернулся, и с искренним, как мне показалось, удивлением, поглядел на желтого единорога, резким движением отбрасывая от себя метавшегося по президиуму жеребца. Я вот, к примеру, даже не представляла, как можно было с такими нервами стать каким-то там медиамагнатом, ведь своим поведением эта акула пера вдруг напомнила мне другого писаку, с которым мы делили одну палату в психиатрической клинике на двоих.

— «Вызовите ее на дуэль, мистер Келлер, и убейте» — сложив копыта домиком перед носом, буднично сказал Вейн. Словно вышвырнуть за порог приблудившегося щенка повелел — «Я знаю, что вы это можете. Просто вызовите ее на дуэль».

«Ложь источит сердца ядом».

«Отвали. Дай дослушать, как меня решат убивать».

— «Исключено!».

— «Почему же?» — несмотря на неподвижную морду игрока в карты, голос вновь изменил бледно-желтому единорогу, прорезавшись сквозь гомон толпы и громкое шипение допотопных магниевых вспышек фотокамер.

— «Знаете, что она сделала с фаворитом бывшего грифоньего короля? Прибила, как муху. И меня тоже убьет» — вновь оглядываясь на меня, с убеждением ответил грифон — «Мои источники в Королевствах описывали ее как недалекую и глупую кобылу, каким-то образом втеревшуюся в доверие к принцессам и королю. Теперь я вижу, что байки, которые ходят о ней среди грифонов и пони, были не просто смешными историями… Поэтому я могу лишь спросить вас, готовы ли вы себя защищать? Если да, то я передам ей ваш вызов на дуэль».

— «Я добуду вам лучших секундантов! За нами будет закон!».

— «Секундантам, всем троим, удалось убежать только потому, что ее утащила прочь фаворитка нового короля» — крик, на который сорвался вскочивший старик, не произвел на управляющего банком никакого впечатления. А вот мой взгляд, с которым я прислушивалась к этой занимательнейшей беседе, его явно нервировал — «Представляете, что вы предлагаете? Это же чудовище, а вы просите меня прыгнуть ему прямо в пасть. Исключено, мистер Вейн. Исключено. Теперь каждый сам за себя».

- «Значит, вы выбрали свою судьбу, мистер Келлер! Взять ее!» — поднявшийся из-за стола старик ударил копытами по столу, указывая передней ногой на меня. По его зову из-под балкона вылетела пара мутных личностей, до того так искусно изображавших почетных держателей транспарантов, что я даже не обратила на них никакого внимания, когда вошла в зал. Бросив бесполезные уже плакаты, они резво повернулись ко мне, и нахмуренные морды этих крылатых господ не сулили мне в будущем никаких положительных эмоций.

«Странно, что среди заговорщиков не слишком много пегасов» — как-то отстраненно подумала я, заметив в открывшихся позади президиума дверях еще несколько фигур, облаченных в стандартные гвардейские нагрудники, смотревшиеся нелепо и жалко на партикулярных костюмах этих господ.

«Клятвы будут отринуты, и все они станут кормом для Жаждущей Тьмы».

«Нет, пока я жива».

Неторопливо поднявшись, я разогнулась, утвердившись на затекших ногах со скрипом истерзанных лат. Так, должно быть, двигались механические автоматоны из комиксов Хая, и я заметила, как опасливо шарахнулась прочь очередная пара бретеров, когда поднявшийся в воздух Шепот Червя хрипло рявкнул, пробуждаясь от черного сна. Бушующее пламя пробудилось внутри камня, и пробежав через извивающегося нагльфара, обвившего гарду и рукоять, вылетело из зубастого рта червяка, мгновенно охватив лезвие меча. Немного сужавшееся к острию, изгибавшемуся, словно сабля, оно уставилось в сторону отпрянувших пони, и кроваво-золотистой искрой сверкнуло то страшное украшение, что я повесила на его рукоять. То, которым я звонко постукивала по лезвию, покачивая страшный свой меч. То, чей золотой блеск, смешавшись с пульсирующим светом кровавого камня, отражался в глазах Мордкая, раз за разом возвращавшимся к мрачному оружию. Шум усиливался, и у дверей зала уже возникла настоящая давка, усиливающаяся нарастающей паникой. Кое-кто даже примеривался удрать через окно, но сквозь всю эту вакханалию топота и срывающихся голосов я услышала знакомые выкрики, перекрывавшие гомон собравшихся в зале. Злобное рявканье раздавалось все ближе, и толпа в конце зала дрогнула и покатилась назад, отступая перед большими щитами алого цвета, которыми легионеры пробивали себе дорогу, расталкивая, а иногда и лупя ими слишком настойчивых пони. На удар это было не слишком похоже, поэтому не стоит так волноваться, Твайлайт — просто мощный толчок плечом с упором на задние ноги, и недогадливый гражданин или гражданка кубарем улетали в толпу. Хотя при виде командовавшего ими принцепс-кентуриона было очень легко усомниться в описанном мною добродушии — уж больно лихо лупила эта кобыла древком копья по всем подвернувшимся головам, сотрясая стекла пронзительными криками, призывавшими всех занять места у стен и притвориться мебелью, пока в помещении работают Гвардия и Легион.

По крайней мере именно так, очень скупо и официально, всего несколькими фразами, ее нецензурные вопли были описаны во всех еженедельных газетах.

Засмотревшись на это зрелище, я как-то упустила из виду одного из бескрылых браво. А вот он свой шанс не упустил, и поднявшись на задние ноги, легко перекинул украшенный звездочкой драгоценного камня кинжал из одной ноги в другую, после чего сделал два или три танцующих шага… Дальнейшее от меня заслонил парапет бельэтажа, через который я рывком перемахнула, стараясь добраться до единственного разговорившегося свидетеля первой. По пластинам лорики взвизгнула сталь, и я не глядя отмахнулась копытом, попав по чему-то мягкому, улетевшему на пол — но все уже было кончено, и мне пришлось остановиться, хмуро глядя на взъерошенного грифона, невозмутимо поправлявшего свои крошечные очки. У его ног, хрипя и хватаясь за грудь, корчился поджарый земнопони в коротком плаще, уже пропитавшемся кровью, в то время как его несостоявшаяся жертва презрительно стряхивала капли крови с лацканов своего пиджака.

— «Дритто скуалембратто. Удар из верхнего синистра в ключицу, и под мышку» — хмуро каркнул грифон, пряча короткую дагу в ножны, скрывавшиеся во внутреннем кармане его пиджака — «Надеюсь, мне это зачтется, мисс Раг, ведь на моем месте могли оказаться и вы».

— «Если бы я оказалась на вашем месте, Келлер, от меня бы уже остались лишь пепел, и остывающее пятно на полу кабинета принцесс» — сквозь зубы проговорила я. Этот мерзавец разорил меня, вывел тонны серебра из оборота государства, а теперь решил прикинуться паинькой, и стать всего лишь свидетелем произошедшего? Потребовалось какое-то время, прежде чем я смогла заставить себя расслабить дрожавшую ногу, до боли схватившуюся за рукоять полуторного меча — «Но не расслабляйся, Келлер — мы еще поговорим. И не вздумай сделать хоть шаг из этого зала!».

Не дожидаясь ответа, я резко развернулась, гадая, не получу ли сама тот самый удар, который описал этот грифон. О нем я услышала впервые, но в целом, удивляться этому не приходилось — в конце концов, я была просто насмешкой над настоящими воинами, выпутываясь из переделок лишь благодаря животной изворотливости и толстым доспехам. А еще — верным товарищам, головы которых уже маячили на балконе бельэтажа. Увидев, что я их заметила, они стукнули копытами по броне, и с преувеличенным вниманием осмотрелись, заставив меня тихо вздохнуть. Без злобы и раздражения — просто от ощущения праздника, который подошел к своему концу.

— «Радуетесь, да? Еще ничего не кончено!» — с ненавистью выдохнул Басти Вейн. Увидев, что я отвлеклась на разных господ, бегающих и летающих вокруг с острыми предметами в лапах, он неожиданно резво двинулся к задним дверям, но и там натолкнувшись на легионеров, был вынужден повернуть назад, где и встретился с моим заинтересованным взглядом — «Все еще только начинается, вы слышите?!».

— «Слышу, слышу» — отмахнулась от него я, не забыв, впрочем, ткнуть в него маховым пером, словно пальцем, понятливо закивавшей Госсип. За эти полгода, пройдя вместе со мною все испытания и тяготы войны с Голодной Мглой, она стала для меня почти образцовым командиром дежурной кентурии, одной из первых, похоже, поняв, что именно хочет Легат от этих романтически настроенных пегасов. И если Кавити напоминала мне скорее злобного пса, которого хозяин вынужден вечно держать на поводке и строгом ошейнике, то десятка сиреневой пегаски постепенно становилась для меня незаменимой, несмотря на все усилия Рэйна, старавшегося не допускать появления в его подразделении любимчиков командира. Приставив к задержанному единорогу все еще хромавшую подчиненную, она оккупировала подиум, согнав на него не успевших убежать заправил конференции — «Держите их тут до прибытия стражи. Переговариваться не давать. Если будут выступать — сломайте что-нибудь не слишком нужное, вроде рога или хвоста».

— «Не сметь глумиться над властью города!» — вылезла вперед наштукатуренная мадама. Казалось, за время всего произошедшего она умудрилась сбросить несколько фунтов, и теперь, казалось, вываливалась из своего элегантного костюма — «Вам это так просто не сойдет!».

— «Это раньше вы были властью. Ровно до того момента, когда решили пойти против государства и власти принцесс» — равнодушно пожала плечами я, все пристальнее вглядываясь в фигуру командующего принцепс-кентуриона, казавшуюся мне все более и более знакомой — «Вы слышали нашу повелительницу - решать вашу судьбу поручено мне, и если я решу, что кому-то из вас срочно необходима операция на роге, слишком глубоко вросшем в воспалившийся мозг… Намек понятен?».

— «Вы просто чудовище!» — сникнув, пробулькала тетка.

— «С прокурором обсудите, кто из нас хуже» — хмыкнула я, направляясь к принцепсу, которую дернула за хвост, подтаскивая к себе — «А вы, юная мамочка, что тут забыли?».

«Интересно, и когда это она успела так уменьшиться, хотя и раньше большой никогда не была? Ну, не приведи богини, эти уроды что-то с нею сделали...».

— «Ой, Скраппи...» — обернувшись, расплылась в неуверенной улыбке Черри, поправляя сбившийся от активного размахивания копьем плащ — «Какая ты выросла! А я говорила, что отсутствие выпивки и прогулки на свежем воздухе пойдут тебе только на пользу!».

— «Ага. Свежий воздух и натуральная пища — залог здоровья и долголетия» — фыркнула я, гоня из головы воспоминания, разбуженные голосом старой подруги — «Но ты тут ветер не молоти! Ты почему здесь, а не с детьми?».

— «Потому что Хай мне сказал, что здесь будут те, кто приказал сделать это с нами!» — шутливый тон пропал из голоса белой пегаски, ловко вывернувшейся у меня из-под крыла, которым я неосознанно прижала ее к себе, словно наседка — «И пока он чистит логова этих мерзавцев, я хочу поглядеть им в глаза! Я чувствую, они где-то здесь...».

— «Воу-воу, Черри!» — оторопело поглядела я на нашего бравого, уже-не-пузатого принцепса, с крайне злобным видом двинувшегося вокруг притихшего подиума, всем своим видом напоминая сердитого, взъерошенного воробья — «Успокойся, они нам еще живыми нужны».

— «Получишь живыми. Но позже».

— «Ладно, договоримся» — судя по звукам, этот короткий диалог вызвал настоящую панику у меня за спиной, усмирять которую пришлось моей личной охране, и я решила отвлечь эту решительную малявку, пока она и в самом деле не устроила тут суд линча — «А пока помоги мне вернуть всех в зал».

— «Для чего это? Разве мы их не арестуем?».

— «Арестуем. Обязательно арестуем. Всех в труху разнесем — но потом» — почувствовав внезапную слабость я поняла, что всплеск адреналина прошел, и эти каменные плиты, которые вдруг начали медленно и неотвратимо наползать на глаза, на самом деле являются моими веками. Следовало поторопиться, и мне пришлось выйти на середину зала, подняв крылья вверх, чтобы с помощью этой акустической раковины добиться, чтобы меня услышал хоть кто-нибудь в гомонившей толпе — «Внимание! Внимание, я сказала! Внимание, мои маленькие пони!».

Последние слова вдруг вышли необычно громко и звучно, словно набат, заставив грудь завибрировать, словно колокол. Шум быстро стих, и я вдруг поняла, что просто забыла, что хотела сказать, глядя в сотни очень круглых глаз, как один, уставившихся на меня.

— «Эммм… Спасибо. Прошу вас вернуться на свои места» — убедившись, что своим писком я снова привлекла к себе внимания больше, чем было нужно и гораздо больше, с чем могла бы справиться, я решила просто отдаться на волю судьбы. Я не представляла, зачем принцесса решила показаться своим подданным — возможно, чтобы не допустить шикарнейшего бунта с дальнейшим его подавлением Гвардией и Легионом, а может, просто решила напомнить всем в доме, кто тут глава семьи, которая не потерпит драк и обид в большой и дружной семье, в которой кто-то вдруг решил, что его объедают и чего-то недодают. Но то, что она так явно выдвинула вперед вооруженную, злую, уставшую от жизни кобылку, послужило для меня сигналом о том, что Ее Высочество решило продемонстрировать мнящим себя самыми смелыми и умными стальное копыто, скрывавшееся в мягком, изящном накопытнике, и я не собиралась ее разочаровывать, сделав то, что умела лучше всего.

Импровизировать, и надеяться, что в Тартаре для меня не приготовлен отдельный котел.

— «Зачем это?» — с подозрением поинтересовался какой-то «белый воротничок». Как и многие другие, цеплявшийся за свой портфель, словно это нехитрое действие могло уберечь его содержимое от превращения в раскрашенную бумагу — «Тут была принцесса, и она выглядела расстроенной действиями тех, кто поддерживал эту… Эту… Это начинание».

— «Но она не запретила его проводить, не так ли? Поэтому мы должны довести его до конца» — ответила я, медленно двигаясь между рядов усаживавшихся пони. Не потому, что мне вдруг очень захотелось погулять с тем весом на теле, который давали доспехи, а просто потому, что я знала, что если присяду хоть на секундочку, то просто усну — «Иначе получится, что все, кто здесь собрался, знали о том, что все происходящее было плохим, очень плохим, и никак этому не противодействовали, а просто разбежались, как вспугнутые тараканы. И мне кажется — и думаю, остальные меня поддержат — что это будет выглядеть как соучастие в произошедшем. Мы же не хотим, чтобы нас считали соучастниками, верно?».

— «Но ведь организаторов нет… То есть, уже нет… Надеюсь, вы понимаете...» — неуверенно проблеял кто-то из центра зала, опасливо посмотрев на президиум, где все еще кучковались бывшие лидеры конференции, бросая на окружающих злобные, многообещающие взгляды. Все произошедшее выбило из колеи не только меня, но и всех окружавших нас пони, которые видели принцесс разве что по праздникам, да и то издалека — «Кворум есть, но консенсуса, консенсуса-то явно не будет!».

— «Мистер, многие из собравшихся здесь — пони военные, поэтому пожалуйста, когда используете хитрые научно-ругательные слова, повторяйте их два раза, и медленно, чтобы мы успевали запомнить» — схохмила я, когда последние приглашенные расселись по своим местам. Теперь в зале стало гораздо шумнее, и мне приходилось напрягать голос, чтобы перекрыть весь тот гам, что поднялся, когда на балконы и ложи зала высыпали многочисленные пони, желающие узнать о том, что тут такого интересненького произошло. Они стояли в открытых дверях, плотными рядами стояли в коридорах и занимали все пространство окон, ловя каждое слово из главного зала; переговариваясь и шипя друг на друга, и снова передавая услышанное стоявшим за ними рядам. Но почему-то такая атмосфера показалась мне гораздо ближе к по-настоящему рабочей — «А что же до бывших лидеров — их скоро уведут, поскольку у государства накопилось к ним очень много вопросов, и мне пришлось возвращаться из Грифуса лишь для того, чтобы найти наконец того, кому эти вопросы предназначались. Можете представить, насколько я этим довольна, yob vashu mat?!».

— «А может, и не нужна эта самая «конференция», а?» — заорал кто-то с одного из балкончиков бельэтажа. Кажется, это был пони попроще и, что характерно, без делового портфеля — «Сколько сотен лет жили без них, и все было хорошо! А как только начались эти пленумы, форумы, бизнесы всякие — вот тут-то из нашей конторы нас и попросили на выход!».

— «Интересное предложение. Вот вам и первый кандидат в организационный комитет» — рассмеялась я, ощущая дикое желание опустить гудевшие крылья, и упав, тотчас же уснуть. И пускай делают с моей тушкой все, что угодно — главное, чтобы в порядке общей очереди и не спеша, чтобы не разбудить — «Смелее, пони! Или вы уже не считаете себя эквестрийцами? Нам еще нужно решить, что делать со всем этим навозом, в который мы прискакали благодаря нашим бравым лидерам — вон они, сидят и дуются, как мыши на крупу!».

— «Но ведь принцесса...».

— «Принцесса ответила на вопросы, которые задали бывшие председательствующие на этой конференции. Больше она ничего не сказала» — отрезала я.

— «Нужно спросить принцессу!» — раздалось несколько голосов с разных концов зала. Забавно, но пони попроще, не обремененные акциями, векселями или заемами, действовали гораздо увереннее, чем замершие в тревожном ожидании владельцы толстых портфелей — «Нужно послать делегацию в Кантерлот!».

— «Чтобы еще больше ее расстроить? Хороший подарочек мы ей представим ко дню Согревающего Очага!» — вынужденно рассмеялась я, напоминая себе держаться к залу правой половиной морды. Пусть и прикрытая нащечниками шлема, левая не слишком подходила для доверительной беседы с толпой, если только мне не грезились новые лавры Трехногой — «Но мне кажется, ей было бы гораздо приятнее узнать, что пони Мейнхеттена сами, без подсказок и копытоводства, выбрали свой путь, без обнищания и потрясений. Возможно — только возможно! — эти пони и в самом деле хотели, как лучше. Как будет лучше жить в их понимании — когда хорошо одним, а другие работают на них, и сами мечтают жить хорошо, чтобы на них работали другие. Возможно, это тот путь, которым все присутствующие мечтают пойти — тогда кто мы такие, чтобы вставать у вас на пути?».

Зал возбужденно загудел.

— «Я уверена, что у всех здесь есть определенные желания — быть счастливым, любить и быть любимым, заниматься любимым делом, иметь семью и друзей. Иметь возможность получать то, что тебе хочется, а не только то, что крайне необходимо. Жить в добром и справедливом мире. Это хорошие желания, и мне кажется, что кое-кто, в поисках этих благ, просто забрел не туда. В либеральном угаре решил, что в нашей стране все работает хорошо само по себе, а не усилиями тысяч и тысяч пони, и если принцессы так хорошо нами правят, то и у него получится ничуть не хуже править огромной страной! И, как мне кажется, нам нужно понять, есть ли среди нас такие искренне заблуждающиеся, и всем вместе помочь им избавиться от этих опасных иллюзий».

— «Сладкоязыкая тварь!» — прошипел кто-то с возвышения у меня за спиной. Кто это был, разобрать я не смогла из-за поднявшегося шума, но судя по звонкому подзатыльнику, Госсип была настороже, личным примером продемонстрировав готовность Легиона помочь любому в избавлении от вредных мыслей — «А как изображала необразованную деревенщину… Уй!».

— «Я уверена, что пони Мейнхеттена уже давно хотят жить в богатом и справедливом городе. Хотят выбрать себе мэра и власти самоуправления. Хотят сами решать, как и что им делать без теневых манипуляторов, громил в жилетках или жестоких, авторитарных дельцов. И теперь у вас вновь есть этот выбор».

Демонстративно повернувшись к подиуму, я махнула крылом, всеми силами пытаясь удержаться и не упасть от такого простого движения, после чего посторонилась, и в молчании, с торжественным видом смотрела, как из зала выводят цепочку задержанных. Кто-то пытался остановиться, кто-то — заговорить с окружающими, уверяя, что ни в чем не виновен, но всех их вытолкали взашей под одобрительное ворчание зала. Похоже, эти ушлые ребята успели многим насолить и даже те, кто не провожал их сердитым взглядом, все же отводили глаза, старательно делая вид, что не знакомы с этими господами. В коридорах, конечно же, поднялся шум, постепенно удалявшийся в сторону выхода из здания биржи, но я понадеялась, что легионеры смогут довести их до участка — было бы очень обидно потерять этих мерзавцев в самый последний момент. Хуже того — во всем, что с ними случилось, обвинили бы именно меня, потому что я, видите ли, перед этим рядом с ними постояла. Мир, ты несправедлив к маленькой пятнистой кобылке!

— «Теперь у вас есть полная свобода выбора. И я лишь хочу попросить прощения за то, что сделали это так поздно» — проводив глазами удалившуюся процессию, я двинула ушами, давая знак Госсип на выдвижение, и сама направилась в сторону дверей — «Но как бы то ни было, теперь у вас есть шанс снова сделать Мейнхеттен городом эквестрийской мечты, а не оставить его местом, где тысячи пони горбатятся за кус сена, мечтая когда-нибудь стать хозяевами таких же бесправных рабов. Так что именно от вас сегодня зависит будущее ваших детей».

— «Ты и в самом деле оставишь все вот так?» — спросила Черри, вместе со мною проталкиваясь к выходу по переполненным коридорам биржи. Множество морд, вытаращенных глаз и оглушительный гомон вопросов сливались в одну бесконечную гудящую ноту, проходившую мимо моего сознания, и если бы не сопровождавшие меня пони, я наверняка потерялась бы и уснула где-нибудь в уголке. Проснувшись при этом, скорее всего, в буфете, если там был таковой. Но морозный воздух с улицы, приправленный ароматами моря, понемногу выдувал из головы сонную одурь, заставив распахнуть глаза навстречу неожиданно яркому миру — «Ты могла бы просто приказать им… Скраппи? Да ты спишь!».

— «Снег, Черри...» — подняв голову, я не замечала ничего — ни гудящей вокруг толпы, ни окружавших нас легионеров, щитами сдерживавших напор журналистов и фотографов, от блеска магниевых вспышек которых слепило глаза. Я видела только белые хлопья, летевшие с неба цвета свежего молока — «Снег. Ты видишь?».

— «Снег, да. Просто снег» — вместе со мной она посмотрела наверх. На прекрасное небо цвета глубокой лазури, какая бывает только зимой, открывавшееся нам в просветах пушистых белых туч, медленно стекавшихся к городу. Где их держали и когда успели доставить пегасы Погодного Патруля? Огромные, словно перья, хлопья снега валили стеной, и уже на расстоянии ста футов пространство размывалось, скрадывая город, лежавший за снежной пеленой, превращавшей его в царство размытых огней, фигур и голосов — «Скраппи, ты что, снова пила?».

— «Просто пошел снег, Черри. Настоящий снег» — вздохнула я, ощущая странное умиротворение, смешанное с приливом какой-то иррациональной бодрости, разливающиеся по телу. Настроение не портило, а даже смешило то, что белая пегаска с подозрением обнюхала мою морду, словно и в самом деле подозревая меня в чем-то предосудительном.

— «Не пахнет… А, у тебя, наверное, фляжка с собой?» — убедившись, что кроме брони и меча, у меня под крылом не нашлось бы ничего, что стоило бы там прятать, она недоумевающе покачала укрытой шлемом головой — «Тогда ничего не понимаю».

— «Просто пошел снег» — вновь повторила я, трогая копытом снежную кашу. Очень скоро она затвердеет, и командам уборки добавиться работы, но ни на чьих мордах вокруг я не видела и тени недовольства крепчающим морозцем и снегопадом. Словно и не было хмурых, бесснежных, совсем не по-зимнему влажных дней, когда едва пробивающийся сквозь хмарь серых туч, свет давил на глаза, заливая недоброй тяжестью голову и проникая в саму душу. Даже казавшийся холодным и неприветливым мрамор здания биржи вдруг потеплел, украсившись первыми снежными шапками, постепенно растущими на крыше и каждом карнизе, чья белизна делала теплее желтый свет, льющийся из окон. И пусть до вечера было еще далеко, словно по команде, вдоль улиц вдруг начали зажигаться гирлянды и праздничные фонари, превращая падающий снег в фантастический калейдоскоп миллиона цветов — «Не волнуйся, я думаю, они примут правильное решение».

— «Ну, да. Ты говорила очень убедительно».

— «Да брось. Это был бред. Экономическая теория, рассказанная жеребенком из детского сада. Ну, вроде теорий нашей Вениты Роуз, которая всегда знает, как всех победить, как трофеев набрать, и чтобы при этом все живы и здоровы остались. А сама лорику надевает задом наперед через раз, не говоря уже о вечных попытках откосить от тренировок» — отмахнулась я, оглядываясь по сторонам. Увидев, что Легат наконец-то раздумала спать прямо тут, стоя у входа в здание Биржи, Госсип рыкнула что-то стоящим впереди легионерам, и дальше я двинулась внутри коробочки из облаченных в сталь тел. Что, признаться, меня совсем не порадовало — «Просто хотелось дать им повод подумать, и спуститься с неба на землю. А то вон воспарили со своими макроэкономическими процессами мыслью к небесам, и свалились в навозную яму. Поэтому пусть вспомнят основы, и подумают, надо ли им так резко ломать то, что стояло много веков. Но что бы они там ни придумали — это будет их выбор. Просто мне нужно было что-то им сказать, чтобы не выглядеть совсем уж сволочью в их глазах».

— «Ну, раз ты так уверена...» — пожала плечами Черри, недовольно зыркнув на то, как я сердито прядаю ушами, отгоняя своих непрошенных бодигардов на несколько шагов назад. Нет, пусть принцесса путешествует так, как ей нравится, но мне такая гиперопека была совсем не по нутру. Хотя, быть может, как и Селестии — то-то после прибытия в город Ее Белоснежное Высочество ушло в настоящий отрыв, уходя рано утром, и появляясь практически в полночь. В отличие от нее, Луна смотрела на все это проще, с величавым видом принимая наличие стражи как знак признательности и полагающийся по титулу элемент этикета. А с этикетом шутить в ее присутствии не решалась даже старшая из двух сестер.

— «Уверена» — я сказала это больше для нее, чем для себя, ведь на самом деле я не была уверена ни в чем — разве что в наличии у повелительницы других, более опытных пони, которые смогут мягко и ненавязчиво подсказать новым городским властям, на что обратить внимание, а на что замахиваться не стоит. Почему? Как мне показалось, само появление принцессы говорило о том, что давать мне резвиться в свое удовольствие она все-таки не собиралась, поэтому мой уход можно было рассматривать как эдакую эскападу, причудливую выходку демонстративно обидевшегося жеребенка, которому не дали построить куличики из грязи. Мол, свою работу я сделала, дальше давайте уж сами — «Ну, чего ты так беспокоишься? Нас просто посадят. Или сошлют куда подальше, только и всего. По сравнению с тем, где мне доводилось бывать, даже Каладан покажется галлопфрейским курортом».

— «Умеешь ты пошутить» — зябко поежившись, пожаловалась Черри.

— «А разве было заметно, что я пошутила?».

— «Тогда приободрить» — боевой запал проходил, и подруга начала заметно подрагивать на морозе, пощипывавшем наши губы и нос.

— «Ага. Я это умею» — бросив взгляд по сторонам, я заметила белую пегаску, стоявшую рядом с большой скульптурной композицией в виде минотавра и багбира, сцепившихся в напряженной борьбе — я вряд ли бы обратила на нее свой полусонный взгляд, если бы не окружавшая ее куча детишек. Забросив снежки и взволнованно щебетавших родителей, они так и льнули к добро и искренне улыбающейся кобыле — что ж, дети гораздо наблюдательнее взрослых, и их искренний взгляд нелегко обмануть, даже с помощью могущественной магии. Увидев это, улыбнулась и я, строго взглянув на свой эскорт, подала знак — «удаляемся тихо» — после чего постаралась, не привлекая внимания, скрыться в толпе. Когда принцесса сердилась, весь дворец, сам не зная о том, ходил на кончиках копыт, страшась потревожить свою повелительницу, но теперь я вдруг поняла, что все будет хорошо. Что все постепенно наладиться, и что я, как бы это неожиданно ни прозвучало, не до конца провалила это задание, и может быть, даже чем-нибудь ей помогла. Конечно, зная способность принцессы обращать себе на пользу даже безвыходные ситуации, я не обольщалась, но теплота в груди, возникшая после той ночи откровений, никуда не ушла, и я решила, что постараюсь сохранять ее как можно дольше, и просто жить. Жить, не думая ни о чем — прямо как бегущий на нас жеребенок, едва не столкнувшийся с множеством ног, обутых в тяжелые сабатоны.

— «Мама, мама! А я видела пинцессу!» — пропищало мелкое создание. Огромная красная шапочка с помпоном то и дело сползала ему на глаза, полностью закрывая обзор. Но когда это в детстве нас волновало?

— «Да-да. Конечно. Как скажешь» — торопясь, прошагала мимо нас какая-то кобылка, таща за собой упирающегося малыша, стремясь как можно быстрее увести его с нашего пути — «Пойдем скорей, Литлпип! Иначе магазины скоро закроются, и мы так и не увидим игрушки, которые появляются под елкой у самых послушных жеребят!».

— «Качу тотер...».

— «Тостер? О богини, зачем тебе тостер, милая?».

Я заметила, как мы улыбнулись — я и Черри. Юные кобылки, ставшие матерями, мы обе подумали о своих малышах, и я поняла, что не могу просто взять и уехать — не после той долгой разлуки длиною почти в целый год. Нам предстояло очень многое поведать друг другу, о многом поговорить, и внезапно, я захихикала, представив себе, как затаскиваю упирающуюся Санни Скайз в Бастион, уговорив ее провести с нами оставшиеся дни до праздника Согревающего Очага.

— «Что-то случилось, мэм?».

— «Да, Скраппи! Что случилось?» — ревниво вклинилась между нами белая пони, и я снова засмеялась, представив, как мне придется крутиться, чтобы выкраивать время для того, чтобы следить за коллективом из тысяч пони, разбросанных по трем лагерям внутри и снаружи страны. Что мне предстоит сделать, чтобы сгладить острые углы во взаимоотношениях хорошо вооруженных жеребцов и кобыл. Но после всего, что я перенесла, это показалось мне не слишком уж большой ценой за спокойствие целого народа, и каждого пони по отдельности.

— «Просто праздник наступает, кобылки. Праздник, который я впервые за много лет проведу в Эквестрии. Может быть, даже дома» — остановившись под наряженной елкой, я глядела на спешивших мимо пони, стараясь, и не находя на их мордах того угрюмого выражения, что видела по приезде в Мейнхеттен — «И с тобой, Черри. Ты уже решила, где будешь жить?».

— «Только не в этом городе» — передернулась синегривая пони — «Сама понимаешь, теперь для меня это будет место с плохими воспоминаниями».

— «Поэтому собирайтесь, кобылы — скоро мы отправляемся в Кантерлот. В конце концов, Хаю тоже нужно командование принимать, как бы он от этого не бегал».

Конечно же, возникли споры. Пегасы не могут без споров или простой болтовни. Сосредоточенно сопевшие за моею спиной, кобылы из Соколиной кентурии начали негромко переговариваться у меня за спиной, сбоку бубнила о чем-то поеживающаяся под пластинами лорики Черри, расплачивающаяся за то, что решила не надевать под них гамбезон — а я просто шла, не торопясь, по улицам обновленного города. Снег засыпал улицы, укутывая их рыхлым, скрипучим снегом, который пролежит до самой весны. Кто знает, приложила ли она копыта даже к этому, создавая гигантскую сцену, на которой каждый из нас сыграл свою роль, но я решила не думать об этом — уж слишком сложные и глобальные вещи пришлось бы понять и принять. В эти дни я хотела побыть простой, ничего не значащей пони, и впервые за свою недолгую жизнь провести праздничные дни вместе со своими близкими и любимыми — просто быть, и постараться быть счастливой.

Как я и обещала одному очень доброму и древнему существу.

«Я должна написать об этом…» — остановившись, я посмотрела на город, тысячами разноцветных гирлянд уходящий за снежную пелену, и вдруг усмехнулась пришедшей в голову мысли - «Я должна написать об этом своему табуну!».

¹↑ [31]Табло с фиксированными строками и ячейками, за заполнение которых отвечают перекидные карточки, собранные на цилиндрах. При работе издают забавный хлопающий звук, похожий на шелест множества крыльев.

²↑ [32] Молитвенное песнопение в православной литургии. В переносном смысле — монотонное пение или речитатив.

"Страшная" сказка

Тьма и лёд

Мельница

Черное Солнце

Часовщик из синего дома

Философский камень

Обычный подвал

Tonight We're Gonna Party Like it's 999

Героями не рождаются

Наутро после вечеринки

Стальные крылья: Огнем и Железом

Глава 17: "Тайны уходящего года" - часть 11